«Белая лошадь – горе не мое (сборник)» kitabından alıntılar
Мы все хотим одного и того же: чтоб нас любили; мы помешаны на этом — все, как один, мы ищем любви, жаждем любви, пропадаем без любви, это мания наша, вечная тоска и надежда. И не расстаться нам с этой тоской никогда, я уже понял. Потому что мы все одинаковы.
Нынче утром учитель географии лез в школу через окно в туалете. Хорошо, никто не видел. Положение было совершенно безвыходное: он опаздывал на урок, а в дверях школы стояла новенькая техничка и без сменной обуви никого не пускала. – Здравствуйте, – кивнул ей Александр Арсеньевич, мчась мимо (надо ведь еще было успеть в учительскую за журналом), а она ухватила его за рукав и закричала: – Куда без обуви?!
В жизни надо быть сильным, малыш, иначе не выиграть. Запомни: сильным, собранным, четко знать цель и не отвлекаться. А мечты — дешевка, это только расслабляет. Мужчина живет делом. Служить делу, делать дело, не жалея себя, быть в нем первым, главным — это и есть жизнь.
Он привык хорошо учиться: в его спецшколе учиться плохо было непопулярно; и не то чтобы за это ругали и наказывали, а просто относились с пренебрежительным сочувствием. Тому, кто плохо учился, ничего не светило в будущем, это были неудачники, люди второго как бы сорта. Горбунов довольно быстро понял, что быть неудачником стыдно, и учился изо всех сил.
Только подонок может ударить человека по лицу.
Учителя существуют для того, чтобы воспитывать из вас настоящих людей. Добрых, смелых, честных. Но вы не хотите быть такими. И за это вас наказывают — для вашей же пользы, чтоб вы исправились. Ясно тебе? Учителя не злые, а строгие, они тебе добра хотят.
Он уж давно жил один, так давно, что привык.
Привык к пустой, неприбранной квартире, к тоске по брату, к одиноким вечерам на подоконнике (он торчал там допоздна, оттягивая, сколько можно, страшный миг, когда надо ложиться спать, но он все равно наступал, этот миг). Пустынная ночь вставала за окном, приникала к стеклам, заглядывала, пугала недоброй тьмой, и Горбунов включал во всей квартире свет, озирался, вздрагивая, слушал тишину, лез с головой под одеяло, а мама потом удивлялась: что со счетчиком? Сломался, что ли? Не может же нагорать так много!
Горбунов удивлялся вместе с ней, пожимал плечами, обещал вызвать электрика, он врал теперь легко и убежденно, и совесть не мучила – так надо, так положено. Ну ее, эту правду, ничего от нее, кроме неприятностей.
– Как ты там, Гелик? – звонила вечером мама.
– Хорошо, – легко отвечал Горбунов, да и что бы изменилось, скажи он правду?
– Что ты ел?
– Колбасу и котлеты.
А ел он вареную картошку в основном, с ней просто было, без возни, а деньги, которые давала мама, спускал на конфеты.
