Kitabı oku: «Умирающая планета», sayfa 3
«Я умираю», – продолжал мой невидимый сосед.
«Держись, приятель! Они не получат нас. Не так, как рассчитывают». Если бы только он меня сейчас услышал.
Тот, другой, замолчал на несколько долгих мгновений. А потом сказал то, чего я никак не ожидал.
– Я услышал тебя. Ты назвал меня… приятелем? Кто ты?
Я был уверен, что не произносил свою фразу вслух. Я только подумал, что хотел бы сказать её. Голос продолжал:
– Ты не узнаёшь меня?
Как я должен его узнать? Он – один из такаи, которых я знал?
– Кто такие такаи?
Он… отвечает на мои мысленные вопросы? Это не совпадение?
– Я слышу твой разум, обращённый ко мне. Ты слышишь мой. Но ты не мой собрат? Кого ты называешь такаи?
«Кто ты вообще и как пролез в мои мозги? Это всё из-за дряни, которую они мне вкалывают? Ты – сихр?!»
Я запаниковал и заёрзал в тесном ящике, стало трудно дышать.
– Я – Оилс, один из Тысячи. Как твоё имя?
Своего имени я не помнил. Только номер – они называли меня Двадцатым.
«Я… не помню. Меня называют Номером Двадцать».
– Двадцатым у нас был Сибил. Ты – не он. Ты из смертных?
«Что? Я из племени такаи. Я с другой планеты, меня держат здесь в плену. Ты тоже пленник?»
Пауза.
– Ты – смертный. Как ты можешь слышать меня?
«Да кого это «меня»? Ты сам пролез в мои мозги и теперь не понимаешь, как?»
– Я – один из Тысячи. Когда-то мы пришли, чтобы принести сюда жизнь. Каждый выбрал себе место в тёмной материи и образовал Сверхновую, на которой создал свой мир. Я не пленник, Номер Двадцать. Я – центр и самая суть этой планеты. И я умираю.
«Подожди… то есть ты – существо, которое читает мои мысли и которое где-то в ядре планеты?»
– Я и есть ядро планеты. Я образовал вокруг себя сферу, где само понятие пространства и времени неабсолютно. Но эта планета умирает – они убили её. Те, кто выжег её леса и осушил реки. И я умираю вместе с ней.
Я никак не мог понять то, что услышал. Существо, которое старше заключено внутри планеты? Оно спрашивало обо мне и других – ниббах, которые уничтожили порождённую им планету.
И я рассказал ему о чудовищных деяниях ниббов. Рассказал о сихрах, о ночных вылазках и том, что я почти ничего не помню о своей жизни до плена. Ничего, кроме неё. Я рассказал ему о Бетти. Каким-то чудом эта вколотая дрянь не вытравила из моего мозга воспоминания о ней, но она заточила мой ум.
На своей планете я часто слышал то, чего не слышали другие. Я понимал, на какую ногу захромает конь, хотя он только невнятно бормотал, а я определял в его интонациях закономерность – мелодию, если хотите, и понимал, в каком месте у него появилась боль. Меня переполнял восторг, когда я вслушивался в урчание кошек и чувствовал что-то, что они, как мне кажется, сообщали всем нам – умиротворение и покой. Мой дед входил в круг старейшин и был шаманом, – думаю, это понимание у меня от него. Отец тоже чувствовал животных, но мы никогда не говорили об этом. Я просто видел, что он понимает их и знает, чем именно им помочь.
Так что, пока ниббы кололи меня, я начинал улавливать голос Оилса, только поначалу не мог разобрать слов, и всё думал, что это гудение или «голос утопленника». А потом смог услышать его, и у меня появился собеседник, с которым я коротал день, закрывая глаза от света и сжимаясь в деревянном ящике.
Мы проговорили, используя наши разумы, до заката дневной звезды, а ночью меня снова отвезли на вылазку. На этот раз всё прошло не так гладко: такаи метали в нас сюрикэны, и один из них вонзился в спину сихра, шедшего впереди меня. Паук продолжил идти, но наездник на его спине вскрикнул и отклонился назад. Я в один прыжок поравнялся с раненым и повернул к нему голову. Такаи озирался вокруг и кричал. Я знал, что его грудь и живот не были защищены доспехами из лавы в тех местах, где соприкасались с сихром – я подметил это, когда наблюдал за тем, как меня подсоединяют. Лезвие сюрикэна рассекло ремень, привязывавший такаи к сихру, и поранило его живот. Взгляд такаи был осмысленным, он явно пытался освободиться от второго ремня. Один из надсмотрщиков подскочил к нему, развернул его сихра с помощью специального шеста и повёл куда-то назад.
Позже, сидя в грузовом отсеке по пути назад, я обдумывал случившееся, продолжая смотреть глазами сихра и чувствовать его телом. Почему раненый наездник вдруг перестал быть частью своего сихра? Возможно, боль была настолько сильной, что он смог отсоединиться? Я должен попробовать сам.
Пока светила дневная звезда, у меня было время подготовиться. Мне удалось отделить маленькую щепку от своего ящика, и я расковырял рану под ногтем большого пальца левой ноги: это было место, скрытое обувью, которую не снимали, когда подсоединяли меня. А значит, не могли заметить кровоподтёка. Пока я возился, щурясь и сдерживая стоны, Оилс рассказывал мне о своём народе.
Они зовутся Тысячью и путешествуют по галактикам, создавая новые миры. Предпочитали творить в уединении, не слыша других голосов. Такова их природа – для созидания необходима тьма, тишина и сияние горячей звезды. Оилс сейчас не умирал в моём понимании этого слова – он собирался переродиться и улететь в другое созвездие, начать всё сначала. Мёртвой планете он уже не мог помочь.
Они пришли вместе с сумерками. Облачили мою спину, ноги и руки в доспехи из лавы. Израненный палец к тому времени уже опух и ныл тупой болью. Меня соединили с сихром.
Как только ремни затянулись на моём корпусе, а к датчикам на висках присоединили две трубки, я ощутил, как зрительная панорама расширилась – это был взгляд сихра. Я сосредоточился на боли в правой стопе, которую ещё чувствовал. Мне было трудно одновременно передвигаться на восьми ногах сихра и держать во внимании свою собственную правую ногу. Похоже, что моя догадка насчёт боли в теле имела эффект: я хотя бы мог ощущать оба тела одновременно. Пока мы находились в грузовом отсеке, я мысленно усиливал боль и пытался ощутить другую ногу, пошевелить рукой или повернуть голову. Удавалось едва пошевелить пальцами, не более. Тогда я сосредоточился и с силой вдавил правую ногу в спину сихра. Боль стала ощутимее, а вместе с ней и мои собственные плечи. Я чувствовал, как вздымается моя грудная клетка при вдохах, и, не ослабляя давление в ноге, стал по очереди напрягать все мышцы, какие мог почувствовать.
Стук двери корабля о песок, мы вышли в ночь. Огни впереди, надсмотрщики по бокам. Вспотевшая спина под пластинами лавы, песок под лапами, слюна на клыках. Мы подбирались к лагерю такаи. Я не должен позволять сихру снова убить их! У мня почти получилось перехватить контроль над своим телом.
Боевой клич такаи, их силуэты между деревьев. В нас полетело несколько стрел и копий. Жажда крови вынуждала меня двигаться вперёд, она почти затмевала мой рассудок, но в правой ноге я отчётливо ощущал боль, и это помогало мне не броситься на своих собратьев. Другие сихры двинулись на них, щёлкая челюстями. Такаи, стоявший к нам ближе остальных, взвизгнул и кинулся на паука с копьём. Металл скользнул по панцирю, и такаи упал, хрипя и хватаясь за окровавленное горло, но продолжая держать копьё. Внезапно у меня возникла догадка.
Я ускорил своё движение, и, остановившись по левую сторону от убитого, подогнул ноги с того бока, что был ближе к нему. Копьё царапало гладкий панцирь, я наклонялся, стремясь загнать остриё в зазор между панцирем сихра и моим телом. Один из надсмотрщиков повернулся ко мне и сделал несколько шагов в моём направлении. Острая боль в правом боку показала, что я всё же изловчился и достал копьём до своего настоящего тела. Я выпрямил ноги сихра и выровнял его шаг, подстроившись под остальных. Надсмотрщик остановился, но продолжил следить за мной.
Я сосредоточился на боли, которая теперь буквально пульсировала и обжигала бок. Осознал, что судорожно хватаю ртом воздух. Меня будто вытягивало вверх, как бывает, когда выныриваешь с большой глубины – взмываешь вверх, и голова уже начинает кружиться, ты словно вытягиваешься и можешь одновременно чувствовать давление воды на грудную клетку и лёгкость воздуха над водой, где оказалась твоя макушка. Я был и тяжёлым, неповоротливым существом с множеством лап, и раненым такаи с гибкой шеей и телом, текучим, как вода. Наконец я мог повернуть голову, не задействуя всё тело, и увидеть сгрудившихся такаи впереди и надсмотрщиков сзади. Я чувствовал возбуждение и жажду от близкой крови, но я мог и контролировать их.
Я не позволю убить их в этот раз. Не знаю, что сделаю дальше, но сейчас я должен помешать убить их. Я развернул тело сихра и тремя большими прыжками приблизился к надсмотрщику, который смотрел на меня. Интересно, я смогу откусить его голову?
Они сбили меня с сихра своими длинными металлическими шестами, и песок обжёг и без того горевший болью правый бок. Я едва не терял сознание, но чувствовал, как они грузили меня в корабль и отдавали какие-то команды. Интересно, теперь они меня убьют? Или вколют ещё больше своей дряни?
Бетти. Я должен добраться до неё, если смогу выбраться. Я должен…
Они обработали и перевязали мои раны и, похоже, дали мне обезболивающее, потому что боли я не чувствовал. Умно. Теперь я не смогу отсоединиться от сихра, ориентируясь на боль. Всё-таки, я нужен им, раз они меня до сих пор не прикончили.
Мой невидимый собеседник из центра планеты был опечален тем, что они со мной делают, и скрашивал часы моего заключения рассказами о том, как волнует свет дневной звезды, если смотреть на него вблизи, как из облака газов за миллиарды лет образуются скопления твёрдых тел, как прекрасно пространство Космоса, не имеющее начала и конца.
