Kitabı oku: «Знак убийцы, или Приговоренные грехом»

Предисловие

Жорка с жалостью смотрел на спящего брата.

Вот уже два месяца Вадим не вставал с постели. Некогда кудрявые волосы со смоляным отливом рассыпались по подушке серым пеплом. Худая впалая грудь судорожно вздымалась, выпуская на выдохе хриплые булькающие звуки. Скрюченные тонкие пальцы большой руки сжимали выцветшую ткань ситцевого пододеяльника.

Эти руки Жорка помнил сильными и тёплыми, когда брат, возвращаясь с работы, поднимал маленького, такого же кудрявого, как и он сам, малыша, крепко целовал в обе щеки и спрашивал густым басом, был ли его котёнок послушным с нянькой, спал ли, и хорошо ли ел.

За Жорку отвечала старая толстая нянька Улита – все перечисляла по пальцам, отчитываясь перед хозяином, как она называла Вадима.

Потом в семью пришла Светлана. Весёлая, озорная, она заполнила собой всё пространство их небольшой комнаты в коммунальной квартире, хоть была, как воробышек – маленькая, худенькая. Но столько света и тепла она принесла в их дом, что смогла объединить и подружить всех соседей огромной квартиры.

На Первое мая и Седьмое ноября теперь стали накрывать общий стол в большой кухне, сдвигая несколько столов вместе. Пили вино, заедали капустой и селедкой с салом, громко разговаривали, плясать выходили в коридор. Старый матрос Кузьмич так растягивал меха тальянки, что маленькому Жорке казалось: ещё чуть потянет, и лопнет цветастое нутро обложенной кнопочками гармошки. А жена Кузьмича громко, с визгливыми нотками пела частушки, которых у неё в запасе было несчитано.

Жорке эти праздники запомнились, как самые счастливые. Потом, много лет спустя, у него, взрослого человека, нередко на стол резалась и дорогая колбаса, и окорок, и копченая рыбка, пусть и немного, но только та селедка и та капуста были самыми вкусными закусками с непередаваемыми запахами детства.

Ребятишкам в такие дни перепадало по нескольку штук шоколадных конфет, и выделялись монетки на кино и мороженое. Визжа от радости, бежали на улицу, подтягивая старые штанишки на помочах, и мчались в главный «храм» детства – кинотеатр «Октябрь». Свистели вместе с чапаевскими конниками, разрубая деревянными сабельками плотный от сизого дыма дешевых папирос воздух кинозала, до хрипоты кричали «Ура!», а потом, потные, выходили на улицу и долго спорили, жив ли любимый комдив, или всё же утонул?

А в квартире к тому времени веселье переходило в тихие разговоры и песни негромкие, но надрывные, с тоскливой слезой…

Жорку Светлана баловала. Как и Вадим, ухватывала на розовые толстые щёки и мусолила поцелуями отбивавшегося мальчишку, смеясь и лопоча ласковые слова.

– Своих уж заимели бы, всё тянут и тянут… – ворчала старая нянька, отбирая мальчишку из жарких рук девушки, которая заливалась смехом, ещё сильнее прижимая к себе маленького брата мужа. Да только Жорка видел раз, другой, как плакала в подушку Светлана, а брат тихо уговаривал её, обещая, что всё исправится, и народится у них сыночек или дочка… Она же лишь трясла своей светлой головой, не веря его словам… Да и своим ожиданиям не верила тоже…

А Жорку баловала: иногда приносила огромную шоколадку, Жорка такие, конечно, видел в витрине кондитерского магазина, но как её есть, представлял смутно. Чаще Светлана покупала пирожное. Это была сказка! Небольшая коробочка, а в ней!.. Маленькая корзиночка из песочного или бисквитного теста, а на ней розы из невыносимо вкусно пахнущего крема. Пирожное съедалось вмиг, а вот коробочка убиралась Жоркой в укромное местечко до следующего раза. Эту вкусную ванильную картонку мальчишка нюхал втихаря от всех, а чтобы слюни так часто не сглатывать, он закусывал этот запах обыкновенной тянучкой или леденцовым петушком.

Потом умерла нянька, получив какой-то удар. Жорка всё удивлялся: где и когда она его получила, от кого? Дома ведь сидела, и вдруг упала на кровать и затихла.

Жорка к тому времени уже пошел в первый класс, и брат с женой оставляли его дома одного под присмотром старого матроса Кузьмича. Вместе с ним он и каракули первые выводил, и буквы складывал в первые слова.

Потом и Кузьмич отошел в мир иной, а Жорка, уже учась в старших классах, смотрел сам за соседской девчонкой первоклассницей, помогая писать черточки и крючочки.

По выходным они своей небольшой, но дружной семьей выезжали за город. Зимой катались на лыжах с невысоких горок, летом купались в городском пруду, в кафе ели мороженое, в парке снимались и вместе, и на отдельные фото, катались на каруселях, а потом дома, за круглым столом обедали и обсуждали новый фильм…

Светлана, по-прежнему, хоть и не терзала Жорку ласками, но нежно обнимала и целовала на ночь. Мальчишка, потерявший мать в младенчестве, чувствовал, что так может обнять и поцеловать только мать, и за эти материнские ласки он мысленно благодарил Светлану, а в жизни старался ничем её не огорчать, был послушен и дисциплинирован.

Но однажды их привычный мир рухнул, рассыпался, как карточный домик…

Жорка смотрел на Светлану, лежащую в гробу, и знал, что это она, но не узнавал… Пергаментная кожа лица с фиолетовым оттенком возле ушей, тонкие, растянутые в синюю полоску губы, убранная назад уже бесцветная челка, худые пальцы, больше напоминающие сухие палочки – всё это не могло быть той милой и чудесной Светланой!… Не могло!… И так это кричало в Жорке, что он вдруг почувствовал дурноту и повалился боком на, сидящую рядом, соседку, которая едва успела подхватить паренька, не дав ему рухнуть на пол.

Дурно пахнущая, неприятная жидкость привела его в чувство, и потом, дважды, на кладбище, когда его юношеская психика не выдерживала чудовищной картины смерти, вновь возвращала Жоркино сознание к жизни, жизни без неё, без их любимой Светланы…

Старенький доктор сказал, прослушав и простучав грудь Жорки, что сердце надорвалось, возраст переходный, оно и не выдержало.

– Должно пройти, повзрослеешь, «закостенеет» твой «мотор», научишься принимать всё по-мужски, стойко… А пока… Подлечить бы тебя на море, – при этом доктор посмотрел на Вадима.

Тот лишь коротко кивнул. А через месяц принес голубой листок, на котором было напечатано «Путёвка» и ниже весь текст, к ней прилагающийся с фамилией и именем Жорки.

Тогда он впервые увидел море. И радовался по-мальчишески, до пустоты подложечной и замирания надорванного сердца, внутренне стыдясь этого чувства, но жизнь брала свое, и думалось, что вот сейчас, приедет он домой и всё потечет по-старому, по-доброму…

Но… не случилось… Вернее, случилось, но не так, как хотелось…

На двери комнаты белела приклеенная бумажка. Жорку, тупо смотрящего на этот клочок с фиолетовой печатью, затащила к себе в комнату соседка и жарко шепча, сообщила, что брата его арестовали эти… По чужому навету… Кто написал письмо, она не знает, но говорили, что в нем написано, будто брат был связан с английской разведкой. Ничего чудовищней Жорка и в бреду придумать бы не смог! Кинулся было бежать, доказывать, что всё это ложь, только женщина дёрнула его за рукав, усадила и прошипела:

– Куда, оглашенный! С кем тягаться-то будешь? Сиди, молча, может быть, всё и обойдётся, хотя…

Два года тянулись, как нетающая тянучка. Дни сменялись днями, недели проходили за неделями, только Жорка их не замечал. В школе от него все отвернулись, из комсомола исключили, лишь он сам, чувствуя какую-то нарастающую внутри силу, сжав зубы, отдал всего себя учебе. Он помнил, как брат со Светланой упорно и настойчиво доказывали ему необходимость образования, как хотели, чтобы он стал инженером. Соседи потихоньку помогали мальчишке, как могли, жалели по-своему, не выказывая своих чувств – это было чревато для всех известными последствиями.

И вот сейчас, он, первокурсник политехнического института, сидел возле умирающего Вадима и с болью в сердце вглядывался в дорогое ему лицо.

Брата выпустили через три года. Жорка знал, почему это произошло, но никому не говорил об этом. Да никто особо и не интересовался…

Вадим открыл воспаленные глаза и тихо произнес:

– Не тужи, Жорка, жизнь продолжается… Умираю я, брат…

Жорка, стараясь поверить своим словам и заставить поверить в них брата, горячо возразил:

– Вадим, ты сильный, и справишься с болезнью!

– Не лги ни себе, ни мне… – вяло шевельнул пальцами больной. – Тело моё здесь, а душа там, со Светланой и нашим Ванькой… Умру, пышных похорон и поминок не закатывай. Мне все равно, а тебе учиться надо… Деньги побереги. Не подведи… Похорони в одной могиле с ними… Вещи мои все продай, ни к чему тебе старьё с покойника… А старухи какую-никакую копейку дадут… А потом… Уже когда встанешь на ноги, поставь нам общий памятник, всем троим, как положено, со звездой…

Больше не имея сил терпеть и видеть это, Жорка зажал рвущиеся рыдания, больно укусив кулак, и выбежал из комнаты…

Глава 1

– Дубовика ко мне, – Лопахин только что вернулся из Москвы, куда был срочно вызван два дня назад. Теперь ему предстояло обсудить данное столичными коллегами задание с подполковником.

Дубовик, как всегда, строгий и подтянутый, поприветствовал генерала и сел напротив.

– Андрей Ефимович, дело вот в чем… – Лопахин закурил. – Задание тебе будет не совсем официальное, вернее, по официальной, но – просьбе наших коллег из Ленинграда.

Дубовик вопросительно вздёрнул брови.

– Объясню – всё поймёшь, – генерал достал папку, – здесь все документы, которые тебе следует изучить. Дело вот в чем. В одном из наших ведомственных курортов, расположенных, на границе Ленинградской области и Карелии, за два последних года случилось несколько неприятных инцидентов, а именно: в своих постелях в номерах умерли три ветерана НКВД. Один из них был с… ну, в общем, с любовницей, – он перехватил ироничный взгляд Дубовика. – Да, вот так отдыхают престарелые мужи наши, что поделаешь? Каждому свое… Вообще, должен тебя предупредить: заведение, мягко сказать, хоть и лечебно-оздоровительное, но!.. Не для нас с тобой, одним словом… Так вот… Ещё один товарищ, которого постигла та же участь, к нашей когорте не принадлежал, был чьим-то родственником, что ли?.. Разберёшься. Все умерли, предположительно, от остановки сердца. Согласен, тривиально, но за два года!.. Последняя смерть произошла месяц назад. Это насторожило всё руководство, но найти что-то, кроме банальной причины, не удалось. Но… зерно страха заронилось, и всё!..

– Понимаю. И страх понимаю, и подозрения. Но я-то тут причем? – недоуменно пожал плечами Дубовик.

– Погоди, ты не спеши, я же сказал: объясню. Следствие они попытались провести, но там все друг друга знают, и ленинградских, и московских. Всё «замылено», как говорится. Все там отдыхали хотя бы по разу. Уж больно места красивые, да и отдаленность прельщает, как ты уже понял. Поэтому решили послать «незасвеченных» товарищей, со свежим взглядом, да ещё и с «легендами». Ну, и в голове чтобы варило!.. Короче, должны приехать, как отдыхающие, и ненавязчиво, втайне, чтобы никого не вспугнуть, попытаться всё расследовать. Тут и вспомнили про нас! Вернее, про тебя, – подкупающе улыбнулся Лопахин. – Вот тебе две путевки, – он положил перед подполковником конверт. – Деньги коллеги тоже выделили, и немалые! Ну, чтобы подмаслить, сам понимаешь! Кого себе возьмёшь в помощники – решать тебе! Легенду сочинять будешь тоже сам, только меня потом посвятишь.

Дубовик насмешливо качнул головой:

– Как я понимаю, отказ не принимается?

– Ну, Андрей Ефимович, ты не сегодня на службу пришел. Да и не инспектором по кадрам работаешь!.. Бери папку, конверт. Думай, кто с тобой поедет, – Лопахин затушил папиросу. – Если получится, то и отдохнёте…

– Не успокаивайте, – вздохнул подполковник, улыбнувшись, – сами сказали, что не первый год на службе, а задание – есть задание. – Дубовик встал. – Разрешите идти? – генерал кивнул. – А со мной поедет Герасюк. Другую кандидатуру не приму, – уже серьёзным тоном добавил он.

Лопахин замахал руками:

– Да я и спорить не стану, по мне хоть буфетчицу бери, лишь бы для пользы дела!

– Такого добра, надеюсь, и там немало! – буркнул Дубовик.

– Ты смотри!.. – генерал шутливо погрозил пальцем.

Через полчаса Дубовик горячо доказывал Герасюку необходимость их совместной поездки.

– Оперативную работу я смогу проводить и координировать, а техническая часть? Никто не знает причины этих смертей. И кто, как не ты, сможешь в этом разобраться? Ты хочешь бросить меня в такой серьёзный момент?

– Я не могу врать! Как я буду представляться инженером, не будучи таковым? Ты это можешь себе представить?

– Ты что, на стройку едешь, что ли? Тебе ведь там «лечиться», а не работать! И потом… твоя специальность не так далека от инженерной. Не стоит так напрягаться!

– А! Тебе легко говорить, ты привык ко всякого рода легендам, врёшь, как по накатанному. Для профессии журналиста это вполне подходяще. А я? Честный, правильный, прямолинейный… – Герасюк невинным взглядом смотрел на приятеля.

– Скажи ещё – непьющий! Артист – и только! Так, и чего это я тебя уговариваю? Едешь или нет? Отказ буду считать предательством, – Андрей Ефимович повернулся к двери, потом добавил: – Ответа жду полчаса!

– Нет, он опять не оставил мне выбора! Сатрап! Тиран! – выкрикнул Петр Леонидович в спину приятеля, потом вздохнул. – Дрр! – он изобразил пальцем ход стрелок на часах. – Полчаса прошло. Жить в одном номере будем? Я храплю, издаю неприличные звуки нижней частью тела из-за хронического метеоризма, – он стал загибать пальцы под смеющимся взглядом Дубовика, – потею и от этого жутко воняю. Как тебе такой букет? Принимаешь?

Подполковник сквозь смех проговорил:

– Теперь пальцы буду загибать я! Во-первых, на войне я и не такое видел, во-вторых, с тобой, если ты забыл, напомню, не раз был в командировке, а в-третьих, зная твою жену, едва могу представить, что она хотя бы день прожила со скунсом, – и уже не выдержав, рассмеялся вместе с Герасюком. – Командировочные отдай жене, нас московские снабдили большим количеством дензнаков.

– Так бы сразу и сказал! Считай, что я уже в пути!

– Не забудь положить в чемодан соответствующий антураж!

– Молоток и гвозди? – иронично спросил Герасюк.

– Ты не плотник, а инженер! Две-три книжонки технического содержания, посложнее, и такой же журнальчик! Можешь добавить колоду карт с голыми женщинами. Это здорово сбивает с толку!

– Мой организм не собьёшь! – со вздохом произнес Герасюк.

– Юморист! – Дубовик захлопнул дверь.

Ехать в поезде решили в одном купе, но с вокзала до санатория – порознь, «познакомиться» только на месте.

– Та-ак, и чем же я болею? – Герасюк разглядывал свою медкарту, сидя за столиком купе и прихлёбывая горячий чай, принесенный проводником. – Слушай, Андрей, у меня, оказывается, хронический бронхит! И что я должен делать?

– Кашлять! – пробурчал Дубовик, полностью поглощенный изучением материалов дела.

– А насморк? Надо или нет? – задумчиво бормотал Петр Леонидович. – Бронхит – это ведь простуда…

– Если только кровавый, – усмехнулся Андрей Ефимович. – И то, при определенных условиях.

– Думаешь, можем нарваться? – заерзал приятель.

– Пе-етя, – укоризненно посмотрел на него Дубовик, – ты забыл о нашем возрасте! И потом, в отличие от тебя, я привык все вопросы решать мирным путем. Если кулаки зачешутся – скажи, я зуд твой быстро успокою! И вообще, не мешай мне! – он отвернулся к стене и включил настенное бра.

Герасюк последовал его совету, ворчливо укладываясь в постель:

– Тебе хорошо, у тебя хроническая ангина, всего-то и надо – полоскать горло коньяком!

– А тебе – дышать спиртовыми парами! Чем плохо? Только боюсь тебя расстроить: ни в твое горло, ни куда бы то ещё без твоего согласия там ни одна сволочь не полезет! Лечатся в этом санатории несколько процентов отдыхающих, остальные… Догадаешься сам? Так что… Спи спокойно, милый друг!

– Спасибо на добром слове, звучит вполне зловеще!.. А лечиться буду. Сестрички, они такие ласковые, и лапки у них мягкие, – засыпая под мерный стук колес, бормотал Герасюк, вызывая улыбку приятеля.

– Скажи-ка мне, товарищ подполковник, мы не зря с тобой едем? А-то ведь может случиться так, что ленинградские просто перестраховались, подняли бурю на пустом месте? Как думаешь?

Дубовик задумчиво смотрел в окно, помешивая чай ложечкой. Он не сразу ответил на вопрос приятеля.

– Видишь ли, Петя, всё бы ничего, и могло это сойти за естественные смерти. Ну, не было ничего сто лет, а вот теперь за два года весь процент и вылез. Но!.. Есть одно маленькое, но, весьма существенное, «но»… Двери у всех были закрыты изнутри, окна также. А вот каждый раз рядом с покойными, вернее, в их номерах находили фирменную железнодорожную пуговицу.

– Это как? – удивился Герасюк. – У всех? Одинаковые пуговицы?

– Именно так. Совершенно идентичные. Вот это-то и вызывает кое-какие вопросы.

– Это похоже на особый знак преступника… Или… только похоже? Может, совпадение?

– Если бы я верил в подобные совпадения, то добрую половину дел отправил в архив нераскрытыми, – досадливо мотнул головой Дубовик.

– Да-да, ты прав… Прав… – Герасюк тоже задумался. – Значит, работать нам будет над чем… А ведь была надежда просто красиво отдохнуть! – вздохнул он.

– Отдыхать будешь на пенсии, – строго заметил подполковник.

– Ага или в гробу… – проворчал эксперт. – Мы ведь не знаем, что нас там ждет!

– Не сгущай краски! Просто надо каждый шаг и слово взвешивать, чтобы не допустить досадных промахов, – наставительно сказал Дубовик.

– Ха! Всего-то!.. – с иронией произнес Герасюк.

Глава 2

Была поздняя ночь, когда Дубовик с Герасюком прибыли на место.

Городок спал. На вокзале немногочисленные пассажиры, подложив сумки и чемоданы под головы, тоже отдавались власти Морфея в ожидании утренних поездов.

На привокзальной площади не было ни одной машины, малочисленные фонари тускло освещали противоположную часть улицы.

– По-моему, там гостиница, – махнул рукой Герасюк на одноэтажное здание рядом с вокзалом.

Приятели, подхватив вещи, отправились туда.

Дверь была закрыта изнутри. После довольно продолжительных попыток достучаться, дверь, наконец, открылась. Перед мужчинами возникло заспанное лицо недовольной дежурной.

– Входите, – не считая нужным поздороваться, пробурчала женщина. – Места в одном номере, – она бросила на стойку ключ с картонным номерком комнаты.

Дубовик едва сдержался, чтобы не наговорить дерзостей дежурной, но решил плюнуть на всё и отправиться спать. Герасюк же, напротив, на свой страх и риск решил продолжить диалог, рискуя услышать нелестные слова в свой адрес. Но женщина быстро попала под обаяние интересных мужчин, которых смогла, наконец, разглядеть.

Из их слов она поняла, что они едут отдыхать в санаторий «Ласточкино гнездо».

– Вам, товарищи, повезло. Дело в том, что у нас сегодня ночует ещё один товарищ из Москвы. Завтра за ним приедет машина. Думаю, вы сможете уехать с ним. Обычно мы так и делаем – отправляем всех одним транспортом.

– Ну, что ж, нас это вполне устраивает, – кивнул Герасюк. – Не забудьте о нас!

Утром дежурная постучала в дверь номера и сообщила, что машина до санатория их уже ждет.

Приятели обсудили, как обставить своё «знакомство», так как первоначальный план из-за отсутствия транспорта сорвался.

В машине на заднем сиденье сидел «товарищ» – женщина средних лет весьма импозантного вида в кашемировом пальто с чернобуркой и элегантной шляпке. Мужчины поздоровались с ней, она сразу же представилась:

– Очень приятно, что меня будут сопровождать такие спутники. Я инструктор Райкома партии. Шубина Лариса Георгиевна, – женщина протянула руку с ярко-красным маникюром. Под цвет ему были накрашены и губы. Вообще, вся она была какая-то яркая, пышущая здоровьем, и это вызывало закономерный вопрос, после какой такой болезни едет на курорт эта дама?

– Надеюсь, мы подружимся и неплохо проведем время, – при этих словах мужчины незаметно перекинулись взглядами, а шофер кашлянул, сдерживая смешок.

– Езжай! – Шубина грубо толкнула водителя в спину, тот что-то проворчал, но послушно завел машину, и они тронулись.

Вид карельских пейзажей невозможно описывать словами – это надо видеть.

Дубовик с Герасюком с интересом смотрели в окна машины, изредка комментируя проплывающие картины здешней природы.

– Я вижу, что вы впервые в наших краях? – с интересом спросила Шубина. – Что заставило вас приехать к нам? По вашему виду не скажешь, что вы страдаете какими-то хроническими заболеваниями.

«По вашему – тоже», – пробурчал себе под нос Дубовик, а Герасюк бросился объяснять женщине, что болезни не всегда явно отражаются на внешнем виде человека.

– Представьте себе, я говорю то же самое! – подхватила женщина. – Постоянно доказываю это своему мужу! У меня крайне нервная работа, я выматываюсь страшно! Столько приходится иметь дел с разными людьми! Бороться с человеческой косностью, с ханжеством! Почему-то считается, что женщина не может просто дружить с мужчиной, а ведь мне по долгу службы приходится проводить большую часть дня со своими коллегами, а это, в основном, мужской контингент. Что же мне делать? Надевать паранджу? – она кокетливо поправила шляпку.

– Ну, что вы! – сидящий рядом с Шубиной, Герасюк, положил свою огромную ладонь на её белую холёную руку. – Разве можно прятать такую красоту? Вы просто чудо! И с мужчинами можно и нужно дружить!

Дубовик, не выдержав, хмыкнул.

– Вот видите, ваш товарищ не согласен! – надув губки, пропела Шубина.

– Товарищ, вы не согласны? – Герасюк тронул за плечо сидящего рядом с шофером Дубовика. – К счастью, он не мой товарищ. Мы с ним познакомились за несколько часов до знакомства с вами. – Он опять тронул Дубовика: – Товарищ, почему вы не согласны?

– Позвольте вам не ответить, – буркнул подполковник. – Развивайте свои теории без моих комментариев!

– Я поняла! Вы не любите женщин! – констатировала Шубина, хлопнув ладошками.

Дубовик медленно повернулся к ней и, улыбаясь, проговорил:

– Напротив! Только я рассматриваю женщину, как предмет любви, а не напарника по бильярду и выпивке!

– Это пошло! Но я вас прощаю, и всё-таки, надеюсь, что мы подружимся, – она вновь кокетливо улыбнулась. – Я очень часто отдыхаю в нашем санатории, поэтому, позвольте быть вашим гидом! Место шикарное, поместье графа Головина. Парк, пруд! Сейчас там каток, а летом прекрасная рыбалка. Вам должно понравиться!

Женщина принялась расписывать прелести отдыха в «Ласточкином гнезде», мужчины до конца пути слушали её, лишь коротко кивая в знак согласия.

Место и в самом деле было чудесным, лес вокруг дышал первозданной чистотой и тишиной. Синее небо морозного дня лишь добавляло красоты окружающей природе.

Большой дом выглядел величаво и впечатляюще. И выступающая трёхэтажная часть на внешнем углу дома, и башня с высоким шпилем с металлическим флажком-флюгером, всё было украшено лепными деталями, что навевало романтическое представление о готической архитектуре.

Парадный вход с литым чугунным навесом опирался на фигурные столбики.

Вид надворных построек вторил всему роскошному облику дома.

Красиво выглядели и кирпичные ограды с воротами, представляющими главный въезд во двор. Верхняя их часть была украшена завитушками и овальными медальонами в окружении цветочных гирлянд. Сами ворота представляли литые декоративные решетки.

Несколько выбивалась из общего вида лишь вывеска «Ласточкино гнездо» на главных воротах, добавленная уже в последние годы и указывающая на принадлежность дома новому строю.

– Вот оно, «гнездо разврата», – наклонившись к уху Герасюка, произнес тихо Дубовик.

– Не будь ханжой, – также тихо ответил ему Герасюк. – Это нам только на руку! Проще будет всех совращать и самим совращаться! «Впрыснем свежей кровушки в эту адскую обитель»! – он подмигнул Дубовику. Тот чертыхнулся и произнес только:

– Ну-ну! Лорд Рутвен!

– Мужчины! Ну, что же вы! Поднимайтесь сюда! Успеете налюбоваться! – Шубина по-хозяйски распахнула двери огромного дома. – Входите же! Я представлю вас нашей администрации! – она махнула рукой фигуристой женщине, поливающей большую пальму у лестницы, ведущей на второй этаж: – Руфина Яковлевна, дорогая, что же вы? Принимайте гостей! Посмотрите, каких красавцев я вам привезла!

Дубовик с Герасюком многозначительно переглянулись.

– Иду-иду! – откликнулась дама, спеша навстречу приезжим.

Она с откровенным любопытством оглядела мужчин и сказала:

– Насколько я понимаю, тяжелыми недугами вы не страдаете, ну, если и есть какие-то неприятные симптомы, думаю, вас от них здесь быстро избавят! Вот, Лариса Георгиевна подтвердит мои слова! – дамы, приобнявшись, легонько коснулись щёк друг друга губами. – Ваш номер, дорогая, готов! А вы, товарищи, предпочтёте один номер на двоих или всё-таки два одноместных? – она вопросительно посмотрела на обоих.

– Или всё-таки!.. – Дубовик с налетом нахальства уставился на администраторшу.

– А и в самом деле, что за вопрос, это и так понятно!.. – она широко улыбнулась, показывая белые зубы с мазками красной помады.

Вообще, Андрею Ефимовичу показалось, что эти две женщины, как близнецы – крутобёдрые, полнорукие, грудастые, но с тонкими талиями, что вызывало определенный аппетит среди мужчин. Даже губная помада и лак на ногтях были одного цвета, вызывающе-красного. По взгляду Герасюка он понял, что тот того же мнения об этих дамах.

«Что же представляет из себя остальной контингент?» – с тоской подумал подполковник, принимая ключ от своего номера из рук администраторши, которая, ни мало не смущаясь, откровенно дотронулась своими пальцами до его запястья.

В столовой приятелей посадили за один стол, ещё два места рядом были свободны.

Когда Петр Леонидович спросил у вертлявой официантки, кто с ними соседствует, та с наигранным удивлением спросила:

– А разве Лариса Георгиевна вам не сказала, что это её место?

– Видимо, не успела, – пожал плечами Герасюк, и посмотрел на Андрея Ефимовича, у которого заиграли желваки на скулах. – А для нас эти места тоже она определила?

– Ну-у, – замялась девица, опасаясь сказать лишнее, – она просто попросила, вы ведь её знакомые?

– Вопрос закрыт, – махнул рукой Герасюк, снимая с подноса тарелки и вместе с официанткой расставляя их на столе.

– По-моему, здесь не только столы и кровати, но даже и нас с тобой уже распределили, – зло произнес Дубовик, когда девушка отошла.

– Давай предадимся чревоугодию, а? – Петр Леонидович с вожделением оглядел заставленный вкусно пахнущими блюдами стол. – Поговорим позже, а то ответить тебе не смогу – захлебнусь слюной! – он схватил ложку и погрузил её в исходящий паром борщ. – Ешь! Всё решим!

Дубовик, вздохнув, последовал примеру приятеля.

Лариса Георгиевна к обеду так и не появилась, чем вызвало вздохи облегчения у приятелей.

Спокойно обедая, они смогли незаметно оглядеться и оценить сидящих за соседними столиками отдыхающих. Контингент был необыкновенно разнообразен: были здесь и седовласые мужи с пресыщенными жизнью лицами, и молодые люди, которые, судя по их осанкам и поведению, никогда не носили военной формы и не держали в руках оружие. Девицы, скорее всего, в той или иной мере, принадлежали к семьям высокопоставленных особ. Наряды их красноречиво доказывали это.

Женщины, увидев новых мужчин, кокетливо улыбались и строили им глазки.

Дубовик откровенно морщился, а Герасюк лишь посмеивался над попытками женщин понравиться им.