Kitabı oku: «Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. «Золотой век» Древней Руси (сборник)», sayfa 3
Удержались не все, все же ждать пришлось больше чем до полудня. Были и свалившиеся, и даже покалеченные.
Но вот наконец с реки донеслось: «Е-едут!..» Конечно, не ехали, а плыли, но никто даже не заметил оговорку. Толпа единым движением подвинулась к пристани. Дружинникам стоило больших усилий удерживать людской напор, в конце концов в ход пошли даже кнуты. Это чуть остудило пыл самых настырных, но ненадолго.
Богато разукрашенные ладьи подплывали медленно, словно важные птицы скользили по водной глади. Кто-то даже ахнул: «Что твои лебеди!» К самой большой приставшей тут же бросили широкие сходни, застлали ковром. Шеи любопытных на берегу вмиг выросли в длину, большинство поднялось на цыпочки, чтобы хоть что-то разглядеть. Особенно счастливы были те, кто стоял в первых рядах, завидующие им задние даже потребовали, чтоб рассказывали, что там происходит.
– Причалили…
– Сходни кинули… ковер постелили…
Народ комментировал:
– Ага, это чтоб ноги не замочила. Они, небось, в своих Царьградах непривычные…
На берег сошли сначала гриди, встали по сторонам, образовав широкий проход, тех, кто мешал, не чинясь, разогнали плетьми. Вот тут передние, получив жестким ремешком куда ни попадя, позавидовали задним.
И только после того на сходни ступили бояре князя Владимира, сопровождавшие его от Чернигова. Пришлось прокричать, что пока идут свои бояре. Наконец, после бояр на сходни ступили и сами князь с новой княгиней. А следом за ними, блестя золотом и дорогими тканями, свита из византийцев.
Задние напирали, требуя хоть сказать, какова царевна, а передние молчали. То, что они увидели, не соответствовало ожиданиям ни в коей мере. Маленькая щуплая женщина в тяжелом парчовом наряде и непонятно по-каковски скроенной шапке, одетой несмотря на жару, оказалась немолодой, чернявой, не то что не нарумяненной, а вовсе с землистым оттенком кожи женщиной. Если бы не князь, который бережно вел ее об руку, так вовсе решили бы, что это мамаша княгинина.
Что было кричать назад, что некрасива и невидна из себя? Получишь плетью еще раз. Но постепенно то, что княгиня вовсе не такая, как ожидали, поняли все. В толпе раздался смех, кто-то, пользуясь тем, что стоит подальше, даже выкрикнул:
– Не-е… куды ентой замухрышке до наших княгинь!
По толпе пронеслось: «Замухрышка!» Конечно, ни надменные царьградцы, ни сама княгиня не поняли о чем кричат, но князь-то слышал! Хотя чего тут понимать, смех был совсем нерадостным, и так ясно, что издеваются.
Плети заходили по головам и спинам, раздались крики тех, кому попало. Князь поспешил увести свое сокровище поскорее. Вслед неслась насмешка: «Замухрышка!» Много сил понадобилось князю, чтоб хотя бы забыли это прозвище царевны, ставшей княгиней. Но ни любви, ни хотя бы доброй о себе памяти у киевлян она так и не заслужила.
* * *
Анна всю дорогу мучилась дурнотой, она плохо переносила путешествия по воде, от мелкой качки мутило, нутро не принимало ни пищу, ни воду. Кроме того, изнуряла необходимость при стоявшей жаре потеть в тяжелых нарядах и головном уборе. Жизнь казалась ужасной, а муж противным и грубым! Радости в сознании себя (наконец-то!) замужней не было никакой. «Княгиня Руси!» Неужели этим можно гордиться?!
Вокруг незнакомая речь, незнакомые люди, незнакомая земля. На Руси не было моря, не было легкого ласкового ветерка, не было ничего, что радовало бы глаз. Это варвары могли гордиться своими бестолковыми скопищами деревьев, называемыми лесом, радоваться вяло текущей воде, зажатой берегами с такими же непроходимыми чащами. Анна любила упорядоченный сад с прозрачной водой и шум моря в ночной тишине.
Раздражало все: любопытство, проявляемое жителями города, явная их насмешка, множество детей князя, которые ей казались все на одно лицо, суетившиеся вокруг холопы, не понимавшие по-гречески, отсутствие привычного блеска византийского двора. И муж, которому требовались еженощные ласки! Этого еще не хватало! Она не собиралась становиться для князя любовницей, достаточно будет родить ему пару наследников – и все. А в остальное время желательно спать отдельно, да и жить каждому по своим законам. Так жила мать, так жили все известные Анне женщины Византии.
Но Владимир ходил в ее ложницу каждую ночь, овладевал и часто даже оставался ночевать! А уж когда позвал с собой в баню!.. Вот этого Анна вообще не могла понять. Во-первых, что такое баня? Как можно мыться в почти темном, жарком помещении, плеская воду на камни, чтобы все заволокло паром. Мало того, туда еще и ходили мужья вместе с женами! Более отвратительной и дикой привычки она не знала.
Никакие объяснения, что баня не только моет, но и лечит все тело, не помогали. И показывать мужу свое тело княгиня не собиралась.
В общем, все в этом Киеве было не по-человечески и противно византийской царевне. Она пролила немало слез, пока хоть чуть привыкла. Большую жертву потребовали от сестры ее братья-императоры во искупление грехов молодости…
Но больше всего Анну раздражали дети Владимира. Пасынки сразу стали смотреть волчатами, особенно этот хромой. Именно они были главной угрозой новой княгине – чтобы князь назвал соправителями, а потом и наследниками ее сыновей, нужно было удалить с глаз подальше щенков от предыдущих жен! Анну мало волновало, что по принятым на Руси правилам наследником назывался старший сын правящего князя и что Владимир отказался менять эти правила. Это пока отказался, потом изменит, братья помогут. Иначе зачем они отдавали бы сестру за этого русского медведя? То, что у него синие глаза, не заменяло отсутствия придворного лоска! Анна презирала и ненавидела и мужа, и все, что его окружало.
Куда князь денет остальных жен, ее тоже не интересовало, христианину нельзя иметь нескольких, а пока христианской женой была она. Владимир действительно отправил вон всех женщин, бывших с ним. Две жены вышли замуж за бояр, а та самая гречанка, к которой так ревновала мужа Рогнеда, и сама Рогнеда ушли в монастырь, приняв постриг. Рогнеда стала Анастасией и прожила под этим именем в обители еще десять лет. Куда были отправлены восемь сотен женщин из гаремов, вообще не сообщается, видно, розданы в виде подарков. Новую княгиню мало интересовали судьбы предыдущих, главное, чтобы ей было хорошо!
Мешали княгине и многочисленные падчерицы. Она испортила жизнь всем девяти дочерям князя, ни одна из них не вышла замуж при жизни мачехи! Все попытки сосватать княжон натыкались на непонятные отказы, а ведь те слыли красавицами и умницами. Только ее собственная дочь была отдана за новгородского боярина Остромира, хотя вряд ли именно эту почти девочку сватал немолодой уже боярин, скорее, Анна исхитрилась выдать дочь вместо кого-то другого.
Неизвестно, был ли счастлив князь Владимир с новой женой, летописи утверждают, что был, мол, любил до самой ее смерти. Может, и любил, да только сразу после ухода из жизни этой жены тут же взял себе молодую и при ее жизни явно наставлял надменной византийке ветвистые рога.
Но это было потом, а тогда Киев ужаснулся новой княгине. И если о красоте гречанки, Рогнеды и многих наложниц князя Владимира ходили легенды, то об этой запомнили только, что была христианкой и сестрой императоров. А летописи… им положено восхвалять власть имущих…
* * *
Из Корсуни (Херсонеса) князь Владимир привез помимо супруги-перестарка все, что только смог утащить, – множество крестов, икон, церковной утвари, мощи святого Климента, даже куски мрамора, два саркофага, целые отдельные фрагменты зданий… Казалось, что он тащил весь Херсонес!
Это выглядело весомым трофеем. В каком-то смысле трофеем была и новая вера; может, потому ее приняли в Киеве едва ли не с восторгом? Тогда она была результатом победы над обманщиками-греками, наказанными за свою неправду!
Князь крестил киевлян оптом, объявив, что им следует прийти на берег Днепра. Получалось по принципу: кто не со мной, тот против меня. Быть против любимого князя, красивого, щедрого, одолевшего греков и привезшего столько даров из их земли, не хотелось никому. На берег Днепра пришел практически весь Киев. В воду вошли кто по шею, кто лишь по колено, получили новые имена, посокрушались участи низвергнутых идолов Перуна и Велеса и отправились по домам молиться своим языческим богам. Только позже, через много лет, пропустив через себя, русский народ принял веру всей душой, и не стало более искренне верующего народа в христианстве.
* * *
Сразу после женитьбы князь постарался удалить из Киева старших сыновей (чтобы не мозолили глаза ненавидевшей их мачехе?). Они получили уделы. Старший Вышеслав и без того уже сидел в Новгороде, остальных Владимир отправил подальше – ненавистного пасынка Святополка в далекий Туров, хромого Ярослава с Блудом в качестве помощника отправили в глухие ростовские земли, Всеволода подальше от брата на Волынь. Византийке были не нужны в Киеве соперники ее собственным будущим сыновьям. Падчерицам она испортила жизнь и без помощи мужа.
В жизни Ярослава наступил новый период – Ростовский. Конечно, его печалила разлука с матерью и любимой сестрой Предславой, но мальчик так мечтал стать самостоятельным князем…
Ростов
Ярослав попрощался только с матерью, отец не слишком старался привечать сыновей – новой жене это не нравилось. Да и Святополк тоже уехал, провожаемый лишь взглядами холопов. Правда, перед тем князь беседовал с сыновьями наедине, но мог бы и выйти, рукой махнуть…
Блуд старательно отвлекал Ярослава от таких мыслей, подчеркивая его нынешнюю самостоятельность, мол, князь теперь, как и Изяслав, свое княжество под рукой. Он не говорил воспитаннику, что княжество хотя и большое, но жить там негде. Крещеному маленькому князю вряд ли будут рады волхвы в Сарске, а на земле мери Сарск – главный город, как там скажут, так и будет.
Князь Владимир долго внушал сыновьям, а все больше Блуду, что мерю надо крестить, кормилец Ярослава кивал, думая о своем. Не крестить мерю он ехал, а устроить жизнь своему маленькому князю. Потому и священника попросил спокойного, чтоб дров не наломал. В отличие от Владимира Блуд уже знал, куда едет, и хорошо понимал, что не только крестить не позволят, но и жизни лишить могут, если с наскока брать. Это не Киев, где самых разных людей полно, в том числе и христиан тоже. Потому решил: лучше пока сидеть тихо, а там жизнь покажет. И ему было решительно все равно, что думает о том и заносчивая византийка, что так влияет на Владимира.
* * *
На Руси ездить в дальние земли можно только по рекам. Летом плыть на ладьях или челнах, зимой на санях по льду. Потому и торопился Блуд, чтоб за время хороших морозов добраться до Ростова, да и еще чтоб время про запас осталось. Он никому не говорил, зачем тот запас, но умные люди и сами понимали – нужна возможность вернуться.
Конечно, этого пока не понимал юный князь Ярослав, но и он радовался возможности скорее покинуть ставший после приезда проклятой мачехи негостеприимным Киев. Лучше в далеком Ростове, только чтоб подальше от злых взглядов и шипения на чужом языке…
Осторожно выбрались санным поездом на речной лед, все же Днепр не промерзал очень глубоко, и лед пока не встал. Возница успокаивал Блуда:
– Не… уже можно! Давеча прорубь рубили, так семь потов сошло. Ништо, проедем…
Проехали. Сначала Днепр, потом до Чернигова и через вятичские земли к мере и муроме…
Ярославу было все интересно, хотя и ездил с отцом, но последние два года Владимиру было не до сыновей, и Ярослав уже подзабыл. Одиннадцать лет – возраст, когда интересно все, вот и крутил головой юный князь так, что Блуд расхохотался:
– Ярослав, шею свернешь! Кому в Ростове кривой князь надобен?
Отрок испуганно замер и какое-то время только глазами косил во все стороны. Кормилец хотел снова посмеяться, что так выйдет не кривой, так косой князь, но Ярослава надолго не хватило, он обо всем забыл, и голова снова закрутилась, а глаза восхищенно заблестели.
Велика Русская земля, всем богата – лесами, реками, озерами, в них рыбы, дичи, птицы ловить не выловить, бить не перебить! Куда тут любой другой! А снега какие? Занесло веси по берегам рек так, что только дымки над сугробами и показывали, что там люди живут. А рассветы? А звезды по ночам в черном небе? Где еще такое сыщешь? Нигде – был уверен Ярослав, и горло перехватывало от любви к этой земле и от восторга перед ней.
* * *
Они уже были далеко от Киева, когда во второй половине дня вдруг потянуло влагой, стало заметно теплее. Провожавший обоз Данец из Ростова нахмурился:
– Худо, князь.
Ярослав, обеспокоенный тревожными нотками в его голосе, даже не обратил внимания на обращение «князь», не до того.
– Чем худо, что случилось?
– Да ничего не случилось, только теплом тянет. Как бы не пришлось непогоду пережидать в лесу.
Молодой князь задрал голову вверх, со знанием дела потаращился на серое небо и так же степенно поинтересовался:
– Думаешь, снег сильный будет?
Голос его уже начал ломаться, и начал он голосом мужчины, а в конце все же дал петуха, соскочив на тонкие звуки. От этого сильно смутился, даже чуть покраснел, закашлялся. Но Данец не обратил внимания на такую оплошность с голосом, а может, просто сделал вид, что не обратил, спокойно покачал головой:
– Не в том беда, князь. Здесь течение у реки быстрое, лед и без того не слишком крепок, а коли тепло налетит, и вовсе опасно двигаться будет.
Ярослав чуть не сказал, мол, берегом пойдем. Хорошо, что вовремя перевел взгляд на стену леса, стоящую по сторонам, и осекся. Помотал головой сокрушенно:
– Что делать скажешь?
Данцу видно нравилось, что князь, пусть и совсем молодой, советуется, крякнул, развел руками:
– Если к завтрему потеплеет, то как ни крути, а придется сидеть в лесу до морозов.
И снова Ярослав едва сдержался, чтобы не спросить – а вдруг морозов не будет? Снова вовремя вспомнил, что зима только началась, самые сильные морозы впереди. Конечно, не хотелось без толку сидеть на берегу, да еще и незнакомом, но деваться все равно некуда, ни вперед, ни назад, пока реку не скует хорошим льдом. С этим согласился и Блуд.
* * *
Утром рассвета не было, была только мелкая противная морось. Костры от нее тухли хуже, чем от дождя, и разжечь тяжело, потому как дрова отсырели.
Хуже нет такой погоды среди зимы. Снег сразу просел, лед на реке неверный, ехать опасно. Пришлось сойти на берег и встать, дожидаясь крепкого мороза.
Люди возились мрачные, казалось, даже голоса у них сели от неудовольствия. Только когда удалось с горем пополам разжечь костры и чуть хлебнуть горячего, настроение немного поднялось. И все равно, в серой пелене, которая поглощала и свет, и звуки, было не по себе. Лес по берегам казался зловещим, птичьи голоса, которых зимой и так немного, совсем стихли…
Ярослав, стараясь, чтобы даже Блуд не догадался о страхе, время от времени пробирающем все нутро, обходил и обходил обоз, вроде проверяя, все ли в порядке, но потом присел у костра рядом с наставником.
Вдруг к огню подошел вятич Власко, что-то тихо сказал Данцу. Тот нахмурился, переспросил. Вятич показал рукой в сторону от реки, снова кивнул. Ярослав, поняв, что известие не слишком хорошее, потребовал объяснить, что случилось. Дружинник замялся:
– Да не случилось, князь. Только нож там в пне…
– Что? Убили кого?
– Нет…
Объяснить Данец не успел, Ярослав сорвался с места в ту сторону, откуда пришел вятич. Данец и Власко поспешили за ним.
Проваливаясь в рыхлом из-за тепла снегу, князь спешил по следам дружинника, но ничего не увидел. Власко показал ему на большой трухлявый пень, почти занесенный снегом. Береза была старой, потому буря не вывернула ее с корнем, а переломила, свалив набок, пень остался высокий. Но не сам пень привлек внимание вятича, а воткнутый в него нож. Следов вокруг пня не было, Власко явно к нему не подходил, а вот Ярослав решительно двинулся ближе.
Его остановил Данец:
– Не стоит, князь.
– Почему? – И снова голос вчерашнего княжича сорвался на петушиные звуки. Он даже рассердился: что же теперь, молчать, что ли?! Из-за этой досады движения были особенно порывистыми.
– Нож в пне – значит, оборотень близко в волчьем обличье ходит. Такие ножи втыкают в старые пни, чтобы оборотиться волками, потом зверь возвращается к пню и снова принимает человечий облик. Если нож вытащить, то он останется зверем.
У Ярослава дрогнуло внутри: одно дело воевать с живыми людьми и совсем другое – с оборотнями. Но он попытался храбриться:
– Ну так и надо вытащить, чтоб больше не становился человеком!
Теперь твердая рука Данца силой остановила молодого князя от неразумного шага:
– Зверь будет мстить тем, кто его обидел. Не стоит трогать, князь. Места здесь дикие, глухие…
Они ушли, оставив нож в пне, на душе было муторно. Где-то совсем близко ходил оборотень, теперь его можно встретить в любой час…
– Вятичская весь близко, – хмуро усмехнулся Власко.
– С чего ты взял?
– Не мог же оборотень уйти далеко от своего человечьего жилья.
Хотелось предложить добраться поскорее до веси, но, чуть подумав, Ярослав решил лучше ночевать пусть в лесу, но среди своих. Кто знает, вдруг угодишь прямо в избу к тому самому оборотню. Приглядывайся теперь к каждому встречному, вдруг у кого блеснет из-под бровей желтоватый волчий блеск.
Но лошади у костров были спокойны, значит, волков близко не чуяли. Блуд, тревожно покосившись на сопровождавших, поинтересовался у Ярослава, куда это он ходил. Пришлось рассказать о ноже, оборотне и волках.
Воспитатель покачал головой:
– Я тоже про такое слышал. Но тут ведь как посмотреть. Хорст тоже принимает волчье обличье, а потому считается, что встреча с волком к удаче. Видать, волки бывают разные, умный зверь, он зря нападать ни за что не станет. Его не тронь, он тебя не тронет, ежели ему охоту не перебьешь. А вот от оборотня пощады не жди…
Сидевшие у костра дружинники принялись вспоминать разные случаи удачных и неудачных встреч с волками. У каждого нашлось о чем рассказать. Едва ли такие рассказы добавили спокойствия, некоторое время спустя Ярославу стало казаться, что за каждым кустом сидит, притаившись, тот самый оборотень.
За разговорами они и не заметили, как к кострам подошел невесть откуда взявшийся высокий старик. Чуть постоял, а потом поинтересовался скрипучим, резким голосом:
– Пришел, значит?
На миг установилась полная тишина, только слышно, как похрапывают лошади да трещат в огне не совсем высохшие смолистые сучья.
– Ты кто? – первым опомнился князь.
– Я-то? Я-то здесь живу недалече. А вот ты кто? – усмехнулся в седые усы старик.
– Я – князь Ярослав, сын киевского князя Владимира! – почти запальчиво ответил юноша.
– Киевский?.. Далече тебя занесло, князь. Ну, легкого тебе пути, – кивнул старик и как ни в чем не бывало отправился по льду, словно точно знал, что лед не провалится.
– А весь-то где? – это уже крикнул вслед Данец.
– Весь? Там, – махнул рукой неопределенно вдоль реки старик. – Там…
В его голосе явно слышалась насмешка. Странный старик…
Ярослав вдруг подумал, что не успел посмотреть, каков его взгляд, желтый или нет. Не заметил, потому что отвлекся на другую странность – голова старика была темной, а вот борода и усы совершенно седыми. Обычно у людей наоборот…
Ярослав хотел задать этот вопрос Блуду, но, обернувшись к своему наставнику, обомлел. Блуд сидел как громом пораженный, не в силах вымолвить ни слова. Только разевал рот, как рыба, вытащенная из воды. Князь проследил за его взглядом и даже поежился – Блуд не мог отвести глаз от темного силуэта на реке. В это время старик обернулся, и Ярославу показалось, что на его лице появилась усмешка. Не очень хорошая усмешка… Лицо наставника в ответ просто побелело.
Ярослав хотел спросить Блуда, что его так ужаснуло, но не успел, отвлекли другие происшествия, причем не слишком приятные.
Старик спокойно ушел по реке, а вот первый же дружинник, попытавшийся сделать то же самое, нахлебался воды, с трудом вытащили из-подо льда. Полыньи вмиг образовались в нескольких местах. Люди ошарашенно мотали головами, дивясь тому, что лед так истончился за полдня. Не очень и тепло – с чего бы? Многим на ум пришло, что это проделки оборотней и местных кудесников.
Власко сходил к пню, издали попытался рассмотреть, там ли нож, но ничего не увидел, с соседней ели сбросило шапку снега, и тот почти укрыл пень от упавшей березы. От этого известия почему-то стало еще больше не по себе. Чего ждать в такой глуши, да еще и с оборотнями? Можно сгинуть в этом лесу, и никто не узнает, где пропали…
Разожгли как можно больше костров, но те дымили, дым разъедал глаза, застилавшие их слезы добавляли всяких нелепостей в мысли. Теперь казалось, что весь их маленький стан попросту окружен оборотнями и нечистью.
Первым опомнился, как ни странно, Ярослав:
– Да что же мы: «оборотни», «вурдалаки»… А про молитву и крест забыли!
По примеру князя остальные тоже вытащили из-под рубах нательные кресты, припали губами, моля о помощи. Опомнился и священник, хотя кому как не ему вспомнить бы о крестном знамении? Первым молитву зашептал сам молодой князь, дружинники подхватили. Блуд тоже истово шептал слова мольбы, ежеминутно крестясь. Никто не обратил внимания на то, что ничего не говорит Данец, а еще на то, что из-под его бровей всего на мгновение блеснул желтый злой взгляд!
После молитвы вроде и полегчало, появилась уверенность в защищенности, костры запылали ярче, морось рассеялась…
Но двигаться дальше пока не получалось, хотя к вечеру морозец стал покрепче, но этого было явно мало для прочного льда. На ночь у каждого костра оставили не по одному, а по двое охранников, от ближайших деревьев натаскали горы сучьев, чтобы запас дров был большой, перед сном снова долго и истово молились, стараясь отогнать дурные, опасливые мысли.
Когда уже устроились на ночлег, Ярослав вдруг вспомнил о том, как испугало Блуда появление старика, спросил. Блуд долго делал вид, что князю почудилось, потом все же решился на какой-то разговор, но попросил сесть в сторону, мол, наедине надо бы. Честно говоря, Ярославу почему-то очень не хотелось отодвигаться от огня. Не потому что замерз, а просто у пламени было уютней и спокойней, но он постарался снова не подать вида, что ему хоть на миг становится страшно, и, кивнув, отсел чуть в сторону с воспитателем.
Блуд только начал разговор со слов «ты еще был совсем маленьким…», как произошло то, чего никак не мог ожидать никто.
Почему-то к Ярославу с его воспитателем шагнул Данец, вслед за ним поднялся Власко, но ни догнать его, ни что-то вообще сделать не успел. Никто даже не понял, откуда прилетела эта стрела, только Данец вдруг рухнул как подкошенный, схватившись за горло, из которого торчало черное оперение!
Ярослав и Блуд вскочили на ноги, князь в страхе глядя на проводника, а воспитатель озираясь по сторонам. Весь стан вмиг загородился щитами, выставил десятки луков. Ужас обуял всех! Только Власко присел над соплеменником, разглядывая стрелу и сокрушенно качая головой.
– Что? Кто это его?! – В глазах Ярослава метался ужас, а рука уже привычно двигалась, завершая крестное знамение. – Господи, помилуй!
– Это стрела волхва.
– Метили в меня?
– Волхвы всегда попадают в того, в кого метят. Данец хотел убить тебя, а я не успевал остановить. Его убил волхв, который подходил днем.
– Оборотень?! – ахнул Ярослав.
– Кто оборотень, волхв? Да, они умеют обращаться в волков, но думаю, волком был другой. Не доля тебе, князь, погибнуть. Живи.
И снова лицо Блуда было белее снега, а губы дрожали. Теперь Ярослав не стал откладывать разговор, пристал к воспитателю решительно:
– Расскажи, что знаешь!
Его поразило то, что Власко почему-то кивнул Блуду:
– Скажи князю, пора ему самому выбирать…
И почему-то Блуд не удивился тому, что простой вятич ему почти приказывает.
Блуд долго не мог подобрать нужных слов, но постепенно рассказал о пророчестве волхва, именно того, который вышел днем из леса. Князь кивнул: такого забыть трудно, черные волосы и седая борода не у всякого есть. Услышав, что должен получить Киев и всю Русь, но только ценой несчастий и даже предательства, Ярослав задумался.
Блуд не стал торопить воспитанника, пусть сам подумает. До сих пор он считал пророчество простыми словами, хотя старательно воспитывал будущего князя всей Руси. Только не думал, что выбирать Ярославу придется так скоро, казалось, что еще много времени впереди, еще успеет… Но увидев старика с седой бородой и черными волосами, вмиг осознал, что время пришло. Поэтому и стало страшно. А тут еще разговоры про оборотней и вурдалаков.
Пусть Ярослав решает сам, повернет обратно – его выбор, Блуд уже не решился бы настаивать, он понял, насколько все серьезно и страшно. Черная стрела, торчащая из горла Данца, красноречиво говорила о том, какая сила им будет противостоять. Блуд думал, что противостояние будет в Киеве, а оказалось – в дальнем медвежьем углу, где и помощи ждать не от кого. Такие мысли спокойствия не добавляли.
Тело Данца просто оттащили подальше в сторону и завалили еловыми ветками, никому не хотелось ночью копать могилу и хоронить так странно убитого человека. Да и человека ли? Он остался в людском обличье, и все равно казалось, что лежит убитый волк. До утра не спали почти все, сидевшим у костров людям казалось, что в любой миг отовсюду могут посыпаться такие же черные стрелы.
Ярослав лежал, глядя в пустоту, и размышлял. Блуд не решался спросить воспитанника, что тот думает, понимал, что здесь ни подсказывать, ни спешить нельзя, трудный выбор Ярослав должен сделать сам, чтобы потом никогда не смог укорить, если что в жизни будет не так. Выберет молодой князь спокойную жизнь – вернутся они в Киев. Объяснить будет легко: мол, убили проводника, кому дальше вести? Да и ни у кого после случившегося язык не повернется укорить Ярослава. Решит продолжить – как знать, все ли пойдут за ним, многих испугало происшествие. А выбирать-то совсем мальчишке, за таких, как он, обычно все решают либо отцы, либо кормильцы. Но отец далеко, а кормилец не вправе, самому придется.
* * *
К утру все почувствовали, что основательно промерзли. Куда и девалась вчерашняя почти оттепель? Ни тумана, ни капели, ни просевшего снега. И река едва не звенела на морозе! Кто-то решился сходить за водой ко вчерашней промоине, но там так замерзло, что впору рубить топором! Из лошадиных ноздрей валил пар, зима в одночасье вдруг вспомнила, что ей положено быть суровой.
Блуд осторожно покосился на Ярослава и замер. Изумленно уставились на князя и остальные. Как в одночасье сменилась погода, так за ночь изменился их князь. Перед небольшим отрядом стоял взрослый молодой мужчина, твердость воли которого была видна с первого взгляда. Куда девались щенячьи повадки юнца, пытающегося казаться старше своих лет? Княжич превратился в князя, и все почувствовали, что вот у этого человека хватит и сил, и воли править твердой рукой!
– Ты… что решил? – осторожно заглянул в глаза воспитаннику Блуд.
– А чего решать? Я князь, мне отступать негоже!
Показалось или его слова действительно вызвали вздох облегчения у остальных? Не только у Блуда вдруг защемило в груди, многие, слышавшие ответ Ярослава, почувствовали любовь и восхищение этим хромым мальчиком, взявшим на себя решение их судеб. Чувствуя, что с него не сводят глаз все дружинники, Ярослав размашисто перекрестился:
– Все в божьей воле, ему себя вверяю. Помоги, Господи!
Голос больше не сбивался на петушиные взвизги, словно за ночь и он повзрослел тоже.
Руки сами потянулись ко лбам, потом к животам, к правому плечу, к левому…
Но Блуд уже знал и другое – нигде нет Власко. Если он тоже волхв и тоже оборотень, то это плохо, тогда стрелы можно ждать из любого куста. Ярослав, видно, и сам заметил отсутствие второго проводника, чуть нахмурился, соображая, как быть, потом махнул рукой:
– Доберемся сами. Река вон замерзла, по ней и пойдем.
Он хотел добавить, мол, не возвращаться же из-за Власко, но не успел, потому что тот сам появился из-за деревьев.
– Ты… куда это ходил? – Князь постарался, чтобы голос не выдал и тени сомнений.
– Смотрел нож. Там он, потому волк на воле ходит…
– А может, это… – Князь не договорил, но и без слов понятно о ком речь.
Власко помотал головой:
– Не, он же был в человечьем обличье. Волк бродит еще. А Данца все одно зарыть надо, негоже, чтобы вот оставался.
– А кто сделает?
– Ну, могу я, если другие боятся. Только и оборотня надо хоронить, любой брошенный мстить станет и после смерти.
Почему вдруг у Ярослава возник следующий вопрос, он не смог бы сказать, но ответ на него Власку дался трудно:
– А ты крещеный ли?
Проводник чуть помолчал, потом мотнул головой:
– Нет. Не заставляй, князь, по чужой воле веру не меняют. Коли сам пойму, что годится она мне, так крещусь. А бояться меня тебе не след, слышал же, что волхв сказал – живи! А я помогу. Пока.
Ярославу бы спросить, почему пока и в чем поможет, но Власко дальше разговаривать не стал, повернулся, словно и не князь перед ним, и ушел к своему коню. А Блуд сокрушенно покачал головой:
– Не зря ли я тебе такую Долю выбрал?
– Не зря! – резко повернулся к нему Ярослав. – Я буду князем и даже киевским! Прав волхв! И перестань сокрушаться, лучше помоги, как до сих пор помогал!
– Помогу, помогу, соколик ты наш! – почти засуетился Блуд.
Никогда не видевший своего наставника таким суетливым и обрадованным, Ярослав с изумлением уставился на него, а потом от души рассмеялся.
В этот момент из-за туч вдруг выглянуло яркое солнце! Вмиг все страхи прошедшего дня и ночи были забыты. Много ли человеку надо? Выглянуло солнышко после серой мглы – он и счастлив! Радовался Блуд, с его души свалился огромный камень. Был счастлив и Ярослав, он вдруг увидел свое предназначение, почувствовал свою Долю, поверил в Божий промысел, создавший его хромым.
– Знаешь, а если бы я не был хромцом, вряд ли стал бы князем! – Это не раз скажет Ярослав Блуду.
Действительно, не будь он от рождения калекой, был бы обычным княжичем, а необходимость каждый день, преодолевая боль, преодолевать себя превратила его с раннего детства в настоящего бойца. Мудрый волхв оказался прав – Ярослав стал князем киевским, натворив много дел, за которые потом не раз молил господа о прощении, многих предал и продал, не всегда был счастлив, но его усилиями Русь изменилась, его стараниями стала гораздо больше и сильнее.
Но было это много позже, а тогда совсем молодой князь, сильно повзрослевший за одну ночь, распоряжался своей дружиной, отправляясь в Ростовские земли по воле своего отца крестить непокорных вятичей.
Глядя с дальнего берега реки, как выстраивает своих воинов Ярослав, и слушая, как звенит в морозном воздухе его молодой и уже крепкий голос, волхв с седой бородой усмехнулся в такие же седые усы:
