Kitabı oku: «У мести горький привкус», sayfa 6
Для достаточно тонкого мировосприятия Шинед произошедшая сцена выглядела ужасной и, по меньшей мере, омерзительной. Ханжой себя девушка назвать не могла, потому что она также пила кровь людей, но это отнюдь не означало, что она вот так, на публике, способна была убить беззащитное существо, юную женщину, да еще демонстрировать всем окружающим радость от своего деяния и прямо-таки ловить восхищенные взгляды публики, упиваясь сомнительной актерской славой. Для Шинед это выглядело пакостным и очень неприятным, будто она испытала унижение.
Она живо отвернулась от сцены и направилась уже к выходу из зала, как ее остановил внезапный окрик отца. Девушка даже замерла на месте, как вкопанная. Она успела снять маску, закрепив ее на прежнем месте, за поясом, и собраться с мыслями. Подошедший к ней Валентин со спутником, престарелым лордом Аллоизом, из того же самого рода, откуда происходила и ее мать, мило улыбались, как две подарочных плюшевых игрушки. Их маски, раскрашенные преимущественно в более чем скромные серый и черный цвета, были сдвинуты, обнажая высокие лбы.
– Дочь моя, – произнес верховный властелин мягким тоном, хватая ее за руку, – как тебе этот спектакль? По-моему, он бесподобен. Актеры играли на высоте.
– Отец, – стараясь быть как можно вежливее и тактичнее, произнесла Шинед, ничуть не опасаясь, что ее ответ может задеть отцовские чувства, – я не могу назвать случившееся действо неким культурным актом, неким проявлением высшего искусства потому, что на моих глазах и на глазах нескольких тысяч зрителей произошло убийство юной девушки. На мой взгляд, было бы преступно не называть вещи своими именами. Ты не находишь, отец? А вы, милорд Аллоиз?
Видимо, старик не полагал, что к нему могут обратиться, и потому смолчал, лишь тихонько хихикнув. Лорд Аллоиз напоминал, скорее, живую мумию, с высохшей, точно древний пергамент, кожей и с таким же высохшим до миниатюрных размеров мозгом, в котором не осталось, кажется, ни одной светлой мысли. Если он ранее и умел произносить, как талантливый оратор, длинные и умные речи, то теперь все его былое красноречие сократилось до отдельных фраз, а куда чаще – до отдельных слов, лаконичных и весьма туманных.
– Я не понимаю, почему тебе не…, – начал отец и вдруг осекся.
– Поверь мне, если бы я знала, что за спектакль ты приготовишь для гостей, я его не смотрела бы, – произнесла смело Шинед, глядя отцу прямо в глаза. – Теперь меня обуревают неприятные чувства. Толпа, конечно, ликует, все обожают подобные зрелища. Тут ты попал в точку, уважаемый отец. Однако…
– Однако… что?
– Я не желаю в этом дальше участвовать!
Лицо Валентина приобрело серый оттенок. Лицо его спутника хранило безмятежность, будто он совсем не понимал, что вокруг него творится. Впрочем, возможно, это было и так.
– Шинед! Ты не хочешь помогать мне? Хочешь бросить меня в такой праздник?
Девушка уже начала жалеть, что позволила себе заговорить с отцом на повышенных тонах, и хотела смягчить ситуацию, насколько могла.
– Разумеется, я останусь, отец. – Шинед отвесила низкий поклон верховному повелителю. – Бросить тебя в такой момент было бы преступной низостью. Я же преданная и послушная дочь своего отца.
Валентин в ответ мило улыбнулся. Знал бы он, каких сил стоило Шинед проговорить эти слова. «Не думаешь же ты, что я останусь, если случится что-либо подобное, – подумала девушка. – Если твои дальнейшие сюрпризы, отец, будут в духе первого, ты меня здесь больше не увидишь. А также не увидишь в ближайшее время и в своем доме».
Она не ушла прочь из бального зала, а лишь покинула на время отца и его сумасбродного спутника. В нескольких десятках метров от нее в окружении трех дам в изысканных нарядах и почти в одинаковых масках, различающихся лишь цветом перьев, стоял Алексис. От него удалось увернуться. Увидев в толпе гостей Цинию, без маски, которая восседала в пышном кресле, как на королевском троне, Шинед почти бегом направилась к ней и села рядом на невысокую скамью с резными ножками и резной спинкой. Циния по-матерински погладила внучку по волосам и ласково спросила:
– От чего или от кого ты так бежала, моя девочка? Ты сама не своя.
А вот Шинед этого не заметила. От зорких глаз Цинии ничего не утаишь. Вдобавок, она обладала особым чутьем.
– Я ни от кого конкретного не бежала, бабушка. Ты, кстати, видела спектакль?
– Нет. Я не поклонница современного искусства, – жеманно ответила Циния, скривившись, будто от зубной боли, – нахожу его весьма странным, пошлым и даже вульгарным, не понимаю всех метафор, в которых модные нынче режиссеры пытаются выразить определенные идеи.
Она начала обмахивать себя веером, как светская львица на приеме у высокопоставленной особы. Шинед это показалось немного забавным.
Мимо них проходили десятки гостей, парами и поодиночке, иногда и целыми компаниями. Бурно переговариваясь, тихо перешептываясь, громко смеясь или целуясь и обнимаясь, они направлялись к сцене, где разыгрывалось очередное представление. Некоторые группы жались вдоль стен и вели непринужденные беседы, не отвлекаясь на лицедейство, происходившее на театральных подмостках. Жены уважаемых чиновников разговаривали друг с другом, объединившись в тесный кружок. Их мужья, располагавшиеся неподалеку, также беседовали между собою, иногда, впрочем, бросая короткие взгляды в сторону своих достопочтенных супруг.
Гости, практически все, выглядели просто великолепно, и один наряд казался красивее другого. Складывалось впечатление, что вся толпа в зале состояла из блеска золота и драгоценных камней, шуршала парчой и атласом, утопала в мехах и перьях. Разумеется, здесь собрались самые видные представители различных кланов и сословий: верхушка аристократии, военная знать, а также политические «акулы», диктовавшие волю не столько вампирам, сколько расе людей.
После спектакля, который находился в самом разгаре, должен состояться бал в честь праздника, и Шинед ждала его с особым благоговейным чувством. Танцы, безусловно, отвлекут ее от тяжелых раздумий, не оставлявших ее после увиденной сцены из жизни ведьм. По сути, спектакль – всего лишь ширма, это был повод убить беззащитную девицу, завуалировав все под тщательно придуманную роль и действо, где иначе невозможно.
– Что-то я давно не видела твоего отца, моя милая, – прощебетала Циния, плавно взмахнув кистью руки с веером. Она тоже будто играла роль, как на сцене театра.
Шинед бросились в глаза два кольца, надетые на безымянный и указательный пальцы ее бабки. Они имели массивные камни алого и зеленого цветов, словно кричащие о своей цене, и были изготовлены великолепным ювелирным мастером.
– Он беседует с лордом Аллоизом, бабушка.
– Да? Не понимаю, о чем можно беседовать с этим стариком, давно выжившим из ума.
Циния всегда отличалась прямотой, она была не из тех, кто боялся сказать правду в лицо. Называя Аллоиза Каритхана стариком, сама она выглядела немногим моложе его, а, по сути, такая же древность, как и он. Только разум ее был чист и светел, как у юной девушки, а лорд Аллоиз давно утратил способность мыслить здраво.
– Где же они? Я их не вижу, детка. Не могла бы ты позвать мне твоего отца? Я хочу перекинуться с ним парой слов.… А… вот он и сам идет. Отбой, Шинед.
Действительно, видимо, изрядно устав от сумасбродного лорда, этого динозавра среди вампиров, который являлся к тому же отвратительным собеседником, Валентин присоединился к компании своей матери и своей дочери Шинед. Выглядел он усталым и чуть раздраженным, даже каким-то взъерошенным.
– Тебя что-то тревожит, сын мой, – заметила Циния, пристально разглядывая фигуру Валентина, словно просверливая в ней дыру. Причем тон ее речи не был вопросительным, она как будто знала, о чем говорила.
– Нет, это не так, – отмахнулся Валентин.
Но было видно, что Циния нисколько не поверила ему. Шинед перехватила этот недоверчивый взгляд бабки.
– Тебе что-нибудь принести, мама?
– Я просто хочу, чтобы ты был честен со мною, вот и все, – проговорила Циния заметно раздраженным и якобы обиженным тоном, продолжая сверлить сына острым, как стрела, взглядом.
Всемогущий отец Шинед стоял перед своей матерью, как школьник, не выучивший домашний урок, и мялся, подыскивая слова оправдания. Если бы отец умел краснеть, лицо его непременно бы стало пунцовым, точно спелое яблоко. Шинед было забавно видеть отца таким растерянным под уничтожающим взглядом ее бабки. Этим взглядом запросто можно прожечь дыру в стене. Усугубляло ситуацию еще и то, что отец стоял перед своей матерью открыто, на виду, и потому не знал, куда девать руки, все время отводил взгляд. Раньше Шинед не замечала, чтобы ее отец, всесильный Принц Темного Собора, вот так откровенно пасовал перед своей матерью. Что-то с ним и вправду случилось.
– Почему?.. Почему ты всегда столь мнительна, мама? – попытался защититься Валентин, направив волну атаки в обратном направлении, на мать. – Ты во всем видишь скрытый смысл. А его нет! Понимаешь? В моих словах нет никакой тайны. Я сказал, что у меня все хорошо, что я ничем не встревожен. Почему же ты сразу начала искать нечто потаенное в моих словах?
Циния безразлично махнула рукою в сторону сына и демонстративно отвернулась, словно он был пустым местом.
– Какой же ты жестокий, Валентин! – буркнула она недовольно. – Твой брат совсем другой, мой милый мальчик Сириус…
Валентин ей на эту тираду ничего не ответил. Он знал, что единокровный младший брат ходил у матери в любимчиках. Тогда Циния снова уставилась на сына, измеряя его фигуру ледяным взглядом.
– Все же думаю, не время обижаться друг на друга, – произнесла она неожиданно мягко, чем весьма удивила не только Валентина, но и Шинед, продемонстрировав редкое сочетание нежных ноток в голосе с жестким суровым взглядом хищницы. – Наступил праздник, которого мы так все ждали. Давай, мой милый сын, не будем ссориться, а, напротив, поцелуемся и пожмем руки в знак примирения. Не хочу, чтобы у нас портились отношения из-за какой-нибудь чепухи.
Циния произнесла свою речь так, будто говорила не о семейных взаимоотношениях, а больше о самой себе. Тем не менее, мать и сын с теплотой – даже если эти чувства выставлялись напоказ, – обнялись, пожали руки, и Валентин поцеловал свою мать в щеку. Неприятный инцидент был на этом исчерпан.
К ним подошли два лорда, входившие в совет Темного Собора, лорд Макон и лорд Дэрем, заблаговременно снявшие бальные маски, чтобы их опознали, и щедро раскланялись перед членами семьи верховного правителя. Шинед подарила обоим милую улыбку. Циния же встретила лордов-советников весьма холодно, даже отстраненно, тем более они помешали беседе родственников.
Как всегда блиставший великолепными и тщательно продуманными нарядами, лорд Макон и сегодня сверкал, как ограненный алмаз. Его одежда из прошлых эпох на данном мероприятии смотрелась органично. Камзол темно-пурпурного цвета с богатым шитьем, из-под которого виднелись кружевные манжеты шелковой сорочки и высоко приподнятый накрахмаленный воротник с пеной из кружев, выглядел великолепно. Грудь лорда украшала огромная золотая цепь, щедро усыпанная сапфирами и изумрудами. На пальцах сверкали перстни, а в одном ухе трепетала маленькая каплевидная серьга. В общем, такого франта трудно не заметить в толпе.
Лорд Дэрем, напротив, выглядел мрачно и неказисто. Скромный костюм из темной шерсти не придавал его облику ни шарма, ни блеска. Да и сам лорд слыл весьма мрачной и одновременно противоречивой фигурой. Ради праздничного торжества он сменил свой обычный старинный наряд из давно ушедших времен на почти что современный костюм, при этом оставив все свои привычки и манеры той минувшей поры. Даже походка Дэрема отдавала стариной.
Оба лорда церемонно раскланялись с Принцем и увели его с собою, убедив в необходимости обсудить важные дела. Или это был всего лишь повод удалиться восвояси, за который Валентин с радостью ухватился. На прощание лорды отвесили подобострастные поклоны Цинии и Шинед. Мать Валентина лишь слегка кивнула головою, видимо, не решаясь на какой-либо другой жест. Дочь Валентина, напротив, нашла в себе силы тепло попрощаться с лордами, встав с места и поклонившись им в ответ, правда, несколько скромнее, чем это сделали они. Шинед не скрывала, что симпатизировала лорду Макону и куда менее – лорду Дэрему. Когда они втроем, лорды и отец, скрылись в толпе, девушка поняла, что тоже хочет уйти.
Циния, однако, остановила ее царственным жестом руки. Привычка повелевать надежно засела у нее в крови.
– Куда ты направилась, моя девочка? Тебе надоело общество старухи?
– Мне надо пойти в столовую и справиться о приготовлениях к праздничному столу, – соврала Шинед и прибавила быстро, чтобы ее проницательная бабка не смогла раскрыть ложь: – На правах хозяйки дома я должна быть в курсе всего. Поспешу!
И девушка стремительно нырнула в толпу танцующих дам и кавалеров, не давая Цинии времени, чтобы попытаться задержать ее. Начался праздничный бал, и ей хотелось поскорее сбежать из зала прочь. Однако в самом конце, уже на пороге, ее перехватили чьи-то сильные руки и закружили в ритме вальса. У Шинед даже дух перехватило от неожиданности и вместе с тем неслыханной дерзости. Причем она не сразу смогла разглядеть того, кто осмелился помешать ей уйти и втянул в общее веселье. Вокруг кружились сотни пар, мелькали маски, шуршали платья. От этого мельтешения у Шинед слегка все поплыло перед глазами. Она оттолкнула от себя таинственную фигуру в маске, которая перестала соблюдать границы приличия в танце, и только тогда, как следует, смогла рассмотреть ее.
Неожиданным кавалером оказался мужчина плотного телосложения, с развитой мускулатурой, заметной под костюмом, высокого роста и полным отсутствием приличных манер. Большая часть его лица скрывалась под маской, видны были лишь полные губы, растянутые в плотоядную ухмылку. Большего Шинед разглядеть не удалось. Кем являлась эта личность, оставалось полнейшей загадкой, и вряд ли она раскроет себя самостоятельно. К сожалению, девушка опять забыла надеть свою маску, и, разумеется, именно по этой причине она оказалась замеченной.
Когда мужчина вновь попытался привлечь Шинед к себе, чтобы закружиться с нею в танце, девушка воспротивилась этому.
– Кто вы такой? – бросила она нахальному мужчине, с редким упорством стремящемуся стать ее кавалером.
Тот коварно улыбался, и эта улыбка совсем не нравилась Шинед. Он как будто посмеивался над нею, причем вполне открыто, словно она считалась деревенской дурочкой, а не была дочерью верховного властелина. Таинственное молчание незнакомца напрягало девушку, поскольку его поведение уже выходило за рамки приличия и выглядело как проявление явного неуважения к представительнице главенствующей династии. Шинед в ярости сорвала маску с лица мужчины.
– Лорд Зул…
Она отступила на несколько шагов назад, больше от удивления, чем из-за предосторожности.
– Миледи Шинед, – тоном, в котором явно ощущалась усмешка, произнес лорд и поклонился, как показалось девушке, тоже с издевкой, словно ярмарочный фигляр.
О лорде Зуле Шинед почти ничего не знала. На своей памяти она встречала его несколько раз на светских мероприятиях и однажды в фамильном особняке. Он происходил из очень древнего рода, древнее, чем род Аростидов, и причислял себя к оппозиции в совете Темного Собора. Еще она знала, что Зул являлся ярым противником ее отца, часто вступал с ним в конфронтацию, причем не всегда открытую, а часто прятался в тени, творя свои дела за спиной Принца.
Ни в коей мере Шинед не хотелось продолжать танцевать, куда она была втянута против своей воли, и она решила немедленно уйти. Однако лорд Зул попытался задержать девушку.
– А как же бал, миледи? Может, потанцуем еще?
От неслыханной дерзости Шинед, обычно уравновешенная и безмятежная особа, вышла из себя. Она бросила на лорда взгляд, полный ярости и неприкрытой злобы.
– Немедленно отпустите меня, милорд Зул! Не могу поверить, что вы позволяете себе такие вольности. Вы что, не слышите?
Мужчина был куда сильнее и, очевидно, упрямее Шинед. Он и не думал подчиняться ее требованиям – крепко держал ее за запястье, с ухмылкой глядя ей в лицо. В его глазах Шинед ясно прочитала угрозу. Зул казался куда опаснее, чем она думала. Раз он не может совладать с Валентином, то решил воздействовать на его любимую дочь. Крайне рискованный ход.
Однако Шинед умела справляться и с не такой напастью. Она могла сражаться в поединке одновременно с несколькими бойцами, так что бояться противостоять одному казалось, по крайней мере, смешно.
Ловко вывернув запястье, она сумела освободиться. Не думая ни секунды, Шинед отвесила лорду Зулу такую хлесткую пощечину, от которой тот едва удержался на ногах. Когда он оправился от удара, то уже не улыбался, как раньше.
– Эта увесистая пощечина навсегда останется в моей памяти, да, – сказал он, будто с иронией, приложив ладонь к щеке, куда пришелся удар. – Ведь меня угостила ею сама принцесса.
По его взгляду Шинед поняла, что он говорит вполне серьезно и осознанно, – лорд Зул, не стесняясь, бросал ей вызов. Она не приняла его, но и не отвергла. Время рассудит. Но она понимала, что нажила врага. О коварстве Зула ходили легенды, возможно, они были еще сильно приуменьшены. То, что этот весьма мерзкий тип станет безжалостно мстить, Шинед нисколько не сомневалась.
Она стремительно покинула танцевальный зал в самом разгаре праздничного бала. Этот бал, по сути, совсем не интересовал ее. Подол красивого платья, подчеркивавшего безупречную фигуру, развевался от быстрой ходьбы Шинед, как на ветру. Волны завитых волос разметались в хаосе по плечам. Девушка почти выбежала из особняка в небольшой сад, разбитый около центральных ворот.
На небе сверкали мириады звезд. Особняк располагался на окраине мегаполиса, и поэтому вокруг царила практически полная тишина. Вдали были слышны звуки проезжающих автомобилей. Где-то слышалось тихое пение. Оглядевшись по сторонам и никого не обнаружив, Шинед решительно зашагала прочь от родового гнезда, испытывая огромное желание не возвращаться обратно. Она уже почти вышла за стальные ворота на улицу, как ее окликнул Алексис, выбежавший вслед за сестрой из дома. Им не нужны были слова, чтобы понять друг друга. Взявшись за руки, они быстро зашагали к большому гаражному комплексу, в котором мог с легкостью поместиться внушительный автомобильный парк. Там они сели в принадлежавшую Алексису спортивную машину и умчались в распахнутые настежь ворота в направлении, известном только им обоим.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Сбросив с тесным корсажем бальное платье, Шинед с радостью избавилась от этого предмета гардероба, единодушно ею нелюбимого. Затем она отправилась в душ, где тугие струи теплой воды бережно ласкали ее тело, а после прошествовала в гостиную, на ходу вытирая голову полотенцем. Здесь ее поджидал брат, по-хозяйски расположившийся на мягком диване, обитом коричневым бархатом в белую, как снежинки, крапинку. Он полулежал-полусидел среди многочисленных диванных подушек разных размеров, при этом потягивая темно-красную густую жидкость из хрустального бокала. Выглядел он весьма задумчиво, по крайней мере, придавал своему облику соответствующий вид – хмурил брови и подозрительно долго изучал содержимое своего бокала, будто пытаясь постичь какую-то неведомую тайну.
Шинед опустилась в уютное кресло напротив, тут же подстроившееся под очертания ее тела. Закинув ногу на ногу, она принялась методично изучать лицо брата, стараясь прочитать всю информацию, написанную на нем. Мимика Алексиса отличалась выразительностью. Даже простое его сосредоточение на каком-либо предмете умело рассказать о многом.
В свою очередь Алексис, прекратив разглядывать бокал, вернее то, что его наполняло, уставился на сестру, причем смотрел не в упор, а тайно, осторожно, будто из-за угла. Шинед выглядела великолепно, несмотря на пушистый банный халат, делавший ее фигуру объемнее, и мокрые растрепанные волосы, рассыпавшиеся по плечам. Зачастую Алексис жутко ненавидел то обстоятельство, что вышел из той же утробы, что и Шинед. Он любил свою сестру, и иногда у него возникало желание, которое не должно возникать у близкого родственника.
К слову говоря, Шинед не могла не нравиться. Только настоящий слепец мог не оценить ее необыкновенную красоту. Фарфоровая кожа, гладкая, как шелк, изумительные глаза, такие же изумительные волосы, к которым так и хотелось прикоснуться, волнующие изгибы тела.
Вряд ли Алексис сумеет когда-нибудь встретить такое же восхитительное существо женского пола на своем жизненном пути. По крайней мере, он, конечно, постарается найти девушку, которая хотя бы по каким-либо внешним признакам будет похожа на его сестру. В данный момент Алексис был полностью свободен. Расставшись с недавней пассией, которая тянула из него деньги и подарки и, в конце концов, вытянула все соки, он побился об заклад, что не скоро рискнет связаться с какой-либо женщиной. Однако в этом Алексис обманывал сам себя. Являясь всеобщим любимцем женщин, он не оставался в стороне от их внимания. Они сами слетались к нему, как мухи на мед. Но среди них не было той, которая, как считал Алексис, заслуживает реального внимания, с которой можно связать себя узами навечно. Он играл с женщинами как с куклами, а вскоре забывал. Повстречавшись с очередной жертвой своих игр, Алексис быстро добивался своего и тут же терял к ней всяческий интерес. В практике соблазнения он считал себя настоящим мастером, и ни одна женщина не могла устоять перед его волшебными чарами.
То, что он божественно красив, признавала и Шинед, не раз попадаясь на удочку, когда младший брат осыпал ее комплиментами, от которых трудно было не растаять. Но Шинед умела держать себя в руках. К тому же на инцест она никогда не согласилась бы.
– Хочешь? – спросил Алексис, протягивая бокал в направлении сестры.
Шинед отрицательно покачала головой. Уловив слишком откровенный и блуждающий взгляд брата, направленный на ее голые по колено ноги, девушка тотчас сменила позу, поджав ноги под себя, и потуже затянула пояс на халате.
Они находились в небольшом загородном доме, окруженном со всех сторон живой изгородью из аккуратно подстриженных деревьев. О существовании этого жилища больше никто не знал. Дом располагался в лесополосе за чертой мегаполиса, в очень удобном месте, не просматриваемом ни с шоссе, ни с любого летательного аппарата. Утопая по крышу в зелени, дом, внешне похожий на старый замок сильно уменьшенных размеров, также был выкрашен в скромные зеленый и черный цвета, так что его силуэт угадывался с трудом. Глубокой ночью очертания дома вообще трудно было разглядеть, и если не знать наверняка о местонахождении этого скромного жилища, никто и не догадался бы о его существовании среди необъятных восточных лесов.
Сюда Шинед и Алексис сбегали от семьи, от проблем, которые их поджидали в городе, от друзей или завистников, а иногда просто от суетности мира. Казалось, здесь ход времени заметно замедлялся, и хотя вопрос времени их волновать был не должен, все же оказаться тут было крайне приятно, не говоря уже о том, что они могли хранить тут свои маленькие тайны.
Дом состоял из двух спален, гостиной, игрового зала и ванной комнаты. Большие окна всегда были задернуты плотными портьерами, не пропускавшими свет. Обстановка комнат выглядела скромно, но не без излишеств. В больших количествах на полках в гостиной стояли статуэтки и вазы, на полу лежал дивный ковер ручной работы. Спальни имели более спартанскую обстановку – никаких ненужных безделушек тут не было и в помине. В каждой спальне стоял в углу гроб, обитый изнутри малиново-черным бархатом, размещался стол с резными ножками и стоял стул. Вот и вся нехитрая обстановка. У Шинед большую часть стола занимали коробочки с косметикой и флаконы с духами. Стол в спальне Алексиса и вовсе был всегда девственно пуст.
По всем параметрам этот скромный дом, не претендующий на притязательность и роскошь, вполне соответствовал жизненным запросам как Шинед, так и ее брата. Ничего лучшего просто невозможно было придумать. Идеальное место, чтобы побыть вдвоем.
Поняв по глазам младшего брата, что буря чувств внутри него улеглась, Шинед расслабилась и снова сменила позу.
– Знаешь, о чем я сейчас думаю?
Алексис пожал плечами в ответ. На его красивом лице вновь проступила задумчивость.
– Я думаю о нашей матери, – сказала Шинед, глядя брату в глаза. – Если бы она была сейчас жива, отец не вел бы себя как деспот.
– Брось, Шин, он всегда был настоящим тираном. Вспомни, как он унижал нашу мать, сколько раз она уходила от него в слезах… Мне доводилось становиться свидетелем их ужасных ссор. Нет, сестричка, – покачал головой Алексис, – отец наш не вчера стал таким невыносимым. Придет время, и он нас вообще сошлет куда-нибудь в далекие края или посадит в темницу до скончания веков… Хотя нет, тебя не за что, ты умница. А меня-то уж точно.
Конечно, в чем-то младший брат оказывался прав, но Шинед не могла согласиться с тем, что отец столь уж мстительный. Да, потеряв супругу, ему приходилось нелегко. Он заводил мелкие интрижки с женщинами сомнительного рода занятий, которые исполняли любую его прихоть, и это расхолаживало его все больше и больше. Валентин привык повелевать и требовал беспрекословного подчинения. А поскольку ему старались угодить многие, он не знал иного способа выражения преданности, кроме как полного послушания и полной покорности. Получить протест или даже замечание в ответ на свой приказ – это являлось для него неслыханной дерзостью, безумием, грубостью, неуважением, за гранью приемлемого.
– Иной раз мне все же жаль нашего отца, – произнесла Шинед, хотя и понимала, что сейчас брат обязательно вступит с нею в ожесточенный спор. – Он редкий максималист, старается делать все верно и идеально, только его вина в том, что он не признает существования иных суждений, кроме своих собственных, думает, что он во всем прав. Начать доказывать ему обратное, значит, разгневать его.
– В том-то и дело, – быстро подхватил Алексис, нащупав животрепещущую тему. – Все боятся сказать ему, что он не прав. А я не боюсь! Вот и получаю за это…
– Все же тебе надо научиться ладить с отцом.
Алексис вскочил с дивана, как ужаленный, и принялся мерить немалыми шагами гостиную. В нем начал закипать гнев, и Шинед это четко поняла.
– Опять ты за свое, Шин! Сколько можно-то! Я помирился с ним, да, но это вовсе не означает, что я стал принимать все его слова на веру. Считаю, что наш отец – старый маразматик, ему пора уже перестать принимать необдуманные решения. Его бросает из крайности в крайность. Разве ты этого не замечаешь? Уж неизвестно, что ему взбредет в голову в следующий момент.
– Лично я умею угадывать решения отца, – возразила Шинед и тут же, правда, добавила: – Не всегда, конечно. Просто не надо выражать свою позицию столь открыто, как ты. Понимаешь, о чем я говорю, Алексис?
Прекратив нервно метаться по комнате, молодой мужчина снова плюхнулся на диван, утонув в подушках и мягком плюше. Он уставил на сестру свои загадочные васильковые глаза.
– Я прекрасно понимаю, о чем ты, Шин, прекрасно. Но такой уж я есть. Мне…. Даже не помню, сколько уже лет. – Тут его губы растянулись в улыбку. – В общем, меняться мне поздновато. Благодарю за это нашу мать, это от нее я унаследовал свою прямоту и свое упрямство, будь они неладные. Упасть мне замертво или быть поджаренным на раскаленном солнце, если я умею по-другому, Шин! Если бы я мог измениться, разве не сделал бы этого? – Едва не взмолился он.
– Да. – Девушка смотрела на брата, как будто пытаясь увидеть в его глазах что-то новое и неведомое. – Оставайся таким, мой дорогой брат, каков ты есть, за это я тебя, собственно, и люблю. Только… Прошу тебя, не вступай с отцом в конфликты, которые будут иметь неприятные последствия. Будь разумнее. Уклоняйся от разговора, промолчи, когда это необходимо, не попадайся ему на глаза, отвечай размыто, в общем, не перечь отцу. Делай все возможное, чтобы ссора не состоялась. Уйди прочь, в конце концов. Пусть отца злит твое неучтивое поведение, пусть он обижается на то, что ты сбежал от него, ушел от разговора, но хотя бы в таком случае тебе не будет угрожать ничего серьезного.
– Я понимаю, что ты желаешь мне добра, Шинед, но, увы, милая сестрица, я не могу выполнить всего, о чем ты просишь.
– Алексис! Из-за собственного упрямства и дерзости ты загоняешь себя в опасную ситуацию! Один раз отец простил тебя. Простит ли в следующий раз?
Чувствуя, как гнев и злоба начинают беспощадно душить ее, хватая за горло, Шинед поняла, что надо успокоиться и не распалять себя еще больше. Контролировать свои эмоции она умела, хотя и не всегда быстро их укрощала. А долго сердиться на брата она не умела. Однако то спокойствие, с каким продолжал сидеть напротив нее Алексис, вызывало у девушки искреннее удивление. Увы, она прекрасно понимала, что уговорить брата действовать как-то иначе в отношениях с отцом ей не удастся. Даже сознавая, чем может закончиться тот или иной конфликт, возникший между близкими родственниками, Алексис ничего не будет менять и сам меняться тоже, к сожалению, не станет. Этот строптивый донельзя характер ему достался от Оливии, их матери.
Будучи весьма проницательной и умной женщиной, она отлично умела сводить резкость и грубость Валентина на минимум своим сильным независимым нравом. Она умела принимать жесткие решения. Если того требовала ситуация, Оливия становилась суровой и даже беспощадной. Валентин и Оливия были полной противоположностью друг другу, как огонь и вода, и нередко между ними случались столкновения. Нестандартность мышления и непохожий ни на чей другой нрав у этой бесподобной женщины и привлекли в свое время главу Аростидов, когда он еще не являлся верховным повелителем вампиров.
Тем не менее, подобное влияние на супруга Оливия оказывала только в первой половине их долгого брака. Позднее, вплоть до самой своей смерти, она уже не имела такого авторитета и зачастую терпела от мужа унижения и оскорбления, которые, молча, проглатывала, точно горькую пилюлю. Тем самым она лишь развязывала Валентину руки. Он, не стесняясь, бранил ее при свидетелях, ругал и поносил за любой проступок. Часто ее видели заплаканной. Но удары от супруга она получала только в виде потока слов, до физического истязания дело не доходило, однако, то были хлесткие и жестокие удары, ранящие очень сильно.
Конечно, если бы Оливия не была такой упрямой, строптивой, своенравной, а, напротив, была более уступчивой в отношениях с мужем, в их семье непременно царил бы настоящий мир. Но она пыталась до самого конца противостоять воле супруга, своего, между прочим, господина, потому-то их некогда идеальные взаимоотношения, сформировавшиеся задолго до рождения младших детей, Шинед и Алексиса, окончательно разладились и больше уже не возвращались к прежним идеалам.
