Kitabı oku: «Маргаритки смерти»

Yazı tipi:

ISBN 978-5-0056-2289-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

молчали б лучше…

когда повеяло полынью
от слов моих,
ключей гортанные напевы
сковали руки,
и вороньё шарахнулось,
роняя перья,
в придуманный мой снег,
в садах ухоженных
согбенная старуха
покорно убирала сорняки
с колючими засохшими цветами,
новорождённые смотрели из окна,
умершие с улыбкой наблюдали
тут – рядом, стоя за её плечом,
дыханье холода щеки едва касалось,
повсюду высота без основанья,
и много-много незнакомых птиц,
средь них одна – из радуг оперенье,
блестели разноцветные глаза,
но крылья связаны,
и лента чёрная от неба и до неба…

везли её на рынок,

продадут – еды накупят, станут поминать,
кровь разольют её по чистым рюмкам,
и станут говорить....

молчали б лучше…

о ней

двор, песочницы пятнами, перекошены рты,
меж лопаток лопатками врежет память, на ТЫ
разговоры с нездешними всё больней и больней,
под снегами подснежники всё о ней да о ней,

там мосты поминальные, там платков вороньё,
за закрытыми ставнями сиротеет моё
одиночество детское, в косах с белым бантом,
спит за старыми креслами, притворяясь котом,

тапок грёзы балетные, пачки жёлтых листков,
бед белёсых победами по стене кровосток,
не достроены ждущие пирамидки столбцов,
печки жерло орущее, синяки до рубцов,

мокрых листьев смородины стук тревожный в окно,
в горсти родины – родинок горьких ягод полно,
по губам крошки пряные недосказанных слов,
и рябины, как пьяные, на обочинах снов,

до крови по наитию рвётся небо в рассвет,
в дверь опасною бритвою ночь стучится – привет!
за разбитыми стёклами одиночеств семья -
имя мамино стёртое, нерождённая я.

золушка

заполошное лето, сбежавшее впопыхах,
на ступеньках сезонных хрустальные скинув росы,
обжигающим светом у осени на руках
конопляников вздорных охапки забыло, в косы
заплетало огонь и осиновую листву,
наследило повсюду, роняя ромашек банты,
сиротливых тихонь-васильков – в жертву пашен бранных,
и в глазах незабудок последнюю синеву
воровато черпнув, расплескало смешным дождём,
словно вздорный ребёнок наскучившие игрушки,
подбирало на слух звуки, пробуя на излом
листопад обречённый, не нужный и простодушный,

ну, куда ты бежишь? раздеваешься на ходу,
постаревшие снасти, поверь мне, не виноваты,
повзрослевший малыш, заигравшийся в чехарду,
не заметил, что счастье набито клочками ваты.

за поворотом

за поворотом – шум, тоска, толпа,
машины, перегары выхлопные,
в витрине – отражение столба
на остановке, взгляды-чаевые
на блюдцах глаз, продрогшие слова,
торчащие из курток манекены,
собора золотая голова
да улиц кровеносная система
гоняет суету туда-сюда,
мерцательная окон аритмия,
постылых луж тягучая слюда,
и город этот, как огромный чирей,
всё больше, всё нарывней, всё больней,
надорванная кожица прозрачна,
обломанные ветки в журавлей
нацелены, и словно псы подачки,
трамваев ждут на лавках с козырьком
изношенные ноги и ботинки,
по трубам водосточным кувырком
несутся заморозков первые слезинки…

всё это там – за поворотом, здесь -
такая тишина, что стынет в сердце
змеи гремучей огненная смесь,
такие память выдаёт коленца,
так тарахтит заглушенный мотор
на холостых свободы оборотах,
что хочется рассматривать в упор
все пугала в пропащих огородах.

ирга

подслушала бесчинство октября
в молчаньи оголённых проводов,
в надломленности ночи, в хрипах дня,
в спокойной обречённости шагов,

в предчувствии холодной чистоты,
в потёртом небе, в жалобных ветвях
покинутых, в предательстве листвы,
в домах притихших, в хмурых голубях.

в какой-то необычной простоте
дождём омытых умерших цветов,
в небрежно разрисованном холсте
набросками людей полутонов,

и речка… боязлива и скромна,
напугана – крутой забыла нрав,
обратная безлунья сторона
погребена под траурностью трав
нескошенных, оставленных в снега
напоминаньем, что мы все уйдём…

а у меня – огромная ирга
тихонько умирает, мы вдвоём
вчера смотрели, головы задрав,
на клин последний плачущих гусей,
потом пошла я и открыла шкаф,..
зима грядёт… а тёплых нет вещей

тварь цепная

ты можешь оставить открытыми окна – двери,
замки навсегда уничтожить, ключи и шторы,
ты можешь по стенам развешивать, как трофеи,
мои имена – фотографии – разговоры,

разбить зеркала, от своей убегая тени,
а тень вместо пса приковать – будет тварь цепная,
раскрашивать маски, когда – у тебя нет денег,
но только об этом никто никогда не узнает,

ты можешь не пить и к утру умереть от жажды,
одну разлюбить и тот час полюбить другую,
ещё не узнав её, знаешь уже что скажет,
и хлеба не дав, примеряешь седло и сбрую,

тебе никогда, никогда не увидеть небо,
в обычном стекле ты находишь песок и камни,
давно убежал бы, но ты не умеешь бегать,
а видел ли ты, как взрываются дирижабли?

а знаешь ли ты, что зима – это просто лето,
замёрзшее лето с фруктовой такой начинкой,
что всякое утро без кофе и сигареты
опасней, чем спичкой в цистерне с бензином чиркнуть,

что всякая ночь оглушительна до безумья,
а мысль о тебе барабанные перепонки
шутя разрывает, как будто в гробу лежу я,
весь мир надо мною огромной плитой бетонной,

ты можешь дышать под водой – у тебя есть жабры,
и мне от тебя никогда никуда не деться,
но ты – только гарь – на другом берегу пожар был,
тебе не сгореть – не согреть – у тебя нет сердца

бумажка

В пластилине моей души – оттиск ты.
Убивая меня небрежно,
Не развешивал на кресты
С кожей содранные одежды,

Не выделывал, так сдавал. Чучельник
Принимал за скупые гроши.
Он то знал, что нет круче них.
Только ты не хотел дороже.

Крепостная моя душа вольной ждёт,
пропивая себя, алкашка.
Но ей пуговка не даёт
из кармашка сбежать бумажкой.

у северного моря

У северного моря гулкий хруст,
Уходит берег к чёрту на кулички,
Холодный вечер однобок и пуст,
Пьёт с одиночеством давно и по привычке.

На камне сером замерзает тень,
Коленки подтянула к подбородку,
Ушла её хозяйка в прошлый день,
Случайно обронив свою походку.

Судачат волны шумно о своём,
Их ветер перемалывает в брызги,
И как-то по-особому поёт
Пронзительным пересолёным визгом.

От соли горько, белым порошком
Прибой приблудный ссыпался на гальку.
И месяц постаревший с поводком
Идет искать сбежавших чаек стайку.

Пар над водой, такой тягучий пар…
Шар золотой споткнулся, в кровь колени
о скалы разбивая, – луч упал
сухим обломком отраженья тени.

пять минут

Разойдитесь юнии-июлии,
Августейший, брысь пошёл, пора,
Ясный в небе огорошен брюлик
Месяца в огранке серебра,

Старый пруд потерянным моноклем
Отбликует в травах луговых,
Брякнет колокольчик одиноким
Язычком, вылизывая жмых
Васильков, дородных василисков,
По щетине поля слёз ручьи,
Лето, лето, но уже так близко
Заморозков цепкие крючки,

Эти три, с не лучшим окончанием
Бри, достали краски и метлу,
Бабье лето кольца обручальные
Обменяет снова не на ту
Сказку про снегурочек по окнам,
Накрахмалит скатерти. И что?
Королева Снежная подолом
Заметёт что было, то прошло.

Пять минут и август откурлычет,
Синева, ослепшая без птиц,
Попрошайкой жалкой горемычная
Кровью упивается зарниц.

Я пойду на гору на высокую,
Распахну себя до ломоты,
Полоснут мгновения осокою
В переходах с темнотой на ты

вышли люди погулять

не тебе слова написаны,
не тобою прочтены,
и такие ночи мглистые,
нет ни звёзд и ни луны.

не проказничает по полю
ни единый ветерок,
птицы крыльями не хлопают,
серый заспанный восток
облаков чепец безрюшечный
позабыл спросонок снять
человечками-игрушками
вышли люди погулять,
как всегда обыкновенное
чудо пялится на них,
мир, поскрипывая стенами,
ухом к скважине приник,
он выслушивает музыку
человеческих шагов,
слух его, грозой контуженный,
\различить не может слов.
перевёрнутые лужами
мухами на потолке
люди бегают ненужные,

я тоскую по тебе…

глаза в глаза

На расстоянье сонного дыхания,
На коготь боли, взора глубину,
Я между Гулливерами и карликами
Носком ботинка провожу черту.

Одни огромны, а другие маленькие,
Здесь трубный грохот, там – мышиный писк,
Стекают фонари сырками плавлеными
На горизонта стоптанный карниз.

Направо – тьма. Налево – полнолуние,
Ночь на носу, удавка за спиной,
Овечками бредут не приголубленными
Стада навстречу и стада за мной.

Над головой решётка безопасности,
Под башмаком – булыжники растрат,
Я в зеркала плюю для пущей ясности,
Полночных улиц обхватив разврат.

Давно уснули дворники и школьники,
Подвалы зачеканили бомжи,
В парадных дураки и алкоголики,
По подворотням город-старожил
Расклёвывает мусорные семечки,
Не съеденные стаей воробьёв,
Калачиком на старенькой скамеечке
Свернулись тени вымерших домов.

По катакомбам, по колодцам-дворикам,
Потерянные бродят голоса,
Затюканные времени топориком
Мои глаза глядят в твои. глаза