Kitabı oku: «И все началось с мечты»
Посвящается всем мечтателям.
Выражаю благодарность и любовь своему мужу и маме за поддержку и веру, за то, что не опускали руки, когда мои уже висели. Спасибо, без вас не было бы меня.
От автора
Мы сидели за столом, на обед как обычно была зеленая гречка. Муж – приверженец правильного питания, хотя я не берусь утверждать, что зеленая гречка – именно то, что нужно брать за основу. Вообще, он любит конкретику во всех делах и задавать вопросы, которые застают врасплох. Если бы меня попросили: опиши своего мужа одним словом, я бы без раздумья ответила: «Почемучка». Да при чем тут гречка и последующий вопрос? Мне бы самой хотелось это знать, но точного ответа я так и не нашла, поэтому приходится выкручиваться, когда тебя застают врасплох. А это в нашей семье случается частенько за просмотром фильма, в самых неприличных занятиях, ну ты понимаешь, о чем я, да и во сне, мне кажется, муж готовит списки вопросов. Он объясняет это своей любознательностью.
– Все просто, ничего сложного в этом нет, я с детства люблю задавать вопросы, вот такая у меня черта, любознательный я уж очень, – спокойно ответит мой муж, если вдруг тебе станет интересно, откуда столько вопросов.
Ну что ж, приступим к ответу. Интересно, что сегодня он приготовил мне на обед, кроме гречки…
– А у тебя есть мечта? – с невозмутимым видом спросил муж, продолжая поедать гречку.
Я округлила глаза, вопросительно сморщила лоб, то же самое сделали и мои брови.
– Эммм… вроде как есть, ну, мне кажется, это она, – я попыталась как-то звучать убедительно.
Муж хмыкнул и не отставал:
– Ты что, не уверена, есть ли у тебя мечта? А как же ты живешь так спокойно, к чему ты стремишься в жизни?
Вот прям так и сказал – жизни – и прочитал мне лекцию, что я точно должна видеть, кем стану через пять, через десять и тридцать лет.
– Конкретика, везде нужна конкретика, – закончил воспитательные работы муж.
Ничто в этом мире не заставляет стучать мое сердце громче и ритмичнее, чем слово «мечта». Когда его произносят в моем присутствии, я сжимаюсь в комок, достаю свои пики на острие готовности к обороне и становлюсь похожа на ежика. Ежик пугливо озирается по сторонам и ждет, когда его начнут журить, независимо от того, есть ли у него мечта или нет.
– Я хочу жить в большом лесу, где не видно горизонта.
Пфф, ну и банальщина, – ответят ему.
– У меня нет мечты, – пугливо произнесет еж и выставит пики для обороны.
А разве так бывает? – брезгливо зададут вопрос.
В школе со мной произошел случай, о котором вспоминать совсем не хотелось, но он так удачно вписывается в концепцию разговора, что, пожалуй, пришло время о нем все же рассказать.
Мне было двенадцать лет, а может, даже чуть меньше, к сожалению, сейчас мне уже трудно вспомнить конкретную цифру. Да и к чему эти условности. В общем, уже вполне взрослая дама, как считают себя дети в таком возрасте. У нас был урок литературы, к которому нам дали домашнее задание написать сочинение о своей мечте. Я, как прилежная ученица и хорошая девочка, старательно выполнила домашку. Все одноклассники по очереди выходили к доске и рассказывали о своей мечте. Мне точно было скучно, помню, я зевала и смотрела в окно. Кто-то хотел новую одежду, кто-то набор косметики, другие хотели, чтобы их отцы вернулись в семьи, так как ушли к другим женщинам, а кто-то и вовсе ничего не смог придумать. И тут пришла моя смерть или, ой, очередь, я поплелась к доске. Так как я уже в детстве была знатной фантазеркой, я и выдала свою мечту. Я мечтаю встретить пришельцев, чтобы они рассказали, а лучше показали, если ли жизнь на других планетах, ведь вселенная такая огромная, не может быть, чтобы мы были здесь одни. Лицо учительницы резко стало серьезным, глаза впали, а губы сжались настолько плотно, что напомнили мне капкан, в которой не дай бог попалась бы моя рука. Она подскочила так, что волосы встали дыбом, прервала меня и сказала: какая глупая мечта, нужно мечтать о чем-то более реальном, а не летать в своих фантазиях, и класс засмеялся. В этом момент он больше походил на королевство кривых зеркал, искаженная реальность. Лица одноклассников строили гримасы, извергались истеричным хохотом и обнажали свой оскал. А я, а что я, поплелась на место, и мне хотелось исчезнуть прям сейчас и отмотать время назад. Я бы написала, что мечтаю о новом велосипеде, и дело с концом. После этого случая я перестала рассказывать о своих мечтах. Детская травма, она такая. Вцепится, зараза, и не отстанет.
Я застыла в недоумении. Мое лицо напрочь перестало показывать жизненные функции, я не моргала, а только таращилась в одну точку. Что же получается, если у меня нет внятной мечты, я не жилец? Меня пора списывать в утиль? А разве я не могу просто жить? Уверена, каждый хоть раз задавался подобным вопросом. Можно ли легко волочить всю бренность бытия без злополучной мечты или обязательно нужно составлять графики, списки и трилогии из своих хотелок, чтобы проще шагать в пыльной опере под названием «жизнь»? А в голове гулом стоит тот смех, на который меня подняли из-за сочинения. Мой муж считает, если у тебя нет мечты, значит, ты беспечно проживаешь свою жизнь, и хоть тресни, но она обязательно должна быть, и в этом вопросе точно неважно какая.
У нас с мужем есть любимый ресторанчик. Такой, знаете, маленький, скрытый во дворах, японской кухни. В нем мало света, напоминает подпольное казино, длинная лестница на входе, по которой ты взбираешься минут так пять. Поверьте, может все желание отбить уже от поедания супа. Там всегда встречают тебя официанты с улыбками чеширских котов, с идеальными накрахмаленными белыми рубашками и такими же зубами, которые мерцают в тусклом свете, некий такой якорь надежды. Но самое важное, там вкусная еда, от которой твои языковые рецепторы отправляются в пляс. Уютные и маленькие столики, где обязательно встречают тебя соевый соус и именные палочки для постоянных посетителей.
На столах стоят некоторые правила по этикету, ты удивишься, палочек. Немного правил из этого списка:
– Не втыкай палочки.
– Не сжимай палочки в кулаке, уважай их личное пространство.
– Не ковыряйся ими в еде.
– Не подтягивай к себе посуду с помощью палочек, им может быть больно от такой тяжести, а у тебя для этого есть руки.
– Не ломай палочки.
Ух и хреново живется этим палочкам – каждый раз думаю я. Туда не ходи, это не бери, сиди прямо и не горбись… ничего не напоминает?
Ой, я отклонилась от маршрута истории, но мне жутко захотелось, чтобы мой читатель тоже узнал этикет палочек. Надеюсь, теперь ты будешь более обходителен с ними.
Мы заняли привычный для нас столик. Рядом с нами сидела молодая пара и о чем-то оживленно спорила.
– Да нет же, мне нужно это сделать, для своего отца. Ты не понимаешь, это его мечта была и есть, – возмущенно тараторил молодой человек.
Его спутница недовольно поджимала губы, и ее голос больше походил на вой сирены:
– Это глупая затея. Как ты это сделаешь? У тебя же нет подготовки, да ты и не спортсмен вовсе.
Я увидела на лице молодого человека вселенское разочарование и даже пренебрежение к своей даме. У него увлажнились глаза, не знаю, то ли от тусклости света, то ли от обиды. Он постоянно теребил салфетку, перебирал палочки в руках и вздыхал. В его вздохе была такая тяжесть, он был протяжным и больше походил на рев.
Ты не подумай, что я любитель погреть уши около чужой драмы. Просто они сидели рядом и разговаривали настолько громко, что не услышать их можно было только в одном случае – если ты глухой. Но у меня прекрасный слух, поэтому не суди строго, но я придвинулась еще ближе к столику, казалось, если я сделаю еще один сдвиг стулом, то окажусь прям за их столом перед миской с супом.
Молодой человек отбросил салфетку и с решимостью воина продолжал парировать:
– Решено и точка! Я пробегу марафон вместо своего отца, чего бы мне это ни стоило. Если ты не хочешь принимать в этом участие, то это твои проблемы, я сделаю это один.
Девушка фыркнула.
– Ты не понимаешь? Мой отец готовился к этому марафону целый год. Это была его мечта, ему все равно, какое место он бы занял. Главное, увидеть табличку «старт» и сорвать красную финишную ленту. Почему ты обесцениваешь его желание?
– Сереж, успокойся. Я все понимаю, но это же его мечта, а не твоя. Почему ты-то ее должен исполнять? Вот ты сам ни о чем не мечтаешь и живешь себе преспокойно, что же тебя потянуло на подвиги?
Сережа, видимо, так вымотался от этого разговора, что в его голосе послышался хрип.
– А может, в этом и есть проблема, что у меня нет своей мечты? А без нее, знаешь ли, как-то туго живется. Порой мне кажется, что я просто живу, вернее, существую. Понимаешь? Я талантливый врач, хирург, спасаю сотни людей, вроде как и есть этот чертов смысл жизни. Но иногда у меня такая тоска в сердце, что хочется волком выть. Я требую, чтобы у меня появилась мечта и я наконец-то понял, каково это, жить с ней. Сюр какой-то, – подытожил Сергей.
Как дальше я поняла из разговора, у Сергея отец лежит в коме уже пару месяцев. Врачи не дают утешительных прогнозов. После смерти жены он организовал клуб таких же одиночек, которые после ухода близкого человека только и готовились к тому, когда же наконец-то встретятся с ним, просто хотели одного – уйти, и поскорее, из этой жизни.
В клубе он обзавелся друзьями, такими же одиночками, и даже вроде как, у него появилась подружка. На протяжении последнего года они только и делали, что готовились пробежать марафон. Но случилось то, что случилось. Он попал в больницу, и теперь его тело покрывает не спортивная форма, а куча трубок для поддержания жизнедеятельности. Поэтому сын принял решение бежать самому вместо отца, чтобы не подводить его команду.
Остается только догадываться, добежал ли он до финиша, сорвал ли красную ленту надежд, нашел ли он свою мечту и поправился ли его отец. Продолжает ли он встречаться с той девушкой, которая повторяла как мантру в тот вечер, что это дурацкая затея и чтобы Сережа перестал страдать ерундой.
После этой встречи мне захотелось поделиться реальными заметками из жизней людей, которые мечтали. Все истории я где-то услышала или даже целенаправленно подслушала. Да-да, ты не ошибся, они списаны с реальных людей, превратившихся в персонажей моих историй. Я лишь слегка придала им художественности и в каких-то моментах даже драматичности, фантазия решила все за меня.
Перед тем, как я пущу тебя в мир мечтателей, закрой глаза и представь. Ты лампочка. Для того, чтобы начать светить, нужно, как ни крути, правильно соединить провода. Красный и синий – что может быть проще, так и хочется сказать: смотри не перепутай. Разбери схему, изучи инструкцию и подключай этот чертов чип, чтобы лампочка загорелась.
Синий провод – мозг, красный – твое сердце. Для того, чтобы ты начал светить, достаточно их соединить. Чип как твоя мечта. У каждого есть своя схема, своя инструкция к подключению. Так же и мечта у нас своя, маленькая или большая, это совсем уж неважно. Главное, она есть и заставляет твое сердце биться еще громче, а мозг работать быстрее. Не упускай возможность лишний раз подсветить себе дорогу под названием «мечта».
Уверена, сейчас ты приподнял брови, дорогой читатель, вздохнул и в твоей голове пронеслось:
– Ну она и завертела, какая-то лампочка и чип.
Я с гордостью могу признаться, что нашла свой чип и уже соединила красный и синий провода в правильном порядке – о нем я тоже расскажу, но чуть позже, придется набраться терпения. Теперь каждый раз, когда мне зададут вопрос про мечту, я с гордостью достану его из сейфа, конечно, чип у меня хранится под семью замками, чтобы его не украли, и буду с придыханием соединять провода и светить как можно ярче.
Все-таки как-то без мечты живется скучновато, да, признаюсь я в этом.
А теперь уж точно разреши откланяться.
Писатель
Не бойся мечтать, даже если другие будут смеяться над тобой. Иначе не сумеешь стать самим собой.
Алессандро Давения
Детский крик заставил содрогнуться темноту. Пронзительный и истошный. Пьяный мужик волочит по земле ребенка, своего ребенка. Во дворе возле сарая с дровами стоит одинокий пень с воткнутым топором, видимо, он направляется туда. Точно, мужик переходит чуть ли не на бег, торопится завершить свое дело. Воспитательная работа, она такая трудная, ребенок должен быть послушным и все для этого методы хороши. Он сдавливает маленькую ручку и кладет на пень, с остервенением хватает топор и замахивается. Мальчик закрывает глаза.
– Не надо, – сквозь слезы доносится жалобный стон. – Я больше не буду.
– Щенок, я тебе покажу, как над отцом издеваться. Ишь, чего удумал, маленький паршивец, кур всех выпустил погулять. Где теперь их искать? Одни проблемы от тебя, ублюдок.
* * *
Я вырос в небольшом городке с ироничным названием «Мир Грез». Довольно ловкое имя для поселка городского типа, где люди никогда не грезили о лучшей жизни. Разводили себе спокойно кур и свиней, довольствовались малым, так сказать. Вставали в пять утра ежедневно, чтобы накормить скотину и провести целый день за посадкой корнеплодов или, наоборот, собирали урожай, смотря какое время года было на дворе. Это не столь принципиальная разница, выкапывали они или закапывали корнеплоды, занятий у них больше не было.
День за днем жители деревеньки пытались спасти свои крыши, которые были похожи на решето. Как только небо выдавало признаки, что сейчас будет дождь, надвигались тяжелые свинцовые тучи, деревня в эти моменты представляла унылое зрелище во мраке. Покосившиеся и обветшалые от времени дома, ободранная краска на ставнях, разваленные приступки и куча мусора во дворе. Все жители бросали дела и бежали с разными тарами для сбора последствий свинцовых туч.
Имя при рождении я получил Андрей. По мнению моих родителей, они назвали меня в честь Апостола Андрея. Мать была убеждена, что он имел самое чуткое и чистое сердце среди всех ближайших учеников Спасителя, потому что именно Андрей с юности своей искал Бога и, найдя, первым последовал за ним. Я мало в этом понимал, но с ней соглашался каждый раз, когда она заводила тягомотный рассказ о происхождении моего имени и обязательно упоминала, кому я должен быть благодарен – своему отцу.
Такое божественное имя – так с придыханием каждый раз повторяла мама.
– Андрюша, тебя поцеловали в лобик при рождении и благословили на жизнь, которую ты выберешь сам для себя.
А я маленький сидел в стульчике и смотрел на нее, только и успевал хлопать своими ресницами да тянуть к маме ручонки, чтобы ухватить ее за волосы, да побольнее. И конечно уж, не понимал, что же такого со мной произошло и что я успел сделать хорошего, что сам Боженька дал мне свое согласие.
Моя мать, Анна Николаевна, простая женщина. Ты удивишься, но за всю свою жизнь она никуда не выезжала из этой деревеньки.
– Мама, поехали в город, – умолял я. – Поедим мороженое и сходим в тир.
– Ой, сынок, это далеко. Да и на кой тебе все эти прихоти? У нас полно дел, некогда заниматься глупостями.
До ближайшего города всего-то двадцать километров, автобусы ходили регулярно. Но я думаю, дело было в другом – она просто боялась. Моя мама боялась увидеть другую жизнь, красивых и модных дам, щеголяющих на каблуках, напомаженных, в атласных платьях. Она трусила, что однажды у нее проснутся мысли и желания быть похожей на них. Мама просто убедила себя, что должна быть здесь и жить так, по-другому ей не дано.
С моим отцом они никогда не обнимались, держались на расстоянии. Он мужчина властный и жесткий, может такого подзатыльника отвесить, что у тебя тут же посыпятся искры, и не только из глаз.
Однажды я принес тройку из школы, так меня прям с порога так оприходовали, отвесили знатных тумаков, они сыпались на меня беспощадно, один за другим.
– Ты, неуч, решил опозорить мое славное имя перед соседями? Я тебе сейчас покажу, щенок!
Я ревел, закрывался своими маленькими ладошками как мог и ждал, когда экзекуция закончится.
Доставалось не только мне. В порыве ярости, а у отца это было частым явлением, атакам подвергалась моя мать. Если ты неправильно положил любой предмет или пересолил суп в нашем доме, то он тут же начинал распускать руки. Это, по его мнению, он так воспитывал в нас дисциплину и учил жизни.
– Я вам покажу как надо. Неучи, будете у меня по струнке ходить, изверги!
Бранился на чем свет стоял.
Моего отца зовут Василий Петрович, знакомься. Чистый изверг, который живет с моей мамой уже более тридцати лет и все жизни учит. Работает простым шофером, то ли хлеб развозит, то ли молоко, я так и не понял. Да и мне все равно, если честно, его жизнь меня совсем не касается.
Василий Петрович любит повторять:
– Вот закончишь школу и сменишь меня, будешь тоже важным человеком в деревне.
Я смотрел на его жалкий вид, и у меня тут же собирался ком в горле от тоски. Я готов был разрыдаться в ту же секунду. Передо мной стоял мужик ростом около двух метров, с горбом на спине, пропахший машинным маслом и в кепке, которая давно уже утратила первозданный вид.
После буйства отца я подходил к матери. Тихонько обнимал и шептал ей на ухо:
– Мам, давай сбежим от этого изверга. Начнем новую жизнь, у тебя ведь есть мечта?
Мать вытирала слезы, прикрывала руками лицо, которое украшали синие подтеки, ее глаза были безжизненные и затуманенные, как у рыбы.
– Да ты что, сынок. Он мой муж, и я ему должна подчиняться, такой мой удел. Мы должны держаться вместе, несмотря ни на что. Да и мечты у меня никакой нет, это все глупости! Таким способом люди просто спасаются и хотят убежать от своей реальной жизни, витать в облаках – затея из дурацких, ничем хорошим это не закончится. Надо жить той жизнью, которая тебе дарована, и ничего больше не просить.
Я молча сидел рядом, гладил маму по волосам и обнимал. Большего я не мог для нее сделать.
Однажды я, конечно, попытался защитить ее от отца, но получил сам приличный удар, отлетел в угол, и темнота. Видимо, потерял сознание. Вот и вся моя помощь!
Пришло время нам познакомиться. Меня зовут Андрей, как я уже говорил. Я невысокого роста, с крупной копной рыжих волос, которые, видимо, перетекли ко мне с генами отца. Я ношу очки, так как стал обладателем худшего зрения из всей семьи, как ни бились надо мной врачи, ничего поделать не смогли. Ох отец и задал им жару – каждый врач, который встретился мне на пути по спасению зрения, запомнит его надолго. Как только доктор выдавал свое заключение, что зрение восстановить не получится, отец тут же, как горилла накидывался с кулаками:
– Понаберут неучей, а ты тут стой перед ними и расхлебывай.
Мы с мамой еле его оттаскивали.
В школе я прослыл очкариком, со мной никто не дружил и я был волк-одиночка. Все считали меня странным. Я все время таскался с книгами на уроки, читал на переменах и в столовой. Для меня они стали спасением от моей никчемной жизни. В них я мог влюбляться, драться с пиратами и выбираться из лабиринта леса. Учился я довольно неплохо. Ну, как ты понял, по-другому и не получится, иначе я останусь без башки с моим-то папашей.
Не могу ответить точно на вопрос, когда отец сделался таким. Может, причиной стало мое появление на свет. До этого, мама говорила, что с ним было терпимо. Пару раз пытался вроде замахнуться, но вовремя одумывался и сдерживался, но, когда появился я, он помешался на моем воспитании. Он свято верил, что только жесткая дисциплина сможет сделать из мальчика настоящего мужчину, а все эти разговоры про любовь – пустая бабская затея. Нет ничего на этом свете более уважаемого, чем мужская сила, говорил он мне с рождения. Мне кажется, эти слова просто въелись в мою кожу. Нужно проявлять силу. Однажды он мне сказал, что сегодня, мол, ты станешь настоящим мужиком, а не соплей бесхребетной. Мне было сложно догадаться, что он мне хочет предложить, а все было просто. Он мне сказал, чтобы я зарезал свинью и мы разделаем ее на мясо. Ты можешь себе представить, чтобы я перерезал ей глотку? Вот и я тоже не смог. Просто не хватило духа. Я струсил, вернее, это даже нельзя назвать трусостью, я просто не хотел причинять ей боль. Нож, конечно, я в руки взял, перед этим отец точил его не меньше получаса, и даже подошел к свинье. Мне хотелось доказать, что я не размазня, а могу годиться на роль настоящего мужика. Отец меня учил: как сказал мужик, так и все должно держаться в доме, только на одном слове настоящего мужика, по-другому ты себе уважение не заработаешь, и будет тебя жена в будущем как теленка водить взад-вперед на бечевке. Я подошел к свинье – она была привязана к столбу около сарая, земля уже давно напиталась кровью нашей скотины, даже дожди не могли ее смыть. Отец безжалостно расправлялся с животиной, причем даже проявлял к ней жестокость, пнуть ее там или ударить – для него это плевое дело. Так вот, вернемся к свинье. Отец не давал ей еды со вчерашнего вечера. Свиньи – умные животные и прекрасно чувствуют приближение своей смерти. Он поставил миску с едой около сарая, а сам отправился за животным. Вывел свинью из загона, она и ринулась к еде. Заранее он приготовил несколько крепких веревок и без проблем привязал свинью. Мне только оставалось перерезать ей глотку, и дело с концом.
Я посмотрел ей в глаза – взгляд устремился на меня, он был наполнен страхом, а я стоял и ныл, больше я ничего не мог сделать. Просто ныл. Я бросил нож и убежал. А мой отец смачно сплюнул, как будто он вообще жалеет, что у него такой сын получился, как баба.
– Тьфу, баба бесхребетная.
И ринулся меня догонять. Волоком потащил опять во двор. Поднял нож с земли.
– Смотри, щенок, как настоящие мужчины должны выглядеть.
Я закрыл лицо ладонями, а через пару секунд раздались последние хрипы свиньи. Я открыл глаза – свинья лежала на боку с перерезанной глоткой, из которой лилась кровь, а верхом на ней сидел отец с широкой улыбкой.
* * *
Мой распорядок дня строился так. В пять утра, и ни секундой позже, подъем. Если я не успевал выйти к завтраку вовремя, то тут же ко мне врывался отец и выливал на меня огромное ведро с ледяной водой, которую специально для этого приносил из колодца. Поэтому постепенно я приноровился действовать более расторопно, чтобы не принимать с утра такой душ. Мне уж больно не хотелось доставлять такой радости своему папаше, накося выкуси. Дальше завтрак и обычные ритуалы, почистить зубы, расчесаться, в общем, привести себя в порядок. Затем следовала обязательная помощь по хозяйству, без нее не проходило ни одно утро. Отец считал, что если ты ничего не сделаешь с утра во дворе, то ты лодырь и лентяй, а настоящий мужчина не может позволить себе такую роскошь. В восемь я отправлялся нести службу в школу и до обеда тянул лямку знаний. Тянуть надо было ее так, чтобы ни в коем случае не позорить отца, я должен первый отвечать на уроках, чтобы потом моим родителям говорили: какой у вас умный молодой человек. Одаренный и способный от природы. А отец расплывался в улыбке и, важно хмыкнув, говорил:
– Так понятно, есть в кого, с меня пример берет.
Хотя я даже не знаю, закончил ли он вообще школу.
После лямки знаний я приходил и делал уроки. На это дело отец мне выделял два часа, ни секундой больше. Он специально заводил будильник, и, как только тот звенел, откуда ни возьмись возникал отец. Складывалось такое ощущение, что он все это время караулил под дверью и выжидал в надежде, что я опоздаю. Но такой радости я ему никогда не доставлял. Поначалу я, конечно, доставлял, но как только получил пару раз линейкой по голове, начал ускоряться. Уроки от отца я усваивал быстро и уже привык к его замашкам. Теперь я понимаю, почему мама все время мне говорила, что такой ее удел: она просто привыкла. А точнее, мама тоже прошла ускоренный курс от отца. Привычка, она как заноза. Если застарелая и глубокая, то поддевай, не поддевай иглой, придется знатно попотеть, чтобы ее вытащить из кожи. Так и с привычкой. Если уж она настолько вросла, то тут хочешь не хочешь, отделаться от нее уже практически невозможно. Затем я опять занимался домашними делами, елозил веником двор, ублажал нашу скотину, носил воду из колодца и т. д. Отец считал, что если любишь жрать, то будь добр и работать не покладая рук.
Никто тебе на блюдечке ничего не обязан приносить, заруби себе на носу. Каждый раз он повторял эти слова, когда я лежал с температурой, а у детей это частое явление, лежать с температурой. У меня просто не было сил, чтобы заниматься домашними делами, а за столом, когда я выходил, с испариной на лбу от жара, еле волоча ноги, то у меня просто отбирали тарелку с едой. Мама никогда не вмешивалась в воспитательный процесс, просто потом приносила тайком еду, когда этот изверг уходил.
Да, я не сказал, в этом году я заканчиваю школу. Перестаю грызть гранит науки и вступаю во взрослую жизнь, со всеми трудностями этой чертовой взрослой жизни. Да, карьера шофера меня ждет, так и манит своей безоблачностью житейского бренного существования.
* * *
У меня есть еще одна особенность, которую я бы предпочел стереть из своей памяти. Но этот дефект подло меня преследует, как только я начинаю говорить. Поэтому очкарик – не единственное мое прозвище, его-то я ношу с гордостью, но есть и еще одно, которое меня жутко напрягает. Я заикаюсь. Да, поэтому в школе меня прозвали еще и Заикин. Как только учитель меня вызывал к доске, класс тут же гудел, как рой из пчел, а за спиной, пока я плелся, слышались смешки.
– О, опять этот Заикин сейчас растянется на полчаса, – раздавалось у меня за спиной.
Меня жутко бесило это, я не мог выговорить толком слова. Они предательски растягивались, как жвачка, которая приклеилась случайно на джинсы. Тянешь ее как можно быстрее, пытаешься оторвать, но она, зараза такая, наоборот, еще медленнее отходит от джинс. Так и у меня со словами. Я только вроде хочу ускориться, но все без толку, потому что еще больше начинаю заикаться. Так и свыкся я с мыслью, что просто буду медленно разговаривать, так хоть заикание не таким явным становится.
Это не врожденный, а приобретенный дефект. Мне было лет семь. Я захотел стащить конфету со стола, но ты помнишь, какой у меня папаша, у него же на уме одни принципы и воспитание настоящего мужчины. Иногда я жалел, что у меня нет брата, так бы было проще. Все воспитание делилось бы пополам. Но мне не повезло, я был один и все доставалась только мне. Если он сказал, нельзя брать со стола сладкое без разрешения, так и должно быть, хоть ты тресни! Так вот, я маленький подкрался к столу, залез на табуретку, потянулся ручонками за конфеткой, а тут он, возник из полумрака. Кааак замахнется на меня! Я взвизгнул, выронил конфету и замер. Вся бренная тяжесть его рук упала на мои ручонки. Знатный был шлепок, руки покраснели, а потом и вовсе покрылись синевой. Потом он орал как сумасшедший и бил мои руки до тех пор, пока на них не осталось живого места.
– Ты уяснил урок, маленькая дрянь такая! Нельзя в этом доме ничего брать без разрешения!
Урок я уяснил и с тех пор не смел ничего брать, не спросив и не получив одобрение своих действий. Вот с тех пор я и заикаюсь. Вот так тяжело мне приходится усваивать все уроки, ну ничего, со временем я так адаптируюсь, что больше не к чему будет придираться, накося выкуси.
Да, теперь я вроде, как и взрослый, но до сих пор не могу дать отпор своему отцу. Он верзила под два метра, а я щупленький, если подует чуть сильнее ветер, мне приходится знатно поднапрячься, чтобы не упасть. Да и привык я так жить, под гнетом и запретами, другого я никогда не видел.
Хотя есть все-таки один случай, который заставил меня прослезиться. Я иногда плакал, конечно, втайне и подальше от отца. Если бы он застал меня за таким занятием, я боюсь представить, что со мной бы сделал. Ныть – это только про баб, повторял он.
Однажды я увидел, как другие родители с нежностью и заботой обнимали свою дочь, которая получила травму при игре в волейбол, она сломала руку. Она плакала и стонала, как белуга. А папа с мамой кружили вокруг нее хороводы и причитали:
– Милая, успокойся, сейчас придет врач. Он поможет, потерпи немного, мы тебя очень любим.
Родители заключали дочку в объятия, гладили по голове и изо всех сил старались поддержать.
В моей семье не принято было говорить слова любви, а уж тем более обниматься. Помню, я подошел к маме, обнял ее и произнес:
– Я тебя люблю!
Из другой комнаты тут же принесся отец, как горилла ловко перепрыгивая с ветки на ветку, расправил грудь, наверное, для того чтобы кислорода больше набрать, ведь нужно громко орать, а для этого требуется прилично воздуха.
Схватил меня за руку и зарычал во всю глотку:
– Ты что? Кисейная барышня? Это что за цирк ты здесь устроил! Иди лучше займись реальными делами, накорми скотину или воды натаскай.
Любовь нужно еще заслужить, кричал он мне вслед. Это непросто взять и сказать «я тебя люблю». А что ты сделал для этого, щенок?
* * *
У меня не было друзей. Ни одного, от слова совсем. Гулять я не ходил, потому что мой день был расписан по минутам, с этим делом у меня строго. Да и считали меня все чудаком, я мог идти по улице и разговаривать сам с собой. Вот так иду себе и бубню под нос, сочиняю рассказы или разговариваю со своими героями один на один. Поэтому меня все сторонились, не просили даже списывать домашку, не били за углом, только называли «очкарик» или «заикин», посмеивались, и все. Никакого рукоприкладства не случалось, а я таким раскладом дел был доволен. Мне воспитательных работ хватало дома, я ни на что не нарывался, оставался в стороне от разборок, ходил мирно в школу и возвращался домой.
Как-то скучно живешь, Андрей, удивленно приподнимешь ты брови. Обернувшись на свою жизнь через левое плечо, я тоже так скажу. Есть у меня одна затея, под названием «мечта». Мечтать полезно, считаю я. Так ты находишь себя и есть все шансы скрыться от реальности, залезть в свой гамак на берегу реки, замотаться, как гусеница и сбежать в свой маленький мир, который ты изобрел только для себя. Такой, как хочешь именно ты.
Я хочу стать писателем. Таким настоящим, от которого у читателя бегают мурашки, а в героях каждый находит себя. Конечно, я ни с кем не могу поделиться этим, поэтому хожу и бубню себе под нос. Веду диалоги со своим миром, рассматриваю героев под прицелом микроскопа и увлеченно придумываю им имена и внешность.
