Kitabı oku: «Отражение в стекле», sayfa 17
– Я просто не понимаю, как кто-то, похожий на него, мог быть дорог такому, как ты? Ты ведь не можешь оказаться таким же, значит это просто исключение? А если так, что тебя держало, из-за чего ты просто не оборвал с ним все связи? Что он такого делал для тебя, что ты дорожил дружбой с ним?
– Провожал меня в другой мир. Мир, где никто не думает, подобно тебе.
– Мне искренне жаль, что всё вышло именно так. Поверь, если бы я знал заранее…
– … То что? То ты бы сделал иначе? Не ври самому себе, Федотов, ты бы сделал так при любом обстоятельстве. Ничего не изменило бы твоего решения.
Убийца посмотрел на него с вызовом.
– Да… в чём-то ты можешь быть прав.
– А что Вика? Её ты тоже оглушил и привязал к стулу? Она тоже прошла через это всё?
– Виктория? Она… как-то раз я решился и поведал ей ту же историю, что рассказал и тебе. К этому времени мы уже два месяца жили вместе, скрывать себя самого стало сложно, она отреагировала спокойно, даже с сочувствием и пониманием. Если тебе так будет проще, она согласилась мне помочь по собственной инициативе. А ведь это проявление настоящей любви, тебе так не кажется? Твоя девушка согласилась бы пойти за тобой, даже зная, чем это обернётся для неё? А я ведь даже не знаю, есть ли она у тебя.
– Теперь, возможно, не будет. Я боюсь, она могла что-нибудь лишнего подумать насчёт моей пропажи.
– Вы выкарабкаетесь, если у вас всё серьёзно, она простит эту пропажу. Будь я на твоём месте, я бы принял решение как можно раньше.
– Тебе легко говорить. Не тебе предлагают убивать невинных людей за то, что они сделали свой, пусть и не самый разумный выбор.
– Они не люди, Артём. Это зараза, паразиты на теле общества, препятствие на пути к новому будущему! Болезнетворные клетки постепенно заменяют собой здоровые, если нет иммунитета. Мы – иммунитет на огромном теле нашего народа!
– Неужели ты так слепо веришь в это? Что правительство, если бы была на то необходимость, не дала бы твою работу полиции?
– Правительству нет до нас дела! Там сидят такие же надутые деньгами крысы, которые уверены, что они остались без греха на душе! Бездействие – вот величайший и самый страшный грех, какой только можно возложить на себя! Не знаю как ты, а я лучше возьму на себя убийство ради великой цели, чем буду сидеть, сложа руки в выжидательной позе.
– Кем ты себя считаешь, если готов убивать, кого попало? Избранным?
– Я считаю, что убиваю не всех без разбору, но тех, без кого жизнь будет только лучше. Знаешь, сколько человек, сидящих на этом стуле, стояло на учёте? Имело условный срок? Или даже уже отсидело? Не знаешь, а я… я кое-что знаю. Они очень осмотрительно набивают татуировки, их легко отличить.
Валентин кашлянул и посмотрел на наручные часы.
– Ты ещё поймёшь. Я знаю, что тебе не нравится эта идея, – мне она тоже не симпатизирует. Мне больше по душе спокойный домик на берегу озера, и чтобы город под рукой, и работа человеческая, да жена-красавица с подрастающим сыном-гимназистом. Я расписал жизнь очень давно, но судьба решила всё за меня, не мне противится её воле. У тебя есть ещё три дня, за это время ты или поймёшь, что я прав, или мне придётся впервые убить и жалеть об этом ещё очень долго. Ведь про что-то я не врал, например про то, что мы скоро уезжаем, уж больно меня напрягает факт в виде Раскопина… – он смотрел сквозь Артёма, полный сомнительной задумчивости, чем ощутимо давил на грудь. – Оставлю тебя. Может, придумаю способ, чтобы ты мог есть самостоятельно, но на многое не надейся. Я в целом не предполагал, что кто-то доживёт до момента, когда придётся кормить жертву. Понимаешь, всё заканчивалось в рамках одного дня, нельзя мучать людей, как бы ни хотелось.
Учёный медленно пошёл на выход, но когда уже просунулся в дверь, замер, как будто раздумывая над чем-то.
– И кстати, тебе на телефон приходило сообщение с неизвестного номера, судя по всему, какая-то девушка, вполне может быть твоей возлюбленной. Спрашивала, куда ты пропал, и просила найтись поскорее. С твоего позволения, я не стал отвечать, но если хочешь, можешь придумать какую-нибудь легенду, чтобы она меньше волновалась. Я напишу слово в слово.
– Есть идея послать тебя и попросить не действовать мне на нервы, – огрызнулся Артём.
– Как знаешь, – Валентин пожал плечами и вышел за дверь.
– Ублюдок… Сущность, а ты из принципа молчишь, или притворяешься?
Сущность молчал, чем подливал масла в огонь.
«Вот он, в этом весь ты. Сбегаешь при малейшей опасности, как крыса с тонущего корабля. Впрочем и чёрт бы тебя побрал: хоть когда-нибудь можно побыть наедине с собой»
Артём от досады рванул руками. Он понимал, что это бесполезно, но чем дольше он так сидел, тем сильнее хотелось сделать хоть что-то, что разбавило бы это монотонное гудение. В один из таких толчков стул обнадеживающе скрипнул, но на этом всё и кончилось, юноша закрыл глаза и начал рисовать пейзажи. Воображения не хватало, то ли от гула, то ли от слабой боли в голове, но все картины выходили похожими друг на друга, всегда мрачные и порой даже отвратительные. Часто проскакивали эпизоды из рассказа Валентина: как он сидит посреди леса и с дикими глазами пожирает чей-то труп, свежая кровь стекает по подбородку, пачкает и без того грязную куртку. Этот момент проскакивал несколько раз, детали всегда менялись, но наполнение безумием глаза оставались. Потом к этому стали добавляться звуки: он чавкал, рычал, храпел, и всё делал с животным остервенением, у него удлинялись ногти, заострялись зубы, и вот он уже стал монстром.
«Отличная идея для книги…» – Артём рассмеялся про себя, после чего медленно проваливался в чуткий сон.
***
Вика вошла шумно, она посмотрела на спящего молодого человека и встала возле стола, с которого на неё смотрела блестящая рукоять ножа. Она только сейчас заметила, что руки мелко дрожали.
Схватила нож и замерла. Прислушиваясь к сопению позади, её всю разрывало изнутри, она пыталась представить, насколько разозлится Валя, если она сделает это. Страх, что в припадке злости её любимый сделает что-нибудь ужасное, сдавливал грудь, дрожь расходилась уже по всему телу. Вика никогда не могла решиться убить человека сама.
– Если пришла покончить с этим – пожалуйста, только побыстрее.
Виктория с испугом обернулась, подавив крик. Артём смотрел такими измученными глазами, что её невольно передёрнуло.
– Что он такого сделал, что ты согласилась помогать ему?
Девушка ещё немного постояла, всматриваясь в бледное лицо, затем положила нож на место.
– Тебе-то зачем это знать.
– Просто интересно, не более того. Что может послужить разменной монетой этому кошмару?
– Любовь, – на этом слове сердце больно укололось и голос сорвался, – тебе ведь это слово вряд ли что-то говорит.
– Ошибаешься. Я любил когда-то с такой же силой.
– И чем ты пожертвовал ради своей любви?
– Любовь не должна заставлять тебя приносить взамен что-либо. Её цена – ты сама. Мне жаль, что ты уверена в другом.
Вика подошла к нему и влепила пощёчину.
– Не смей мне указывать на ошибки! Я люблю его, слышишь?! Он думает, что ты сможешь стать частью нас, но это невозможно! Ты слишком слаб, чтобы чем-то жертвовать.
Артём рассмеялся так противно, что опять вызвал желание схватиться за нож.
– Не-е-ет, ты не любишь его. Ты просто привыкла быть с ним, как многие привыкают к одной и той же жизни.
– Закрой рот! – в глазах слегка помутнело от навернувшихся слёз.
– Ш-ш-ш… если он услышит, у тебя будут проблемы посерьёзнее моих.
– Ты так уверен? – Вика старалась придать голосу надменности, чтобы скрыть злость. – В отличие от тебя, я не умру через три дня.
– В отличие от меня, тебе придётся всю жизнь притворяться, боясь смерти. Моя учесть выглядит лучше твоей.
– Виктория! Что ты тут делаешь? – Валентин бесшумно вышагивал по пыльному полу. От каждого шага кожа девушки покрывалась мурашками.
– Ничего… милый. Хотела увериться, что он в порядке.
– Ты волнуешься за него?
– Немного. Что если он не сможет принять твоё предложение?
– Мы ведь уже обсуждали этот вопрос. Если иного выбора не будет, я убью его, пусть и с большим сожалением.
– Бред собачий, – отметил Артём. Вика мысленно пожалела, что не убила его, пока была возможность.
– Это чистая правда, Артём! Не думай, что я не испытываю к тебе дружеской симпатии. Ты был почти членом нашей семьи!
– Правда? А госпожа Федотова так не считает, правда, Виктория?
Вика покраснела и мысленно выругалась. Когда она подняла голову, на неё недоумённо смотрел Валентин.
– Не знаю, о чём он. Валь, я проголодалась.
– А сколько сейчас… ох, уже ужин. Ты иди ешь, а я возьму чего-нибудь для Артёма и присоединюсь к тебе, положишь мне порцию?
– Да… хорошо, – Вика пошла к выходу, смотря себе под ноги.
***
– Так Вы утверждаете, что гражданин Серов не появляется у себя дома уже два дня подряд? – Раскопин с хмурым выражением лица рассматривал стену позади обратившейся, барабаня пальцами по столу.
– Всё так. Я конечно не могу утверждать, но мне кажется, он пропал. С друзьями он меня так и не познакомил, поэтому…
– Вы давно вместе?
– А это разве так важно? Ну… сравнительно недавно, около трёх-четырёх дней, если не учитывать те, в которые он не появляется, так и меньше.
«Долго он новую девушку не заводил. Может, по утрате скорбел, или всё таки я что-то упустил?»
– Как, говорите, Вас зовут, девушка?
– Марго.
– Значит так, Маргарита… – он выдохнул. – Найдём. Постараюсь найти его живым, но, к сожалению, ничего обещать не могу. Он сообщал Вам, что в городе орудует убийца?
– Нет… а давно?
– Неизвестно.
«Не хотел наводить панику, пренебрегая безопасностью. Молодец, ничего не скажешь, хоть бы на ошибках учился»
– Оставьте Ваши контакты. Я сообщу, если появится какая-то информация. Это всё?
– Да… спасибо. До свидания.
– Всего доброго, – девушка вышла под тяжёлый взгляд следователя. – Время идёт и вкусы на месте не стоят. Попробуй только раньше времени отправиться на тот свет, Серов. Ты мне ещё не все долги вернул.
По коридору раздавались торопливые шаги, которые Алексей знал даже слишком хорошо. Сержант Любимов вошёл как всегда вовремя: через три с половиной секунды после того, как спустился со своего этажа.
– Товарищ майор, там звонили с улица Гранитной. Какая-то старуха утверждает, что видела, как двое неизвестных два дня назад затаскивали в третьего в машину.
«А вот и ваша ошибка. Теперь мой ход»
– А что она только сейчас обратилась? Могла бы и подольше подождать, чтобы вообще не вспомнить!
– Не могу знать, товарищ майор. Это же старуха: могла подумать, что друга пьяного подвозят, а потом паранойя хватила.
– Адрес есть?
– Так точно!
– Едешь со мной. Возможно, мы после этого поедем смотреть, что по дорожным камерам наблюдения засечь удастся.
– Взять Вашу машину?
– Бери штатную. Свободен.
Любимов развернулся на пятках, на выходе задел плечом дверной косяк и скрылся за углом.
«Если ты ещё жив, то не советую тебе умирать, Серов»
Алексей захватил свой плащ и вышел из кабинета, не запирая того.
***
– Значит, он за эти два дня у вас не появлялся… – он слегка напрягся, смотря на взволнованное пухлое лицо.
– Он редко появляется, уважаемый. Творцам нужна личная свобода, а не постоянные толчки с вопросами от других, – Игнат Сергеевич поправил галстук.
– Вам стоило бы смотреть за ним. Вы вообще заключали трудовой договор? Да хоть какой-то документ он заполнял?!
– Да за кого Вы меня держите, уважаемый?! Я не дилетант, открывший чёрный бизнес, я своё дело знаю, а труды писателей уважаю!
– Ну-ну…
– А Вы, собственно, кем являетесь для господина Серова?
– Родственник. Всего наилучшего.
– Да-да, до свидания… родственничек, – мужчина напоследок блеснул глазами, какими блестел Артём, будучи недовольным, разница была в том, что эти глаза веяли угрозой.
***
– И всё же я не понимаю тебя, Артём, – Валентин шагал от одного конца комнаты в другую, вымеряя каждый сантиметр. – Вот почему нельзя просто согласиться? Ты боишься чего-то или тебя что-то сдерживает?
– Да. Чувство собственного достоинства, я боюсь его потерять, и это меня сдерживает.
– То есть ты утверждаешь что у меня нет чувства собственного достоинства? Скажем, что оно есть, как ты сможешь парировать моё «смелое утверждение»?
– Люди должны его лишиться, чтобы убивать других.
– Опять ты за своё! Ты хоть когда-нибудь прекратишь говорить мне о моих деяниях так, словно тычешь котёнка в его кучу помёта? Это становится утомительнее с каждым разом.
– А ты попробуй столько времени подержать руки за спиной! Я посмотрю, какое настроение будет у тебя от подобного, я ещё достаточно спокоен, мог бы устроить тебе весёлые будни.
– Это было бы опрометчиво с твоей стороны. А ещё глупо.
– Глупо – это надеяться на то, что я приму твоё предложение. Давай поступим так: ты отпускаешь меня, уезжаешь сегодня же, и я допускаю возможность не написать подробный фоторобот, а заодно и указать все возможные контакты.
– Взаимовыгодное соглашение? Вынужден отказаться: я не привык проигрывать, потому и сейчас не приму подобной форы. Считай, что я выкинул принцип учёного взамен твоим выходкам. Ты выйдешь отсюда живым и вместе с нами, или тебе не придётся ходить вообще! На этом считаю этот и все последующие разговоры об альтернативном варианте сделки полностью закрытым.
– Ты так и не рассказал до конца ту историю, кстати.
– Если ты про лес, то я рассказал всё, что хотел.
– А как ты выбрался оттуда? Это разве не важно?
– Выбрался… меня подобрали полицейские, выдвинувшиеся на поиски беглых преступников. Наплёл им, что проезжал мимо, когда они остановили мою машину и ограбили. Знаешь, о чём я думаю, когда это вспоминаю? О том, что если бы я не смыл следы крови в родниковой воде, они пристрелили бы меня без лишних вопросов. Видок у меня был что надо… даже не знаю, рад ли что по итогу выжил.
– Нечему радоваться. Ты собственную жизнь пустил с очень крутого склона горы, перепутав его с ровной брусчаткой.
– Нет… я ни о чём не жалею. Что было, что стало – какой смысл думать про это, если важно только будущее?
– Будущее вытекает из прошлого. Как думаешь, у тебя будет хорошее будущее после всех этих смертей?
– Моё будущее было избрано не мной. Я рад, что у многих других оно будет лучше.
– Скольких ты убил, Валентин? Ты вообще считал?
– Смотря, что ты имеешь в виду. В этом городе пятерых, а в других…
– Как ты ещё ведёшь нормальную жизнь? Как тебя не нашли?
– За счёт чего? Места я всегда выбираю укромные, улик обычно не остаётся, тела тоже не всегда можно найти… мы вот, например, в Бердышевском лесу всё это время сидим. Ты знал, что из всех его легенд только одна оказалась правдивой? Иронично, что это легенда о недостроенном бункере, да? Дверь только заросла и проржавела, а я сделал так, чтобы это место стало нашим убежищем и местом, которое люди часто видят последним. Тебе крупно повезло, что ты ещё жив, Артём! Может, Виктория и пытается это скрыть, но я вижу её планы на твою преждевременную кончину. Но ничего, она тоже поймёт.
– Это тоже один из научных принципов? Навязывание своей точки зрения, наплевав на все законы гуманности?
– Если бы я плевал на гуманность, ты первый бы об этом узнал. Планы, к слову, слегка изменились. Завтра я уже задам тебе вопрос в последний раз и от этого зависит, что с тобой будет послезавтра. А сейчас спокойной ночи. – Валентин впервые за всё время щёлкнул переключателем, чем погрузил комнату во мрак, – … если, конечно, ты сможешь так спать.
Глава 12
Вике не спалось, её мучала духота бункера, они никогда не покидали стен бункера до тех пор, пока в нём был ещё кто-нибудь из внешнего мира. Её всё ещё выводили из себя слова Артёма, такие бессмысленно смелые, произнесённые измученным, но полным искренней злобы человеком. Она помнила, как он извивался в попытках освободиться, следы этой попытки побега до сих пор виднелись на его шее. Но больше всего истязала мысль, что кроме обеда для себя она готовит «особые порции» для возлюбленного.
Первое время её тошнило даже от вида человечины, пусть она и была похоже на обычное, но спутать этот запах было невозможно. Да и скрыться от мысли, что она лично уносила тела из пыточной, было невозможно.
Не о том она мечтала. Вика решила, что всё уже позади, но это была ошибка: страх был, он разъедал изнутри, не давал думать ни о чём другом.
– Почему не спишь? – Валентин в своей обычной манере бесшумно встал в проходе. Каждый день отражался на его внешности: взъерошенные, засаленные волосы торчали в разные стороны, на лице проступила щетина, зрачки, постоянно расширенные в поисках света, руки иногда судорожно дрожали.
– Я просто задумалась. Что ты решил?
– Если завтра он опять заговорит о своём, я больше не буду нас истязать. Жаль, конечно…
– Он сделал свой выбор, а ты сделал всё, что мог.
– Не знаю… я чувствую, что что-то упустил. Мне всё ещё грезится возможность лучшего исхода… может, оно того не стоило?
– Возможно. В бункере душно.
– Я понимаю, милая, но мы не можем выйти или проветрить. Ты же знаешь, к чему это может привести.
– Нарушить маскировку… да, я понимаю. Наверное, я сегодня лягу здесь. Хочу подумать наедине с собой.
– Понимаю, я тоже хотел предложить тебе немного свободного пространства. Знаю, как тебе тяжело, но скоро всё кончится, и мы двинем на новое место, как ты и хотела.
– Только это и утешает. Спокойной ночи.
– Сладких снов, Виктория.
***
Свет лампы подсвечивал зеркало, размером с половину двери. В нём стояла девушка с впалыми, раскрасневшимися от слёз глазами, серыми от грязи волосами и в чёрной куртке, выбранной для неё некогда любимым человеком. Это был его подарок ещё в то время, когда всё было хорошо. Она клялась её носить в знак своей вечной любви к этому умному, прекрасному человеку.
Но этот человек умер. Она давно не знала того самого юношу в очках, благодаря которому она обрела себя. Уже умер тот парень, готовый изловчиться как угодно, чтобы сделать ей сюрприз. Пропал без вести мужчина, с которым она была готова связать свою жизнь. Погиб доктор наук, романтик, перфекционист и семьянин, осталась лишь кровь, да куски жареной человечины для монстра.
Вика медленно расстегнула молнию на куртке, поёжилась, когда она вылезала из рубашки и небрежно кинула её на матрас. Вместе с этим человеком погибла и любовь, оставив на своём месте страх. Он долго берёг её от этого, но вот страх сменился отчаянием, и теперь она готова разорвать тяжёлые узы, даже если те оставят после себя рваные раны.
Оставалась последняя проблема в виде входной двери в это подземелье. Петли затвора давно проржавели и ни разу не смазывались, любое движение отзывалось ужасным скрипом, разлетающимся по всем комнатам бункера. Если Федотов не спал, он мог легко это услышать и весь план побега пошёл бы крахом. Но нежеланье смотреть ему в глаза было больше: Вика двинула затвор ровно настолько, чтобы выскользнуть и убежала в лес, опасаясь погони.
Лес дышал, дальше собственных вытянутых рук ничего не было видно, зато отлично слышно. В темноте наравне с комариным писком слышался тихий неопределённый шелест, совсем не такой, каким пепельноволосая нарушала покой этих мест: причиной его были ни то ветер, ни то лапы ночных птиц, или перебегающей с места на место мыши. На безоблачном небе, скрытом бесчисленными стенами листвы, тускло светили одинокие звёзды, в серых кронах то и дело мерещились силуэты, сотканные из полотна её собственного воображения.
Спустя двадцать минут Вика вышла к окраине леса, где не было фонарных столбов, но свет из нескольких окон в домах давал свой ориентир. Она узнала местность: где-то здесь она и оставила труп друга Артёма. Для неё самой до сих пор оставалось загадкой, зачем она это сделала, ведь именно из-за неё нашла своё начало эта цепочка событий. Какой-то импульс в голове заставил её так же, в потёмках, больше часа уносить тело до ближайшей канавы, чтобы потом изнемогать от усталости по пути обратно, заблудиться и найти нужные метки только когда уже разгоралось зарево. Она не руководствовалась здравым смыслом, просто думала, что так правильно.
Из-за поворота вдали вышла мужская фигура, он держал руки в карманах, но по ширине плеч ей было понятно, кто идёт в её сторону. Её радовало другое: это были не тощие плечи, которых она боялась.
И, несмотря на это, она боялась. Кто может ходить в такое время суток по неосвещённым дорогам? Что если и он нечист на руку, если она убежала из одного кошмара лишь затем, чтобы попасть в новый?
Мужчина поравнялся с ней, он тяжело дышал, на голове сияла роскошная седина, однако в глазах стояла злость. Около минуты продолжалась немая сцена, пока глаза не блеснули чем-то знакомым, также наполненным немой ненависти.
– Где мой сын? – его вопрос звучал подобно приговору, у Вики перехватило дыхание и сдавило горло от одного лишь голоса. – Ты что-то знаешь, – Человек начал наступать, а она неосознанно вжималась обратно в чащу, пока спина не уткнулась в дерево. – Отвечай!
Мысли спутались и мешали протиснуться любому звуку, Вика отчаянно смотрела в глаза нависшей угрозе, пока не поняла.
Это были те самые злые глаза Артёма, но без тени отчаяния, вместо неё читалась глубокая душевная боль. Это ощущение оставляло почти осязаемый горький привкус в воздухе.
– Он убьёт меня, если я скажу что-нибудь. Я хотела… – Вика задохнулась на полуслове, – хотела вытащить его, но он тоже меня убил бы.
– Где мой сын?! – теперь мужчина окончательно озверел.
– Я не…
– Послушай-ка меня, девчонка. Я сегодня весь день на ногах, я не ел около двенадцати часов, хочу спать и очень, ну просто очень устал. Сейчас вопрос не в том, убили бы тебя они, а убью ли тебя я, если ты не ответишь на поставленный вопрос. Так что я советую тебе, пока по-человечески, не искушать судьбу и моё терпение, а оно, мать твою, уже на исходе!
Вика надеялась, что кто-нибудь прервёт этот ужас и не позволит ей остаться в беде.
Но никого не было. Никого и ничего, кроме блестящих глаз.
***
Артёма ослепила вспышка света, хоть он уже давно и не спал. Его разбудил шум за дверью, торопливые шаги и взволнованный голос похитителя. Сейчас Валентин стоял возле выключателя и потерянным взглядом смотрел на стол, где приветливо улыбалось лезвие ножа.
– Ушла, – это слово далось Федотову с такой тяжестью, что он еле его выговорил. – Виктория ушла.
Артём молчал, не подавая эмоций. Он всё равно труп, а кто сделал бы дело уже не было его проблемой.
– Почему? Почему она покинула меня? Моя Виктория… где мне теперь её искать? Куда она пошла?
– Если ты спрашиваешь у меня, то брось это дело заранее: я всё равно не знаю.
Валентин кинул на него печальный взгляд.
– А-а, это ты… я не заметил, что не один в комнате. Даже забыл как-то… а ведь точно.
– Ты ведь сам меня тут уже чёрт знает сколько времени держишь. Как можно такое забыть?
– Да-да, я помню… наш уговор… ты ведь ещё не согласен?
– Связанные руки не помогают принять решение в твою сторону. Скажу, что это скорее играет против тебя.
Он какое-то время смотрел на Артёма пустыми глазами, затем подошёл к столу и аккуратно зажал в руке нож.
– Тогда и чёрт с тобой, – Валентин направился в сторону юноши, как вдруг из глубины коридора донёсся скрежет.
– Виктория?! – убийца замер с выражением, как ни странно, испуга на лице. – Вика! Это ты?
Из темноты ничего не было слышно, Федотов тяжело дышал, перебивая даже изрядно надоевшую вентиляцию. Он медленно подошёл к двери, ступая так осторожно, как это только было возможно, напряг слух и задержал дыхание.
– Это не Вика… – лицо его исказилось неподдельным ужасом. – Это не она… мы ведь оба знаем, что это…
– Если не Вика? О, я уж точно знаю! Это правосудие, профессор. Время пришло.
– Нет, ещё не время! Они не могли найти нас так просто! Где Вика?!
Учёный бросился к столу, схватил стакан мутной жидкости, которой заправил лежащий здесь же шприц и в один прыжок очутился у Артёма, поднося иглу к руке.
– Твоя смерть отложена. А пока предлагаю поспать. Концентрация небольшая, ты уже через шесть часов проснёшься, если, конечно, я тебя не убью раньше, – игла медленно прошла через кожу, разгоняя содержимое по венам. – А мы пока погасим свет, да? Нам ведь не хочется, чтобы тебя и меня нашли так быстро? – он рассмеялся и щёлкнул выключателем.
– Пошёл ты! – снотворное быстро действовало, глаза закрывались уже сами по себе.
– Темнота, Артём. Она спасает людей своей высокой ценой. Погрузись во тьму, стань её продолжением, дай ей наполнить тебя своим дыханием и пусть сердце разгонит новую чёрную кровь. Жить в темноте – значит видеть всё даже тогда, когда никто ничего не видит даже перед своим носом. Это дар и проклятие одновременно, жертва и подарок, жизнь после смерти. Смерть вовсе становится лучшей участью, когда ты перестаёшь контролировать это чёрное полотно. Не отказывайтесь от Возможности. Это Ваш шанс стать чем-то большим.
Тёмная фигура захихикала и всё в минуту стихло, затухло, исчезло в темноте. В ней появились тени, шныряющие из стороны в сторону, ни на секунду не перестающие шептать на непонятном языке. По ногам побежал холод, словно туман опускался на всё вокруг, подсвечивая очертание пола, шелестящего под действием тумана, где-то близко раздался треск, не поддающийся какому-то описанию. Вдруг подул ветер и в глазах защипало. Артём зажмурился и принялся свободными руками растирать глаза, как только с этим было покончено, перед ним уже сидел Сущность в потрёпанном пиджаке с оторванными пуговицами, бессмысленно тычущий палкой в небольшой костёр.
– Ты вовремя, в каком-то смысле. Ждать тебя не приходилось, но всё же я даже рад, что ты нашёл дорогу без моей помощи.
Сущность выглядел грустно, однако натуральнее, чем обычно. В нём не ощущался тот пафос, с каким он обычно приходил к Артёму, движения были обычные, лицо не такое насыщенно-белое, оттого больше похожее на физиономию не выспавшегося офисного менеджера, так и не получившего кофе. Даже костюм был таким, словно его носили не первый год и за всё это время его ни разу не стирали.
– Посмотри в огонь. Что ты там видишь?
Артём, как того просил Сущность, переключил взгляд на пламя. Игра его языков завораживала, когда дух ударял по большому полену в центре, оно взрывалось искрами, мгновенно тлеющими в прохладном воздухе. Прозрачный дым, уходящий ввысь, растворялся в чистом небе, он был не такой густой, как туман, охвативший поле, упирающегося во все стороны горизонта, с востока уже бледнело утреннее солнце.
– Угли, наверно? Это самый обычный костёр. Будь у тебя зефир, могли бы поджарить его.
– Угли… – двойник грустно улыбнулся. – Там больше пепла, чем углей. Реальная картина всегда не такая красочная при детальном рассмотрении. На первый взгляд даже самые печальные люди смотрятся яркими личностями.
– И всё же, – это обычный костёр.
– Да, – Сущность пожал плечами, – самый обычный костёр… такой обычный, а всё равно красиво, да?
– Он спокойный. Даже звуков почти никаких нет. Я будто оглох.
– Думаешь, глухим спокойно живётся?
– Я сейчас думаю только о том, что вид хороший.
– Я знаю. Ты назвал меня трусом, когда я тебе не ответил.
– Извини.
– Ты был прав, Артём. Если я полностью противоположен тебе, то и взамен твоей безрассудной смелости, я получил осмотрительную трусость… мне было страшно. Я просто боялся конца, боялся смерти, а кто из нас умрёт, не так важно: меня в любом случае ждёт забвение, это и пугает – неизбежность, – он встал с места и кинул палку в костёр.
– Перемены неизбежны.
– Перемены… в твоей голове уже идут перемены, я чувствую их. И знаешь, что они сулят для меня?
– Полагаю, ничего хорошего?
– Ничегошеньки. Это и пугает. Куда я денусь, когда эти перемены придут? Я ведь, считай, вирус, ошибка отлаженной системы, внешнее вмешательство. Чёрт… как я до сих пор существую? Не надо, молчи. Это был риторический вопрос.
– Я бы и не ответил.
– Я знаю… я знаю, что моё время уходит. Плевать эти перемены хотели на меня, ибо я здесь лишнее звено, а лишние детали из механизмов выбрасывают для достижения совершенства. Это ведь глупо, разве нет?
– Почему? Это логично.
– Это логично и глупо одновременно! Почему нельзя оставлять те детали, которые удовлетворительны для механизма? Которые косвенно влияют, скажем, на настроение?
– Как мы можем говорить про настроение в отношении к механизмам?
– Человек – тот же самый механизм. У него есть свои детали, ему нужна энергия, он включается и выключается, набирает темп и сбавляет, ломается. Вы – машины из органики, хрупкие, несовершенные, и всё ещё самые умные, потому как машины из металлов не способны учиться так же быстро. Самое хрупкое создание природы, покорившее её.
– Всему всегда есть предел, – сказал Артём, подогнув колени ближе, – может, мы что-то и покорили, а только стало от этого жить легче? Люди иногда не способны покорить даже самого себя, а ты тут про природу… чем существо умнее, тем больше шанс, что оно вымрет от собственных рук.
Сущность молчал, смотря на восток.
– Зачем мне дано всё это? –творец зажестикулировал кистью, отчего облака на небе сами начали наращиваться. – Я могу управлять погодой, временем, обычным ходом вещей, способен создать что угодно из ниоткуда: стоит лишь нарисовать образ. Я способен на всё, я – король замка из песка, лишь мне решать, в каком зале станет трон и где повиснет люстра, но я не могу предвидеть и противостоять капризам извне. Смоет ли мой замок волной, растопчут ли его – это неважно, потому как я с этим ничего не могу сделать. Я делаю миры, создаю совершенное, только на что это влияет? На то, что ты увидишь, когда уснёшь, если увидишь хоть что-то.
Поляна преобразовывалась с каждой секундой: она стала холмистой, заросла цветами, на каждом из холмов встал крест.
– Что это? – спросил Артём.
– Не знаю. Что-то вроде курганов, но без тел. Это просто холмы с крестами. Отличная затравка для воображения, стоит лишь дать повод задуматься, настроить и… вот оно – это уже не холмы, а братские могилы, место древней битвы.
– Это моя работа. Заставлять задумываться и напрягать фантазию – работа всех творцов искусства.
– Да, именно. Твоя работа. Моя работа – наводить сны. Я думал, что я тоже могу делать что-то своё: я хотел оставить след в виде картины, фотографии, да хоть в виде чего-нибудь! Но сейчас я понимаю своё бессилие, знаю своё место, и оно не там. Вот оно – этот костёр, эта картина. В огне есть свой смысл, вся правда сокрыта в его жаре. И я раскрою этот замысел.
Сущность повернулся лицом к костру, в глазах отражались сотни силуэтов одновременно.
– А накачали-то! – послышалось извне.
– Тебе пора. Заметь, не я заставляю тебя уходить.
– Я понимаю, но так не хочется. Здесь так тихо, а там… опять этот гул.
