Крепкие Когти лег на землю, давая понять, что пора слезать с него. Так я и сделала. Малыши сразу же окружили нас, но волк рявкнул, и они отбежали в сторонку. Фух, вовремя! Свора щенков вполне могла повалить меня на землю. Оправив одежду, я огляделась.
Так вот какое у них логово. Норы, прорытые в склонах лощины, были прикрыты кустами и ветками. Издалека совсем незаметно, что здесь кто-то живет. Кое-где лежали или сидели взрослые волки – многие размером с Крепкие Когти, а некоторые даже больше. Их желтые глаза пристально рассматривали меня. Надеюсь, с интересом, а не от голода.
На северо-западном склоне лощины росло гигантское дерево. Да это же древо-предок! Без сомнения, листья невозможно спутать ни с какими другими. Откуда оно здесь?! Разве древа-предки, хранящие память рода и служащие местом для погребения членов семьи, растут вне Светлого Леса? Или здесь когда-то жили эльфы? А может, мне просто кажется, что так не должно быть?..
Тень от исполинской кроны покрывала почти всю лощину. Странно, как я не заметила его раньше… На нижних толстых ветвях почти не было листьев, зато был дом. Дом?!
– Крепкие Когти, откуда здесь это?!
Посреди дремучего леса дом выглядел по меньшей мере странно.
– Ваше древо? Не знаю, оно всегда здесь росло.
– Нет, я не про него. То есть и про него, но… Там дом!
– А-а-а, он для тебя.
– Это вы построили?
– Нет, конечно, мы так не можем. Это сделал Хозяин.
Невольно представилось, как человек кидает палку, и Крепкие Когти со всех лап несется за ней.
– Хозяин? У вас есть хозяин?
– Хозяин леса.
– Кто?
– Эк тебе мозги отшибло. Ладно, идем к Старейшине. Его и спросишь.
Крепкие Когти направился прямо к дереву-великану, и я пошла за ним. Волчата следовали за нами. Их маленькие хвостики так вертелись, что, казалось, еще немного, и они отвалятся. Стало даже смешно.
Подойдя ближе, я увидела среди гигантских корней не менее гигантскую нору. И каких же размеров волк здесь живет?!
– Нам сюда, – сказал Крепкие Когти и прошел внутрь.
Я оглянулась – пушистые малыши, поскуливая и попискивая, остановились поодаль. Видимо, подходить ближе им запрещено. Ладно, надеюсь, мы с вами еще повеселимся…
Пройдя немного вглубь, я остановилась – свет в нору проникал очень плохо. Может, волкам нормально, но мне – нет. Стало страшно неуютно.
– Крепкие Когти?
– Иди сюда, – донеслось откуда-то спереди, – ход только один.
– Ничего не видно, – пожаловалась я, пытаясь идти на ощупь.
Послышалось тихое тявканье, и лаз осветился тусклыми зеленоватыми огоньками, которые закружились под земляным потолком. Это Крепкие Когти генас? Или Старейшина?
Запах, что чувствовался уже у входа, становился почти невыносимым, едва не вышибая слезу. Нет, нечистотами не воняло, просто никогда в жизни я не чувствовала настолько сильного звериного запаха, смешанного с ароматами земли и растений. Никогда в жизни? Хм…
Не очень длинный ход вел в большую пещеру. По ее стенам вились гигантские корни древа-предка. Насколько мне удалось разглядеть, у норы имелось еще два хода. Посреди нее лежал огромный зверь, намного больше Крепких Когтей или других волков. В полутьме было не очень понятно, какого цвета его шерсть, но явно светлее, чем у моего проводника.
Старейшина поднял голову. Раздался низкий хриплый голос:
– Полной луны тебе, Отделенная.
По телу пошли мурашки, а ноги сделались ватными. Ладони снова стали липкими.
– И вам тоже…
– Не бойся, здесь тебе не причинят вреда. Хозяин леса просил позаботиться о тебе, когда ты проснешься.
– Кто он такой?
– Хозяин леса, он… Хозяин леса, – ответил Старейшина и закряхтел, как раньше Крепкие Когти. Кажется, это все-таки смех. – Такие вопросы задают обычно только щенки.
– Как король?
Где-то я должна была слышать о Хозяине леса…
– Не совсем. Он не правит, скорее, заботится о лесе, защищает его. И пользуется всей его силой. Можно сказать, он воплощение силы леса. Как Покровители стихий.
– Ясно.
На самом деле, ничего не ясно, но…
– Как я здесь оказалась?
– Тебя принес Хозяин. – Старейшина задумался. – Я не могу сказать точно, когда – это было очень давно, и прежний Старейшина тогда сам был учеником. Но прошло примерно сто лет или чуть меньше.
Интересно, насколько меньше?.. Ну, за такое время волосы, оставшиеся на поляне, вполне могли стать настолько длинными. А как я могу ходить и вообще двигаться, если лежала чуть ли не целый век?
– Зачем я Хозяину леса?
– Этого никто не знает, кроме него. Он приготовил дом, ведь вряд ли тебе будет удобно жить в наших норах, если ты захочешь остаться. Здесь тебя никто не тронет. Можешь побыть у нас или пойти сразу в Светлый Лес. Или к людям.
– Но что со мной случилось? Вам известно что-то еще?
– Нет. Только то, о чем я уже говорил. Крепкие Когти сказал: ты ничего не помнишь.
– Не совсем ничего, но… – Я вздохнула. – Что со мной не так? Почему я помню, как разговаривать, ходить? Не помню, кто я, но знаю, кто такие мар-даан-лаид, и что дерево над нами – это древо-предок. Откуда оно здесь?
– Это нам неизвестно. Но наше племя всегда жило рядом с ним. Оно очень древнее. Может, у тебя получится пробудить его, и оно поведает свою историю. Было бы интересно.
– А как вы можете разговаривать?
– Это дар Хозяина. Иначе мы бы не поняли друг друга.
Я вспомнила, как они меня называли.
– Почему «отделенная»?
– Хозяин отделил тебя от леса.
– Что это значит?
– Я не могу объяснить. Сам не понимаю. Просто мы чувствуем некую отдельность. Ты не отрезана от леса полностью, только какая-то черта или часть тебя… Может, это было нужно для твоего спасения?
– Спасения?
– Твой сон. Разве не такой ваш народ называет «последним сном»?
– Я… не знаю.
Волк хмыкнул почти как двуногий.
– Когда вас смертельно ранят, вы сначала как бы глубоко засыпаете. Впрочем, это всего лишь моя догадка. Только Хозяин может объяснить, что именно он сделал с тобой.
Да уж… Понятно, что ничего не понятно. Кажется, я забыла очень многое. Но может, нужно просто подождать?
– Можно остаться? – спросила я. – Ненадолго.
Старейшина кивнул.
– Пойдем, – сказал Крепкие Когти и поднялся, – осмотришь свой дом.
В маленькой, но вполне уютной комнатке царил хаос. На полузастеленной кровати лежала одежда, на столике – ворох бумаг и стопки книг, небольшой шкафчик у двери был забит полностью: дверца не закрывалась, наружу вылезали тряпки. На тумбочке у кровати стояло множество маленьких склянок, от мешанины их запахов Фар чихнул.
– Простите за беспорядок. – Мильхэ прошла к столу и прикрыла книги. – Придется, наверное, вам устроиться на полу.
Фаргрен даже поразился: как у нее получается извиняться и приглашать сесть с такими морозящими интонациями? Проходите, замерзайте, подыхайте и катитесь отсюда в Чащи!
Покопавшись в своем рюкзаке, Мильхэ достала синий сверток. Внутри обнаружился невзрачного вида мешок, и товарищи принялись вытаскивать на свет содержимое. Его получилось много – мешок оказался с сюрпризом! Очень приятным. Унат-хаарские поделки высоко ценились, особенно сумки-рюкзаки: в них можно было положить больше, чем они должны вмещать.
– Ого! – воскликнул Рейт. – Смотри!
Он передал брату большой фиолетовый кисет, и тот, заглянув внутрь, присвистнул:
– Паралички! Раскошелились для нас… А там, должно быть, отравки. – Лорин потянулся к темно-зеленому мешку и встряхнул его в руке. – На вес не меньше сотни.
Таких кисетов с наконечниками для стрел нашлось не по одному. Хмурый Геррет повертел в руках небольшие цилиндры.
– Дымовухи, – хмыкнул он и снова заглянул в мешок, – много.
Рейт и Лорин веселились, как скорпикошки, нажравшиеся жгучелиста: кроме всего прочего, их обеспечили запасом тетив и древков. Геррет с невнятным возгласом сцапал полупрозрачный кисет с несколькими оранжевыми шариками внутри. Мильхэ взяла себе мешочек с бело-голубыми, и на секунду ледышка дала трещину: на ее лице мелькнуло явное удовольствие.
«И тебя растопить можно, да?» – подумал Фар и спросил:
– Что это?
– Драконья атака, – ответил Геррет.
– Серьезно?
О «драконьей атаке» слышали все, но мало кто видел вживую эти генасские снаряды. Они скрывали в себе огромную мощь: даже самый слабый прием – воды, огня, воздуха или земли – превращал маленькую фигульку в поток стихии, сравнимый по силе с драконьим. Стоили эти крошки очень дорого.
Многое из снаряжения предназначалось для защиты и лечения: охранки, средства для перевязок, разные снадобья. Приделать оторванную голову или выдранное сердце на место они, конечно, не могли. А жаль: Фара уже одолевали догадки о том, что их ждет.
– Маатар меня сожги, если это не для того, о чем я думаю, – пробурчал Геррет.
– Для Тварей, – выразила общую мысль ледяная статуя в форме эльфийки.
Точнее не скажешь. Именно такое снаряжение было в ходу на Темном Тракте и в Чащах. Сталкиваясь с Тварями, никто не пытался справиться с ними чисто в лоб. Обездвижить, ослабить и только потом убить. А лучше слинять, если можно.
– Исследовательская экспедиция, да? – Голос Геррета сочился ядом. – А не наши ли кишки предполагаются в качестве объекта исследования?
По мнению Фаргрена, это был закономерный вопрос. И за ним сразу же следовал другой: кто будет исследователем? Твари? Или все-таки орки?
Фаргрену еще подумалось, что заказчик очень богат: так много снаряжения прислал. Слишком много – на Тракт столько не берут. Или кто-то не очень разбирается в чащобных походах, или… кому-то и правда выпадет шанс как следует изучить свежие наемничьи потрошки.
Но ведь их посылают на север, в орочьи земли!
– Очень вдохновляет, – буркнул Геррет, глядя на доставшиеся им сокровища.
Выйдя следующим утром на пока еще тихую улицу, Фар поежился – дул не слишком приятный ветер, и в волчьей шкуре было бы гораздо теплее.
У Таверны его ждали товарищи. Сегодня все выглядели по-другому. Геррет и близнецы – и сам Фар – облачились в любимый всеми чащобниками доспех: из стальных пластин, нашитых на кожу и покрытых ею же. Вот только у всех доспехи были хоть добротные и подогнанные по фигуре, но обычные, а у коротышки на каждой заклепке красовался крохотный символ Айсена. И выглядело все новехоньким!
Остальное облачение припрятали в дорожные мешки – достанут, когда до границы станет совсем близко.
– Кольчуги брали? – спросил Геррет, когда они уже шли к конюшням. – Весь вечер мучился, взять или нет. Но взял.
– Мы тоже, – ответил Лорин. – Мало ли.
И Фаргрен взял, но сомнения Геррета он понимал: на Темный Тракт вооружались как следует, а вот на другие походы в Чащи кольчуги не брали. Слишком уж они шумные, а шуметь в Чащах – смерти подобно. Но если придется с орками столкнуться… И хотя таскать зря лишние тяжести приятного мало, лучше уж так, чем пасть смертью глупых из-за недостатка защиты.
– Переложите потом в мешок от заказчика, – проледенила Мильхэ.
Увидеть, что надела она, не получалось из-за плаща, но Фару показалось, будто эльфийка стала чуть толще.
Пока они шли, Всесвет, окутанный утренней дымкой, потихоньку просыпался. Появлялись первые прохожие, открывались ставни на окнах. Сейчас город выглядел совсем по-другому, не так, как днем. Жаль, и в этот раз не удалось задержаться подольше. А может, после задания провести здесь недельку? И потом – в Айсен!
Внезапно почувствовался волчий запах. Тот же, что вчера, совсем свежий… И ведущий в ту же сторону, куда они шли.
После очередного поворота по улице Фаргрен обрадовался – след не пропал. Знакомый запах будоражил память – кто это может быть? Фар даже подумывал сказать товарищам, чтобы те подождали его у конюшен, а самому пойти по следу – очень уж хотелось увидеть, какой такой неожиданный гость пожаловал с севера. Но когда отряд снова свернул, впереди оказался высокий светловолосый мужчина. Запах тянулся именно за ним. Едва Фаргрен понял это, как незнакомец обернулся, смерил его взглядом, осмотрел остальных. И снова уставился на Фара. Потом кивнул в сторону небольшого переулка и направился туда.
– Я вас догоню, – сказал Фар остальным, последовал за оборотнем, и только когда они отошли подальше, заговорил: – Не ожидал встретить раатанца здесь.
– Я, кажется, знаю тебя. Фаргрен, да?
Неужели его еще помнят?
– Ага. А ты?
– Маррак.
Теперь и Фар вспомнил. Да уж, тут и мать родная не признала бы: широкоплечий рослый мужчина прежде был тщедушным мальчишкой, чуть ли не заморышем.
– И зачем ты так далеко от Да-Раата?
Фаргрен и не надеялся, что Маррак станет откровенничать. Оборотни всегда жили отдельно, обособленно чуть ли не от всего Иалона. И с такими, как Фар – волками без племени, выросшими среди людей, – дел не обсуждали. Да что там: им и жить в племенах не позволяли. Да-Раат на какое-то время разрешил Фару остаться, но только до тех пор, пока он не научился владеть собой. А когда пришлый волчонок достаточно вырос, его отослали прочь. Ни одно племя не принимало чужих волков. Потому таких, как Фар, и называли ар-вахану: «отделенные».
Но Маррак ответил:
– На севере лес… неспокоен. Что-то не так. Меня послали на юг, посмотреть, как там. И порыскать среди людей, может, есть какие слухи. Ничего необычного о Тварях, Чащах не слышал?
– Нет, – ответил Фаргрен и тут же подумал о своем задании.
Их ведь посылают на север к оркам, снарядив на Тварей. Совпадение?
В тесной, провонявшей дымом землянке звенит тихая трель.
– Мастер! – восклицает черноволосый паренек, смешно дергая головой.
– Я не глухой, Шэквет, – говоришь ты. – Собираемся.
Ты надеваешь доспехи, хотя они не очень нужны. Это больше для того, чтобы юный Шэквет не разленился и не отвык совсем от дисциплины. И так вы очень долго сидите здесь, в этой забытой Богиней глуши.
Если прозвенела охранка, значит на юг пробежало животное больше лисицы. Возможно, лошадь, а значит и человек, ведь диких лошадей здесь не водится. Следует проверить. Ваша задача предельно ясна – не позволить никому покинуть север.
Шэквет… Паренек даже не догадывается, что у вас одинаковые имена. Потому про себя ты всегда называешь его «юный Шэквет». Хороший мальчишка. Способный. Интересно, какое имя носил твой Мастер?
Выбравшись к дороге из рощи, где выкопана землянка, ты, как всегда, осматриваешься. Эти места тебе знакомы. Недалеко отсюда ваш с Мастером отряд расправился с семьей оборотней.
Было это почти тридцать лет назад. Но до сих пор тебе снятся черные волки. Особенно волчица-мать – огромная, разъяренная, рвавшая всем глотки за своих детей. Это от ее когтей на твоей левой руке уродливый шрам. Знак. Напоминание о дне, когда в твоем детском мозгу вдруг проснулись сомнения. А после того как ты узнал, для чего все это было… Почему же до сих пор следуешь приказам? Потому что сам стал Мастером?
Вскоре показались всадники. Всего двое. И тебе вспоминается другой раз, когда пришлось проверять охранку.
Случилось это ночью, и ты ходил один – юный Шэквет приболел от холода. Дойдя до дороги, ты увидел. Можно было ничего не делать – на коня и повозку кинулась большая крылатая тень, потом вторая. Мантикоры. И два маленьких комка воды в кибитке… С Тварями ты расправился быстро. Оттащил туши подальше, чтобы потом Шэквет никак не смог их увидеть. А после смотрел, как мальчишка не старше твоего юного напарника, согнувшись под тяжестью второго ребенка, наглухо замотанного в тряпки, мелкими шажками бежит по заснеженной, залитой лунным светом дороге. Точнее, пытается бежать. Добрались ли они до дома?..
В этот раз перед вами взрослые.
– Шэквет, – говоришь ты вслух, – иди.
С деревенскими увальнями он точно справится в одиночку.
– Да, Мастер!
Ты с трудом сдерживаешь горькую усмешку: с какой легкостью он соглашается на убийство… Вот ведь не варит умишко в четырнадцать лет! Или как раз таки варит? Нравится это ему?
Но ты сам ничем не лучше. Ты тоже убивал. И убиваешь. Думал ли о таком твой Мастер, когда отдавал приказы юному тебе и другим мальчишкам? Смотрел ли на них так же, как сейчас ты, взрослый Шэквет, глядишь на юного?
Ты смотришь на него. Он стоит на дороге, опустив голову и глядя вниз. Некстати тебе приходит мысль, что вы оба уже порядком обросли – уже можно чуть ли не косы плести.
Вокруг ног Шэквета клубится дорожная пыль – его сознание в земле, он готов атаковать. Эх, хорошо ферагенам – стихия всегда рядом…
Всадники замечают вас, замедляются, но они обречены. Полотно дороги внезапно раскалывается, и их вместе с лошадьми слизывает волна земли. Через несколько мгновений дорога разглаживается, будто ничего и не случилось. Юный Шэквет силен и быстр. Быстрее тебя. От этой мысли даже становится досадно.
– Молодец, – хвалишь ты парнишку и видишь, как он странно улыбается: то ли грустно, то ли смущенно.
«Твари задери весь этот орден», – внезапно для самого себя ругаешься ты.
Через три дня отряд доехал до крупной деревни со смешным названием Жженые Пеньки. Почему она так называлась, уже никто и не помнил. В детстве Фаргрен слышал разные истории. Согласно самой вероятной, селение возникло на месте лесного пожара. Правдоподобно и скучно. Куда интереснее казалась байка о том, что всесветский дракон по пути покутил и здесь.
Дорога от Всесвета до Пеньков была, конечно, сказочно удобной. Везде трактиры, постоялые дворы, лавки со всякой дорожной всячиной. Западный тракт, как ни крути. Главный в государстве. Потому-то отряд и добрался сюда так быстро – на этом тракте не страшна весенняя распутица.
После Пеньков следовало повернуть на север, и вот там, скорее всего, придется помучиться. Но если ничего не стрясется, то через недели полторы отряд уже будет у границы.
Жизнь в Жженых Пеньках горела и кипела. Селяне готовили поля к севу, корячились в садах и огородах. Кое-где старики – слишком старые, чтобы корячиться вместе со всеми, – сидели на завалинках, радуясь первому теплу. Или, скорее, тому, что не корячились.
Отряд остановился у колодца: пополнить запасы воды да размять ноги. Селяне, проходя мимо, с опаской поглядывали на них: кто знает, зачем здесь эти вооруженные до клыков хмыри с бандитскими рожами? Тем более один из них зачем-то топором крутит. Но это просто Фар попросил-таки у Геррета посмотреть его оружие.
Красота! Конечно, оценить топор в полной мере Фар не мог: рукоять для него была коротковата, а потому не очень удобна. Но сделано-то для Геррета! Тонкая работа мастера впечатляла: ни единого ненужного зазора, все на своих местах, прекрасная балансировка. Особенно Фару нравился молоток на обухе: не гладкий или конусом, как делали чаще всего, а четырехлепестковый. И об украшательствах мастер не забыл: на топорище красовался кракен, топящий корабль.
– У тебя же другой раньше был, – сказал Лорин. – И ты до сих пор не поведал нам, почему поменял.
– Захотел и поменял, – буркнул Геррет. – Увидел в малкировском караване у одного мужика такой обух.
Выходит, коротышка имел дела с Мáлкиром – торговцем с не очень хорошей репутацией. Мягко говоря. Если верить байкам, тот еще убийца и садюга. Ортхирский Мясник, как называли его за учиненную однажды резню. Фар никогда не нанимался в его караваны, не хотел оказаться причастным к неприглядным делам – незачем отягощать и без того не самую чистую совесть.
– Слышал, Малкир абы кого в свои караваны не берет, – заметил Фаргрен, отдавая Геррету топор.
– Так я и не абы кто, – запальчиво заявил тот, забирая оружие. – Но я с ними только на Тракт ходил. В охрану к Малкиру наниматься – себе дороже. Как окажешься причастным к дерьму какому-нибудь.
– Болтают, «Звездная поляна» – тоже его рук дело, – сказал Лорин.
Происшествие случилось в окрестностях Эвенрата около двух лет назад. В лесу рядом со столицей обнаружили тринадцать трупов. Всех повесили на столбах, расположенных в форме шестиконечной звезды. Говорили, будто в ее центре болтался какой-то шибко знатный и голубокровный господин. Из-за него-то дело и стало громким. А на этой господской тушке якобы зеленела метка Малкира. Поодаль от столбов еще красовалась куча сожженных тел.
Сколько в этих байках было правды – никто не знал. Так или иначе, печально знаменитый торговец преспокойно разъезжал по королевству. Хотя… Если его не вздернули за Ортхирскую резню, то что такое тринадцать висельников и кучка горелых трупов? Как болтали люди, Малкир просто откупился. И за «поляну», и за Ортхир, и вообще за все. Сколько надо дать на лапу властям за выжженный залив с несколькими сотнями тел, Фаргрен даже не представлял. Но, видимо, у одного из самых богатых купцов Гильдии торговцев такие средства имелись.
– Да толку-то? – фыркнул Геррет. – Про Малкира чего только не болтают, но он до сих пор на свободе.
Тем временем Рейт выторговал у кого-то пару караваев свежего хлеба, и все с удовольствием вгрызлись во вкусные ароматные краюхи. Даже Горбушка тянулся губами за хлебом. Но Фаргрен, конечно, ему ничего не дал.
– Эй, ешь, пока совсем не остыло, – сказал Рейт, протягивая кусок Мильхэ.
Та, закутавшись наглухо в плащ и натянув капюшон по самый нос, наполняла фляги. Впрочем, это не помешало ей взять хлеб и захрустеть корочкой – воду эльфийка тянула силой. Заметив легкую улыбку, все остальные переглянулись.
Ледяная ведьма оказалась – вот так сюрприз! – на редкость нелюдимой. Или правильнее неэльфимой? Уж себя-то Фаргрен считал не самым общительным, но по сравнению с ней он прямо рубаха-парень-свой-в-шкуру.
Сколько раз Мильхэ говорила за эти три дня – хватило бы и пальцев пересчитать. На постоялых дворах она каждый раз ночевала отдельно. Это понятно – женщина все же. Но она почти не сидела с ними. Только когда ела, и то – сразу поднималась в комнату. Впрочем, так было даже лучше. От взгляда эльфийки, казалось, все вокруг собиралось замерзнуть и впасть в спячку. Все, кроме Рейта. Фар решил, что тот, пожалуй, толстокожий. Ведь иметь товарища-идиота в деле, где предполагаются Твари, опасно для жизни.
– Фаргрен? – вдруг послышалось откуда-то со стороны. – Ты, что ли?
Оборотень прикрыл глаза и выругался про себя. На щеках его на мгновение вздулись желваки. Вот оно – то, чего ему не хотелось больше всего: столкнуться с кем-то из прошлого. Но он готовился встретить знакомых дальше на север, а не в Пеньках.
Фар повернулся к окликнувшему его человеку. И удивился.
– Тáлек?!
Сходство невысокого рыжего мужчины с неугомонным мальчишкой, с которым они часто проказничали в детстве, не оставляло никаких сомнений.
«Неужели и меня так легко узнать?» – подумал Фаргрен, глядя на старого друга.
Плохо. Не стоит тогда и появляться в родной деревне. И как теперь быть? Предложить всем не заезжать туда? Но ведь придется объяснять почему… А сказать товарищам, что он оборотень, равносильно смертному приговору. Мильхэ-то вряд ли присоединится к близнецам и коротышке – эльфы людскую ненависть никогда не разделяли. Но станет ли она помогать практически незнакомцу?
Талек подошел ближе.
– И правда ты, – сказал он, нервно сглотнув. – Давненько-то не видались. С тех пор…
– А ты что здесь делаешь? – поспешно перебил его Фаргрен, пока тот не сказал, с каких именно пор.
А потом понял, что от Талека прямо-таки несет страхом.
«Значит, и он знает, кто я…» – подумал Фар.
Сердце почему-то кольнуло. Хотя Талек не мог не знать, что его друг детства оказался оборотнем. И даже если пятнадцать лет назад он не видел Фара в волчьей шкуре, в их родной деревне были те, кто видел. И они точно не могли не рассказать всем.
– Да жена моя тутошняя, пожили у нас и сюда перебрались. А ты тут как? – Талек посмотрел на попутчиков Фара. – Едешь куда?
– Отойдем-ка.
Фаргрен, глянув на своих товарищей, отвел собеседника подальше.
– И не думал, что ты жив еще, – промямлил Талек. – Все-то считали…
– Что считали?
– Ну… Всякое, – невнятно выдавил он и отвел глаза.
Фар заметил, как тот дрожит, и решил, что говорить о прошлом не стоит. Иначе старый друг умрет от страха.
«Зачем подошел? – недоумевал про себя оборотень. – Так трясется… Но шум не стал поднимать…»
– Как семья?
– Помнишь тестя нашего кузнеца? – Талек говорил, вперив взгляд в землю. – Вот, на племяннице его женился. На сносях, третьенького ждем. – Он поднял глаза и тут же опустил. – А ты никак в наемники подался?
– Ага. Рад, что у тебя все хорошо.
– Ирма-то совсем выросла.
Фар остолбенел, услышав о младшей сестре. Сердце его будто треснуло пополам.
– И хорошенькая такая… Была бы красавицей, кабы не шрамы.
– Она жива? – переспросил оборотень, едва понимая, о чем говорит Талек.
– Жива… Травница наша ее вы́ходила. Ирма у ней и стала жить, сироткою-то.
В последнем слове Фару почудилось осуждение. Сиротка…
– Слушай, тогда… – Талек облизал пересохшие губы, – говаривали-то всякое, да… Вестей от наших давно нету, – вдруг выпалил он.
Фар плохо соображал из-за свалившейся на него новости. Захотелось отрезвляюще холодного взгляда эльфийки. А Талек внезапно затараторил:
– Северные-то тут редко бывают, сам знаешь, да только слухи плохие там ходят, но досюда вроде не дошли еще… – Он запнулся, сглотнул. – О Тварях болтают, – прошептал будто невпопад Талек.
– О чащобных Тварях?
Фаргрен нахмурился. Не надо ледяной ведьмы. Достаточно слова, на которое все наемники тут же делают стойку, даже если не ходят в Чащи.
– Мои-то обещались сестру прислать до пахоты, жене помогать. И до сих пор никого. Твари, не Твари, я боюсь, кабы с нею по дороге что не стряслось. – Талек поднял взгляд и уже не отвел. – А если Твари там на севере или что… – он часто задышал. – Не знаю, что у тебя за дело и где, но не мог бы ты глянуть, как дома? Тебе ведь не страшно, ты же сам почти…
«…Тварь», – закончил про себя Фар.
– Я бы сам поехал, – тараторил Талек, – сидеть уж невмоготу, нутром беду чую, да только как жену оставить-то? Детей?
Он замолк. От его взгляда Фару стало не по себе.
– Посмотрим, что можно сделать.
– А возвращаться ты через Пеньки будешь, а? Ты, если можешь, вернись, я… Не скажу никому, я…
– Я не знаю, Талек, как будет. Но что смогу – сделаю.
Лицо Талека исказилось до ужаса странной и болезненной гримасой – он, кажется, пытался улыбнуться.
– Л-ладно, спасибо, пойду я, забот невпроворот, удачи, – скомкано бросил Талек и ушел.
Фаргрен постоял, поглядел ему вслед и вернулся к отряду.
– Едем? – спросил Лорин.
Все уже сидели верхом. Фар молча кивнул и вскочил в седло.
– Кто это был? – полюбопытствовал Рейт, когда они выехали из селения.
– Старый знакомый, – хмуро ответил Фаргрен. – Слушайте, он сказал, с самых северных деревень нет никаких вестей. И дальше на север болтают вроде как о Тварях.
– Как давно?
– Не знаю. До сева к нему должна приехать сестра. Но еще не приехала.
– Хорошо знаешь эти места?
– Да, – коротко ответил Фаргрен, не желая вдаваться в подробности.
И почему он не умеет морозить голосом, как Мильхэ?
Фар ехал и думал. Не о задании, не о семье Талека, не о Тварях. А совсем о другом.
«Ирма, Ирма… – повторял он в мыслях имя сестры, и сердце будто начинало биться сильнее. – Увидеть бы ее. Хоть одним глазком».
Вскоре после того, как отряд выехал из Пеньков, дорожная земля размякла, развязла, стала цепляться за лошадиные ноги, плевать грязью и словно тянуть назад.
«Дальше дорога, наверное, совсем испортится», – подумал Фаргрен.
Мысль его резко скакнула к сестре, и он ужаснулся: Ирма теперь порченая. Жива, но вряд ли счастлива.
Ведь порченых – тех, с кем случилась страшная беда в детстве, – считают приносящими несчастье. Порченых не любят. Не так, конечно, как оборотней, но… От снасильничанных детей отказываются, от украденных, проданных в рабство и потом каким-то чудом вернувшихся домой – отказываются. От осиротевших в малолетстве, от получивших страшное увечье, от почти растерзанных зверями… Отказываются. Отказываются и прогоняют. Ведь раз в самом начале жизни случилась такая беда, то нет на них божьего благословения. И все, с кем они будут близки, тоже этого благословения лишатся. А кто хочет быть несчастным?
Раньше Фар никогда особенно не думал о порченых. Хватало своих горестей. Но теперь…
Как же жила Ирма все это время?
«Талек сказал, травница ее вы́ходила, – вспомнил он, – значит, ей помогли, не прогнали».
Может, у нее все не так плохо?