Kitabı oku: «Отделенные», sayfa 8

Указание свыше

Ты просыпаешься от кипения в мозгу. Именно так это ощущается. Неприятно. Неприятно даже не само кипение, а осознание, что тебя всегда держат на поводке.

Думал ли так же твой Мастер?

Магистры твердят, будто мастера получают благословение Богини жизни и она говорит с ними напрямую. От этой мысли ты усмехаешься. Как бы не так. Кто бы ни придумал это, до Богини ему как до солнца.

Кипение оформляется в приказ. Ты медленно, нехотя встаешь и будишь парнишку:

– Шэквет, поднимайся. У нас новое задание.

Вы неспешно собираетесь. Вещей не так много, да и торопиться некуда.

Каким будет этот приказ, ты догадывался. Но все же магистры долго ждали. Те наемники… Вы не ставили охранок на северное направление, и заметил ты их случайно, когда вышел до ветру. «Богиня благословила, не иначе!» – позволяешь ты себе богохульство в мыслях и снова усмехаешься.

Если бы Дарительница жизни могла говорить с тобой напрямую, то знала бы, о чем ты сейчас думаешь. И, наверное, тут же покарала бы. Шутка ли – сравнивать грязную, пусть и естественную потребность с ее благословением? Но нет. Богиней в твоей голове и не пахнет. Только гнилым Орденом.

Юный Шэквет собирает скудные пожитки и встает, вытянувшись в струнку, как на плацу. Эх, напоминает тебя самого когда-то… И зовут вас одинаково. Интересно, как так вышло? Жаль, твой Мастер не говорил, как его звали. Вот ведь знатная была бы хохма, если его тоже звали Шэквет.

А скоро вас ждет встреча с другим мастером. Из другой крепости, не той, где ты вырос. И не той, где вырос юный Шэквет. Крепостей у Ордена несколько, хоть тебе и неизвестно, где находятся другие. Во всех живут спасенные магистрами полукровки.

Спасенные… Вранье. Вас всех вывел Орден. Вывел от тех, кого клеймит презренными предателями Дарительница жизни. Но как же лихо врут они об очищении от скверны, которую дали вам нечистые матери.

Половину ужасной правды – о том, что эльфийские женщины не бросали никого из вас и вообще рожали против воли, – ты прочитал в дневнике, оставшемся после гибели твоего Мастера. Вторую половину узнал сам – вашими отцами были вовсе не люди. А оборотни. Это до того невероятно, что никто не поверит – в союзах эльфов и оборотней не рождается детей. Никогда.

Но все вы – такие дети. Хотя ты немного лукавишь, называя ваших отцов оборотнями – они не обращались в волков, так как были неполнокровными. Но и людьми они были только на четверть или того меньше. Но благодаря этой четверти эльфийка могла родить дитя от подобного мужчины. Так магистры смешивали то, что не смешивалось. Людская кровь делала невозможное возможным.

И дети чаще всего рождались сильными генасами.

Как такое узнали, тебе не хочется и думать. Достаточно знать, что делают с неудавшимися. Тех, кто родился без силы, убивали в младенчестве. Большую часть детей-оборотней – девочек или тех мальчиков, которые обратились в волка, – тоже убивали. А их было много – чем больше волчьей крови, тем вероятнее превращение в зверя. В живых оставляли только самых сильных. Девочки становились новыми матерями. Тех, кто по какой-то причине на это не годился, и мальчиков ждала другая участь. Участь цепных псов. Ведь для выведения полукровок-генасов они бесполезны.

Что сказал бы твой Мастер, узнав об этом? О том, что на каждого живого полукровку приходится по десятку мертвых младенцев… Но есть кое-что похуже такого знания – непонимание, зачем это все нужно. Объяснение «во имя рода людского» тебя давно не устраивает.

– Мастер! – слышишь ты и понимаешь: юный Шэквет уже не в первый раз окликает тебя. – Вы получили указание, да? Куда нас отправили?

– Найти тех, кто посмел пойти в проклятую землю. И убрать их.

Надо было прибавить еще фразу вроде «свершить кару, определенную им Богиней», но ты не смог. Говорить всякие бредни выше твоих сил. Это именно бредни. Неужели Шэквет не понимает? Ведь и у детей есть мозги! Пусть лет в пять они верят всему, но потом…

А потом они боятся. Ты это прекрасно знаешь – ты сам боишься. Хотя, наверное, есть и те кто продолжает верить. Какая разница, если магистрам и то и другое на руку. Они пользуются всеми вами. Пользуются, а потом убирают, выкидывают. Как твоего Мастера.

Внезапно ты осознаешь, что уже старше него. Он погиб в тридцать шесть. Тебе же чуть больше сорока, и ты один из самых старших мастеров. И среди вас нет никого старше пятидесяти лет.

А мгновением позже ты понимаешь – юный Шэквет выразился не так, как обычно. Он должен был сказать «указание свыше». Но не сказал.

Часть III. Открытия и неожиданности

Глава 1. Тыканье пальцами

Рано утром Рейт и Геррет ушли вместе с селянами: оказалось, имелись и другие безопасные выходы на поверхность, откуда можно было оценить обстановку. Мильхэ уже второй час сидела в тоннеле у колодезной шахты. Чем она там занималась, никто не знал, но когда Рейт заикнулся о стирке грязных вещей, молча затянула проход льдом. Через полчаса эльфийка пришла к Фаргрену и Лорину.

– Пойдемте, покажу кое-что.

– Я останусь, вдруг они вернутся, – сказал Лорин, и Фаргрен пошел один.

«Уже не боится?» – подумал он, идя следом за Мильхэ.

Но она боялась: в тоннеле и по всей колодезной шахте ледяная ведьма развесила огоньки – холодные, белые, в отличие от весело-желтых у Геррета. Было светло чуть ли не до рези в глазах. Фар даже видел, где начинается вода. Но чего именно боится эльфийка: подземелья или темноты в подземелье? Или и того и другого?

Мильхэ села на перевернутое ведро, которым доставали воду.

– Я уберу огоньки. Смотри вниз.

Свет погас, и наступила ослепляющая тьма.

– Я ничего не вижу.

– Смотри, – проледенила ведьма.

Дыхание ее участилось.

«До чего же ей не нравится быть тут, – подумал Фаргрен, всматриваясь в черноту. – И как надо в такой тьме уви…»

Ему почудилось слабое красноватое мерцание в непроглядной глубине.

– Мне мерещится, или там что-то светится?

Огоньки снова разлетелись в разные стороны.

– Кажется, это под водой, но я не уверена.

– И что это?

– Откуда мне знать, но вряд ли такое свойственно деревенским колодцам в заднице мира.

– Это еще не самая задница. – Фаргрен слегка улыбнулся: надо же, и от нее можно услышать грубые словечки. – Надо проверить.

Когда все собрались вместе, Фар рассказал о странном мерцании. Некоторое время они обсуждали, кто же пойдет вниз и как это сделать. Возникла проблема: Мильхэ не хотела лезть в каменный колодец, Геррет отказывался спускаться под воду.

– Одному из вас точно придется это сделать, – произнес Фаргрен, глядя на насупившихся генасов.

– И сдается мне, это должна быть ты. Кто у нас иллиген? – Рейт ходил по краю жизни и смерти, наседая на ледяную ведьму. – Как дети, честное слово. «Не хочу, не буду». Вы на задании, Твари вас задери, или где? – ворчал он, почти как Геррет.

– Это может оказаться… – процедила Мильхэ, – довольно медленно.

– Да мы и не торопимся никуда.

– Я сначала спущусь один, – вызвался Фаргрен, опасаясь, что если Рейт скажет еще хоть слово, их станет на одного меньше.

Не стоить взвинчивать и без того взвинченную женщину, к тому же эльфийку, ледяную ведьму и чащобную маньячку в одном лице.

– Но, если это правда ниже уровня воды, – все же добавил Фар, – тебе тоже придется спуститься.

Шахта оказалась глубокой. Фар не припоминал, чтобы в его родной деревне были такие. Об этом он знал многое: отец был колодезником. И, кстати, рыл этот вместе с вешкинским мастером. Тогда Фаргрен щенком слюнявым по дому ползал. А вот когда в Вешках рыли другой колодец, Фар уже подрос и его взяли в помощники. Та шахта тоже получилась очень длинной.

«А вдруг и там есть это… нечто?» – думал он, спускаясь по ледяной лестнице, от которой неприятно холодило руки.

Шахта расширялась книзу, именно потому они и не могли толком рассмотреть ее. Вскоре выяснилось, что Мильхэ все же придется спуститься – стены колодца вплоть до самой воды оставались сплошными и гладкими. Не считая дыры, из которой сейчас выглядывал Рейт, наблюдая за Фаром.

– Мильхэ, давай сюда, – позвал оборотень.

Эльфийка вырастила из воды еще одну ледяную лестницу и стала спускаться. Делала она это медленнее, чем могла бы, но уже быстрее, чем накануне.

«Почему она не спустится просто на воде?» – удивился Фаргрен.

Ладно, не ему указывать генасу как генасничать.

Поравнявшись с оборотнем, Мильхэ замерла. Уровень воды начал понижаться.

– Что ты делаешь?

– Утекаю воду в землю под нами.

В круглой стене шахты на приличном расстоянии от прокопанного селянами тоннеля обнаружилась дыра. В нее можно было просунуть руку или даже голову. Дыру закрывал генасский щит. За мерцающей преградой была чернота, и Фаргрен видел только кусочек земли, выхваченный из тьмы огоньком.

– Не трогай ничего! – предупредила Мильхэ.

– Я на идиота похож?

Привычки совать куда попало разные части тела у Фаргрена не имелось. Чтобы неведомое что-то или кто-то оттяпал пальцы или вообще все до локтя, а то и по плечо? Даже безбашенный Рейт вряд ли так сделает. По крайней мере, пока существует возможность решить вопрос по-другому.

Эльфийка, казалось, ничего не делала, потом протянула руку и ткнула пальцем в щит. Палец прошел сквозь него. Ничего не случилось.

– Водонепроницаемый. Я чувствую силу, но не могу понять, что она делает, – сказала ледяная ведьма. – И огонек туда не пролетит.

По просьбе Фаргрена она убрала свет. В кромешной темноте стало ясно – источник сияния, чем бы он ни был, находится внутри.

– Геррет, спускайся, – проледенила эльфийка, вновь развешивая огни.

– Там тесно для троих, – недовольно буркнул тот.

Фаргрен полез наверх, и вскоре мааген оказался на его месте. Пару минут они с Мильхэ обсуждали вопросы, понятные только генасам. Обсуждали бурно. Точнее, бурно говорил Геррет, а эльфийка оставалась ледяной статуей. Основным поводом для раздора послужил вопрос, можно ли обшарить дыру и насколько это безопасно.

– Это обычный водонепроницаемый щит! – горячился коротышка. – Но мощный! Даже если там и есть что, мы никак не узнаем!

Разговор уже грозил перерасти в спор и чью-то ледяную тушку, как Геррет сунул руку в дыру и вытащил обратно, показывая оторопевшей Мильхэ невредимую конечность и добычу – крупную пирамидку темно-серого цвета. На ее гладкой матовой поверхности не было никаких узоров или знаков.

– Дай посмотреть! – Рейт выхватил у вскарабкавшегося обратно в тоннель Геррета странную штуку.

Фаргрен увидел, как Мильхэ, поднимавшаяся следом, закатила глаза. Да, беспечность в обращении с незнакомым предметом, конечно, не была разумной, но Геррет-то, судя по всему, не какой-нибудь затленыш. Ведьма все же промолчала. А коротышка поспешил убраться от нее подальше так, чтобы между ними стояли все три товарища. Хитрюга.

– Думаю, – сказал он, косясь на эльфийку, – это и есть причина, по которой Твари пришли сюда.

* * *

Наблюдатели сообщили, что роя на севере нет. Почему эти самые наблюдатели пронаблюдали прибытие их отряда, осталось тайной. Показались бы сразу – и тогда, возможно, лошади могли бы уцелеть…

Большая часть деревни относительно безопасно просматривалась из четырех мест. Благодаря этому вынужденным подземельцам удалось наладить подобие нормальной жизни. Таская оставшееся с зимы сено, они кормили уцелевших буренок и коз, мародерствуя в домах не столь везучих земляков, пополняли свои запасы. Даже умудрились посадить кое-какие овощи в огородах, не рискуя при этом попасть в загребущие лапы Тварей. То есть рискуя, но не слишком.

Но сколько они так протянут? Фаргрен, знавший деревенскую жизнь не понаслышке, понимал: не очень долго. Сколько-то проживут, но что будет, когда прошлогодний хлеб кончится, а новый не посадят?

Фар и Мильхэ пошли ко второму колодцу проверить, нет ли и там странных предметов. Времени на это ушло больше, чем хотелось: мешала неожиданная особенность эльфийки. И повышенное внимание селян.

Эльфа они, скорее всего, никогда в жизни не видели. И Фар их понимал. Он сам долго таращился на остроухую компанию, которую впервые увидел в Зандерате. Высокие, тонкие Дети Леса казались ему невероятно сказочными. Но ровно до тех пор, пока один из них не обругал служку, пролившего ему на ноги эль. Да еще в таких выражениях… Это сейчас Фар ко всему привычен, а тогда его уши оказались не готовы к подобному насилию. И очарование волшебными созданиями сразу пропало.

После, уже поработав и с эльфами, и на них, Фар пришел к выводу, что они просто сказочно несказочные. Хотя сталкиваться с ними по делу ему приходилось нечасто. Нет, эльфы не считались прямо редкостью в людских городах, но и многочисленными там тоже не были. Говорили, лет сто назад они чаще вылезали из своего Светлого Леса, но утверждать такое могли, наверное, только какие-нибудь книжные черви.

Вешкинцы одаривали Мильхэ восхищенно-удивленными взглядами, подходили к ней, не замечая холод, который ледяная ведьма чуть ли не буквально источала вокруг себя.

По мнению Фаргрена, Мильхэ была блеклой. Блеклой и ледяной. Даже цвет глаз не мог исправить первое – к бирюзе примешивался серый агат. Но волосы были красивые. Будто множество серебряных тонких травинок. Интересно, как они выглядят распущенными? Эльфийка заплетала волосы, украшая их шестью резными кольцами из непонятного материала. Получалась толстая и длинная – до пояса – коса.

«Как у матери». – Фар внезапно ощутил ледяной укол в сердце.

Она тоже носила длинную и толстую косу, которую отказывалась стричь, даже обзаведясь четырьмя детьми. Конечно же, волосы у матери были не цвета серебра, а черные. Фаргрен помнил, как она позволяла маленькому ему заплетать тяжелые пряди. Иногда он украшал их цветами, а отец прятал в усы улыбку, заставая их за этим занятием.

«На кого похожа Ирма?» – подумал Фар, забыв, что загадочное нашествие Тварей оставляло слишком мало надежд.

Если поход до колодца показался долгим, то от обратного пути Фаргрен чуть ли не выл. Ему давно хотелось есть, и даже не есть, а жрать. Но ведьме приспичило всех лечить. Причем делала она это все с тем же холодным выражением лица, которое, вообще-то, лекарю не подходит по характеру профессии. Ведьма слегка оттаяла, только когда осматривала беременную женщину. С ней Мильхэ провозилась дольше всех.

«И в ледяных равнинах скрывается доброе сердце», – подумал Фаргрен, слегка удивляясь своим литературным талантам.

Вчетвером они втихаря напридумывали для эльфийки кучу разных сравнений – от литературных до не очень. Не от злобы. Просто не могли удержаться от шуток. Особенно близнецы. Хотя понимали, что напарнице эти шутки могут показаться не очень-то и добрыми, даже обидными, поэтому старались, чтобы она их не слышала.

Когда Фаргрен и Мильхэ, наконец, добрались до своего убежища, он уже был готов сожрать хоть богомола. Селяне принесли им похлебку и хлеб. Делиться они не сильно торопились, но Рейт смог их уболтать – его таланты, кажется, не действовали только на Тварей. И на ледяную ведьму.

– Давай, выкладывай все об этих жуках, – сказал он ей, жуя не самую свежую краюху.

Мильхэ ответила не сразу. Она сидела и теребила в руках уголок плаща. Нет, все же находиться под землей ей по-прежнему не нравилось.

– Опасны они больше ройностью. Где-то рядом должна быть матка. Скорее всего, вчера она с роем прилетела на закате. Днем здесь, наверное, только Твари-разведчики. Думаю, они готовят новое гнездо, хотят отделиться от старого роя.

Последние слова, кажется, ошеломили даже краюху, которая вывалилась из пальцев Рейта.

– Хочешь сказать, где-то есть рой больше этого? – переспросил Лорин.

– Думаю, да. Надо убить матку, тогда они не станут искать новое гнездо, – продолжила Мильхэ, глядя на потрясенных товарищей. – Впрочем, я уже ни в чем не уверена. Гнездо Тварей вне Чащ – это просто невероятно.

– И как ее убить, матку эту… – сказал Фаргрен и покачал головой. – А в старом рое, получается, тоже есть матка. И еще больше богомолов, надо полагать.

– Я думаю, – подал голос Геррет, – стоит проверить, правда ли эта штука привлекает Тварей. Можно окружить ее щитом, чтобы ограничить действие, и посмотреть, прилетят ли богомолы.

– А мантикоры? – напомнил Лорин. – С чего они вместе с этими жуками?

– Видимо, тоже из-за этого. – Геррет посмотрел на пирамидку, в убогом подземелье казавшуюся чужеродной.

Чужой, странной и зловещей. Мерцание ее было совсем незаметным при свете.

– И вы оба не почувствовали этого, когда мы пришли в деревню? – спросил Рейт.

– Некоторые вещи можно найти, только когда знаешь, что искать, – буркнул Геррет, сердито сверкнув глазами.

– Ладно, ладно. – Рейт примирительно поднял руки. – Значит, ждем и смотрим, будет ли рой здесь вечером.

На том и порешили.

После обеда они сделали вылазку на поверхность. Наемничья память, будто девичья – о том, как чуть не сдохли, забывают почти сразу. А в их случае это было очень давно, аж вчера.

Как докладывали наблюдатели, по деревне ползало всего семь-восемь богомолов. Разделались с ними, как с утками – отстреляли после того, как Твари взлетели. Это сравнение выдал Рейт: для такого требовался особый склад ума.

Первым делом разведали место, где вчера сидел рой. Днем масштабы бедствия стали видны лучше некуда: богомолы старательно перекопали всю северную часть деревни. И зачем они занимаются сельским хозяйством? На дне рва копошилось всего несколько Тварей, и их быстро прикончили. Тоже по-утиному. После во рву покопошилась ледяная ведьма. Она что-то шептала по-эльфийски, разглядывала мертвых жуков, хотя никаких их частей не собирала. Но все равно немножечко оттаяла.

«Может ли быть от них хоть какая-то польза?» – подумал Фаргрен, с отвращением стряхивая с сапог хитиновые ошметки.

С древесников сцеживали смолу, змееклювам вырезали печенку, у жнецов снимали рога. Со скорпикошек и мантикор добывали яд. Жгучеиглам отрывали, понятное дело, иглы. А что можно оторвать богомолу, кроме башки, чтобы убить?

За пару-тройку часов отряд прочесал деревню, и больше живых Тварей в ней не было. По крайней мере, пока. Многие селяне, даже женщины, осмелились вылезти наружу. Правда, далеко от домов не отходили, готовые в любую минуту кинуться обратно в погреба.

Близнецы отправились посмотреть место, где они вчера оставили лошадей. Вернулись, как и ожидалось, ни с чем. Все-таки придется обирать пустующие развалины. Мародерство – это, конечно, не очень хорошо, но замерзать без спального мешка и теплой одежды во второй месяц весны… Да они и не собираются хапать кучу добра, чтобы разбогатеть. Возьмут только самое необходимое.

Вечером отряд занял западный колодец. Из него наблюдать за деревней, особенно ее северной частью, было удобнее, чем из центра. Шли минуты, часы… Солнце медленно опускалось к горизонту, пока совсем не исчезло за ним. Но ни одна Тварь так и не появилась.

Глава 2. Третий наследник чего-то там

4 день 3 месяца 524 года новой эпохи

– С ума сойти! – вырвалось у Эйсгейра.

Главный архивариус бросил на своего господина заинтересованный взгляд, но тот даже не заметил этого. А вот пожилой глава писцов обратил внимание, что за последний месяц владыка Эйсстурма уже в третий раз изучает родословные старых королевских семей. Чем они его так заинтересовали?

Рыцарь сидел за одним из столов, за которыми работали писцы. Те то и дело благоговейно поглядывали на живую легенду, отвлекаясь от свитков и важных документов. Главный архивариус сердился – ошибок ведь наделают! Но попросить владыку уйти не решался.

Эйсгейр между тем обнаружил весьма любопытный факт. По нему выходило, что ректор – алинасский наследник с правами на престол погуще, чем у нынешнего великого лорда.

Гилрау, бессменного в течение пятнадцати лет главу Королевской академии, знали под фамилией Лаэрдэт. Это был не очень большой и совсем небогатый дворянский род с юга Алинаса. Но к Лаэрдэтам принадлежала мать ректора. Папаша маститого ученого оказался знатнее некуда.

«И как я это пропустил! – недоумевал рыцарь. – Скандал-то наверняка случился ого-го! И вообще, власть передали не по порядку наследования, почему я не обратил на это внимания? И случилось-то не так давно!»

Согласно родословным, великим лордом Алинаса сейчас должен был быть отец Гилрау, а до него – дед ректора. Но последний набедокурил так, что попал в опалу у собственного отца и получил титул всего лишь герцога Бéргнеса. Великим лордом должен был стать отец ректора, в ту пору уже взрослый и способный править, но его почему-то оставили в стороне.

«А великие лорды Алинаса – прямые наследники последнего короля Алинаса. И тогда, выходит, Гилрау Лаэрдэт – принц! – подумал рыцарь, поднимаясь из-за стола. – И что же замышляют три королевских наследничка?»

Ему вдруг пришло в голову, что среди нынешней знати слишком много тех, кто мог бы вспомнить, будто им полагается аж целая корона и трон в придачу. Все провинции раньше были королевствами. Все великие лорды – наследники прежних правящих домов. Предок нынешнего короля, завоевавший их, дальновидно заботился об укреплении всяческих связей и союзов, но… Такие дела за несколько десятков лет не сгладить.

Можно ли считать подозрительным общение трех человек, которые являются наследными принцами завоеванных королевств, причем эти королевства находятся рядом друг с другом? Конечно, можно. Даже нужно. Особенно если учесть, что у графа происхождение скрыто, да и у ректора не на самом видном месте. Вот только как это связано с тем разговором об убийстве эльфийского владыки?

Да, ректор и граф вполне могли оказаться теми таинственными собеседниками герцога Шелана. В день торжества в Эвенрате все они точно находились там. Но ни с Гилрау, ни с графом Дайеном рыцарь не встречался настолько часто, чтобы помнить их голоса. Да и… Как запомнить голоса всех благородных господ?

Рыцарь подошел к главному архивариусу и положил перед ним два тома, раскрытых на просмотренных родословных.

– Вот здесь требуются исправления и ссылка на семьи Лаэрдэтов, герцогов Бергнеса и лордов Алинаса.

Старик, найдя лупу, взглянул на место, куда указывал Эйсгейр, потом посмотрел на две другие родословные.

– О! – вырвался у него возглас понимания. – Да-да, милорд, будет сделано в лучшем виде.

На выходе из архива рыцарь столкнулся со слугой. Тот чуть не упал, начал извиняться и, похоже, забыл, с чем пришел.

– Успокойся, парень, – сказал Эйсгейр, ставя его ровно. – Тебя послали ко мне или в архив?

– В-в архив, м-милорд, к в-вам, – выдавил тот. – Велено сообщить, что посол Светлого Леса вернулся, милорд.

– Да это же отличная новость! – Рыцарь по-свойски хлопнул служку по плечу. – Благодарю!

Эйсгейр заспешил по коридору, усмехаясь про себя, – сегодня парнишка будет хвастаться всем, как великий лорд одарил его столь дружеским жестом. Ох уж эти новички! Ничего, через месяц привыкнет к тому, что мимо может пройти сам Снежная Длань.

Увидеться с послом не получилось: едва тот прошел через портал, как тут же уплыл по делам со скоростью разъяренного кракена. Зато аудиенции-обеда ждал наместник. В этот раз Эамонд пришел в обычное время их встреч, но передал через камердинера просьбу о личной беседе.

За обедом наместник терпеливо ждал своего времени и был совершенно спокоен. Впрочем, он всегда такой: спокойный, рассудительный, ответственный. В последнее время Эйсгейр все чаще жалел, что Эамонд – просто человек. Даже не генас. Здоровье у него крепкое, но семьдесят лет – это уже много.

За столом они успели решить несколько вопросов о расширении южной части Эйсстурма. И лишь оказавшись в кабинете Эйсгейра и дождавшись, когда рыцарь поставит круг тишины, Эамонд заговорил о том, что не предназначалось для слуха других.

– О тех подозрительных «периамских» поправках, милорд. Много подробностей пока не удалось узнать. Но если говорить обо всех поправках, а не только о касающихся нелюдей, то большая часть предложена Югом, милорд. Дополнения к «Основному закону о труде» и «Закону о правах и обязанностях в Королевстве людей» написаны Высшей коллегией ученых. Они же оформляли общий свод поправок и дополнений.

– И никого не насторожили формулировки, слитые с периамского «Закона о восстановлении благородных родов и рангов»? Куда смотрели господа-ученые?

– Кто-то мог внести их и после, милорд, – предположил Эамонд.

– Я пока прочитал лишь то, что ты выписал, но у меня чувство, будто кто-то хочет одним махом пройти пару десятков лет принятия этих законов в Периаме.

Наместник лишь кивнул.

– И что потом? «Закон о крови и о роде людском»? – Эйсгейр побарабанил пальцами по столу. – Не нравится мне это, Эамонд.

– Видна рука Периама, милорд, либо кому-то по душе их политика.

– Юг и Высшая коллегия ученых, говоришь? А я как раз слежу за Мираром, Таэримом и ректором Лаэрдэтом.

– Таэримом? – переспросил Эамонд.

– Дайен Макитурский – принц Таэрима, представь себе. А отец Гилрау Лаэрдэта должен быть великим лордом Алинаса.

Эамонд хмыкнул.

– Тогда и Гилрау – принц. Алинас, Мирар и Таэрим находятся на юге, а Гилрау Лаэрдэт – еще и глава Высшей коллегии… Могу я узнать, милорд, почему вы следите за ними?

Своему наместнику и потомку Эйсгейр доверял больше, чем самому себе, поэтому решил, что тот может узнать о подслушанном разговоре.

– Ясно… – Эамонд призадумался, а потом сказал: – Помнится, год назад Шелан ездил в Периам.

Эйсгейр удивленно поднял брови.

– Да это Ормунд! – в голосе старика послышалось раздражение. – Все ищет племяннице жены партию повыгоднее. «Не хочу с кем попало в родстве быть!». Какое там родство-то! – Эамонд даже фыркнул, и стало ясно, как сильно его достали выкрутасы сына. – В общем, договаривался Ормунд о визитах к южанам и сокрушался, что знакомство придется отложить, так как Шелан навострился в Периам.

– А не тогда ли нашего герцога-принца взяли на заметку…

– Все может быть, – согласился Эамонд. – А еще я вот только вчера услышал, милорд, будто в Бергнесе появился дом солнца.

Эйсгейр хмыкнул. Дома солнца строил Орден Жизни.

И рыцарь его недолюбливал. Потому что насилие над нелюдями в Периаме разбушевалось именно тогда, когда к законам добавились учения этого ордена и право смешалось с религией. Как всегда подозревал Эйсгейр, Орден Жизни и стоял за принятием этих законов, хотя периамский двор все отрицал.

Как появился Орден Жизни, наверное, никто не мог точно сказать. Корни его, понятное дело, крылись в вере в Богиню жизни. Как и Покровителей стихий, ее почитали везде на Иалоне, хотя называли по-разному: Матерь зимы у орков, Лунная волчица у оборотней, Владычица небес в Алинасе и Мираре, Матерь равнин у народов Великой долины. В Периаме когда-то насчитывались десятки верований, в каждом из которых Богиня жизни называлась по-своему. В какой-то момент их начал вытеснять культ Ордена Жизни. И чем сильнее он становился, тем яростнее оказывались нападки на эльфов. Сначала Детей Леса призвали объединиться и вместе нести свет Богини жизни в мир. Те, понятное дело, отказались. Тогда их объявили заблудшим скотом, а потом и вовсе богомерзкой нечистью, развращающей род людской.

Точнее, это сделали солнцелобые. А вот Орден Жизни, хоть и описывал влияние эльфов на людей как нежелательное, настолько резкими заявлениями не кидался. Утверждал, что он против насилия. Фанатиков-солнцелобых осуждали, иногда даже арестовывали и казнили. Но буря убийств и погромов прекратилась только тогда, когда эльфы, а вместе с ними и другие нелюди, покинули Периам.

Больше всего Эйсгейра удивляло, что в не касающихся эльфов делах Орден Жизни проявлял себя, в общем-то, с хорошей стороны. Например, боролся с жестоким, дурным поверьем о порченых. Дома милости, которые сейчас есть во многих городах, начал строить именно Орден Жизни. Прежде всего – для несчастных детей, от которых отреклись семьи. В домах милости о порченых заботились, обучали ремеслам, помогали встать на ноги. Постепенно туда стали приходить не только порченые, но и бездомные, увечные, словом, разный несчастный люд. Никому там не отказывали в помощи. Со временем это благородное начинание распространилось по всему королевству. Дома милости имелись и в Эйсстурме, хотя порченых на Севере почти не было.

А вот домов солнца, где магистры читали проповеди о благочестии и добрых делах, вне Периама встречалось очень мало. Все они находились на юге королевства и располагались в арендованных помещениях, даже комнатушках, деля с лавками, трактирами и другими заведениями одно здание. Но Эйсгейр предпочел бы, чтобы их и вовсе не было.

– И сколько их всего теперь? Последний раз, когда мы их считали, было не больше пятнадцати.

– Боюсь, вы не поняли, милорд. В Бергнесе отдельное здание, построенное специально для дома солнца.

– Опивки тухлые…

Первый настоящий дом солнца – и как раз тогда, когда некто предлагает законы, подозрительно похожие на периамские? Когда замышляется убийство эльфийского короля?

Взгляд рыцаря упал на карту в кабинете.

– Постой, в Бергнесе?

– Да, милорд.

Эйсгейр уставился на Иалон, хотя и так знал: Бергнес, по названию которого титуловался отец Гилрау Лаэрдэта, находился на юге Алинаса. По какой бы причине ни скрывал ректор свое происхождение, не он ли повлиял на появление дома солнца во владениях своего отца?

«И ведь я только сегодня утром смотрел родословную герцогов Бергнеса, – усмехнулся про себя Эйсгейр. – Символично…»

– На кого мне направить людей, милорд? – спросил Эамонд.

– Пусть попереливаются около ученых из Высшей коллегии. И пошли разведчиков в Бергнес разузнать о доме солнца.