Kitabı oku: «Мир под кайфом. Вся правда о международном наркобизнесе», sayfa 2

3. LDN

Поступить в универ меня заставили родители. Вообще-то я хотел пойти в армию, чтобы научиться взрывать все, что взрывается, – но зрение в минус шесть на одном глазу и минус шесть с половиной на втором не особо способствовало моему становлению специалистом по крупнокалиберному оружию. Вообще, я отдавал предпочтение киноведению, но мать настояла на «настоящем» дипломе – видимо, потому что умение по щелчку пальцев цитировать Шона Коннери («ejectah sheat, you musht be joking!»⁷), хотя и производит впечатление, не слишком высоко ценится работодателями. Поэтому я решил стать историком, выстроив следующую логическую цепочку: «Я же видел „Храброе сердце“ – возможно, я и так уже все знаю».

Я поступил в Лондонский университет Королевы Марии, что в Ист-Энде. В отличие от Бата, Уайтчепел⁸ – идеальный пример плавильного котла. Сто лет назад он пользовался репутацией грязной дыры; здесь жили российские и польские евреи, бежавшие от преследований на родине, и именно здесь Джек Потрошитель оттачивал навыки хирурга-любителя на неудачливых проститутках. В конечном счете евреи заработали свои деньги и перебрались в другие районы, освободив место для бенгальцев, которые превратили синагогу на Брик-Лейн в мечеть; а в закусочных вместо бубликов стали подавать карри.

В это трудно поверить, но в 1980-х Шордич был совершенно белым рабочим районом и оплотом неонацистского «Национального фронта»⁹. Именно здесь собирались скинхеды перед нападениями на Брик-Лейн. Это, в свою очередь, привело к появлению азиатских уличных банд, которые должны были защитить свой район от расистов. С тех пор Брик-Лейн захватили терпилы-хипстеры, так что бывшие бойцы теперь в основном заняты показухой и хвастаются тем, как ненавидят друг друга.

История Брик-Лейн – это во многом история Лондона. Сто лет назад Британия владела половиной мира; теперь половина мира приехала к нам.

В незапамятные времена преступным миром правили суровые мужики вроде братьев Крэй или банды Ричардсонов¹⁰. Но восьмидесятые изменили все. Олдскульные гангстеры, зарабатывавшие на жизнь вооруженными ограблениями и рэкетом, поняли, что камеры видеонаблюдения положили конец старым порядкам. Хиппи были правы: будущее за наркотиками. Поэтому, поразмыслив, бандосы вложили накопления в кокс, дурь и гаш, оставив уличную работу новому поколению.

В 1980-е Мэгги Тэтчер спасла британскую экономику, однако за это пришлось заплатить немалую цену: частичный демонтаж социального государства увеличил разрыв между богатыми и бедными. Неполные семьи и другие малоимущие переехали в муниципальные многоэтажки, что привело к появлению там большого количества не очень законопослушных молодых людей, желающих как следует пошалить.

Между тем иммиграция меняла лицо Лондона. В восьмидесятые от стремительно растущей бедности больше всего пострадали чернокожие, в основном выходцы из Африки и Карибского бассейна, которые оказались заперты в гетто Брикстона, Мекхэма и Хакни. Королями улиц Южного Лондона тогда оказались ярди – профессиональные преступники с Ямайки. Хотя в Англии они считались мелкой шушерой, приторговывающей крэком, у себя на родине они были чем-то вроде мафии.

В то время Ямайка служила перевалочным пунктом для экспорта колумбийского кокаина в Англию, а некто Лестер Ллойд Коук (да, это его настоящая фамилия¹¹) был главарем группировки «Град» – банды, получившей название по фирменной манере поливать оппонентов автоматными очередями. «Град» был силовым подразделением Лейбористской партии Ямайки (ЛПЯ) и обеспечивал простановку избирателями галочек в нужных местах в избирательных бюллетенях; штаб-квартира банды находилась в Тиволи-Гарденс. В 1960-е ЛПЯ и конкурирующая с ней Народная национальная партия (ННП) поделили трущобные районы Кингстона типа Тиволи на свои «гарнизоны», где они могли фальсифицировать выборы в свою пользу. В 1976 году Боб Марли попытался выступить посредником между воюющими сторонами – и получил за свои усилия пулю в грудь. Марли не отступил и добился появления на одной сцене лидеров ЛПЯ и ННП на своем концерте One Love в 1978-м, но выборы 1980 года стали самыми кровавыми в истории – погибло больше восьмисот человек.

Коук стал настолько влиятельным, что однажды, погнавшись за человеком из-за инцидента на дороге, заставил полицейских вывести беднягу из участка, где тот пытался укрыться, и забил его до смерти у всех на глазах. Позднее он убил пятерых (включая беременную женщину) в ходе разгрома наркопритона в Майами. Однако в 1989 году ЛПЯ проиграла выборы, а Коук лишился протекции. Его взяли за кровавую баню в Майами, а затем, в ожидании экстрадиции, он загадочным образом сгорел заживо в камере. Ума не приложу, как со столь милым парнем могло такое случиться.

Шумиха вокруг ярди и роста количества перестрелок в Лондоне была изрядная, хотя Брикстон так никогда и не стал «гарнизоном» Кингстона. Напротив, выходцы из Вест-Индии с их растаманской¹² атрибутикой были легкими мишенями для наркополицейских, стремящихся улучшить статистику арестов.

«Интересно, что, когда в семидесятых-восьмидесятых появились эти ярди, они стремились создать себе имидж таких гангстеров, плохих парней, – рассказывал мне позже мой приятель Падди. – Местные дилеры, конечно, испугались: людей находили в темных переулках со вспоротыми животами и тому подобное. Но затем из-за этой репутации круг замкнулся: теперь копы останавливают машины с черными парнями только потому, что они черные. Это самая настоящая расовая дискриминация из-за того, что случилось тридцать лет назад. Так что теперь им с наркотиками никто не доверяет. Сейчас гораздо проще быть преступником, если ты белый».

Со стороны шмон может показаться небольшим неудобством. Но когда подвергаешься ему каждый день, это влияет на твое отношение к полиции и восприятие своего места в обществе. Это несправедливо. Несправедливость порождает подозрительность, а подозрительность порождает неприязнь.

В 1981 году полицейский в Брикстоне бросился на помощь чернокожему парню, которого пырнули ножом. Но хорошие поступки не остаются безнаказанными, и копа тут же окружила агрессивная толпа, уверенная, что это он напал на парня. Беспорядки продолжались еще два дня; сотни людей получили ранения. Инициированное государством расследование выявило, что до состояния бесчинствующей толпы афро-карибское население Брикстона довели бесконечные досмотры и избиения ни в чем себе не отказывающими полицейскими.

Тридцатью годами позже сотрудники лондонской полиции застрелили Марка Даггана – как они утверждали, бандита, спешившего на разборку. Убийство Даггана, хоть ангелом он и не был, вызвало много подозрений. Бурные протесты возле Тоттенхэмского отделения полиции переросли в беспорядки, охватившие все районы Лондона, а потом и другие города – Бристоль, Ноттингем, Бирмингем, Манчестер, Ливерпуль. От такого количества разгневанного молодняка федералы здорово струхнули, а предприимчивая гопота воспользовались хаосом и стала грабить магазины. Это позволило обвинить в беспорядках (в них погибли пятеро) банды хулиганов и перевести внимание общества на мародерство, отвлекая от антиполицейских требований протестующих.

Покуда ярди заправляли Южным Лондоном, вторая волна иммигрантской преступности росла посреди турецких кафе и кебабных на севере города. На протяжении многих лет поставки героина в Европу жестко контролировало тайное общество, известное под названием derin devlet – «глубокое государство». Во времена холодной войны НАТО запустила операцию «Гладио», которая должна была организовать сеть сопротивления в случае, если эти чертовы коммуняки решат захватить Европу. В Турции, уже и без того раздираемой на части политическим кризисом, в рамках «Гладио» орудовали головорезы – их наняли для ликвидации нежелательных элементов, что иногда означало массовые убийства студентов левых убеждений. На протяжении последующих десятилетий этот союз нечестивых включал в себя полицейских, бандитов, военных и сотрудников спецслужб, а также «Серых волков» – право-радикальную военизированную организацию, однажды попытавшуюся убить Папу Римского. «Глубокое государство» устраивало перевороты, как только ему начинало казаться, что руководство страны становилось слишком исламистским или, напротив, слишком левым. Все это могло остаться в тайне, если бы не чрезвычайно досадная автокатастрофа в городке Сусурлук в 1996 году, жертвами которой стали высокопоставленный полицейский, киллер-наркоторговец, работавший на «Серых волков», его девушка и курдский боевик. Как это, интересно, они оказались в одной машине?

С тех пор неприятных автокатастроф, которые могли бы снабдить нас новыми пикантными подробностями о теневом турецком правительстве, больше не случалось, и с момента своего прихода к власти президент Эрдоган как одержимый занимался чистками в военном ведомстве, избавляясь от всех, кто мог бы, по его мнению, попробовать его свергнуть. Однако, хотя традиционная турецкая мафия в Лондоне состояла из киприотов (как и Ямайка, Кипр был британской колонией), новые группировки, такие как «Бомбаджилар» («Бомбисты») и «Тоттенхэмские парни», спустились с суровых гор юго-восточной Анатолии, где Рабочая партия Курдистана (или PKK) вела кровавую борьбу за независимость с 1980-х. «Глубокое государство» вело против РКК грязную войну; тысячи курдских активистов (или любых мужчин, способных взять в руки автомат) «пропадали без следа» после визитов эскадронов смерти.

Считается, что борьба PKK финансировалась за счет торговли героином. Сбытом хмурого в интересах повстанцев занимались курдские банды в турецких кафе на Грин-Лейнс¹³. Конечно, жизнь в мультикультурном плавильном котле по определению означает, что этнические сообщества не существуют в изоляции: в качестве настораживающего примера межэтнического единства упомяну, что как только между «Бомбаджилар» и «Тоттенхэмскими парнями» начались разборки, обе группировки стали нанимать для расправы чернокожих бандосов.

Из Турции героин поступает на Балканы, которые всегда были мостом между Востоком и Западом. Если мы возьмем, к примеру, Албанию (о других странах я расскажу чуть позднее), то вы поймете, почему в Лондоне так много бандосов из этой страны. На протяжении значительной части двадцатого столетия там правил склонный к паранойе диктатор-коммунист Энвер Ходжа, который понастроил по всей стране сотни тысяч бункеров, опасаясь вторжения. В 1990-х наступила эпоха неустойчивой демократии – после того как правящую элиту уличили в создании финансовой пирамиды (в результате чего многие потеряли все свои сбережения), в стране вспыхнули массовые протесты, которые затем переросли в настоящее вооруженное восстание. Албания погрузилась в анархию. Военные склады были разграблены, и оружие оказалось в руках криминальных группировок албанских повстанцев, в свою очередь вошедших в Армию освобождения Косово (АОК) в Югославии. К этим ребятам мы тоже еще вернемся.

Так вот, именно албанцы в наши дни заняли нишу Стремных Бандосов-Не-Отсюда™. На фоне албанцев все эти лохи – русские, итальянцы, парни с Ямайки – выглядели артистами балетной труппы. В 1990-х один широко известный гангстер в ходе разборки по поводу поставок наркотиков в Италию отрезал голову своему противнику и промаршировал с ней по улицам родного городка, после чего подорвал обезглавленный труп динамитом. Знаете, как бывает в хоррорах – злодея вроде бы загасили, но он обязательно появится еще разок, чтобы было пострашнее? Так вот, в Албании такой херни не допускают.

Но это в Албании. В 1990-х. У нас нет оснований полагать, что албанские гангстеры захотели бы подобным образом привлекать к себе внимание сейчас – уж точно не в большей степени, чем любые другие, обыкновенные преступники.

Тем не менее Албания остается очень бедной страной, третьим миром посреди Европы, и ее экономика зависит от ганджубаса. Жители только одной деревни, Лазарата, собирали своими вечно зелеными пальцами траву на четыре с половиной миллиарда евро в год (больше половины ВВП Албании), охраняя урожай с помощью минометов и автоматов Калашникова.

Тысячи албанцев – нищих иммигрантов и косовских беженцев – перебрались в Британию; газеты забиты статьями о том, как новые банды с названиями вроде Hellbanianz¹⁴ завоевывают местный преступный мир. Чертовы понаехавшие отбирают работу у трудолюбивых британских преступников! Впрочем, не стоит считать, что в случае массового отказа в убежище у нас не было бы таких проблем: существующий спрос точно бы удовлетворил кто-то еще. До албанцев это были ярди, а до ярди – братья Крэй. Так что, скорее всего, проблема вовсе не в иммигрантах.

Если не считать пары-тройки борделей, русская преступность в Лондоне всегда ограничивалась отмывкой денег и угощением нервных шпионов чаем с полонием. Единственная схема, с которой когда-либо был связан я, – это контрабанда сигарет, но и та была не слишком удачной. После нескольких успешных рейсов в Киев за сигами (полтора фунта за пачку против семи фунтов в Англии, как вам такое?) меня приняла в аэропорту целая армия таможенников. Обошлось без наручников, но товар я потерял – как и интерес к работе челночника.

Мой первый год в Лондоне закончился серьезной подставой. Одни чуваки втянули меня в дело, прикинувшись друзьями, и в итоге кинули на несколько косарей. Мне довелось услышать звук взводимого курка (хорошо, что по телефону). Развели как лоха. Но мало-помалу через универ у меня появилась сеть контактов, и на второй год мои настоящие друзья стали импортировать из Амстердама качественную траву килограммами, открывая точки по всему Лондону – на севере, востоке, юге, западе, – а я стал одним из надежных реализаторов. Мы дико параноили по поводу прослушки. У одного из наших парней был свой бренд одежды, и мы придумали кодовые слова: «майки» значило «унция», «носки» – что-то еще и так далее. У нас было много «внутренних» сделок, когда мы продавали товар друг другу, и если нас кто-нибудь действительно слушал, то в какой-то момент он должен был прифигеть: «Что это за извращенцы и зачем они все время меняются майками?»

С Дре я познакомился только после тюрьмы. Тогда я об этом не знал, но его банда была одним из моих поставщиков. Это вполне логично, потому что все они учились со мной в одном универе, а странно то, что, пока он учился, он жил в тех же общежитиях и как-то даже в той же комнате, что и я (только позже). Я, конечно, знал, что мир тесен, но не понимал, что настолько.

Вест-Энд, конечно, знаменит благодаря «Отверженным» и «Королю Льву»¹⁵, но есть в нем районы, куда не рискнул бы соваться даже Муфаса. Дре (он же Анджей) вырос в Южном Килберне, покрытом копотью пригороде недалеко от печально знаменитого Стоунбриджа¹⁶. Как выяснилось, Дре можно назвать в чем-то аномалией. Сын польских диссидентов, он, с одной стороны, очень культурный и образованный человек – даже играет на фортепьяно как совершеннейший ангел. С другой стороны, в восемнадцатилетнем возрасте он представал перед судом примерно раз в две недели. Его команда, The Lo-Lifes, получила название в честь нью-йоркской банды, которая воровала из магазинов рубашки поло в 1980-х годах. Но, в отличие от их героев, парней Дре не интересовал Ральф Лорен – их интересовали деньги.

«Наш принцип: если ты не один из нас, то рано или поздно мы тебя достанем, – говорит Дре, передавая мне косяк; мы сидим у него дома. – Кто-то мог сказать „не-не-не“, но мы сами решали, кого грабить, а кого нет».

Сначала The Lo-Lifes трясли китайцев, торгующих DVD на Килберн-Роуд. Но когда приятель Дре, двоюродный брат легендарного Готти, вышел из тюрьмы, они занялись делами посерьезнее.

«Обычно мы спрашивали у кого-нибудь, кто тусовался с нами, но не был нашим другом: а ты знаешь такого-то, он барыжит? Тот говорил: ну да, я вас сведу. Потом мы заявлялись к чуваку в гости с пушкой или ножами. Иногда мы даже лиц не закрывали, и, если чувак звонил тому парню – „Чувак, твои люди меня грабанули!“, – ну и чо? Вот этого люди не из нашей тусы не понимали – что мы могли прийти к любому».

Иногда эти ребята действовали совершенно безрассудно. Ограбив как-то парня рядом с домом его бабки, Дре поехал на метро, по линии Джубили, со стволом и полкило шмали за поясом. Но карма лишь ждала удобного момента.

«Не, нас никто не искал. Нас боялись. В Западном Лондоне все знали Готти, и многие были не прочь с ним посчитаться, но боялись, что попадутся ему опять и он их опять грабанет. Ему вообще было насрать. Был случай – какой-то чувак его поймал, просто подошел к нему рядом с его домом и наставил пушку в лицо. Готти такой: „Да хуй с тобой, давай, стреляй!“ – и пошел в дом, понимая, что сейчас его застрелят. Но чувак так и не нажал на крючок.

Я как-то пырнул одного мужика пять раз. Через полтора года увидел его снова – он меня тоже увидел и быстро прошел мимо. Если тебя пырнули ножом и ты сам не бандос, то вряд ли тебе захочется еще раз повстречаться с нападавшим. Ничего ты не сделаешь».

В апреле 2018 года британские газеты были на грани истерики: на протяжении двух коротких месяцев количество убийств на душу населения в Лондоне превысило те же показатели в Нью-Йорке – объятом огнем апокалипсиса, так хорошо заметного в фильмах «Воины», «Американский психопат» и «Один дома 2».

Но 1980-е давно закончились. Даже со злодеями вроде Дре Лондон – это не Детройт. Не говоря о том, что два месяца – это слишком короткий промежуток времени, чтобы делать статистические выводы. Если бы мы были вынуждены сравнивать Лондон с Сент-Луисом или Балтимором, то да, это была бы проблема. Но Нью-Йорк – один из самых безопасных больших городов в Северной Америке. Почему-то у нас принято смотреть на британские уличные банды с американской точки зрения, как будто замызганные коттеджи в Котсволде¹⁷ имеют хоть что-то общее с полями сражений в центре Южного Лос-Анджелеса. У нас никто не разъезжает по улицам, размахивая калашами. Оружие, которое у нас действительно есть, обычно украдено с какой-нибудь фермы или ввезено контрабандой из-за границы.

«Помню, я как-то встречался в Хакни¹⁸ с бывшим бойцом ИРА¹⁹; он пытался мне продать АК-47 за восемьсот фунтов, – вспоминает Дре. – Меня не особо удивило, что у них было столько оружия после всей этой истории в Северной Ирландии. Но я ему сказал: не, слушай, я же не на войну собираюсь, мне просто нужен ствол».

В 1970-х и 1980-х ИРА получала оружие от сторонников в Америке – и от полковника Каддафи в Ливии. Хотя в 2005 году члены ИРА должны были сдать огнестрельное оружие, часть его попала в руки криминала. 5 февраля 2016 года шестеро бойцов в спецназовской экипировке убили одного человека и ранили двоих, ворвавшись в дублинский отель «Ридженси» во время взвешивания боксеров перед матчем. Это драматическое нападение было направлено против могущественного наркодилерского клана Кинаханов; нападавшие представляли интересы конкурирующей мафиозной семьи. Впоследствии полиция установила, что три автомата Калашникова, которыми воспользовались нападавшие, когда-то были частью арсенала ИРА.

Справедливости ради надо отметить, что разница не только в оружии: в Великобритании бесплатная медицина и почти нет гетто в американском стиле. Английские газеты могут сколько угодно вопить о «запретных зонах», но факт остается фактом: криминальная статистика самых ужасных районов Лондона может только вызвать слезы зависти у мэра любого большого американского города. Репутация нескольких действительно отпетых головорезов раздувается, чтобы нарисовать картину «растерзанной Британии», где ни одна старушка не может дойти вечером до дома, не став жертвой нападения отмороженного хулиганья в худи. Происходящее часто связывают с черной гангста-культурой и превращением Лондона в мультикультурную сточную канаву. Но Лондон даже нельзя назвать настоящей столицей британского гангста-рэпа – этот почетный титул принадлежит Глазго, где не так-то просто отыскать кого-нибудь достаточно загорелого.

Я держался подальше от всей этой уличной истории. В универе все глотали таблетки, курили траву или нюхали кокс. Университет королевы Марии был одним из немногих с кампусом в столице – то есть первокурсники селились в общежитиях тут же в городе. Все мы жили вместе, учились вместе и веселились тоже вместе, что было очень удобно с точки зрения рынка потребления. Большинство студентов впервые оказались вдалеке от дома и, получая немного денег от мамы с папой или от государства, хотели попробовать все. Я же был готов с радостью им в этом помочь.

Моя методика заключалась в следующем: я приходил на вечеринку, одетый в стандартную форму наркодилера из Восточной Европы (спортивный костюм, кожаная куртка), с пакетом и стеклянной банкой, наполненными нелегальными веществами в широком ассортименте. Я просто стоял перед входом, покуривая косяк, и уже через несколько минут у всех был мой номер телефона на случай, если им «что-нибудь понадобится»²⁰.

Вообще это были отличные времена. Поскольку я учился на гуманитарном факультете, по большей части можно было особо ничего не делать. Наверное, треть того периода жизни я провел пьяным. Как-то я зашел в студенческий бар и заказал всем по напитку, но их несли очень долго, и все куда-то разбрелись, так что мне пришлось выпить дюжину стаканов пива, коктейлей и «Ягербомб»²¹ в одно рыло. Мой приятель-араб тоже был пьян, и мне пришлось заниматься предотвращением его антисемитской выходки – он собирался пробраться на еврейское кладбище и попробовать обеспечить себе место в аду, перевернув пару могильных плит. Мы попали на какую-то домашнюю вечеринку, где я вынюхал дорожку перца чили и поиграл с ножом, совсем как в «Чужих», прежде чем ввязаться в драку с армянином-кикбоксером, которая закончилась для меня не очень хорошо. Судя по всему, в какой-то момент мы украли стол, потому что на следующий день мне позвонил другой приятель и сообщил, что обнаружил у себя в комнате стол, которого раньше там не было.

К концу третьего курса мы готовились к выпуску и сезон вечеринок был в полном разгаре. У моего приятеля Крабмэна (так мы прозвали его из-за сходства с Крабмэном из ситкома «Меня зовут Эрл») был день рождения; он жил в огромном доме, так что мы закупили кучу бухла и пригласили всех, кого могли. Я заказал стриптизершу-доминатрикс, которая оседлала полуодетого именинника и проехалась на нем, как на пони, через всю гостиную – за чем наблюдали две сотни гостей. Явка была что надо, и количество желающих отправиться в химическое путешествие оказалось достаточным для того, чтобы мы окупили мои расходы на стриптизершу (и еще немного заработали). Тогда-то я и встретил Риту.