Kitabı oku: «Азбука спасения. Том 20», sayfa 2
Инаково слово деятельности, и инаково слово прекрасное. И без опытного дознания чего-либо мудрость умеет украшать слова свои, говорить истину, не зная ее. Иной может толковать о добродетели, сам не изведав опытно дела ее. Но слово от деятельности – сокровищница надежды, а мудрость, не оправданная деятельностию, – залог стыда.
Что художник, который живописует на стенах воду и не может тою водою утолить своей жажды, и что человек, который видит прекрасные сны, то же и слово, не оправданное деятельностию. Кто говорит о добродетели, что сам испытал на деле, тот так же передает сие слушающему его, как иной отдает другому деньги, добытые трудом своим. И кто из собственного стяжания посевает учение в слух внемлющих ему, тот с дерзновением отверзает уста свои, говоря с духовными своими чадами, как престарелый Иаков сказал целомудренному Иосифу: Аз же даю ти единую часть свыше братии твоея, юже взях у Аморреев мечем моим и луком моим (Быт.48:22).
Преподобный Симеон Новый Богослов
Какие обиталища добродетелей?
Но посмотрим, какие и каковы суть обиталища добродетелей, за которые всякий должен пролить кровь свою, чтоб стяжать их? – Первое такое обиталище есть блаженное смирение, как сказал Христос Господь: блажени нищии духом, яко тех есть царство небесное. Желающий войти в сие обиталище смирения, а чрез него и в царство небесное, – если не предаст себя прежде на заклание, как овча, связанное по рукам и ногам, и на принесение себя в жертву руками всякого, кто захотел бы заклать его, и если не умрет совершенною смертию чрез умерщвление воли своей, – никогда не войдет в него и не стяжет его. Если же этого не стяжет, не стяжет и никакого другого.
Ибо тому, кто оставит эту добродетель, невозможно будет успеть ни в какой другой. Господь положил, чтобы добродетели следовали одна за другою в своем порядке и постепенно. Представь в уме своем, что добродетели в жизни людей являются, как некие острова посреди моря, отделенные один от другого водою, но соединенные посредством мостов и состоящие таким образом во взаимной связи.
Первая из этих добродетелей есть блаженное смирение, в которое вошедший западною дверью посредством покаяния и пробывший в нем довольное время выходит восточною дверью и, перешедши затем чрез мост, вступает в обиталище плача, а после того, как пробудет и там довольно времени, омоется, очистится и облечется в благообразие плача, перебегает и оттуда в жаждалище и алкалище правды, то есть в алчбу и жажду всякой добродетели. Потом идет он в палату милостивости и благоутробия и, перешедши чрез нее, или, лучше сказать, углубляясь паче и паче внутрь его, обретает царскую сокровищницу чистоты, в которую вступив, узревает невидимого Царя славы, седящего внутрь его.
Палата эта есть тело, царская сокровищница – душа, с которою, когда соединится Бог ради исполнения заповедей Его, делает ее всю божественным светом и богом чрез единение с Собою и благодать Свою. И только всякий проходящий означенным путем добродетелей приходит в сие боголепное состояние. Вступить в это шествие с другой стороны или, минуя то или другое обиталище, искусственным некиим способом перебраться в дальнейшее совершенно невозможно. Именно так, как сказано, определил входить в царство небесное Владыка Христос, – и быть сему иначе никак невозможно. Если пределы моря пребывают неподвижными, и морю нет возможности выступить из них, не тем ли паче сохранится неподвижным и неизменным то, чему быть так, а не иначе определил Господь в деле нашего спасения?
О том, что стяжание добродетелей покупается кровию
И вот я хочу раскрыть, сколько могу, что говорится о заповедях Божиих и о добродетелях, – об этих, видимых (на пути в царствие) зданиях, – как они велики и как прекрасны. Впрочем, читающий о сем как может по одним словам уразуметь и представить эти вещи? Никак не может. Если же и представить не может, то как может стяжать какие-либо из них, тем паче, когда они стяжаваются покупкою за известную плату? То же, что дать надобно, чтоб купить их, не золото есть и не серебро, а кровь. Каждый желающий из нас покупает их, одну за другою, кровию своею. И воистину, если кто не предаст себя на заклание, как овча, за каждую даже малейшую добродетель, и не прольет крови своей за нее, тот не стяжет ее никогда. Так Бог в экономии своей положил, чтобы мы покупали вечную жизнь произвольною смертию. – Не хочешь умереть произвольною смертию и жить вечною жизнию? – И вот ты мертв.
Если не стяжем добродетелей, то никакой не принесет нам пользы свобода от страстей. Тот опять, который подвизается не о том (только еще), чтобы получить прощение грехов своих, но уже о том, чтоб победить страсти, также делает все сказанное и гораздо еще большее того, и с радостию приемлет всякую находящую скорбь, и, если не приходит ничто скорбное, сам себя оскорбляет, но при этом еще всеусильно старается проходить всякое доброе делание, о котором слышит, что его проходили древние отцы, или видит, что его проходят отцы, живущие с ним, чтобы разными добродетелями и добрыми деяниями изгладить многие и разные страсти, чрез кои приобретают власть над нами демоны, и совсем изгнать их из души, а вместо этих страстей усокровиществовать внутри себя добродетели со всею ревностию души своей.
Ибо если не восподвизается он стяжать добродетели, то не будет иметь полного успеха в искоренении страстей, хотя и может успеть утомить их до значительной степени. Не тот достоин похвалы, кто не лихоимничает, но кто еще и милует; не тот уже и спасен, кто целым сохранил данный талант, то есть данный ему дар благодати, но тот, кто и умножил его; не тот ублажается, кто удаляется от зла, но тот, кто и добро делает; не тот любовь свою к царю являет, кто не входит в согласие с врагами его, но тот, кто и вооружается против них и противовоюет им по любви к царю. Об этом свидетельствует Сам Владыка наш Христос, когда говорит: иже несть со Мною, на Мя есть; и иже не собирает со Мною, расточает (Мф.12:30).
Этим словом Он ясно показывает, что кто всяким образом и со всем усердием не соблюдает заповедей Его, не стяжавает добродетелей посредством исполнения сих заповедей и не преуспевает чрез то паче и паче в исправлении сердца, а только воздерживается, как ему кажется, от злых дел, в добродетелях же не пребывает долгое время, но, предаваясь нерадению в исполнении заповедей Божиих, пресекает некоторым образом собирание сих добродетелей, тот не может сохранить даже того добра, которое, как ему думается, имеет, но чрез неделание заповедей теряет и его. Это именно и показывает слово Господа: иже не собирает со Мною, расточает.
В житейских делах не всегда бывает так, чтобы кто не собирает, а сидит бездейственно, уже и расточал, но в делах духовных всегда так бывает. Ибо Писание Божественное того, кто не делает добра, почитает грешником и объявляет, что он осужден будет, когда говорит: ведущему добро творити и не творящему, грех ему есть. И опять: проклят человек, творяй дело Божие с небрежением, – чего одного достаточно к тому, чтобы подвергнуть осуждению меня, нерадивого и ленивого. Если же тот, кто заповеди Господни творит с небрежением, проклят есть, не тем ли паче тот, кто совсем никакой не творит, или из тех, какие может творить, творит только некоторые? Стань рассматривать сие, и найдешь, что то же самое бывает и в мирских делах, и по гражданским законам.
Ибо раб, который, видя, как воры пролезли в дом господина его и окрадывают его, не препятствовал им и не кричал, а допустил им забрать все и убежать, осуждается господином своим, как наветник и вор, наравне с теми, покравшими его добро, хотя он и не содействовал им. Да и вы сами не осудите ли такого лукавого раба? То же самое всеконечно будет и со мною, – удерживаюсь сказать: и со всеми вами, – если мы удерживаемся только от худых дел, а не подвизаемся всеусильно стяжать и добродетели вместо худых навыков, и стяжать в такой полноте, чтобы явиться мужами совершенными, достигшими в меру возраста исполнения Христова, как заповедует нам святой Павел. И совершенно справедливо. Ибо если мы не сделаемся такими, то как можем именоваться и быть рабами Господа, воинами Христовыми? Как можем стать облеченными во всеоружие духовное, достойными зачисления в воинство Бога живого и способными явиться страшными врагам? Нет, нет; не можем мы сподобится этого.
Чрез покаяние совершается отмытие скверны прежних непотребных дел, а после такого очищения бывает причастие Святого Духа, но не просто, а в силу веры, расположения (крепкой решимости стоять не падая) и смирения кающихся от всей души; и не только после проявления таких расположений, но и после того, как получится разрешение грехов от духовного отца и восприемника. Почему хорошо каждодневно каяться, как повелевает заповедь. Ибо слова: покайтеся, приближися бо царствие небесное (Мф.3:2), возлагают на нас делание, не ограничиваемое определенным временем, а всегдашнее.
Кто исповедует себя грешником, тот делом показывает искреннее покаяние, чистое исповедание грехов своих, веру к духовному отцу, приявшему помыслы его, покорность и послушание в принятии на себя низких и презренных дел, послужение меньшим братиям, помогание немощным, и при всем том вседушное смирение и нрав непритворный, нелукавый и нелицемерный. Если и ты, от всей души и от всего сердца имеешь себя скуднейшим и ничтожнейшим паче всех людей, – с каковым расположением в неразрывной состоят связи всегдашнее сокрушение и радостотворные слезы, от которых и с которыми ревностному подвижнику прибывают очищение души и познание таин Божиих, – то берись говорить о божеских и человеческих делах, и я уверен, что все ощутят силу словес твоих.
Все сказанное мною есть дело и плод покаяния, и оно-то разгоняет неведение наше и приводит нас сначала к познанию человеческих вещей, самих себя и своего состояния, а потом к познанию и того, что выше нас, – вещей божеских, тайн веры нашей, недозримых и недоведомых для не кающихся. Этого познания никто не может стяжать, не исправив наперед сказанных мною добродетелей, хотя бы был первым философом в мире. А кто не стяжет такого познания, тот всю жизнь свою проведет в глубочайшей тме неведения. Ибо хотя о божеских вещах писано в книгах Писания, и все о том читают, но не всем то открывается, а только тем, кои покаялись от всей души и добре очистились чистым и бесхитростным покаянием. В силу покаяния и по мере стяжеваемого ими очищения получают они откровение, и им явны бывают даже глубины Духа. От таковых-то источается слово ведения и премудрости Божией и потопляет мудрования противных врагов, как какая-нибудь многоводная река.
Другим же всем это остается неведомым и сокровенным, не бывая открываемо им от Того, Кто разверзает умы верных к постижению Божественных Писаний. Они же между тем, не видя, думают, что видят, и, не слыша внятно, думают, что слышат, и, не понимая читаемого, воображают, что понимают, неразумные. Так и всякий неверный думает, что мудрствует и верует право, при всем том, что и мудрствует, и верует неправо; ему кажется, что знает, при всем том, что не знает совершенно ничего; хотя он и знает что-нибудь, но знает не добре, что хуже всякого неведения. Таковы же, думаю, и те. Почитая себя мудрыми, они воистину сделались безумными, как бы из ума вышедшими, и проводят, бедные, дни жизни своей, не зная как должно ни одной из тайн Христовых. От их самомнения и гордыни да избавит нас Бог Израилев, и да сподобит нас быть подражателями Своими!
Кто соступил со стези блаженного смирения и шествие творит вне ее, по правую или левую сторону, а не следует прямо за Господом нашим и Богом Иисусом Христом, тот, как может войти в брачный чертог Христов вместе со Христом? Если же он не войдет туда, то как может увидеть славу Христову? А если не увидит ее, как может возвещать о ней и явною ее творить другим? Или как дерзнет он говорить что-либо о том, чего не знает и чего не видел никогда? Если же покусится учить о таковых вещах, то найдется ли в мире другой человек, более его несмысленный? И не будет ли он бессловеснее самых бессловесных?
Ибо, как видите, бессловесные животные сохраняют природу свою и чин свой, и ни одно из них не выходит из пределов своих. Но он, созданный руками Божиими и почтенный достоинством разумности и самовластием, не как должно употребил полученное им достоинство, не познал немощности своей, не пребыл в благах, дарованных от Бога естеству его, и не устоял в пределах своих, не познав меры своей. Как денница, или после него и Адам, вышли из пределов своих и, возгордившись пред Творцом своим Богом, восхотели и сами стать богами, так – увы! – поступил и он, вышел из пределов естества своего, возжелал того, что выше меры его, не захотел восходить на высоту духовного ведения путем смирения и христоподражательного жития, но с великою гордостию набрал оттуда и отсюда, как плинфов (кирпичей), словес лжеименного знания, затвердил их частым повторением и стал износить пред другими с славолюбием, человекоугодием и великим самомнением, мечтая, что стяжал столп богословия и духовного ведения, и воображая, что находится на небесах, или даже выше еще небес, стоит там и разглагольствует о Творце неба и земли и всего, что в них.
Такого кто станет называть человеком, или ставить наравне с животными, или думать, что он имеет хоть какое-либо чувство? Если Адам, созданный по образу Божию и сподобившийся жить жизнию равноангельною и бессмертною, за преступление одной заповеди Божией не только потерял то ангельское жительство, но праведно лишен и жизни вечной и осужден на смерть, тление и клятву, то что постраждут все те из происходящих от него, которые, нося еще образ его – перстного – прежде чем очистятся, – покушаются богословствовать?
Всякое доброе дело надобно делать с тою целию, чтобы приять благодать Христову и святость. Итак, доброе есть дело, как мы сказали, пост, милостыня и прочее; хорошо и скорбеть о грехах, как своих собственных, так и братий своих, также плакать с плачущими и радоваться с радующимися; но все эти добрые дела, достохвальные и дивные, ни к чему не служат и пропадают даром, если тот, кто делает их, не соделается причастным святости Божией, ибо все добрые дела для этой цели должны быть делаемы, как говорит Апостол о тех, которые сподобляются быть наказываемы Богом, как сыны, что Бог наказует их на пользу, да причастятся святыни Его (Евр.12:10).
Если же кто не причастен святыни Божией, то тщетен труд его, тщетна и вера его, особенно когда возможности нет творить сии добрые дела достодолжно, по закону и заповеди Божией, без помощи Иисуса Христа, Бога нашего, а тот, кто незаконно подвизается, не венчается, как определяют божественные законы. Закон же есть, чтоб дела эти делаемы были втайне, со всяким охранением и блюдением, пред лицом единого «Бога, так чтобы и левая рука не знала того, что делает правая.
Что же это правое и что левое? Слушай. Правое есть, когда христианин исполняет то, что заповедал Христос в следующих словах: егда сотворите вся повеленная вам, глаголите, яко раби неключими есмы; яко, еже должни бехом сотворити, сотворихом (Лк.17:10). Но возможно ли, чтобы нашелся когда-нибудь кто такой, который сотворил бы все, что должен был сотворить? Пусть и сотворил кто или все, что должен был сотворить, или часть того, кто мог когда-либо творить то один сам собою, своею собственною силою, не будучи наперед подкреплен таинственно божественною силою Христовою? Кто делает какое-либо добро без Христа – увы ему и делу его! А левое есть, когда кто, делая то, что должен делать, думает, что достоин за то у Бога всякой чести. Такой никогда не причастится святыни Божией, даже после таких подвигов и таких потов, и горе ему после смерти!
Какие же есть признаки, которые показывали бы, что получил кто благодать Божию? Когда кто безгневен, не осквернен плотскими сластями, тих и кроток, имеет смирение вместе с незлобием и состраданием, с любовию к ближним, чистою и нелицемерною, и верою в Бога, несомненною и твердою, так чтоб о нем можно было сказать: верова Богови и вменися ему в правду (Рим.4:3). И кто не имеет таких признаков благодати Христовой, тот без сомнения все дела свои делает, да славим будет человеками. Пусть говорит он, что не ищет славы человеческой, но, будто и нехотя, он бывает падок на нее.
Ибо где нет Христа, там демоны, а где демоны, там правые помыслы извращаются и растлеваются. Как во время ночи летают нетопыри, пищу себе ища, так и демоны вместе с перваком своим, начальником тьмы – диаволом, во время настоящей жизни, растленной и омраченной, рыщут и по земле, и по воздуху, и по всем местам, сущим под небесами, в одно мгновение переносясь с места на место, ибо демоны по естеству суть мысленные твари. Это всякий может понять, судя по тому, как действует собственный наш человеческий ум, который, когда видел что однажды, – будь то и далеко, и раскинуто на большом пространстве, – обегает то мысленно в одно мгновение, при всем том, что связан плотию. Вот почему невозможно бывает истинному христианину возводить ум свой к Богу, размышлять о божественном, беседовать с Господом Всеблагим и посредством такой святой памяти и умной молитвы принимать от Бога просвещение и облистание, если он не запечатлен благодатию Святого Духа.
Как только увидит диавол, что ум (дух) христианина не имеет печати благодати Божией и наг от нее, а между тем желает прейти мысленно воздух и востечь ко Всевышнему Богу, чтоб беседовать с Ним посредством молитвы и молить Его о грехах своих, – без страха становится против него на дороге, по которой он восходит, и как бы так говорит ему: «Куда это ты идешь, несчастный? Как смеешь проходить по местам, в моей власти находящимся? Я властитель тьмы, я получил имя миродержителя и состою главою тех, которые умствуют о мирском и мудрствуют по-мирски. Я князь растленного мира сего, воздушный царь, сатана. Ты не вышел еще из-под моей власти, еще не переставил тебя Христос из области сатанины к Богу (Деян.26:18).
Почему, как мой подданный, ты должен помышлять о моем и искать моего. Мое же вот что: плотская похоть, неправда, злоба. Я прежде все это тебе показывал и доказывал, как это хорошо; и ты видел, что так есть, вкусил, испытал и усладился. А теперь куда идешь? Куда тебе взойти на небо? Оставайся здесь – долу, в мирских нечистотах и грехах». Посему-то и написано: никтоже может рещи Господа Иисуса, точию Духом Святым (1Кор.12:3).
Авва Евагрий Понтийский
Добродетели не пресекают нападений бесов, но сохраняют нас невредимыми от них.
Ничто из того, что очищает тела, не остается после этого с очищенными, а добродетели, очистив душу, пребывают после этого вместе с ней, очищенной.
Пусть телесные добродетели в тебе будут залогом душевных, душевные – залогом духовных, а духовные – залогом нематериального и сущностного ведения.
Не думай, что уже стяжал добродетель, если прежде не сражался за нее вплоть до крови. Ибо должно до крови сражаться, безукоризненно подвизаясь против греха, согласно божественному Апостолу (Евр.12:4).
Твердо укрепивший в себе добродетели и срастворившийся с ними уже не помнит о законе, заповедях и наказании, но говорит и поступает так, как подсказывает приобретенный им наилучший навык.
Святитель Григорий Богослов
О человеческой добродетели
Люблю я добродетель; однако ж это не научило меня тому, что такое добродетель и откуда она прийдет ко мне, который так много люблю ее. А неудовлетворенное желание мучит. Если добродетель есть чистый поток, не смешанный с водами, которые стекают со всякого места и от снегов, и от дождей, то спрашиваю: кто находил ее на земле? Ибо всякий или имел в себе сердечную нечистоту, или принял ее в себя; между тем как влачит тяжелое тело и совне возмущается врагом нашей жизни, который омрачает и очерняет нас бездною. Да и не свойственно было бы мне, который сам не иное что, как отвердевший ток, и непрестанно влекусь потоком жизни, быть чем-то нетекучим. Если же добродетель не совершенно сребристый поток, но приемлет в себя и худшее и есть нестройная смесь, то скажи: как же она добродетель? По крайней мере, у меня не мало трудится над этим быстрый ум.
Снег по природе холоден и бел, а огонь – красноват и тепел. И они несоединимы между собою; а соединяемые насильно, скорее разрушаются, нежели входят в соединение. Как же к добродетели привзошло гнусное, унижающее во мне образ Божий; как к образу великого Бога прикоснулся злорадный грех, если я действительно бог и не напрасно хвалюсь тем, что составляю Твое достояние, Боже? Слышу о прекрасной реке Алфее, что она протекает чрез горькое море, а сладкие воды ее (к удивлению!) не терпят вреда в продолжении сего течения. Но как для воздуха порча – туман и для телесных членов – болезнь; так для добродетели – наша греховная ночь.
Часто заносил я ногу, чтобы шествовать к небу, но тяжкие и снедающие сердце заботы низлагали меня на землю. Нередко также озарял меня пречистый свет Божества; но вдруг становилось предо мною облако, закрывало великое сияние и сокрушало дух мой тем, что свет убегал от приближавшегося к нему. Что значит эта несообщимость? Или смертному написан такой закон, чтобы я всегда томился желанием? Или это к моей же пользе, чтобы мне с трудом приобретать и с трудом сохранять?
Ибо то и прочно, над чем работал ум. Как хитрый зверь закрывает одни следы другими; так часто враг затмевал во мне способность различать доброе и злое, чтобы этою хитростию ввести в заблуждение ловца добродетели. Одно предписывает мне плоть, другое – заповедь; одно – Бог, другое – завистник; одно – время, другое – вечность. А я делаю, что ненавижу, услаждаюсь злом, и внутренне горьким, злорадным смехом смеюсь ужасной участи: для меня и гибель приятна. То я низок, то опять превыспрен. Сегодня отвращаюсь презорства, а наутро сам презритель.
Как меняются времена, так меняюсь и я, подобно полипу, принимаю на себя цвет камней. Горячие проливаю слезы; но не выплакан с ними грех. Хотя иссяк их поток, однако же новыми преступлениями приготовляю в себе другой; а средства врачевания мною отринуты. По плоти я девственник; но не знаю ясно девственник ли и в сердце. Стыд потупляет глаза, а ум бесстыдно подъемлет их вверх. Зорок я на чужие грехи и близорук для своих. На словах я небесен, а сердцем прильпнул к земле. Спокоен я и тих; но едва подует хотя легкий ветр, вздымаюсь бурными волнами, и волнение не прекратится, пока не наступит тишина; а тогда не очень удивительно утихнуть и гневу.
Нередко и того, кто шел добрым путем с благими надеждами и простирался уже выше посредственной добродетели, вдруг низвергал с высоты губительный враг; и как будто восходил он по песку, который под нетвердой ногою катится назад. Снова простираюсь вверх и снова возвращаюсь назад с большим прежнего срамом. Всегда я в пути, всегда в великом страхе; и едва лишь сделаю несколько шагов вперед, тотчас следует падение. Долга моя жизнь, а не хотелось бы расстаться с жизнию. Желаю уврачевания; но уврачевание от меня далеко; потому что с продолжением дней собираю я больше грехов. Посему-то в нашем роде да будет непреложно известною следующая истина:
Первое, чистое естество – Троица, а потом ангельская природа; в-третьих же – я, человек, поставленный в равновесии между жизнию и болезненною смертию, я, которому предназначена величественная цель, но достигаемая с трудом, если только, хотя несколько, отверста мною дверь греховной жизни; ибо такой подвиг предназначен Богом моему уму. И тот из нас совершеннейший, кто, среди многих зол носит в себе немногие кумиры греха, кто, при помощи великого Бога, храня в сердце пламенную любовь к добродетели, поспешает на высоту, а грех гонит от себя прочь, подобно тому, как ток реки, влившейся в другую быструю и мутную и неукротимую реку, хотя и смешивается с нею, однако же превосходством своей чистоты закрывает грязный её ток. Такова добродетель существа сложного; большее же совершенство предоставлено существам небесным. А ежели кто еще на земле увидел Бога или, восхитив отселе на небо тяжелую плоть, востек к Царю, то сие – Божий дар, Смертным же да будет положена мера!
Но вот вложу тебе в мысль и о том слово, как взойти на верх великой добродетели, которая одна – Чистому чистая жертва. Не думаю, что сие возможно здесь. Ибо здесь многослойный туман лежит на глазах. Вожделенно и то, если и вместе с сею жизнию оставлю многоплачевные грехи. Добродетель – не дар только великого Бога, почтившего Свой образ; потому что нужно и твое стремление. Она не произведение твоего только сердца; потому что потребна превосходнейшая сила. Хотя и очень остро мое зрение, однако же видит зримые предметы не само собою и не без великого светила, которое освещает мои глаза и само видимо для глаз.
И к преуспеянию моему нужны две доли от великого Бога, именно: первая и последняя, а также одна доля и от меня. Бог сотворил меня восприимчивым к добру, Бог подает мне и силу, а в середине я – текущий на поприще. Я не очень легок на ногу, но не без надежды на награду напрягаю свои мышцы в бегу; потому что Христос – мое дыхание, моя сила, мое чудное богатство. Он соделывает меня и зорким, и доброшественным. А без Него все мы – смертные игралища суеты, живые мертвецы, смердящие грехами. Ты не видывал, чтобы птица летала, где нет воздуха, чтобы дельфин плавал, где нет воды; так и человек без Христа не заносит вверх ноги.
Не думай о себе слишком высоко и не полагайся на свой ум, хотя ты и очень велемудр. Если и видишь кого ниже себя; не превозносись, как всех превзошедший и находящийся близко к цели. Тот не достиг еще цели, кто не увидел предела своего пути. Много надобно иметь страха, но не должно приходить и в излишнюю робость. Высота низлагает на землю, надежда возносит к небу; а на великую гордыню гневается Бог. За иное можешь взяться руками, иного касайся только надеждой; а от иного вовсе откажись. И то признак целомудрия – знать меру своей жизни. Равно для тебя худо – и отложить благую надежду, и возыметь слишком смелую мысль, что не трудно быть совершенным. В том и другом случае твой ум стоит на худой дороге. Всегда старайся, чтобы стрела твоя попадала в самую цель, смотри, чтобы не залететь тебе далее заповеди великого Христа, остерегайся и не вполне исполнить заповедь; в обоих случаях цель достигнута. И излишество бывает часто бесполезно, когда, желая новой славы, напрягаем стрелу сверх меры.
Если будешь много о себе думать, то напомню тебе, откуда пришел ты в жизнь, чем был прежде, чем – когда лежал в матерней утробе, и чем будешь впоследствии, а именно: прахом и снедию червей; потому что принесешь с собою к мертвецам не более, как и самый немощный. А если будешь низко о себе думать, то напомню тебе, что ты Христова тварь, Христово дыхание, Христова честная часть, а потому вместе небесный и земной, приснопамятное творение – созданный бог, чрез Христовы страдания шествующий в нетленную славу.
Посему не угождай плоти, чтобы не полюбить до излишества настоящую жизнь. Но старайся сооружать прекраснейший храм; потому что человек есть храм великого Бога. И тот сооружает себя в сей храм, кто отрешается от земли и непрестанно шествует к небу. И сей-то храм советую тебе охранять так, чтобы он благоухал от всех твоих дел и слов, чтобы всегда пребывал в нем Бог, чтобы он всегда был совершен, и притом существенно, а не наружно. Не раскрашенный, разноцветный и блещущий поддельными красотами корабль веди по морскому хребту, но крепко сколоченный гвоздями, удобный для плавания, искусно оснащенный руками художника и быстро движущийся по водам.
Пусть всякий простирается вперед, все же да держатся Бога; кто мудр, кто силен, кто богат или беден, все да держатся за сию необманчивую опору! Здесь должно привязать челн свой всякому, особливо же мне, который сижу на высоком престоле и посредством жертв возвожу людей к небу, мне, которому, если в омраченном сердце обесчещу Христа, в такой же мере угрожает скорбь, в какой предлежит добрая слава, если приближаюсь к Божеству. Ибо как по Божиим мерам отмеривается мера нашей жизни; так по мерам жизни отмеривается и Божия мера. Так рассуждая, и здесь безбедно совершишь поприще жизни и после в тот день, когда разрешится сия примрачная жизнь, в добром сопровождении Самого Бога преселишься отсюда.
Всего легче сделаться порочным, но трудно стяжать добродетели. Добродетель – свойство воли. Добродетельный испытывается в скорбях. Первоначальная добродетель есть презрение плоти и отрешение от произволения благ временных, тленных и вещественных. Венец добродетели – благодарно переносить несчастья. Добродетель доступна всем по желанию, и стремлению, по характеру безусловной обязательности, голоса совести нравственного закона.
Золото испытывается в горниле, а добродетельный – в скорбях.
