Kitabı oku: «Смерть в прямом эфире», sayfa 3

Глава третья

Бывший полковник КГБ, ныне полковник службы, называвшейся иначе, человек по фамилии Грек, сидел в сановном кабинете, смотрел на хозяина вопрошающе. За многие годы службы он вытренировал этот взгляд, сроднился с ним, окружающим полковник казался прирожденным холуем. И лишь немногие знали: этот взгляд и вся манера держаться – обман. Полковник – человек сильный и умный, не подверженный постороннему влиянию. Он всегда поступает как считает нужным и выполняет приказы в тех случаях, когда они совпадают с его собственной точкой зрения. В остальных ситуациях он только имитирует исполнение, а результат срывается по объективным, не зависящим от Грека обстоятельствам.

Он убрал Леонида Голуба отнюдь не потому, что так пожелал сановный чиновник, а просто Голуб зарвался, стал мешать выполнению стратегического плана, который простирался аж до двухтысячного года, до новых президентских выборов.

Телевидение – самое мощное оружие в предвыборной борьбе, и это не затасканные слова, а объективная действительность.

Но ТВ структура многосложная, и захватывать ее надо заранее. Так по кирпичику строят дом: каждый кирпичик следует подержать в руках, ощупать, положить на нужное место. Пусть миллионеры покупают каналы, можно купить все, а души людей останутся в руках спецслужбы. И телезвезды в нужный момент станут говорить то, о чем их «попросят». И сетку вещания составят так, как «попросят». И в студию пригласят кого требуется, и вопрос зададут нужный и своевременный. Действительный захват телевидения – очень тяжелый и кропотливый труд.

Сегодня группа Грека – лишь несколько десятков человек, и не все они занимают ключевые посты, но придет срок… Кремлевскую стену тоже складывали по кирпичику, и не один год.

– Что же, ваш первый блин не вышел комом, – пошутил чиновник. – Но поздравлять вас рано.

– В нашей службе поздравлять не принято, – сухо ответил Грек. – Мы и ордена если получаем, так в туалете и при погашенном свете. Шутка.

– И неудачная, – резко сказал чиновник. – Вы уверены, что вашего исполнителя не обнаружат? Мне известно, розыском занимаются люди очень серьезные.

– Я знаю, шеф. – Грек уже пожалел о своих словах. На днях хозяин кабинета получил правительственную награду. Грек не завидовал, невольно вспомнил, непроизвольно вырвалось. Старею, подумал он, надо внимательнее следить за собой. Человечек, сидящий за столом, случайный и временный. Но сегодня он за этим столом, следует считаться, соблюдать правила игры.

– Но если все-таки человека выявят? – нудел чиновник.

Ну что ты понимаешь, сопливый мудак, в нашей работе? – хотелось сказать полковнику, но он посмотрел на носки собственных ботинок и тихо произнес:

– Постараемся, чтобы подобного не произошло.

– Да! Вы уж расстарайтесь! Считайте, я вас предупредил!

– Только так я и расцениваю ваши слова, – Грек поднял глаза, посмотрел на чиновника преданно. А как полковнику хотелось высказаться, он даже губу прикусил до крови.

Новости у Грека были горячие, прямо огненные, и сообщать о них недалекому человеку было ни в коем случае нельзя.

Дело в том, что полковник пять минут назад видел Гурова у дверей приемной вице-премьера. Зачем розыскник пожаловал на столь высокий уровень – неизвестно, но, узнай подобную новость молодой чиновник, начнется истерика, суета, черт знает что, совершенно непредсказуемое.

А Гуров явился в высшие коридоры власти с намерением сыграть ва-банк. Известны случаи, когда срывали банк, имея на руках всего двенадцать очков. А проигрывать сыщику нечего, его бумажник был пуст. Самое страшное, что может произойти, – выставят из кабинета, решат, мол, абсолютный кретин, возможно, сообщат Орлову или Шубину. Петр на него наорет, генерал-полковник даже разговаривать не станет, бросит тому же Орлову, дескать, офицерам положено ходить коридорами, а не лезть через забор, и забудется.

Чувствовал себя Гуров на подъеме, разгуливал с деловым видом, лишь не знал, как проникнуть в кабинет вице-премьера. Сыщик не очень хорошо представлял, что говорить небожителю, уповал на импровизацию. Он походил на мальчишку, зажавшего в руке камень и желавшего этот камень швырнуть в улей и посмотреть, что произойдет.

Дверь приемной открылась, и в коридор стали выходить люди. Гуров скользнул между ними, секретарь решил, что это один из бывших на совещании: человек что-то забыл в кабинете, возвращается за папкой или за каким-то документом.

Гуров решительно пересек кабинет, негромко сказал:

– Извините, Валентин Николаевич, но я знаю, кто убил Леонида Голуба.

– А я здесь при чем? – удивился Валентин Николаевич Попов. – Прикройте дверь и сядьте. Прежде всего, кто вы такой? И почему врываетесь ко мне с подобным заявлением?

Попову было около пятидесяти, он был безукоризненно одет, выбрит и причесан, спокоен, даже ироничен, но совершенно напрасно снял роскошные дымчатые очки. Гуров лишь на мгновение увидел его глаза и понял, что попал. Сыщик, конечно, не мог и представить, что обратился к главному теоретику заговора, но что данный человек, как выражаются розыскники, в деле «замазан», уже не сомневался. Этот внезапно расширившийся и метнувшийся в сторону зрачок выдавал человека, его испуг. И то, что Попов вновь надел очки и без надобности переложил бумаги на столе, являлось уже мелочью. Сыщик взглянул на надбровные дуги небожителя, увидел капельки пота и доверительно сказал:

– Простите меня, ради Бога, Валентин Николаевич. Я полковник милиции, работаю по раскрытию убийства, мне не к кому обратиться. Меня раздавят, как клопа, правда, вони будет меньше. Я с вами незнаком, но вы мне глубоко симпатичны. Я сыщик, интуитивно чувствую порядочного человека.

– Но вы же не подозреваете в коррупции своего министра? – Попов пришел в себя, начал судорожно просчитывать, кто из соратников мог подослать провокатора?

– Конечно, нет! – Гуров почему-то перекрестился. – Но министр не имеет прямого хода к президенту. А пока министр до Бориса Николаевича доберется… до меня доберутся быстрее.

– Допустим, я вам верю. – Попов выдержал паузу. – Какие документы я могу положить на стол президента?

– Никаких, – ответил Гуров. – Никаких документов не существует. Лишь мое чутье сыщика и теоретические выкладки. Стрелял человек маленький, доказать его вину трудно, но стоит мне двинуться по этому пути, как меня пошлют в командировку на Сахалин. А вы представляете, сколько людей могут убить по дороге на Сахалин? Слава Богу, я веду розыск практически один, у меня трое подчиненных, никто ничего не знает. Почему не раскрыто ни одно заказное политическое убийство?

– Простите, полковник, вы давно были у врача? Я не хочу сказать, что вы больны. Но при вашей работе естественно переутомление, могут появиться навязчивые идеи. Один ваш приход ко мне, человеку совершенно стороннему от криминала, чего стоит.

Гуров воспользовался предлогом и поднялся. Он свое дело сделал, пора закругляться.

– Вы мне советуете к врачу обратиться? Благодарю! Только вы не удивляйтесь, когда нас отстреливают, а убийц не находят. – Он поклонился и пошел к двери. – Все сыщики либо уволились, либо в дурдоме сидят.

– Вы меня неправильно поняли! – Попов поднялся.

– Мой труп будет на вашей совести, я об этом позабочусь, – и Гуров вышел.

К нему тут же подошел охранник.

– Документы! Как вы попали в кабинет?

– Ногами вошел, мудак херов. А документы следует спрашивать, когда человек входит, а не выходит. – Он вновь открыл дверь. – Валентин Николаевич, подтвердите, что я не нанес вам никакого ущерба, а то ваша охрана всполошилась.

– Все в порядке! – крикнул Попов.

Гуров хлопнул охранника, где у того лежал пистолет:

– Скажу, чтобы тебя выгнали курятник сторожить. Пока ты развернешься, я из тебя клоуна сделаю, – и вышел в коридор.

Через несколько шагов он столкнулся с приятелем, генералом контрразведки Павлом Кулагиным, взял его за локоть, кивнул на топтавшегося за спиной охранника:

– Привет, Павел, твой разгильдяй?

– Нет, – генерал рассмеялся. – Управление охраны.

– Скажи, чтобы выгнали. Извини, тороплюсь.

Через полчаса он был уже в своем кабинете, смотрел в лукавые глаза Станислава, на флегматичное лицо следователя прокуратуры и еще на двух оперативников, заимствованных из охранного бюро, с которыми сотрудничал уже не первый год, Валентина Нестеренко и Григория Котова. Они были неразлучные друзья, причем один антисемит, а второй еврей. На эту тему они постоянно дискутировали.

– Лев Иванович, признайся, как тебе удалось девицу расколоть? – вопрошал патетически Станислав. Кивнув в сторону Гойды, продолжал: – Игорь давно не мальчик, но не сумел. А ты выехал на полдня – и в дамки.

– Станислав, тебе не понять, – ответил Гуров. – Могу лишь сказать, я не употребляю ментовские выражения типа «расколоть». Мы доверительно поговорили, и девушка не сочла нужным скрывать. Да, я дал ей слово, что о нашем разговоре никто не узнает, так что забудьте. Получены агентурные данные – и конец связи.

– Авилов Юрий Сергеевич, – прочитал Станислав лежавшую перед ним справку. – Восемь лет назад сидел за разбойное нападение, – он хмыкнул, взъерошил волосы, – получил почему-то всего два года, через год освободился, больше нигде не проходит, проживает…

– У Белорусского вокзала, – продолжил Гуров. – И я его отлично помню, собирался в свое время вербовать, мы тогда еще в МУРе пахали. Интересная история, банально, но мир действительно тесен. Григорий, Валентин, завтра спозаранку двигайте к Белорусскому вокзалу и соберите мне о парне все возможное и невозможное. Прошу всех, прокуратуру особенно: о том, что мы зацепились, никому ни слова.

– А Петру Николаевичу? – ехидно спросил Станислав.

– А Петр Николаевич, дорогой мой, будет спрашивать у меня, а не у тебя. Повторяю, никому. Сами забудьте. Разрабатываем парня, так как мы многих разрабатываем. Никаких двусмысленных ответов типа «поезд тронулся» или «спросите полковника Гурова». Ничего нет и не предвидится, а Гуров деспот и самодур.

– Хорошие слова, надо запомнить, – пробормотал Станислав.

– Ты сначала научись их выговаривать, затем раскрой словарь, узнай, что они означают, – Гуров отчего-то рассердился. Тут же понял: оттого, что обещал Нине молчать, но слово не сдержал. А как он мог не сказать, когда вся группа знала, куда и зачем он поехал?

Увидев, что друг не в настроении, Станислав взял инициативу на себя.

– Мы можем быть убеждены, что убийство совершил Авилов, но доказательств у нас ноль целых. Так? – Он взглянул на следователя прокуратуры.

Гойда лишь хмыкнул и пожал плечами, считая вопрос риторическим.

– Мы, конечно, можем предъявить его фотографию видевшим его в коридоре сотрудникам. Допустим, они его опознают и подтвердят это на допросах и очных ставках. Легенда у него, естественно, готова, он объяснит, зачем приходил на телевидение, – продолжал Крячко.

– Но пропуск на него не заказывали, не выписывали, как он прошел, неизвестно, – заметил Григорий Котов.

– Какое-то объяснение у него заготовлено.

– Необходимо проверить, возможно, он работает на ЦТ, – сказал Гойда. – Рабочим, сантехником, и у него просто имеется служебный пропуск. Пистолет он, конечно, выбросил. Выстрел очень профессиональный, человек должен был тренироваться.

– Взять его под наружное наблюдение. Но Лев Иванович не хочет обнародовать, что мы вышли на какой-то след, – сказал Нестеренко. – Тогда заказ наружки никак не объяснить.

– Не говорите глупостей, – поморщился Гуров. – Допустим, он тренировался. Но после убийства он в тир не пойдет, с заказчиком встречаться не будет, наблюдение за ним сегодня совершенно бессмысленно.

Зазвонил телефон, Станислав снял трубку и, пародируя Гурова, сказал:

– Слушаю вас внимательно.

– Здравствуй, Станислав, Кулагин беспокоит. Начальнику не подражай, не получается.

– Здравия желаю, господин генерал! – весело ответил Станислав. – Чем можем быть полезны доблестным контрразведчикам?

– Редкий случай, когда не вы мне, а я вам, вероятно, могу помочь, – сказал заместитель начальника контрразведки. – Лев Иванович на месте?

– Схожу поищу, – Станислав кивнул Гурову на параллельный аппарат. – Возьми трубочку.

– Здравствуй, Павел, – Гуров не хотел, чтобы в группе знали, где он сегодня был и виделся с Кулагиным.

При всей обоюдной неприязни МВД и ФСБ Гуров и Кулагин приятельствовали. Знакомство их велось с давних пор, когда оба были подполковниками и операми и по возможности помогали друг другу.

Оперативные интересы Льва Гурова и Павла Кулагина пересеклись на группе, занимавшейся алмазами. Гурова преступники интересовали, так как камни были крадеными, а Кулагин занимался делом в связи с тем, что алмазы уходили за рубеж. Не очень поначалу доверяя друг другу, оперативники стали работать параллельно и выяснили, что между ними много общего. Почти ровесники, они не являлись идейными борцами, но одинаково не любили воров и ненавидели убийц.

Старшим среди них был Гуров, и не только потому, что умнее и талантливее, а просто в связи со спецификой работы больше истоптал асфальта, больше дрался, имел агентуру и так называемых доверенных лиц, характер был пожестче, а начальства боялся меньше.

Надо отдать должное Павлу, с первого дня он принял неофициальное старшинство Гурова и относился к этому спокойно, да и не так часто они работали вместе. Кулагин за прошедшие годы стал заместителем начальника управления. Гуров получил лишнюю звездочку да приставку к должности «по особо важным делам». Но во взаимоотношениях офицеров ничего не изменилось. Кулагин говорил с приятелем несколько уважительно, а Гуров с Павлом немного шутливо.

– Здравствуй, соскучился, у тебя как сегодня со временем? – спросил Кулагин.

– Не хватает времени и денег, остального в достатке, – ответил Гуров.

– В семнадцать на старом месте. Устраивает? Очень желательно, чтобы ты был один, – продолжил Кулагин.

Гуров кивнул, взглянул на Крячко многозначительно.

– Жду, – Кулагин положил трубку.

Некоторое время Гуров молчал, прикидывая, что может означать звонок Павла. Вице-премьер не мог обратиться в контрразведку, здесь что-то не так. А как? И что можно сказать ребятам?

– Они вышли на нашего Авилова, – сказал Гуров. – Зачем людям лишняя головная боль? Паша считает, что я могу находиться под наружкой.

Он еще подумал.

– Выходим сейчас, покатаемся по городу, я на заднем сиденье у Станислава. Вы, хлопцы, – Гуров кивнул Котову и Нестеренко, – прикрываете. Прокуратура, сидя в своем кабинете, руководит. На Калининском ребята нас обгоняют. Котов высаживается, я выхожу чуть дальше и направляюсь обратно к метро. Гриша смотрит – если видит наблюдение, уходить и играть не будем, я просто возвращаюсь в машину к Станиславу, он отвозит меня домой, вы работаете, дел вам хватает.

– А Кулагин? – спросил Нестеренко.

– Ждет три минуты и уходит, завтра придумаем что-нибудь поинтереснее.

Кафе было маленькое, уютное, домашнее, расположенное на узеньких переплетающихся переулочках Старого Арбата, сохранившихся в Москве каким-то чудом.

Посетители здесь случались тоже свои, арбатские, конечно же, немолодые и небогатые. Цены держались божеские, однако кафе «У Маши» выстояло, чем вся округа гордилась. Если местному жителю представлялся выбор: обедать в настоящем ресторане с зорким швейцаром, полированной мебелью, сверкающей посудой и длинным меню или откушать «У Маши», то человек вел гостя сюда, удивляя своей неприхотливостью. За счет своих посетителей кафешка и держалась.

Кулагин и Гуров не являлись завсегдатаями, но трижды обедали, и сегодня их узнали.

Хозяйка, Мария Петровна, женщина неопределенных лет, низко поклонилась:

– Здравствуйте, спасибо, что зашли, – забрала у мужчин плащи и шляпы и проводила к одному из четырех столиков.

– Мария Петровна, можете не торопиться, – сказал Гуров, глядя на молодую парочку, судя по скромной одежде, студентов. Посмотрел сыщик и в окно, за которым прохромала неброская фигура Гриши Котова.

– Лев Иванович, а ты не обижаешься, что я на «ты» перешел? – спросил Кулагин. – Около двадцати лет на «вы» обращался и тут разом, без приглашения.

– Генералу не положено к человеку званием ниже на «вы» обращаться, – ответил Гуров, раздумывая, по какому вопросу пригласила контрразведка. Да еще предупредила, чтобы проверился и сопровождение привел. – Ты, Паша, – продолжал Гуров, – человек мозговитый. Я рад тебя видеть, запоздало поздравляю с повышением. Много шпионов разоблачил?

Павел смутился, ответил нерешительно:

– Кое-что имеем, но мы теперь все больше по вашей линии. Прости за вопрос, вы сейчас делом на телевидении занимаетесь?

– Стараемся. Скажи, Паша, если на телевидении убивают диктора, преступление уголовное или политическое? – Гуров прищурил голубые глаза. – Не крути, скажи, как сам думаешь?

– Я не думаю, знаю, – Кулагин впервые не отвел взгляда. – Дело чисто политическое.

– А зачем, спрашивается, его на меня вешают?

– Лев Иванович, ведь я пришел, – ответил Кулагин.

– Без ведома руководства, рискуя лампасами! – Гуров не повысил голос, однако казалось, что он кричит.

– Не надо на меня давить, я позвонил и пришел, – Кулагин расправил плечи. – Ты сегодня как-то странно со мной разговариваешь.

Дочь хозяйки, совсем малолетка, поставила перед гостями два салата из отварной картошки, свеклы и селедки, которые ели по праздникам в войну, графинчик водки, бутылку нарзана.

– Спасибо, Настя, – Кулагин налил по рюмке, кивнул и выпил.

Гуров дал зарок не пить, пока дело не раскроет, но увидел, как из-за портьеры за ним наблюдает Мария Петровна; приподнял рюмку, кивнул хозяйке и тоже выпил. Он знал, хозяева считают их мелкими чиновниками расположенного неподалеку Внешторга.

Они закусывали, подбежала хозяйка:

– Картошечка и свекла своя, безо всякой химии. Водочка – «Кристалл». Мясо поджарим по госцене, набросим за масло да за труды праведные, дешевле невозможно.

– Мария Петровна, Господь с вами. Кто сказал, что мы такие уж бедные? – Гуров погладил заскорузлую ладошку женщины.

– А сюда другие не ходят, – она скорбно улыбнулась. – И угостить нам их нечем, да и скучно у нас.

– Ну, в Москве есть где повеселиться и деньги оставить! – рассмеялся Кулагин. – Вы нас не жалейте, мы мужички богатенькие.

Лицо хозяйки скривилось, в глазах возник страх. Оперативник понял: за его спиной появился кто-то, кого Мария Петровна страшно боится.

Послышались шаги двух человек, видно, вошли с черного хода. Гуров налил по второй, не повернулся.

– Привет, хозяюшка, – голос был с хрипотцой, тянул гласные.

– Здрасьте, здрасьте, изволите выпить? – Хозяйка попятилась.

– Ты дурочку-то из себя не строй! – Мужик тяжело облокотился на плечо Гурова. – Говоришь, одни пенсионщики на супчик захаживают, а тут вон какие бобры сидят.

Гуров хотел кончить дело миром, но понял: лишь потеряет время. Он взял «хозяина жизни» за мизинец, сломал его. С истошным воплем тот отлетел прочь, отброшенный Гуровым.

Парни были выпившие, расслабленные. Гуров вскочил, хватило двух ударов, после чего оперативник, ловко обыскав их, забрал два пистолета и рявкнул на Кулагина:

– Уходи, сейчас тут ментовка объявится.

Кулагин, не сильно ориентируясь в подобной ситуации, взял плащ и шляпу и быстро ушел. Дебил со сломанным пальцем так орал, что слышно было за километр.

– Не прикидывайся, не так уж и больно! – сказал Гуров. – Я из группировки Косого.

Гуров хотел обойтись без милиции. Не получилось, через парадные двери и черный ход вошли люди в милицейской форме.

– Бросьте оружие! – старшим был лейтенант.

– У меня его нет. – Гуров показал пустые руки и пошел на лейтенанта, говоря: – Я полковник милиции, выведи во двор и разберись. Если не послушаешься, лишишься всего, что имеешь, – и продолжал идти на лейтенанта, который начал пятиться.

Они вышли во двор. Гуров понимал, что участковый коррумпирован. И возможно, это стечение обстоятельств, а возможно, первый ход Попова. Но как он успел дать команду и подключить криминал? Гуров сунул под нос участковому удостоверение и заговорщицки сказал:

– Я встречался с агентом, времени на объяснения нет, забирай двух налетчиков, их оружие, объясняйся с начальством сам. Меня ты не видел. Если эта шпана появится здесь еще раз, ты без погон и пособий останешься. Коли умный, мы друг друга не знаем.

Для большей внятности и чтобы мент не тратил слов на ответ, Гуров ударил его чуть ниже ремня, потом забрал свой плащ и шляпу и ушел.

Он шел по проспекту, настроение было скверное. Информацию, которую хотел передать Павел, получить Гуров не успел. Следовало думать, как ее быстро получить. Сыщик шел уверенно, не сомневаясь, что наблюдение за ним не ведется, и неожиданно увидел «мерс» Станислава, остановившийся метрах в пятидесяти перед ним. Он не ускорил шаг, однако появление друга что-то означало, и то, что Станислав притормозил не рядом, настораживало. Гуров зашел в булочную, купил булку с маком. Станислав не остановил машину, значит, они под наблюдением. Не МВД и не ФСБ, такая акция мимо Павла не прошла бы. Авторитеты? Полоснули бы из «калашникова», и с концами. Впрочем, поднимать стрельбу в центре города без острой необходимости не станут, тем более – вешать себе на шею труп полковника. Однако Станислав, судя по всему, настроен серьезно. Вновь обогнал, встал впереди. Что-то сказать хочет. Думай, сыщик, думай. Появление «мерса» – сигнал опасности, ясно. В машину не берет, значит, не хочет засвечиваться как связь. На прямом проспекте от наблюдения не уйти. Метро рядом нет, надо сворачивать с проспекта. Правее идет Воровского, ныне Поварская, еще правее путаются Хлебный, Столовый, Скатертный, проходные дворы, «сквозняки», сам черт ногу сломит, далее следуют Герцена и Никитская, но туда лезть не нужно. Решено, он уходит с проспекта, пересекает Поварскую и разворачивается лицом к лицу. Ну сколько их может быть? Восемь-десять? Толпой не побегут, нападения не ожидают.

Где его станет ждать Станислав? Да, на Никитском, только не на четной стороне, где его собственный дом, а напротив, чуть выше желтого дома «полярников».

И тут сыщик увидел парочку. Ну, господа, это несерьезно, даже обидно! За кого же вы меня принимаете? Рисоваться под пьяного, одного в девку одеть? Такое в цирке хорошо, а в жизни очень даже дурной вкус! Сейчас я вам преподам маленький урок, какие урки умные, а менты дураки. Он вынул из кармана плаща пачку сигарет, начал искать зажигалку, как это делает всякий курящий, чуть спотыкаясь, тихо матерясь и невольно останавливаясь.

«Парочка», следовавшая за сыщиком, догнала его. Гуров молча ударил того, что изображал пьяного, в живот, задел по крашеной физиономии второго и в два прыжка оказался во дворе. В старой Москве проходных дворов много, а «черные» ходы остались повсеместно, так что выбор у сыщика был широкий. Гуров неторопливо пробежал под следующую арку, обогнул клумбу, перешел на шаг. Несмотря на плохую погоду, здесь гуляли няни и мамы с малышами. Преследователи будут интересоваться, кто тут пробегал, потому Гуров пересек двор не спеша, вышел на Поварскую. Если он правильно рассчитал место, где его будет поджидать Станислав, следовало двигаться в сторону Никитских ворот, но не по широкой и малолюдной Поварской. Гуров вскочил в троллейбус. Проехав остановку, выпрыгнул и вошел в магазин.

Глядя сквозь витрину, он увидел преследователей. Он засек две машины и трех топтунов, они явно не знали, в какую сторону направиться. Судя по одежде и манере держаться, ребята принадлежали к какой-то группировке. Их услугами могли воспользоваться и оперативники ФСБ, и парни из ментовки, не желающие «светиться» сами. «А кому я на ногу наступил? – спросил себя Гуров. – И в какой момент? Возможно, именно об этом и хотел предупредить меня Павел?»

«Не ведая того, я сделал острый ход, и противник решил меня изолировать? – рассуждал Гуров. – Возможно, зная о моих дружеских отношениях с Кулагиным, сунули Паше какую-то дезу, решили использовать втемную, наблюдение велось не за мной, а за ним? Уж слишком быстро появилась милиция, словно за углом стояли. Изолировать – совсем не значит убить, достаточно скомпрометировать. Связь между авторитетами и органами осуществляется на низшем звене – участковый, опер отделения милиции, скорее всего это родная ментовка, ФСБ не станет лезть в такое грязное дело. А от участкового до верха не дотянешься, слишком длинная цепочка, можно порвать в любой момент. Значит, даже в случае успеха я буду иметь лишь хвостик. А мне нужны не хвосты, а головы. Но как к ним подобраться?»

Здесь может помочь только Паша Кулагин, не исключено, у него имеется материал. Наверняка что-то есть, иначе он не пошел бы на конспиративную встречу, приехал бы в министерство, предлогов достаточно. И связано это с Авиловым и убийством диктора.

Гуров посмотрел в окно – филер болтался у палаток, неподалеку стояли «Жигули». Сколько людей и машин они могут послать на задержание одного человека? Почему прилипли к этому району, он мог пересечь Поварскую, дойти до Маяковской и уехать на метро.

Старший группы, ведущей гон на Гурова, из-за пристрастия к Джеку Лондону имел кличку Смок.

– Старшой, брось херней заниматься, – сказал сидевший в машине уголовник. – Слинял наш мент, следы остыли.

Смок, в прошлом опытный опер угро, знал: один из основных законов розыскной работы – не суетиться. И что-то Смоку подсказывало – полкаш не захочет уходить от своего дома. Во-первых, можно заскочить в подъезд и укрыться за стальной дверью, во-вторых, Гуров тут живет давно, хорошо знакомы переулки, дворы проходные. Здесь он или нет – пятьдесят на пятьдесят, но тут островок, а Москва – океан. Если они его упустили, то, считай, с концами. Тогда Гурова брать можно только завтра от работы или от дома, уже собранного и приготовившегося. И его, Смока, наверняка заменят. Чего начальство на мента ощерилось, неизвестно, ясно только: полкаш нужен сегодня, завтра, может, ему грош цена. Он либо держит информацию, либо может получить информацию.

Смоку катило под полтинник. Левка Гуров вырос на его глазах: способности, упорство плюс мощная поддержка. Сначала генерал Турилин, затем Орлов. Имей он, Смок, таких покровителей, тоже лазал бы по крышам, а не по подвалам. Смок не только опытный опер, он далеко не глупый человек, отлично понимал: взять Гурова живого не удастся, а убивать не велено. Остается одно – прострелить ему ногу или руку, вывести из строя, уложить в госпиталь. Но прежде его следует найти, а это возможно только в том случае, если он в данном районе, значит, уходить отсюда нельзя.

Заработал радиотелефон, недовольный голос спросил:

– Что у тебя?

– Он здесь, в ближайших переулках, – ответил Смок, – и мы его отсюда не выпустим.

– В переулках, – в голосе старшего слышалось недовольство. – Я те переулки знаю, там полк спрятать можно. Как же вы его выпустили из столовки? И задача пустяк – мужика изувечить, и деньги хорошие уже получены… Мать вашу! Совсем мышей не ловите.

– Ты волну не гони, ты этого мыша однажды ловил, еле откачали! – разозлился Смок.

– Вижу! – крикнул напарник.

Гуров воспользовался тем, что из магазина выходил высокий мужчина с коробкой на плече, и под его прикрытием выскользнул из дверей. Тут ему не повезло, из подворотни выкатился малыш на трехколесном велосипеде, сыщик сделал шаг в сторону и открылся.

Теперь решали секунды и везение.

Гуров рванул в сторону проспекта, за спиной звякнуло, стреляли явно с бульвара, с такого расстояния из пистолета не попасть. Он увидел кремовый «Мерседес», который подавал задом, распахнул дверцу, упал в салон.

Пуля шмякнула в борт машины, Станислав недовольно сказал:

– Увечить чужое имущество – дело нехитрое. – Нарушая все правила, крутанул руль налево, подрезал «Волгу» и ушел в туннель.

Через несколько минут они припарковались у министерства и вошли в здание.

– Надо сказать, работают против нас какие-то извозчики, – заметил Станислав.

– А где им профессионалов взять? – Гуров вызвал лифт. – Идет подковерная возня, под ковром используют мышей. Никто не рискнет пустить в ход профессионалов. – Глядя в зеркало лифта, он поправил галстук, а Станислав не преминул заметить:

– Пальчики-то дрожат, господин полковник.

– Ну, извини! – Гуров развел руками.

Они молча миновали секретаря, вошли в кабинет генерала Орлова, где, на их счастье, никого, кроме хозяина, не было.

Петр Николаевич, который терпеть не мог мундир, сидел за письменным столом в свободной рубашке. Генерал писал – дело обычное, вызывавшее в сыщиках чувство вины и сострадания. Сами они писать докладные, рапорты и прочую бумажную мутатень терпеть не могли, а бумажное хозяйство – это тебе не задержание паршивого убийцы, оно оседает навсегда, за неловко составленную бумагу можно ответить и через год, и через десять лет. Как ты валялся в канаве и пуля чмокнула рядом, никто и не знает, а что написал пять лет назад – любому грамотному понятно.

Обычно оперативники чувствовали себя в кабинете начальника довольно свободно: четверть века вместе. Сегодня, доложив о прибытии, Гуров не отправился к открытой форточке покурить, а Станислав не оседлал стул, офицеры стояли если не по стойке «смирно», то и не слишком вольно.

О показаниях на Авилова решили пока не говорить, а о только что происшедшем и сказать-то было неловко.

Какие-то бандиты… Преследование… Стрельба… Несерьезно, да и в чем другом, а в оценке информации, анализе, отделении правды от вымысла Орлов был посильнее их обоих.

– Жидко обкакались, – сказал Орлов, продолжая писать. – Личное оружие прошу положить на стол. Полковник Гуров, позвоните генералу Кулагину, – он кивнул на телефонный аппарат.

Гуров набрал номер Кулагина, тот мгновенно узнал сыщика и облегченно произнес:

– Ну и слава Богу. Так это я за собой притащил?

– Видимо.

– Следует обмозговать.

– Ты нес что-либо взрывоопасное? – спросил Гуров.

– Есть немного. Я проанализирую ситуацию последних часов, попытаюсь выяснить, не подтолкнули ли меня. Но ты понимаешь, козырная масть сегодня абсолютно ни при чем, – убежденно сказал Кулагин.

– Ну да, трамвай сам с рельсов сошел, ехал себе, ехал, ему надоело, и он полем дернул…

Продолжая писать, Орлов отобрал у Гурова трубку, сказал:

– Отбой, – разъединился, сложил свои бумаги и будничным тоном продолжал: – Теперь, Лев Иванович, все сначала, подробно, до момента вашего входа в министерство.

Он взял лежавшие перед ним пистолеты, понюхал, отложил, пробурчав:

– Уберите это, я не сомневался, что Тяжлов врет.

– Если начальник МУРа говорит, лучше провести экспертизу, – сказал уставший от долгого молчания Станислав.

– Сядь, Лева может курить. – Генерал откинулся в кресле и прикрыл глаза.

Первоначальные обращения по званию и имени-отчеству ничего хорошего не предвещали, сейчас, видимо, настроение у Петра изменилось, и они воспряли.