«На ножах» kitabından alıntılar, sayfa 2
Синтянина:
- Да, но вы, конечно, знаете, что встарь с новым человеком заговаривали о погоде, а нынче начинают речь с направлений. Это прием новый, хотя, может быть, и не самый лучший: это ведет к риску сразу потерять всякий интерес для новых знакомых.Идет, видите ли, экзамен, ребятишек в приходское училище принимают и предстоит, видите, этакая морда, обрубок мальчуган Савоська, которого на каникулах приготовил медицинский студент Чертов.
- Гм! Фамилия недурна!
- Да, и с направлением, понимаете?
- Понимаю.
- Ну слушайте же, - и Меридианов, кряхтя и щурясь, зачитал скверным глухим баском.
- Читать умеешь? - вопросил Савоську лопоухий педагог.
- Ну-ка-ся, - отвечал с презрением бойкий малец.
- И писать обучен?
- Эвося! - еще смелее ответил Савоська.
- А Закон Божий знаешь? - ветрел поп.
- Да коего лиха там знать-то! - гордо, презрительно, гневно, закинув вверх голову, рыкнул мальчуган, в воображении которого в это время мелькнуло насмешливое, иронически-честно-злобное лицо приготовлявшего его студента Чертова"Синтянина и Подозеров:
- Вы ошибаетесь: вы ее любите, но не знаете, и не смущайтесь этим: вы в этом случае далеко не исключение, большая часть людей любит, не зная, за что любит, и это, слава Богу, потому, что если начать разбирать, то поистине некого было бы и любить.
- Сделайте исключение хоть для героя или для поэта.
- Бог с ними - ни для кого; к тому же, я терпеть не могу поэтов и героев: первые очень прозаичны, докучают самолюбием и во всем помнят одних себя, а вторые... они совсем не для женщин.
- Вы, однако же, не самолюбивы.
- Напротив: я безмерно самолюбива, но я прозаична; я люблю тишь и согласие, и в них моя поэзия. Что мне в поэте, который приходит домой брюзжать да дуться, или на что мне годен герой, которому я нужна как забава, который черпает силу в своих, мне чуждых, борениях? Нет, - добавила она, - нет; я простая, мирная женщина; дома немножко деспотка: я не хочу удивлять, но только уж если ты, милый друг мой, если ты выбрал меня, потому что я тебе нужна, потому что тебе не благо одному без меня, так (Александра Ивановна, улыбаясь, показала к своим ногам), так ты вот пожалуй сюда; вот здесь ищи поэзию и силы, у меня, а не где-нибудь и не в чем-нибудь другом, и тогда у нас будет поэзия без поэта и героизм без Александра Македонского.Мир порождает преуспевание,
От преуспевания происходит богатство,
От богатства – гордость и сладострастие,
От гордости – ссоры без конца;
Ссоры – война торопится…
Война порождает бедность,
Бедность – смирение,
Смирение возвращает мир…
Так человеческое превращение готово! (франц.) Климент Маро- Ты бриллиант самых совершеннейших граней! Бодростина, смеясь, покачала отрицательно головой.
- Что? Разве не бриллиант?
- Я-н-т-а-р-ь! - шепнула она, оглядываясь и слегка надвигая брови над улыбающимся лицом.
- Почему же не бриллиант, почему янтарь? - шептал, выглядывая из вагона, развеселившийся Горданов.
- Потому что в янтаре есть свое постоянное электричество, меж тем как бриллиант, чтобы блеснуть, нуждается в свете...- Отчего же погибель? - отозвался майор, - мало ли людей бывают несчастливы в браке, но находят свое счастие за браком.
- Да, вот это что! - вспылила Катериан Астафьевна, - так, по-твоему, что такое брак? Вздор, форма, фить - и ничего более.
- Брак?.. нынче это для многих женщин средство переменять мужей и не слыть нигилисткой. - А как вы думаете: до чего мы дойдем?
- Да что же, - продолжал рассуждать Висленев, - мы прежде все отвергали и тогда нас звали нигилистами, теперь за все хватаемся и надо всем сами смеемся... и... черт знает, как нас назвать?
Бодростина глядела на него молча и по лицу ее бегала улыбка.
- Право, - продолжал Висленев, - ведь это все выходит какое-то поголовное шарлатанство всем: и безверием, и верой, и материей, и духом. Да что же такое мы сами? Нет. Я вас спрашиваю: что же мы? Всякая сволочь имеет себе название, а мы... мы какие-то темные силы, из которых неведомо что выйдет.
- Вы делаете открытие, - уронила Глафира.
- Да что же-с? Я говорю истину.
- И я с вами не спорю.
- Все этак друг с другом... на ножах, и во всем без удержа... разойдемся и в конце друг друга перережем, что ли?Про Ларису:
- Ах, оставь, пожалуйста: какая ты простая и какое с тобою простое обращение возможно, когда к тебе на козе не подъедешь: утром спит, в полдень не в духе, вечером нервы расстроены.Глафира и Висленев:
- Вы скажетесь больным, сляжете в постель и обвяжете голову.
- Да; вот разве в самом деле так, обвязать голову, это отлично.
- А то можете и обриться.
- Какая мысль! Это еще лучше! Я именно лучше обреюсь и слягу, а вы напишите сестре, что я болен. Только какую бы мне изобресть болезнь?
- Да не все ли равно: ну хоть геморрой.
- Геморрой?
Висленев сделал гримасу.
- Нет, - сказал он, - мне гораздо более нравятся нервы.
- Геморрой, геморрой, вы потому и обреетесь от головной боли;
- Ну, пожалуй.Подозеров о себе:
- Счастливый человек и редкий: вам всегда хорошо. (Синтянина)
- Да, почти всегда: я занят, работаю, ем в поте лица хлеб мой, а работа - превосходный врач.
...
- Я всегда был свободен, - поспешно ответил Подозеров, и тотчас добавил: - Если я искал развода, то делал это для спокойствия Лары, но отнюдь не для себя.
...
- Не знаю, но знаю, что меня замарать никто не может, если я сам себя не мараю. Притом же, если для чьего-нибудь счастья нужно, чтобы мы отступились от этого человека, то неужто тут еще есть над чем раздумывать? Я не могу быть спокоен, если я знаю, что кого-нибудь стесняю собою, и удалился от жены, желая покоя своей совести.
Майор Филетер Иванович не искал ни друзей, ни приятелей: он повторял на все свое любимое «наплевать», лежебочествовал, слегка попивал, читал с утра до поздней ночи и порой ругал все силы, господствия, начальства и власти.
да, нелегко разобрать, куда мы подвигаемся, идучи этак на ножах, которыми кому-то все путное в клочья хочется порезать; но одно только покуда во всем этом ясно: все это пролог чего-то большого, что неотразимо должно наступить.
