Kitabı oku: «Макс и Волчок»
* * *
Макс проснулся поздно на своей маленькой постельке. Солнце давно уже светило сквозь кисейные занавески. Уже два раза подходили и мамка, и дядька, и даже сама бабушка к постельке Макса, а он все спал. Он спал, потому что с вечера уснул поздно. С вечера он все пел песни и рассказывал сказки. Прыгал и хохотал. Насмешил и мамку, и бабушку, и дядьку.
– Ничего не поделаешь с этим баловнем! – ворчала бабушка и все-таки смеялась. И нельзя было не смеяться, потому что Макс так уморительно передразнивал старого беззубого повара Демидыча и представлял, как он стряпает торт с таракашками.
– Положу таракашку, сделаю кашку, положу изюминку, утешу бабушку беззубиньку, скажет: спасибо, Демидыч, больно мягко и сладко.
И Макс хохотал, а за ним хохотала бабушка, а за ней и мамка, а за ней и дядька хохотал и приговаривал:
– Ну, тебя! ложись, сударь. Сон прогуляешь, вдоль ночи попадешь. Нехорошо будет.
И наконец Макс проснулся. И мамка, и дядька, и бабушка точно ожили. Как будто солнце открыло глаза и посмотрело на них. Но Макс встал не в духе. Он хмурился и молчал. Молча пил чай с густыми сливками и сладкими пирожками; молча ходил грустный по комнатам. И мамка, и дядька, и бабушка оставили его в покое. Они знали, что это – чудной ребенок. И если встал левой ножкой с постели, то лучше не трогать его, а то как раз расплачется и расхворается. И Макс действительно совсем готов был заплакать. На сердце у него, как говорил он, «было не тяжело, а легче!». Это сердце постоянно замирало. И тоска и хандра давили это маленькое сердце.
Но в девичьей увидал Макс большого слепня, который жужжал на окне и стукался толстой головой о стекла.
– А что, если посадить этого слепня к слепенькой бабушке в табакерку? – подумал Макс и улыбнулся. – Бабушка добренькая. Она так любит меня. Она еще вчера подарила мне такую славную книжку. Добрая бабушка! А я все-таки посажу тебе слепня в табакерку!..
И Макс ловит слепня и, разумеется, тихонько от бабушки, садит его к ней в табакерку. И вертится он около бабушки, и ждет не дождется, когда она откроет табакерку. А бабушка все толкует с управляющим Карлом Ивановичем, все толкует о лесе. И только что она начала волноваться и доказывать Карлу Ивановичу, что лесу убыло, как в это самое время взяла она, вероятно от волнения; табакерку, понюхать табаку и открыла ее. И вдруг табакерка зажужжала, табак во все стороны, табакерка на пол, слепень летит, гудит, точно обрадовался, а Макс хохочет, хохочет и вместе с тем целует у бабушки руки.
– Бабушка, ведь это я сделал, я… я слепня посадил!
– Что будешь делать с озорником?!
И никто в доме не знает, что с ним делать. Всем он надоел и всем он мил. Такой шаловливый, и такой добрый и занятный. Всем надосадит и всем угодит. Всех разжалобит и всех насмешит.
Случилось раз зимой, что Макса не пустили гулять в сад.
– Куда ты пойдешь, – говорила бабушка, – вьюга, холод.
– Не ходи, батюшка, – уговаривала мамка, – не ходи, родной, простудишь грудку, головку, – видишь, ты какой хилый, тебя и в комнате-то надо в охлопочках держать.
И Макс не пошел. Целый день он дулся, хандрил, а вечером вдруг развеселился.
– Слушай, бабушка, я тебе сказку расскажу.
– Ну! расскажи, расскажи, мой забавник.
И Макс принялся рассказывать. А из девичьей тихонько уже выползли девушки и расположились слушать, какую будет барич сказку рассказывать.
– Сеял мужик репку, – начал Макс…
– Гречку, сударь, а не репку, – поправляет мамка.
– А ты не перебивай, а то я не буду рассказывать, – обижается Макс. – Сеял мужик репку, садил ее в грядку. Которое семечко попало на камешек, его птички склевали, которое попало между грядок, его ветром сдуло, а одно семечко попало в теплый уголок, в котором было много навозу. «Вот как хорошо, – говорит семечко, – и тепло и мягко. Просто раздолье!» – «Погоди, – говорят ему другие семечки, – как бы с большого тепла не стало холодно». Но семечко их не слушало и выпустило корешок прямо в навоз. «Ну, – сказали другие семечки, – тише едешь, дальше будешь. Мы еще погодим».
И они ждали несколько дней и потом начали расти. Их маленьким корешкам было очень трудно. Земля была жесткая, холодная. Но зато корешки их стали крепкие, длинные, а у семечка в навозе самый кончик корешка совсем сгнил.
И вот пошел дождичек. Все корешки начали пить воду и, наконец, сказали: «Довольно; много нельзя пить!» – «Как нельзя, почему нельзя! – кричало семечко, которому было тепло в навозе. – Так хорошо пить. Вкусно!» – И оно пило, пило, так что весь корешок его налился водой.
Потом начали все корешки раздуваться. Стебельки от них выпустили много новых листьев, и сами корешки стали репками.
Долго ли, скоро ли, наконец, все репки выросли. И репка в навозе раньше всех. Она стала такой большой репкой, пухлой, да нежной, что на всех смотрела гордо и спесиво.
– Вот видите ли, – говорила она, – как хорошо расти в навозе!
– Погоди! – говорили другие репки, – осень придет, все разберет.
И вот пришла осень, холодно, сыро. Пошли дожди и дожди: «Батюшки! кажется, я лопну! – говорит репка в навозе, – до того мне хорошо. Все-то я пью, да пью». – И она вся стала, как наливное яблоко. – «А нам и так хорошо! – сказали другие репки. – Мы к холоду привыкли. А пить мы теперь уж ни за что не станем».
И вот пришли холода, морозы. Всем репкам ничего, хорошо. На холоде они повеселели. «Славный, – говорят, – холод! Здоровый холод!»
Забрался мороз и в навоз. Как только обхватил он репку, что сидела в навозе, она вся съежилась.
– Батюшки! – закричала она, – братцы, сестрицы, помогите. Я совсем озябла.
А братцы и сестрицы все засмеялись.
– Пар костей не ломит. Мороз не сушит, – сказали они. – Нам в земле тепло, а ты и в навозе озябла.
– Соседка, родная голубушка! – просит репка, – посмотрите, пожалуйста, я, кажется, хвостик себе отморозила.
– Он уж у тебя давно сгнил, – говорит соседка. – И давно стала ты пареной репкой.
– Ух! Ах!.. брррр! смерть моя! – стонет пареная репка. А мороз все крепче и крепче жмет ее.
Прошло несколько дней. Настала пора дергать репки. Пришел мужик, а с ним и ребятки пришли.
Надергали репок. Все репки как репки: крепкие, желтые, здоровые. Вытащили и пареную репку.
– Тятя! – закричал сын мужика. – Смотри, какая репка большущая!
Мужичок посмотрел на репку и сказал:
– Сущая дрянь. Это – пареная репка, дряблая, да водянистая; никуда не годна.
И репку выбросили в помойную яму. Туда ей и дорога, а тебе, бабушка, вся сказка. Я – пареная репка, а кто будет навоз – об этом ты, бабушка, с мамкой подумайте. Авось, догадаетесь!
И Макс захохотал и убежал.
А ночами Макс часто не спал. Он все думал, отчего солнце не всегда греет так, как в далеких теплых странах. И как бы хорошо было, если бы постоянно было светло и тепло. Если бы был вечный день и вечное лето. – Если бы я мог, – думал Макс, – я всех бы сделал добрыми и красивыми. Все у меня были бы сыты, ели вкусно, одевались хорошо. Всем бы было тепло и светло. – И ему представлялось, как все люди, со всего земного шара, толпятся, волнуются как море. Он видел ясно, что все были довольны и веселы. Везде блестело золото и хрусталь. Везде были цветы. Все были в таких ярких одеждах, и на всем был чудный розовый отблеск. Этот розовый свет носился волнами, и самые люди были как море; они шли толпами, волновались, как море, а там, на дальнем горизонте, тонули в розовых волнах, как в летний вечер тонет даль в сумерках розовой зари.