Kitabı oku: «Ювенилия Дюбуа»

Путанное предисловие к безбородым сочинениям под штампом deluxe edition, где самоуничижение, как ни крути, раскрывается в форме гордыни, а представленный сборник переквалифицировался в орудие по закрытию литературного гештальта

Один великий человек однажды написал: «В углу стоял круглый стол овальной формы». Казалось бы, хрестоматийный пример писательского «ляпа», который наглядно демонстрирует фактическую невозможность корректуры произведения самим автором. Чтобы случайный читатель понимал, я заранее готовлю его к своему «авторскому (невежественному) почерку» с кучей ошибок, ведь даже сейчас, спустя много лет, я остаюсь не самым грамотным человеком, да и ресурсов на редактора для такого объёма текста у меня просто нет.

Сумбурное начало предисловия, но что взять с самоучки?

К слову, обличая миф про ошибки Достоевского, добавлю, что, в отличие от меня, Фёдор Михайлович знал о данном моменте в романе и специально его оставил, ведь в те времена действительно продавались круглые (овальные) столы, умеющие раздвигаться при необходимости.

Теперь, когда честь безусловного эталона русской литературы была восстановлена, а своя безграмотность особо подчёркнута, можно вернуться к началу начал.

Ещё в двенадцать-тринадцать лет, после просмотра фильма «Тайное окно», я загорелся идеей стать писателем. Тогда мною двигала тяга к самолюбованию, где на пьедестал почёта вскарабкались такие поверхностные аспекты творческой деградации, как слава, деньги и общий душок успешно организованного быта.

Первый в жизни роман был написан за год. В нём ребёнок умудрился сосредоточить всевозможные штампы, которые неумело черпались из потребительской культуры тех лет, поэтому роман вышел не романом, а чем-то соответствующим слову «нелепость». Первая работа! Да, и первое откровение, которое в дальнейшем расставило точки может и не в правильных местах, но умудрилось донести главную мысль: писатель и писатель в промышленном значении – абсолютно полярные аборигены.

Встал серьёзный вопрос: кем же я хочу стать? Знаменитым и успешным (но тогда придётся подстраиваться под рынок) или никому не нужным, но писать то, к чему тяготеет ум и сердце? Второй вариант возобладал. Романтическая и наивная натура вышла на первый план, сформировав в голове некий культурный конструкт «вопреки».

Разумеется, с опытом стало ясно, что выбранный путь оказался неповторимым только на 1\3 часть, оставив 2\3 вещам, которые невозможно изменить:

1. Влияние «не такой культуры» (заменившая собою попсу, что привело только к смене деталей или, если говорить проще, иной вкусовщине).

2. Общая скудность тем и обозначенного конструкта, заложенные культурным кодом человека и непосредственным его прогрессом (ли?)

Став заложником контркультурных настроений, я тренировался писать дерзкие, хохмачные и социально мерзкие вещи, веселившие и впечатляющие тогдашнего меня, но ставшие в итоге изгоями в контексте продукта, как интеллектуальной собственности в перспективе. Некоторые рассказы и пьесы публиковались в журналах, романы же выкладывались на свободные поля, но, так и не найдя своего зрителя, канули в Лету.

«Ювенилия дюбуа» – своеобразная попытка закрыть литературный гештальт, утрамбовав черновые произведения юности в одну твёрдую форму, где они смогли бы обрести покой. Этот сборник создан не столько для зрителя, сколько для меня самого. Но если вдруг найдутся любопытные умы, то не обижайтесь и не принимайте написанное близко к сердцу. У всего этого оформленного непотребства есть одна важная черта, показывающая сложный и неизведанный путь по достижению фактически неосуществимой цели: стать художником без видимых на то задатков.

Если бы меня спросили, как выглядит мечта? Я бы показал именно этот сборник, где собрались мыслимые и немыслимые ошибки, темы и откровенные пробы, ведь именно собственные неудачи и безответная любовь к литературе заставляют идти на ощупь, зная, что скорее всего мне предначертано упасть в пропасть, панически смеясь над собственным полётом.

Дисклеймер

Представленные работы подверглись минимальной редактуре и более серьёзной цензуре в контексте Российского законодательства. Так что фрагменты с пометкой [ЦЕНЗУРА] придётся додумывать самостоятельно (контекст в помощь).

В работах присутствует ненормативная лексика, употребление запрещённых веществ, аморальное поведение с полным набором деконструктива.

ПОЭТОМУ, ПРЕДУПРЕЖДАЮ (!)

Все имена, герои и ситуации – вымышленные. Данный сборник произведений ни в коем случае не занимается пропагандой аморального поведения, употребления запрещённых законом веществ и прочего набора непотребств, которые могут пагубно повлиять на психологическое и физическое здоровье.

Произведения создавались исключительно в творческих целях. В них рассматривается маргинальная изнанка общества, как акт нездоровой тяги к саморазрушению.

Строго для читателей 18+

Контркультурная дилогия

Заводной механизм эпохи декаDANCа

0.Пролог

Иногда, как сейчас помню, я лежал в постели под беспокойным покровом ночи, пока окружающий меня мир отдавался во власть сна. С окна, через малую щель задувал настойчивый ветер, а мелкий град аккомпанировал ему шумным ритмом по карнизу.

В такие минуты, а бывало и часы, в голову лезли разные мысли. Но неизменно на тот момент меня интересовало две темы: женщины и смерть. Смерть и её формы были куда интереснее мыслей о женщинах, учитывая, что все фантазии эротического подтекста заканчивались беспощадной мастурбацией. А вот смерть – её тайна, частая её нелепость, её трагизм… Эти рассуждения приводили меня в полнейшее безумие, иногда доводя изнеженный дух до полной апатии.

Я часто пытался представить себя в чужой шкуре, желая ощутить это последнее чувство потери самого дорогого, что есть – себя. Когда ситуация выходит из-под контроля; когда уже не в твоей власти изменить ход событий; когда последнее, что остаётся – наблюдать. А тело, его разрывает жар. Сердце стучит так сильно, что ещё немного и потеряешь сознание, но этого не происходит. Когда до последнего уверен, что случится чудо, что ты останешься жив и невредим; когда, будучи всю жизнь был закоренелым атеистом, а тут вдруг вспоминаешь неизвестную молитву, которая направлена к Богу, которого ты никогда не любил и не ставил ни во что.

Ох уж это мерзкое чувство жалости к самому себе. Загнанный зверь, протканный острыми копьями безжалостных браконьеров. Вот кожа твоя горит, внутренности твои горят, и ты безумен, безумен! И не быть тебе больше. А затем, под общий шум – засыпаешь, не заметив своей последней фразы, своей последней мысли. Ты медленно засыпаешь, и это похоже на смерть. Репетируешь собственный уход, привыкая к чувству забвения. Но все равно никогда не получится разгадать, а тем более свыкнуться с мыслью о своём несуществовании.

Сейчас декабрь. Воздух здесь совсем стал ледяным. Он смешивается с северным ветром. Он пронзительный и беспощадный. Ему ничего не стоит проникнуть в крошечные щелки толстой куртки, кусая затем тонкую кожу хрупкого человеческого тела. Природа медленно, но верно переходит в стадию анабиоза, окрашиваясь в серые тона бессолнечного неба.

Каждый год, вот уже на протяжении многих столетий, люди погружаются в темноту, ожидая далёкую весну с её многочисленными температурными плюсами и минусами неизвестных событий. Каждый год кажется, что холод никогда не закончится, что тело каждый день нужно прятать за многочисленным тряпьем, дрожа на улице имеющимся нутром с утра на пути от дома до работы, где глаза будут видеть сплошную темноту.

Когда твоя жизнь висит на волоске – всё меняется. Под этим «всё» я имею в виду: отношение к вещам, мыслям, настроению. Уходит присущая дерзость и уверенность. Она заменяется сначала на страх, затем плавно перетекая в глубину и лирику. Из лексикона уходят бранные слова-паразиты, разве только «блять» может проскользнуть по языку вибрацией в критический момент, но только на секунду, в последнее мгновение существования деятельности мозга.

Боюсь, что и меня постигнет подобная участь, учитывая положение, в котором я нахожусь.

Спокойствие, которое мне ранее было не присуще, вдруг окутало тело и мысли. Не это ли называется смирением? Или же, просветлением? Боль грядущего притупилась. Я чувствую себя гордым капитаном тонущего корабля без права на позорное бегство.

Воздух холодный. Очень быстро сбивается дыхание, приходится дышать через рот. Ноги наполнились свинцом. Колени пару раз задевают острые ветки, продирая себе дорогу кровью. Ступни балансируют на замёрзшей почве, усеянной камнями и мусором неблагодарных людей. Хочется упасть, но нельзя. Несмотря на то, что я ушел в самую глушь, ещё есть пара жилых домов.

Немного проковылять, уйти чуть дальше, а затем тело моё пробьет сильнейшая боль. Я получу ответ на свой главный вопрос и унесу его с собой в место, куда не добраться даже перелетным птицам.

Господь, как жаль, что ты фантазия наша. Человеческий великий вымысел – надежда. Я бы все отдал, чтобы в трудный час ты был со мною духом, а я, в свою очередь, отдал бы тело свое. Но сказки на то и сказки…

В голове каша. Я пытаюсь уцепиться за счастливые фрагменты своей маленькой жизни, стараясь отыскать их в хаотичном потоке. Но понимаю, что на пороге своего несуществования, абсолютно каждая секунда стала в равной степени дорога мне вне зависимости от контекста. Вся моя жизнь преобразилась в дорогой, цельный изумруд, который я умудрился так скоротечно потерять. До мерзкого звоночка остаётся минут пять, может шесть. Я больше не смотрю на время, дабы увековечить мгновение.

Без сил, весь в поту, продутый ветром до дрожи, я падаю навзничь на этом вонючем пустыре, чтобы вспомнить главное, понять: как я умудрился дойти до такого пиздеца? Не каждый день случается носить на себе пояс со взрывчаткой и ждать собственной смерти.

1.Каникулы, бошки и рвота

Недели две-три назад Б. гонял в лес с какой-то малолеткой. Не знаю уж чем они там занимались, но по итогу Б. набрёл на поляну, усеянную дичкой.

На следующий день он пригнал с корешем на тачке, прихватив немного пластмассы. И да, Б., мать его, наполнил доверху два этих пакета. Неплохой улов. А где улов, там и всеобщее мракобесие.

Вчера мой контакт обновился долгожданным сообщением от Б. о завтрашней движухе. Замётано брат. У меня нет дел ни сегодня, ни завтра. Я за любой кипиш, так и знайте.

Утро в полдень застаёт меня неожиданно. Солнечные лучи превратили тело в сплошной пот. Я ворочаюсь на спине. Кряхтя, пытаюсь прийти в себя, напоминая себе беспомощного жука. Во рту пересохло. Нужно начать чистить зубы на ночь.

Сегодня вечер веселья. С кухни доносится треск раскалённой сковородки, на которой раскинулись две яичницы. Это мама готовит мне завтрак. Вяло желаю ей доброго утра, направляясь в ванную комнату. Какое все-таки блаженство в жаркую погоду принять холодный душ. Прохлада погружает грязное тело в сладкую истому, вдыхая в него жизнь и бодрость. Мои подмышки и гениталии заросли густыми волосами. В ближайшее время нужно бы подбриться, но пока нет особой нужды и мотивации.

После съедаю свою законную двойную яичницу с кофе. «Спасибо мам, было вкусно, посуду помою вечером». Через час она помоет её сама, понадобится мойка для готовки обеда. Интересно: сегодня будет курица с макаронами или говядина с гречкой? Одно из двух.

Наспех иду в зал. Телевизор, как и всегда, работает вхолостую. На экране мелькает блондиночка лет тридцати. Из динамиков доносится реклама платья, которое висит на теле ведущей сомнительным контуром. Чтоб ваши магазины на диване eblis`в sraku. Достаю свои потертые джинсы. Затем натягиваю просторную футболку и носки на добивку. Пару раз провожу расческой по коротким волосам. Нужно ненадолго выйти.

В ближайшем продуктовом покупаю пачку сигарет. Шмалю под навесом старого дерева, прячась в теньке от солнца. Хорошо. Хотя, если честно, ненавижу лето. Никакого комфорта. Очень раздражает постоянно потеющее лицо, которое покрывается рвотным жиром. А ещё потеет задница и ноги. Да всё тело словно в govne, будто и не мылся. Сколько уже лет упрашиваю купить домой кондиционер, но понимаете ли: «Сынок, отец читал мне статью, где говорится, что это вредное der’mo». Да. А потеть как свинья, жить в неудобстве, тратя свои нервные клетки, не вредно? Конечно, спасибо большое. Ладно, проехали.

Во дворе никого нет. Несколько сопляков на лазелках. Парочка бабуль на лавках. Походу все адекватны на работе. Мама-то у меня домохозяйка, может себе позволить, учитывая неплохую работу отца. В grebannom посёлке городского типа «хорошая работа» – редкость. Толковые ребята отсюда сваливают при любой удачной возможности. Уезжают в большие города там, и правильно делают. В подобных местах можно только разве доживать свой век, да старчиваться.

В соседнем доме, где живет Р., челики прям в падике на третьем этаже варят крокодила. В подъезде их часто можно встретить под нехилым кайфом. Постоянно валяются грязные ватки со шприцами на пару. Сосед-пожарник периодически их pizdit, но всё впустую. Всем плевать. Товарищам полицейским нет дела до каких-то малолеток, что ставятся ядовитым der’mom. Такие проблемы решаются сами. Торчки – зомби по определению. Другое дело, если один из таких vsratishei совершит грабеж там или spizdit мобилу у изюма. Тогда начинается вялое разбирательство, да и искать pizdyuka долго не приходится. Этот недогород слишком мал, чтобы в нём можно было раствориться.

Знавал я двух представителей жанра. Любили поиграть в плохишей. В магазинах воровали по мелочи, стёкла били у машин. Однажды их прижал молодой legash. Парни обосрались, не хотели там свершения правосудия. Решили пару раз врезать форме по голове. Вдвоем на одного – обычное дело для местной фауны. Так вот, по итогу они немного перестарались, нечаянно убив пацана. А сделали они это где? Правильно: у своего же blyat’ дома. Под окнами с кучей старой перхоти, которая только и занимается слежкой за человечеством. В тот же день konchennyh удачно скрутили, отправив на заслуженную бутылку. И таких историй куча.

Я и кореша – дело другое. Мы никому не мешаем жить, пока не мешают нам. Если парад веселья, то в меру. Когда пьём на лавках, то громко не орём и не пристаём к прохожим. Если катаемся на досках, снимая трюки, то делаем так, чтобы по минимуму мешать прохожим. Но если какая-то vaflya даёт нам повод… если гопник или алкаш начинают бузить на ровном месте… тогда лучше ему родиться обратно или, что более реально, ретироваться подальше. Без особых предупреждений маленькие гиены набрасываются на обидчика, прокусывая кадык. Наши удары бесконтрольны и беспощадны. Собаке – собачья смерть. Обычно подобные хмыри сваливают, поджав свои гнусные хвосты и только слышно: «Uebki, крысы малолетние, твари!» – поистине жалкие звуки низших существ.

Мне нравятся мои пацаны. Если что, без всякого там govnomesnogo pidorstva. С ними я чувствую себя уверенно и относительно безопасно. Мы стоим горой друг за друга. Вместе смеемся, палим там govno, вместе негодуем. Поодиночке нам не выжить. Здесь свой особый суровый климат, где каждый человек озлоблен на свою несчастную судьбу, вынужденный растрачивать уникальность момента на проблемы и нищету. Я надеюсь, что придёт время, когда смогу вырваться на свободу, где смогу вдохнуть полной грудью воздух, не испорченный чужим бздежом.

Вторая сигарета докурена. Надо немного проветриться, чтобы не так сильно пасло табаком и можно домой. До общего сбора остаётся часов пять. Можно ещё раз принять холодный душ и посидеть за компом, а может порисовать. Настроение уж больно непонятное. Хотя, лучше пойти домой сразу, пусть воняет. Если повезет – мама не учует.

В квартире ужасная духота, да ещё пространство провоняло едой. Силюсь подавить свой крик, переправив его энергию во внутреннюю злость. Чувствую, как лицо становится пунцовым. Нужно всё же снова помыться.

Закрываю глаза, погружая голову в ледяной водопад. Думаю о Н.. Это мои первые серьёзные отношения, да и, честно говоря, просто первые отношения. Встречаемся мы уже около пяти месяцев. Н. семнадцать, она старше меня на год. Я нашел её в дурацком приложении и просто написал. Наше общение долгое время оставалось виртуальным. А потом… да какая разница, nahui я вообще вспоминаю? Главное – это её большие еврейские глазки, губки, сшитые толстым бантом, да упругая жопка.

Н. – девственница, как и я. За всё время мы только вскользь заговаривали на подобные темы, но становилось как-то неловко и страшно. Наши отношения пока ограничиваются прогулками, поцелуями, да моими шаловливыми ручонками, которые успевают полапать самые вкусные места. Даже сейчас, стоит только подумать о её теле, как меня охватывает жгучая эрекция. Din-don становится настолько твердым, что, если не удовлетворить его просьбу, то он просто зарежет меня. Ей богу, господа присяжные, я готов поклясться на чём угодно. Иногда он настолько крепко стоит, что становится просто больно. У меня не остаётся иного выбора, как сжать его покрепче, и с маниакальной грубостью и жестокостью начать топить на фантазии ebli с Н..

Ещё немного постояв под напором воды, выхожу, наскоро вытираясь. Взгляд матери на секунду кажется осудительным. Фантазия дорисовывает догадку, что она могла слышать странный ритм плеска воды, напоминающий подростковую drohku. Но вот я уже в своей комнате и более не задаюсь вопросами, ответы на которые могут оказаться неприятными.

Моя комната. Разложенный диван, обои цвета мяты, деревянные рамы окон. Золотистые занавески в цветок, люстра в виде штурвала корабля, большой шкаф. Кроме двух полок с дверцами есть полка для книг и стол. Завершает список очень неудобный стул. Ещё один такой же стоит в противоположном углу.

Достаю тетрадь в клетку. Вроде на девяноста шесть страниц, но по ней не скажешь. Обильное количество листов было вырвано по разным причинам. В основном в эту тетрадку идут всевозможные гадости, а ещё высерные рисунки, чтобы морально расслабиться. Привести мысли в порядок, так сказать. Найти точку опоры.

Последний сделанный рисунок являет собой помесь раздавленного жука с человеческим (приблизительно женским) лицом и огромными титьками. На уровне раскинутых ног виднеются спиралевидные густые линии – это влагалищные волосы. Подпись на комиксовый лад гласит: «Умоляю, vieby меня своим огромным huem». Это моя одноклассница. Вспоминая её (изуродованное тупостью) лицо и поведение шлюхи – начинаю смеяться в голос. Рисунок, разумеется, ужасный, но как я точно уловил суть! Невероятно. Иногда удивляюсь самому себе, как же ты бываешь хорош, парень, хоть и в бессмысленных вещах.

Отсмеявшись, переворачиваю на чистый лист, беру шариковую ручку. Сегодняшний релаксный рисунок будет посвящен тусе, либо её последствиям, а может процессу. Скорее преувеличенного, не существующего образа, но отображающего грядущее эмоциональное состояние. Знаете, это такое состояние, вроде трепетной тайны. Запретный плод всегда желанней того, который можно взять со стола. Нарушение закона – возможность словить эмоциональный кайф.

В середине листа вырисовываю большой пакет с ручками по обе стороны. Он пузоватой формы, ведь в нём теперь по очереди появляются комки der`ma. Хотя сейчас они больше напоминают деформированную форму брокколи.

Теперь чуть правее и выше рисую uebka. Придаю ему свои черты лица. Карие небольшие глазки, нос картошкой, кривые зубы с яростной ухмылкой. Да, у этого засранца будут спущены штаны. Его средних размеров din-don трансформирован в подобие бутылки. Яйца закинуты наверх основания ствола. Там виднеется широкая дырка, на которую натянута фольга. Торчат забитые бошки. Рука с зажигалкой рисуется рядом, она готова запалить стафф. «Принимать», естественно, нужно через головку.

В оставшихся пустых пробелах появляются морды, походящие на лица людей. Глаза их устремлены на пылающий эрос; на благодать их разума и тела. Да. Они все исходят слюной. Каждый хочет прикоснуться к священной трубке и вобрать в себя, отравив мозг. В завершение рисунка добавляю на фон окно с подоконником. На нём увядшие цветы. Никто их не полил, не позаботился. Они сами по себе, вынужденные чахнуть от постоянного недостатка влаги. На полу появляется ковёр, а ещё маленькая кошка, которой нет дела до происходящего. Готово.

На меня накатывает странное чувство. Редкое der’mo, но не в первый раз. Чувство типа одиночества. Я смотрю на свой рисунок, и единственная эмоциональная связь возникает только с цветами. Они одинокие и засохшие куски govna. Но действительно ли одинок и я?

Что-то я расклеился. Нельзя хандрить, так можно совсем превратиться в брюзжащую старую перхоть или в какого-то pedika. Я беру ручку и что есть сил, начинаю замазывать это растение, придавая ему форму стилизованного din-dona.

На часах четыре тридцать. Наскоро обедаю, запивая традиционно крепким кофе. Наступает самая сложная часть операции. Нужно сказать своей любимой матушке, что сегодня вечером её зайчик не придёт ночевать. И нужно обставить всё так, чтобы она была уверена, что я не бухаю и не торчу, при этом стрельнув приличную сумму денег.

Сейчас прошу выключить звуки мобильников, отвести детей от экрана и внимательно следить за работой профессионала. В такой ситуации нужно действовать аккуратно. Ложь не должна выглядеть явной. Нельзя травить родственника откровенной чепухой. Близкий человек заслуживает красивой лжи, той, которая не заставит его чувствовать беспокойство за тебя-любимого.

Шаг 1: сообщить сам факт тусовки под видом просьбы. Немного польстить тем, что человек имеет авторитет и вес в твоей жизни (что, конечно, от части, является правдой).

Шаг 2: перечислить имена ребят, которые там будут. Самое главное, чтобы в списке был близкий друг, с которым матушка обязательно хорошо знакома и считает его хорошим мальчиком.

Шаг 3: сказать между делом, что вы собираетесь небольшой компанией, просто посмотреть фильм или stand-up какого-нибудь комика. Главное – детализация. Название фильма, сюжет, почему его так долго ждали и пр.

Шаг 4: после одобрения нужно попросить немного наличных. Не самый типа обязательный пункт, но всем ребятам выдадут на лапу зелени. Все купят ништяков общяком. Я ведь не белая ворона? Пожалуйста, максимум одна бутылка безалкогольного парного молока, я же не пью, сама знаешь.

И при этом никакого словесного поноса, то есть отключить свою обычную уличную речь. Стать настоящим дипломатом. Нужно предстать тем самым парнем из фильмов, который договаривается с бандитами о безопасности заложников. Каждое слово взвешено, каждое предложение – sraniy кусок добытого алмаза.

И, готово.

Как итог: благодарные обнимашки, чмок в щёчку и филка в кармашке. Телефон не выключать – если что – всегда на связи.

Через десять минут я и Р. уже идём по дворам навстречу веселью. Солнце потихоньку s`ebivaet с зенита, но всё еще продолжает ненавязчиво светить, приятно грея спину.

Вот он, Б.. Сидит на обшарпанной лавке у своего подъезда. Его тяжело не узнать. Рост чуть выше нормального человека, патлы длинные – светлые. Пол-лица занимают толстенные очки-иллюминаторы. Шмот потасканный, но на Б. смотрится стильно. Самая бросающаяся черта в его внешности – его зубы. Они blat’ как у кролика из мультфильмов, ей богу, да и в придачу торчат гигантские дёсна. Завидев нас в нескольких метрах, Б. начинает широко улыбаться, оголяя свой ротовой pizdec на всеобщее обозрение. Вы не поймите меня неправильно, я не принижаю права людей, у которых такая же пугающая улыбка. Обычно я на таких вас просто не смотрю. Но и вы поймите меня: я говорю сейчас о своём кореше, которого мне часто приходиться видеть. Думаю, будет честно признать тот факт, что люди имеют право выговориться, особенно на счёт своих корешей.

Он встречает нас фразой: «Че как, мазофакеры?» – стараясь придать себе киношный шарм, который присущ обаятельным говнюкам. Когда к нему прилетает ответный вопрос (а задан он исключительно из вежливости, потому как по факту всем глубоко насрать как у кого дела), то Б. отвечает своей коронной фразой «Всё zaebis’. Нормальное der’mo».

Чтобы вы понимали, у этого человека есть два состояния: «нормальное der’mo» и «ненормальное der’mo». Так уж сложилось исторически за восемнадцать лет его жизни.

Б. старше меня и Р. на два года, но разницы вообще не чувствуется. Наше поколение не печется о возрастных рамках. Они мало кого волнуют. Главное, чтобы всем было по кайфу присутствие того или иного человека. Б. – веселый и ebanuty. Даже, наверно, слишком. Иногда из-за его повышенной активности я начинаю чувствовать апатию. Он вроде начинает эмоционально иногда подавлять. И так не только с ним. Подобное бывает не прям часто, поэтому я не собираюсь бороться. Может я не самый сообразительный засранец на сером свете, но мне точно хватает мозгов в нужных ситуациях принимать правильные решения. Бывает лучше спустить что-то на тормоза, лишний раз не высовываться, да и просто промолчать.

Мы идём в сторону ближайшего магазина. Нужно закупиться ништяками. Я вкидываю всю имеющуюся у себя наличность с условием, что мы возьмем две пачки сигарет. Р. не курит, но я и Б. дымим, как лучшие слесари. На всю ночь две пачки – оптимальное количество, ей богу.

В маленьком магазине продавщица смотрит на нас подозрительно. Трое оборванцев. Вечер. Наваром от нас не пахнет, но suchka знает (насколько позволяет моя выдуманная эмпатия предположить), что мы и не те школьники, которые заходят за конфетами. Она нас прочитала; она знает, что сейчас мы возьмем множечко бухлишка. Эта полная rogatka уже предвкушает на своих губах волшебную фразу: «предъявите паспорт». И когда это действительно случается, Б. резко достаёт свой измятый документ, тыча бабе в лицо так, будто показывает средний палец.

Suchke приходится проглотить наш толстый аргумент. Немного поломавшись со своим внутренним голосом недоверия, она пробивает покупки, отдавая горсть мелочи сдачи. Теперь мы вооружены. Три мушкетера. Три – потому что никто больше не согласился на сомнительную тусовку в выгребной яме Б., так что наш альянс равнобедренного треугольника (что я blyat на радостях несу?) будет упиваться плодами лучшего, что может нам дать этот мир. Тем более, пиво мы взяли по скидке, его количеством можно наполнить даже grebannuyu ванну.

Б. живёт в квартире с отцом и сестрой. Мать после развода очень быстро смогла найти себе мужика, с которым уже успела завести ребёнка. Хоть Б. поддерживал с ней хорошие отношения, (да и жила она не так далеко, всего в двух кварталах) познакомиться с ней мне так и не удалось (nahuya?). Отца же я знал в лицо, даже перекидывался несколькими фразами. Обычный работящий мужик. Возможно немного скрытный и молчаливый, но это только добавляло ему веса.

В коридоре неизменно нас встречали вишневые обои. Не знаю, как объяснить, но такой цвет всегда ассоциировался с чем-то blyatskim. Создавалось ощущение, будто я попал в закрытый стрип-клуб, где мерзкие губища могут тебе ещё и pososat` за бутерброд. Начало всегда заставляет меня улыбнуться, почувствовав себя дядькой, у которого есть секреты от семьи.

В квартире три комнаты, одна из которых является проходной в комнату Б.. Это комната отца, и обойти её просто невозможно. В ней более привычные обои: старые, наклеенные в конце девяностых-начала нулевых. По периметру висят картины с пейзажами и портретами. Как потом выяснилось, дед Б. был художником и даже состоял в союзе, пока алкоголь не довёл его до могилы.

В целом квартирка достаточно ламповая, атмосферная такая. По углам раскиданы кучи старого барахла, даже швейная машинка хрен знает каких годов. Комната Б. отличается своими более маленькими габаритами и деталями. В старую мебель натыканы журналы про музыку, всевозможные книги современных авторов, банданы, разбросанные носки. Базовая одежда навешана на спинки стульев. Рядом с компьютерным столом стоит старенькая гитара. Короче, типичная комната разгильдяя. Самое стрёмное, этот засранец не удосуживается хотя-бы протирать пыль время от времени. Я не подарок, но blyat’, пыль я просто не переношу! У меня нет аллергии и прочего der’ma, но пыль меня раздражает фактически. Я ненавижу её видеть, так как начинаю чувствовать её. Будто снова становлюсь грязным. Ну да ладно, что-то я завёлся. Не в первый раз, живём.

Начинаем доставать из пакетов ништяки. Пиво сразу в холодильник, никто не собирается летом пить мочу. Сухарики с чипсами кидаются на засаленный диван. Сигареты летят на кухонный стол. Вся семья Б. курит, поэтому никто в этом доме не скрывается.

После Р. начинает шарить за занавеской, отыскивая долгожданный мешок govna. Чёрт, он действительно забит доверху! Подсушенные девчонки пахнут восхитительно. Даже не знаю с чем можно сравнить. Скорее с сухой травой, которую сначала подпалили, после смокнув в ароматизированном масле, затем дав постоять на солнце с недельку. И когда вот резкий запах гари и масла выветрился – остался благородный аромат.

Прежде, чем начать забивать – идёт прелюдия. Р. идёт к холодильнику, разливает мушкетёрам (надеюсь он не плюнул мне в кружку) холодного пива. Мы осушаем их почти сразу. Духота дома стоит приличная, во рту уже давно пересохло. Начинает разгоняться болтовня и веселье. Хотя, по большей части болтают Б. и Р., а я выступаю в роли человека, который докидывает в их словесный костёр дров, но только иногда, дабы тот не потух. Мы стоим, курим на кухне, а после, налив ещё пивка, идём в комнату.

Я отлучаюсь на минутку, надо позвонить маме и сказать, что всё «ok». Эти сальные прыщи смеются надо мной, но я уже привык. Смех-смехом, а матушка доверилась мне, я буду ответственным сыном. Да и не хочется, что бы она потом звонила сама, когда я не смогу нормально ворочать языком.

Быстро перекинувшись парой слов, возвращаюсь в комнату. Б. успел включить компьютер. Выбор пал на спешл Дэйва Ш.. Это такой чёрный комик. Я видел с ним только отрывки, но поверьте, этот парень просто бог по части юмора. Я бы даже сказал: его шоу – библия в мире юмора. Что бы так шутить – одного таланта мало, нужно много чего пережить. Иногда страшное, порою экстремальное, несправедливое, а после найти в себе силы увидеть ситуации с другой стороны. С той, где темная завеса сменяется радужными переливами игры слов. Вот так-то!

Б. и Р. о чём-то базарят, но я стараюсь их не слушать. Просто смотрю на этого чёрного парня. Смотрю, как он стоит за кулисами, и ведущий вот-вот объявит его со сцены, и тогда он ворвётся, чтобы порвать зал (и нас заодно) наповал. Показать свою сил. Когда он наконец выскакивает на сцену под бурные аплодисменты, Р. и Б. закрывают свои гнилые варежки. И я им, блин, чертовски благодарен за это. Не хочу пропустить ни слова. Мои уши и мозг готовы к наслаждению.