Kitabı oku: «Поэмы», sayfa 19

Дедушка Мазай и зайцы

I

 
В августе, около Малых Вежей,
С старым Мазаем я бил дупелей.
 
 
Как-то особенно тихо вдруг стало,
На небе солнце сквозь тучу играло.
 
 
Тучка была небольшая на нем,
А разразилась жестоким дождем!
 
 
Прямы и светлы, как прутья стальные,
В землю вонзались струи дождевые
 
 
С силой стремительной… Я и Мазай,
Мокрые, скрылись в какой-то сарай.
 
 
Дети, я вам расскажу нро Мазая.
Каждое лето домой приезжая,
 
 
Я по неделе гощу у него.
Нравится мне деревенька его:
 
 
Летом ее убирая красиво,
Исстари хмель в ней родится на диво,
 
 
Вся она тонет в зеленых садах;
Домики в ней на высоких столбах
 
 
(Всю эту местность вода понимает,
Так что деревня весною всплывает,
 
 
Словно Венеция). Старый Мазай
Любит до страсти свой низменный край.
 
 
Вдов он, бездетен, имеет лишь внука,
Торной дорогой ходить ему – скука!
 
 
За сорок верст в Кострому прямиком
Сбегать лесами ему нипочем:
 
 
«Лес не дорога: по птице, по зверю
Выпалить можно». – А леший? – «Не верю!
 
 
Раз в кураже я их звал-поджидал
Целую ночь, – никого не видал!
 
 
За день грибов насбираешь корзину,
Ешь мимоходом бруснику, малину;
 
 
Вечером пеночка нежно поет,
Словно как в бочку пустую удод
 
 
Ухает; сыч разлетается к ночи,
Рожки точены, рисованы очи.
 
 
Ночью… ну, ночью робел я и сам:
Очень уж тихо в лесу по ночам.
 
 
Тихо как в церкви, когда отслужили
Службу и накрепко дверь затворили,
 
 
Разве какая сосна заскрипит,
Словно старуха во сне проворчит…»
 
 
Дня не проводит Мазай без охоты.
Жил бы он славно, не знал бы заботы,
 
 
Кабы не стали глаза изменять:
Начал частенько Мазай пуделять.
 
 
Впрочем, в отчаянье он не приходит:
Выпалит дедушка – заяц уходит,
 
 
Дедушка пальцем косому грозит:
«Врешь – упадешь!» – добродушно кричит.
 
 
Знает он много рассказов забавных
Про деревенских охотников славных:
 
 
Кузя сломал у ружьишка курок,
Спичек таскает с собой коробок,
 
 
Сядет за кустом – тетерю подманит,
Спичку к затравке приложит – и грянет!
 
 
Ходит с ружьишком другой зверолов,
Носит с собою горшок угольков.
 
 
«Что ты таскаешь горшок с угольками?»
– Больно, родимый, я зябок руками;
 
 
Ежели зайца теперь сослежу,
Прежде я сяду, ружье положу,
 
 
Над уголечками руки погрею,
Да уж потом и палю по злодею! —
 
 
«Вот так охотник!» – Мазай прибавлял.
Я, признаюсь, от души хохотал.
 
 
Впрочем, милей анекдотов крестьянских
(Чем они хуже, однако, дворянских?)
 
 
Я от Мазая рассказы слыхал.
Дети, для вас я один записал…
 

II

 
Старый Мазай разболтался в сарае:
«В нашем болотистом, низменном крае
Впятеро больше бы дичи велось,
Кабы сетями ее не ловили,
Кабы силками ее не давили;
Зайцы вот тоже, – их жалко до слез!
Только весенние воды нахлынут,
И без того они сотнями гинут, —
Нет! еще мало! бегут мужики,
Ловят, и топят, и бьют их баграми.
Где у них совесть?.. Я раз за дровами
В лодке поехал – их много с реки
К нам в половодье весной нагоняет —
Еду, ловлю их. Вода прибывает.
Вижу один островок небольшой —
Зайцы на нем собралися гурьбой.
С каждой минутой вода подбиралась
К бедным зверькам; уж под ними осталось
Меньше аршина земли в ширину,
 
 
Меньше сажени в длину.
Тут я подъехал: лопочут ушами,
Сами ни с места; я взял одного,
Прочим скомандовал: прыгайте сами!
Прыгнули зайцы мои, – ничего!
Только уселась команда косая,
Весь островочек пропал под водой:
…То-то! – сказал я, – не спорьте со мной!
Слушайтесь, зайчики, деда Мазая!»
Этак гуторя, плывем в тишине.
Столбик не столбик, зайчишко на пне,
Лапки скрестивши, стоит, горемыка,
Взял и его – тягота не велика!
Только что начал работать веслом,
Глядь, у куста копошится зайчиха —
Еле жива, а толста как купчиха!
Я ее, дуру, накрыл зипуном —
Сильно Дрожала… Не рано уж было.
Мимо бревно суковатое плыло,
Сидя, и стоя, и лежа пластом,
Зайцев с десяток спасалось на нем.
…Взял бы я вас – да потопите лодку!»
Жаль их, однако, да жаль и находку —
Я зацепился багром за сучок
И за собою бревно поволок…
 
 
Было потехи у баб, ребятишек,
Как прокатил я деревней зайчишек:
,Глянь-ко: что делает старый Мазай!»
Ладно! любуйся, а нам не мешай!
Мы за деревней в реке очутились.
Тут мои зайчики точно сбесились:
Смотрят, на задние лапы встают,
Лодку качают, грести не дают:
 
 
Берег завидели плуты косые,
Озимь, и рощу, и кусты густые!..
К берегу плотно бревно я пригнал,
Лодку причалил – и «с богом!» сказал…
 
 
И во весь дух
Пошли зайчишки.
А я им:,У-х!
Живей, зверишки!
Смотри, косой,
Теперь спасайся,
А чур зимой
Не попадайся!
Прицелюсь – бух!
И ляжешь… У-у-у-х!..»
 
 
Мигом команда моя разбежалась,
Только на лодке две пары осталось —
Сильно измокли, ослабли; в мешок
Я их поклал – и домой приволок.
За ночь больные мои отогрелись,
Высохли, выспались, плотно наелись;
Вынес я их на лужок; из мешка
Вытряхнул, ухнул – и дали стречка!
Я проводил их всё тем же советом:
 
 
,Не попадайтесь зимой!»
Я их не бью ни весною, ни летом,
Шкура плохая, – линяет косой…»
 

Соловьи

 
Качая младшего сынка,
Крестьянка старшим говорила:
«Играйте, детушки, пока!
Я сарафан почти дошила;
 
 
Сейчас буренку обряжу,
Коня навяжем травку кушать,
И вас в ту рощицу свожу —
Пойдем соловушек послушать.
 
 
Там их, что в кузове груздей, —
Да не мешай же мне, проказник! —
У нас нет места веселей;
Весною, дети, каждый праздник
 
 
По вечерам туда идут
И cтap и молод. На поляне
Девицы красные поют,
Гуторят пьяные крестьяне.
 
 
А в роще, милые мои,
Под разговор и смех народа
Поют и свищут соловьи
Звончей и слаще хоровода!
 
 
И хорошо и любо всем…
Да только (Клим, не трогай Сашу!)
Чуть-чуть соловушки совсем
Не разлщбили рощу нашу:
 
 
Ведь наш-то курский соловей
В цене, – тут много их ловили,
Ну, испугалися сетей
Да мимо нас и прокатили!
 
 
Пришла, рассказывал ваш дед,
Весна, а роща как немая
Стоит – гостей залетных нет!
Взяла крестьян тоска большая.
 
 
Уж вот и праздник наступил,
И на поляне погуляли,
Да праздник им не в праздник был!
Крестьяне бороды чесали.
 
 
И положили меж собой —
Умел же бог на ум наставить —
На той поляне, в роще той
Сетей, силков вовек не ставить.
 
 
И понемногу соловьи
Опять привыкли к роще пашей,
И нынче, милые мои,
Им места нет любей и краше!
 
 
Туда с сетями сколько лет
Никто и близко не подходит,
И строго-настрого запрет
От деда к внуку переходит.
 
 
Зато весной весь лес гремит!
Что день, то новый хор прибудет…
Под песни их деревня спит,
Их песня нас поутру будит…
 
 
Запомнить надобно и вам,
Избави бог тут ставить сети!
Ведь надо ж бедным соловьям
Дать где-нибудь и отдых, дети…»
 
 
Середний сын кота дразнил,
Меньшой полз матери на шею,
А старший с важностью спросил,
Кубарь пуская перед нею:
 
 
– А есть ли, мама, для людей
Такие рощицы на свете? —
«Нет, мест таких… без податей
И без рекрутчины нет, дети.
 
 
А если б были для людей
Такие рощи и полянки,
Все на руках своих детей
Туда бы отнесли крестьянки!»
 

Накануне светлого праздника

I

 
Я ехал к Ростову
Высоким холмом,
Лесок малорослый
Тянулся на нем:
 
 
Береза, осина,
Да ель, да сосна;
А слева – долина,
Как скатерть ровна.
 
 
Пестрел деревнями,
Дорогами дол,
Он всё понижался
И к озеру шел.
 
 
Ни озера, дети,
Забыть не могу,
Ни церкви на самом
Его берегу:
 
 
Тут чудо-картину
Я видел тогда!
Ее вспоминаю
Охотно всегда…
 

II

 
Начну по порядку:
Я ехал весной,
В страстную субботу,
Пред самой Святой.
 
 
Домой поспешая
С тяжелых работ,
С утра мне встречался
Рабочий народ;
 
 
Скучая смертельно,
Решал я вопрос:
Кто плотник, кто слесарь,
Маляр, водовоз?
 
 
Нетрудное дело!
Идут кузнецы —
Кто их не узнает?
Они молодцы
 
 
И петь и ругаться,
Да день не такой!
Идет кривоногий
Гуляка-портной:
 
 
В одном сертучишке,
Фуражка как блин, —
Гармония, трубка,
Утюг и аршин!
 
 
Смотрите – красильщик!
Узнаешь сейчас:
Нос выпачкан охрой
И суриком глаз;
 
 
Он кисти и краски
Несет за плечом,
И словно ландкарта
Передник на нем.
 
 
Вот пильщики: сайку
Угрюмо жуют
И словно солдаты
Все в ногу идут,
 
 
А пилы стальные
У добрых ребят,
Как рыбы живые,
На плечах дрожат!
 
 
Я доброго всем им
Желаю пути,
В родные деревни
Скорее прийти,
 
 
Омыть с себя копоть
И пот трудовой
И встретить Святую
С веселой душой…
 

III

 
Стемнело. Болтая
С моим ямщиком,
Я ехал всё тем же
Высоким холмом;
 
 
Взглянул на долину,
Что к озеру шла,
И вижу – долина
Моя ожила:
 
 
На каждой тропинке,
Ведущей к селу,
Толпы появились;
Вечернюю мглу
 
 
Огни озарили:
Куда-то идет
С пучками горящей
Соломы народ.
 
 
Куда? Я подумать
О том не успел,
Как колокол громко
Ответ прогудел!
 
 
У озера ярко;
Горели костры, —
Туда направлялись,
Нарядны, пестры,
 
 
При свете горящей
Соломы, – толпы…
У божьего храма
Сходились тропы, —
 
 
Народная масса
Сдвигалась, росла.
Чудесная, дети,
Картина была!..
 

Утро

 
Ты грустна, ты страдаешь душою:
Верю – здесь не страдать мудрено.
С окружающей нас нищетою
Здесь природа сама заодно.
 
 
Бесконечно унылы и жалки
Эти пастбища, нивы, луга,
Эти мокрые, сонные галки,
Что сидят на вершине стога;
 
 
Эта кляча с крестьянином пьяным,
Через силу бегущая вскачь
В даль, сокрытую синим туманом,
Это мутное небо… Хоть плачь!
 
 
Но не краше и город богатый:
Те же тучи по небу бегут;
Жутко нервам – железной лопатой
Там теперь мостовую скребут.
 
 
Начинается всюду работа;
Возвестили пожар с каланчи;
На позорную площадь кого-то
Провезли – там уж ждут палачи.
 
 
Проститутка домой на рассвете
Поспешает, покинув постель;
Офицеры в наемной карете
Скачут за город: будет дуэль.
 
 
Торгаши просыпаются дружно
И спешат за прилавки засесть:
 
 
Целый день им обмеривать нужно,
Чтобы вечером сытно поесть.
 
 
Чу! из крепости грянули пушки!
Наводненье столице грозит…
Кто-то умер: на красной подушке
Первой степени Анна лежит.
 
 
Дворник вора колотит – попался!
Гонят стадо гусей на убой;
Где-то в верхнем этаже раздался
Выстрел – кто-то покончил с собой…
 

Путешественник

 
В городе волки по улицам бродят,
Ловят детей, гувернанток и дам,
Люди естественным это находят,
Сами они подражают волкам.
 
 
В городе волки, и волки на даче,
А уж какая их тьма по Руси!
Скоро, уж там не останется клячи…
Ехать в деревню? Теперь-то? Merci! ¹²⁶
 
 
Прусский барон, опоясавши выю
Белым жабо в три вершка ширины,
Ездит один, изучая Россию,
По захолустьям несчастной страны:
 
 
«Как у вас хлебушко?» – Нет ни ковриги
«Где у вас скот?» – От заразы подох!
А заикнулся про школу, про книги —
Прочь побежали. – Помилуй нас бог!
 
 
Книг нам не надо – неси их к жандар;
В прошлом году у прохожих людей
Мы их купили по гривне за пару,
А натерпелись на тыщу рублей! —
 
 
Думает немец: «Уж я не оглох ли?..
К школе привешен тяжелый замок,
 
 
Нивы посохли, коровы подохли,
Как эти люди заплатят оброк?»
 
 
«Что наблюдать? что записывать в книжку?» —
В грусти барон сам с собой говорит…
Дай ты им гривну да хлеба коврижку,
И наблюдай, немчура, аппетит…
 

Отъезжающему

 
Даже вполголоса мы не певали,
Мы – горемыки-певцы!
Под берегами мы вёдро прождали,
Словно лентяи-пловцы.
 
 
Старость подходит – недуги да горе;
Жизнь бесполезно прошла.
Хоть на прощанье в открытое море,
В море царящего зла,
 
 
Прямо и смело направить бы лодку. —
Сунься-ка!.. Сделаешь шаг,
А на втором перервут тебе глотку!
Друг моей юности (ныне мой враг)
 
 
Я не дивлюсь, что отчизну любезную
Счел ты за лучшее кинуть;
Жить для нее – надо силу железную,
Волю железную – сгинуть.
 

Элегия

А. Н. Е‹рако›ву

 
Пускай нам говорит изменчивая мода,
Что тема старая «страдания народа»
И что поэзия забыть ее должна,
Не верьте, юноши! не стареет она.
О, если бы ее могли состарить годы!
Процвел бы божий мир!.. Увы! пока народы
Влачатся в нищете, покорствуя бичам,
Как тощие стада по скошенным лугам.
Оплакивать их рок, служить им будет Муза,
И в мире нет прочней, прекраснее союза!..
Толпе напоминать, что бедствует народ,
В то время как она ликует и поет,
К народу возбуждать вниманье сильных мира —
Чему достойнее служить могла бы лира?..
 
 
Я лиру посвятил народу своему.
Быть может, я умру неведомый ему,
Но я ему служил – и сердцем я спокоен…
Пускай наносит вред врагу не каждый воин,
Но каждый в бой иди! А бой решит судьба…
Я видел красный день: в России нет раба!
И слезы сладкие я пролил в умиленье…
«Довольно ликовать в наивном увлеченье, —
Шепнула Муза мне. – Пора идти вперед:
Народ освобожден, но счастлив ли народ?..»
 
 
Внимаю ль песни жниц над жатвой золотою,
Старик ли медленный шагает за сохою,
Бежит ли по лугу, играя и свистя,
С отцовским завтраком довольное дитя,
Сверкают ли серпы, звенят ли дружно косы —
Ответа я ищу на тайные вопросы,
Кипящие в уме: «В последние года
Сносней ли стала ты, крестьянская страда?
И рабству долгому пришедшая на смену
Свобода наконец внесла ли перемену
В народные судьбы? в напевы сельских дев?
Иль так же горестен нестройный их напев?..»
 
 
Уж вечер настает. Волнуемый мечтами,
По нивам, по лугам, уставленным стогами,
Задумчиво брожу в прохладной полутьме,
И песнь сама собой слагается в уме,
Недавних, тайных дум живое воплощенье:
На сельские труды зову благословенье,
Народному врагу проклятия сулю,
А другу у небес могущества молю,
И песнь моя громка!.. Ей вторят долы, нивы,
И эхо дальних гор ей шлет свои отзывы,
И лес откликнулся… Природа внемлет мне,
Но тот, о ком пою в вечерней тишине,
Кому посвящены мечтания поэта, —
Увы! не внемлет он – и не дает ответа…
 

Пророк

 
Не говори: «Забыл он осторожность!
Он будет сам судьбы своей виной!..»
Не хуже нас он видит невозможность
Служить добру, не жертвуя собой.
 
 
Но любит он возвышенней и шире,
В его душе нет помыслов мирских.
«Жить для себя возможно только в мире,
Но умереть возможно для других!»
 
 
Так мыслит он – и смерть ему любезна.
Не скажет он, что жизнь его нужна,
Не скажет он, что гибель бесполезна:
Его судьба давно ему ясна…
 
 
Его еще покамест не распяли,
Но час придет – он будет на кресте;
Его послал бог Гнева и Печали
Рабам земли напомнить о Христе.
 

Поэту

(Памяти Шиллера)

 
Где вы – певцы любви, свободы, мира
И доблести?.. Век «крови и меча»!
На трон земли ты посадил банкира,
Провозгласил героем палача…
 
 
Толпа гласит: «Певцы не нужны веку!»
И нет певцов… Замолкло божество…
О, кто ж теперь напомнит человеку
Высокое призвание его?..
 
 
Прости слепцам, художник вдохновенный,
И возвратись!.. Волшебный факел свой,
Погашенный рукою дерзновенной,
Вновь засвети над гибнущей толпой!
 
 
Вооружись небесными громами!
Наш падший дух взнеси на высоту,
Чтоб человек не мертвыми очами
Мог созерцать добро и красоту…
 
 
Казни корысть, убийство, святотатство!
Сорви венцы с предательских голов,
Увлекших мир с пути любви и братства,
Стяжанного усильями веков,
 
 
На путь вражды!.. В его дела и чувства
Гармонию внести лишь можешь ты.
В твоей груди, гонимый жрец искусства,
Трон истины, любви и красоты.
 

Как празднуют трусу

 
Время-то есть, да писать нет возможности.
Мысль убивающий страх:
Не перейти бы границ осторожности —
Голову держит в тисках!
 
 
Утром мы наше село посещали,
Где я родился и взрос.
Сердце, подвластное старой печали,
Сжалось; в уме шевельнулся вопрос:
 
 
Новое время – свободы, движенья,
Земства, железных путей.
Что ж я не вижу следов обновленья
В бедной отчизне моей?
 
 
Те же напевы, тоску наводящие,
С детства знакомые нам,
И о терпении новом молящие
Те же попы по церквам.
 
 
В жизни крестьянина, ныне свободного,
Бедность, невежество, мрак.
Где же ты, тайна довольства народного?
Ворон в ответ мне прокаркал: «Дурак!»
 
 
Я обругал его грубо невежею.
На телеграфную нить
Он пересел. «Не донос ли депешею
Хочет в столицу пустить?»
 
 
Глупая мысль, но я, долго не думая,
Метко прицелился. Выстрел гремит:
Падает замертво птица угрюмая,
Нить телеграфа дрожит…
 

3‹и›не

 
Ты еще на жизнь имеешь право,
Быстро я иду к закату дней.
Я умру – моя померкнет слава,
Не дивись – и не тужи о ней!
 
 
Знай, дитя: ей долгим, ярким светом
Не гореть на имени моем:
Мне борьба мешала быть поэтом,
Песни мне мешали быть бойцом.
 
 
Кто, служа великим целям века,
Жизнь свою всецело отдает
На борьбу за брата-человека,
Только тот себя переживет…
 

* * *

 
Скоро стану добычею тленья.
Тяжело умирать, хорошо умереть;
Ничьего не прошу сожаленья,
Да и некому будет жалеть.
 
 
Я дворянскому нашему роду
Блеска лирой моей не стяжал;
Я настолько же чуждым народу
Умираю, как жить начинал.
 
 
Узы дружбы, союзов сердечных —
Всё порвалось: мне с детства судьба
Посылала врагов долговечных,
А друзей уносила борьба.
 
 
Песни вещие их не допеты,
Пали жертвой насилья, измен
В цвете лет; на меня их портреты
Укоризненно смотрят со стен.
 

Сеятелям

 
Сеятель знанья на ниву народную!
Почву ты, что ли, находишь бесплодную,
 
 
Худы ль твои семена?
Робок ли сердцем ты? слаб ли ты силами?
Труд награждается всходами хилыми,
Доброго мало зерна!
Где ж вы, умелые, с бодрыми лицами,
Где же вы, с полными жита кошницами?
Труд засевающих робко, крупицами,
Двиньте вперед!
Сейте разумное, доброе, вечное,
Сейте! Спасибо вам скажет сердечное
Русский парод…
 

Молебен

 
Холодно, голодно в нашем селении.
Утро печальное – сырость, туман,
Колокол глухо гудит в отдалении,
В церковь зовет прихожан.
Что-то суровое, строгое, властное
Слышится в звоне глухом,
В церкви провел я то утро ненастное —
И не забуду о нем.
Всё население, старо и молодо,
С плачем поклоны кладет,
О прекращении лютого голода
Молится жарко народ.
Редко я в нем настроение строже
И сокрушенней видал!
«Милуй народ и друзей его, боже! —
Сам я невольно шептал. —
Внемли моление наше сердечное
О послуживших ему…
Об осужденных в изгнание вечное,
О заточенных в тюрьму,
О претерпевших борьбу многолетнюю
И устоявших в борьбе,
Слышавших рабскую песню последнюю,
Молимся, боже, тебе».
 

Поэту

 
Любовь и Труд – под грудами развалин!
Куда ни глянь – предательство, вражда,
А ты молчишь – бездействен и печален,
И медленно сгораешь со стыда.
И небу шлешь укор за дар счастливый:
Зачем тебя венчало им оно,
Когда душе мечтательно-пугливой
Решимости бороться не дано?..
 

Осень

 
Прежде – праздник деревенский,
Нынче – осень голодна;
Нет конца печали женской,
Не до пива и вина.
С воскресенья почтой бредит
Православный наш народ,
По субботам в город едет,
Ходит, просит, узнает:
Кто убит, кто ранен летом,
Кто пропал, кого нашли?
По каким-то лазаретам
Уцелевших развезли?
Так ли жутко! Свод небесный
Темен в полдень, как в ночи;
Не сидится в хате тесной,
Не лежится на печи.
Сыт, согрелся, слава богу,
Только спать бы! Нет, не спишь —
Так и тянет на дорогу,
Ни за что не улежишь.
И бойка ж у нас дорога!
Так увечных возят много,
Что за ними на бугре,
Как проносятся вагоны,
Человеческие стоны
Ясно слышны на заре.
 

* * *

 
О Муза! я у двери гроба!
Пускай я много виноват,
Пусть увеличит во сто крат
Мои вины людская злоба —
Не плачь! завиден жребий наш,
Не наругаются над нами:
Меж мной и честными сердцами
Порваться долго ты не дашь
Живому, кровному союзу!
Не русский – взглянет без любви
На эту бледную, в крови,
Кнутом иссеченную Музу…