Kitabı oku: «Как вернувшийся Данте», sayfa 3
Ба образуют мир иной душ и мир сновидений. Более того, именно Ба умершего обладало способностью переселяться в другие тела, переходить в другую вещественную сущность.
В «Книге Мертвых» говорится о вселении Ба умершего в божественного золотого ястреба, в птицу Феникс, в журавля, ласточку, овна, крокодила, змею.
Боги тоже имели свои души Ба, нередко несколько. Бог Ра обладал даже семью Ба, астральными энергиями семи светил (Солнца и Земли, Луны, Меркурия, Венеры, Марса, Юпитера и Сатурна). Кроме того, планета Марс считалась Ба Гора (Красный Гор), Юпитер – Ба Гора и Ба Сета, Сатурн – Ба быка Гора.
Неподвижные звезды и созвездия также рассматривались как Ба богов. К примеру, созвездие Ориона считалось Ба Осириса (особенно Пояс Ориона), созвездие Большого Пса (звезда Сириус) – Ба Исиды. 36 звездных деканов воплощали Ба определенных богов.
Иногда один бог считался Ба другого бога. В частности, Ра именуется в текстах Ба Нуна, Апис – Ба Птаха, Сокарис – Ба Осириса.
Четвертая оболочка человека (др. – егип. Иб, позд. – егип. Эб) – душа-сердце, вместилище человеческого сознания (для сравнения более всего подходит современное понятие «ментальное тело»).
Эб образовано человеческими мыслями и мыслеобра-зами. Эб чрезвычайно подвижно, прозрачно и нежно. Согласно ощущениям посвященных, при поступательном развитии Эб приобретает сияющую неземную красоту. Эб – это бессмертная душа.
Средоточием человеческого сознания египетские посвященные считали сердце. Отсюда – единое именование для двух понятий: «ментальное тело» и «сердце». После смерти человека Эб возвращается к своему всеобщему первоисточнику – Эб бога Осириса.
Эб рассматривалось как нечто, наиболее осведомленное о скрытых помыслах человека и тайных мотивах его поступков. Поэтому на Загробном Суде Эб могло стать опасным свидетелем, дать богам неблагоприятные показания о земной жизни умершего. Ведь Эб фиксирует запись всех добрых и злых мыслей человека.
«Книга Мертвых» (главы 27 и 30) содержит магические заклинания, побуждающие Эб не свидетельствовать на Загробном Суде против умершего.
В процессе мумификации тела в него нередко вкладывали искусственное сердце в виде изваяния скарабея с начертанными на нем заклинаниями. Амулет скарабея пеленался и над сердцем мумии. Эб-скарабей должен был обеспечить умершему благоприятные показания о его земных деяниях на Загробном Суде.
Данная символика иносказательно описывает Эб как энергию Солнца, ведь скарабей – символ бога Хепри (одна из ипостасей Ра – бог восходящего Солнца).
Пятая оболочка человека – также Эб, душа-причина или надсознание (ближайшее современное понятие: «причинное или кармическое тело»). Душа-причина бессмертна, передает информацию в следующие воплощения в виде неосознанных устремлений. Она ответственна за место и время рождения человека, все его врожденные телесные пороки и заболевания.
Именно душа-причина позволяет человеку родиться в определенной семье, роде, племени, народе, товариществе и государстве, с членами которых у нее были связи и в прежних воплощениях.
Шестая оболочка человека – также Эб, душа-смысл или самосознание; по египетским понятиям, душа, производящая смысл. Благодаря ей человек может наблюдать за течением своих собственных мыслей, осознавать свое существование, усматривать сокровенный смысл своей жизни.
Если душа Эб (сознание) загрязнена злыми мысле-образами, то они препятствуют душе-смыслу (самосознанию) воспринять бесконечность сознания, как облака и мгла препятствуют Солнцу (Оку Уажат) воспринять поверхность Земли.
Седьмая оболочка человека – дух (Ах), часть всеобщей энергетической подосновы вселенной. По-египетски Ах буквально означает «светлый, просветленный, освещенный, блаженный».
Ах бессмертен, беспределен, он пронизывает абсолютно все, что существует во вселенной. Ах находится и тут и там, в каждой точке пространства и содержит всю информацию во всех ее видах. Ах пребывает и в вещественном мире и в мире бестелесного, он вездесущ.
Ах – один на всех. Этот дух защищает от зла: злых мыслей, слов и деяний, – перекрывая его источник плотными заслонами причинной оболочки.
Дух-Ах есть и у богов. Чаще всего упоминается Ах (дух-душа) Осириса, Гора, Ра, а также собирательная множественность духов-душ или душ-духов инобытия, которые гостеприимно или враждебно встречают различные виды душ умершего (его Ка, Ба, Ах).
Дух Ах изображался в виде хохлатого ибиса.
Чтобы облегчить умершему странствие, боги создали в Дуате (Царстве Мертвых) ариты – места отдыха, остановки, где душа могла остановиться и передохнуть. Однако войти в ариту мог не каждый, а лишь знающий имена богов и определенные заклинания.
Заклинание предполагает точное знание имени. По представлениям египтян, восходящим к доисторической эпохе, имя-Рын человека, духа или божества являлось составной сокровенной частью его сущности. Сам великий Ра творил мир силой слова. Давая вещам и существам имена-Рмн, он тем самым определял их сущность и место в мироздании. Знание подлинного, сокровенного имени давало власть над его обладателем.
Но! Мы с вами знаем, что душ (на самом деле) – больше, скорей всего не менее девяти (и до бесконечности): ведь по-над каждой из семи душ есть душа-кирпичик (строительный материал бессмертия) и душа-раствор (скрепляющая всё одушевлённая смерть).
Души-кирпичики – сущи по-над каждой из помянутых семи душ, но – вместе их не четырнадцать, а всего две: такой беспощадный дуализм, когда – всё завершено, но – ничто не окончательно.
Это и есть логосы – животворящие нити вечности (или – одна единственная бесконечная «кармическая» нить, сшивающая ипостаси твоего (моего или чьего-либо ещё) падшего бытия; вот что написал об этом некий версификатор, переругивавшийся с каплями повсеместной Леты на мосту между мирами:
Ты счастлива, прекрасная швея,
Сшивая мир как пушкинские строфы:
В иголку продевается змея,
И этот сладкий запах катастрофы!
И жаворонка звон, и ковыля тяжелый зной.
Мой апокалипсис случается со мной
Единожды за год, за день или за миг:
Какая тьма или какой народ падут на наши земли -
Пусть любой! И если бы не русский мой язык,
Давно бы так! Теперь скажу – помимо:
Любить людей не значит – добрым быть!
Любить любовь не значит – быть любимым.
Каким образом человек может «располагать» силой логосов (тогда как сама постановка вопроса о «силе логоса» – бред: логосы – предъявление целостности, целомудрия), неизвестно: скорей всего, (почти) никак.
Поэтому – мы не будем выбирать из себя: какая именно (и поимённо) душа – по душе (не менее одушевлённым) весам царства мёртвых; мы обратим внимание на лишь на тот факт: чтобы облегчить умершему странствие, боги создали в Дуате (Царстве Мертвых) ариты – места отдыха, остановки, где душа могла остановиться и передохнуть.
Однако – войти в ариту мог не каждый, а лишь знающий имена богов и определенные заклинания; отсюда – так не об этом ли вся предыдущая история: о именах имён – отсюда главный (на данную краткую вечность) вопрос бытия.
Более того – «не места ли для отдыха» есть всё так называемые мучительные воплощения Адама и Лилит?
Все эти псевдо-рождения и псевдо-смерти: чем ещё, кроме отдохновения (и вдохновения) от мучений недотворённости, прельстить всё испытавших (и многожды самих себя переживших) Перволюдей?
Прельстить – нечем; но – что отсюда следует, что отсюда выходит?
Только то, что все люди (так или иначе) всегда прельщаются какой-либо статикой (от-дыхом).
И не выйдет ли так, что кармическое (серийное) бытие серийного (кармического) душегуба Цыбина – всего лишь такое «место и время» для вне-временного отдохновения? Отсюда ещё – что и древнеегипетская чудесная возможность нано-обожиться вполне себе (временно) – современна.
Разумеется – выйдет; но (ещё и) – понимается: никуда ей (душе над душой) не деться; разве что: может стать более чем (или – менее чем) злободневна; но – так бы оно всё и произошло всё в одной из версификаций реальности.
Если бы не не одна важная особенность любых отдохновений.
Остановив мгновение (ибо – прекрасно) – «каждый» сам себя выводит (во-вне) из про-странствия своих версификаций (не переставая быть статичным, запертым – пригодным для переворота миров в архимедовой точке) – и вот здесь-то (этого самого) «каждого» и настигает суд «убитого» им Отца.
Ибо – лишь точка сиюминутности (подлежит) достижима суду (аки ноеву судну); но – не само к ней движение: отсюда наша жизнь – как бесконечное многоточие (много-очие – чтобы наблюдать и судить); отсюда – необходима и возможна точка, с помощью которой нано-боги тщатся перевернуть плоскость любого мировосприятия.
Именно нано-боги и помышляют возмоочь перевернуть плоскость любого мировосприятия. Причём – до такой ступени (степени презирающего нынешнее статус-кво прозрения), чтобы начать реальное (а не виртуальное) продвижение к финалу (ноте си); по крайней мере, попробуют помышлять.
Итак (сейчас и всегда) – перед нами одна ли, другая ли версификация одной ли, другой ли овладевшей Лилит и её Адамом нестерпимой страсти: до-завершить Сотворение Мира! Поэтому – всё нам с вами ещё только (пусть и в древнем, давно канувшем Древнем Египте) предстоящее – ещё даже не произошло; но – оно уже неоднократно (готовое бесконечно красть сию истину – аки огонь у богов) было-было-было.
Но (всё равно) – сейчас тишина: мир ещё не решил, какая из версия совершенства ещё только потерпит (а так же – давным-давно уже потерпела) крушение своего совершенства.
Более того – оно (это произошедшее событие) собиралось стать (а ведь и событие может стать нано-богом) более осмысленным, что ли: для этого ему (со’-бытию’) понадобился сторонний наблюдатель – который (своими сторонним взглядами) придаст особенный объём нашему повседневному (весьма плоскому) бессмертию.
Нет в бытии случайного. Потому – всё и случается.
Так и вышло, что серийный душегуб – возмог: словно бы приравнял к себе «сына царя» – стал смотреть на несостоявшегося нано-бога (и мистического отцеубийцу); но (равно) – произошло и наоборот: нано-бог разглядел своего жалкого подражателя!
И не всё ли равно, что меж ними – пригоршня столетий? Нет в бытии случайного. Потому – всё и случается: если уж всё равно сейчас эти две (разновременные, зато – равновластные) ипостаси одного и того же принуждены наблюдать друг за другом.
Произошло (это) – неподалёку от площади Собора, во дворе одного из домов по улице Казанской. Там (если спуститься в полуподвал) – располагалась квартира одного петербургского то ли поэта, то ли художника, то ли ещё какого артиста; казалось бы, зачем Цыбину никчемушный представитель богемы?
А (затем) – чтобы убить его и (затем) посмотреть: изменится ли мир, если из него насильно изъять нечто (более чем) живое. А что т. н. «Цыбин» (его прежде звали иначе) – «бывший» умелый убийца на службе тогдашних криминальных структур; но – вдруг подвинулся умом (на почве разностороннего советского образования и прочей достоевщины); это – факт (но – не нано-суть).
Суть (в том) – что Цыбин был из «раньших» – каких теперь не делают) и совершенно стихийно лишился смысла бытия.
Как профессионал он был более чем удачлив (почти легенда); потому – завершить свою карьеру банальной гибелью от руки конкурентов либо правоохранителей у него не выходило (хотя – он настолько подвинулся размышлениями, что даже был не против); для того, чтобы просто уйти от дел и медленно умирать от старости, Цыбин был слишком экзистенциален.
Он умел (в наигранном экзиста’нсе) идти по «головам голосов» жизненной фуги – пребывая меж альфой и омегой; даже застряв там (и понимая это – до того был продвинут) – Цыбин не мог измениться, поэтому решил (путём вивисекции) изменить саму гамму старого (им проигранного) мира.
Кстати, это общая формула для любых убийств «по уму». Отсюда и родство древнего отцеубицы-египтянина с современным нам маньяком-параноиком Цыбиным: они сам-двое изымают из ткани мира живые нити логосов (дабы мир распался – потом уже надеясь его сложить по иному); итак, мы рассмотрели связь разночинного бунта против Отца и (внезапно) обнаружили нечто более серьёзное, нежели подростковые комплексы.
Теперь и мы посмотрим за ними: «Так души смотрят свысока на ими брошенное тело».
Итак, по земному летоисчислению – 2015 год. Земля, третья планета от преисподней звезды по имени солнце. Мужчину, который должен был на рассвете воскреснуть, разбудили в полночь.
И (самоопределяясь) – он обязательно вспомнил о женщине.
Казалось бы, ему сейчас следовало бы помышлять о какой-либо из своих душ: о каждом взгляде этой (каждой нераздельной и неслиянной) души на дела наши скорбные. Мир (якобы усложняясь в своих коммуникациях) на деле надменно и лукаво воплощал наидревнейшую ложь:
– Съешьте яблочко – познайте себя! Человек есть мера всех вещей! Станьте как боги, причём – здесь и сейчас, в теле и мыслепохоти.
И в самом деле: человек возомнил, что его кажущиеся возможности (коли ему удалось-таки немного обожиться) стали огромны; но – казалось бы – нас (людей и прочих нано-богов) должно занимать иное: что дальше?
А дальше – дальше-будет-дальше: и ничего нового! Всё как в старой фразе актера Ливанова из нашего Шерлока:
– А у нас всё по прежнему, – речь, разумеется, об убийствах.
Никакая здешняя магия (замена одного имени на другое) не оказывалась способна обойтись без убийств; но – я (со-автор этой версии бытия) тоже не могу обойтись без прелюдии (подготовки к убийству статики); ведь, казалось бы: изложи внешность действия (то есть – со-бытие); ан нет!
Слишком по стрекозьи фасеточен каждый глаз каждого (не)делимого мига, который следует изложить. И если уж мы помянули великих сыщиков, вот ещё одна характерная фраза, на сей раз Пуаро:
– Я не о-до-бряю убийств.
Вот, собственно, и всё, что до-статочно знать о нано-богах.
И вот как это нео-до-брение (дробление абсолюта на прикладные истины) происходило в Древнем Египте: человек в темнице (здесь и в тогдашнем «сейчас» – он пленённых слугами его отца царевич) почти что раздвоился.
От-части своей; но – ещё меньшей своей частью он находил себя (в другом) «сейчас»; а именно – в Санкт-Ленинграде; но – он не только (на)стал един в двух лицах!
Не только оставался молодым мужчиной Пентавером (сыном того человеческого царя и египетского бога-человека, которого собиралась убить его мать); но – «одновременно» словно бы стал своей собственной матерью Тейе.
Ибо магия (насилие над сущим, осуществляемое частью сущего) – как раз и есть попытка поменять у сущего Имя на имена; поэтому – человек-царевич-убийца стал един в двух лицах и примерил на себя новое имя: «Царь-царевич-Король-королевич-сапожник-портной; кем ты будешь такой?
Выходи поскорей! Не задерживай добрых и честных людей.»
Прежде – ещё ребенком – он (первенцем ее) жил при матери, и лишь потом стал жить жизнью мужчины; но – всю его жизнь царевича хорошо обучали быть сыном царя; от этого зависел порядок вещей – должным образом любому сыну бога – быть сыном бога (большого ли, маленького ли нано-бога, не всё ли равно?).
Когда царевич стал жить жизнью мужчин – он стал быстро взрослеть: тогда у него было его другое, ещё настоящее имя – достойное быть внесенным в картуши после его смерти и погребения его тела.
Оно останется нам неизвестно. Как и вселенское имя мифа, в котором он бы поселился и там уже стал нано-богом: вселенная – вселить!
Вселить – что это означает? Опять взглянем на процесс со стороны: представим себе ту несбывшуюся вселенную: как если бы было возможно оттуда повелевать – сюда!
Такая малость: ничтожное вмешательство в реальность, простейшая магия; но – всё это было затем лишь, чтобы потом (из своего волшебного оттуда) ставший-таки там Осирисом фараон возмог бы (оттуда) воскресить (здесь) свою неудачливую ипостась.
То есть – некоего сына своей (то есть прошлого я: «я» как сын «самого себя», нано-божик от младшей жены) – которому надлежало претерпеть фараонову казнь и (пусть вполне поправимо) всё-таки умереть.
А потом – всё пошло бы как всегда! Потому – повторим ещё и ещё раз (легко изгибая при этом пространства и времена: в этом и есть отдохновение точки – замереть посреди многоточия):
Всё это воскресение последовало бы перед тем, другим воскресением: ставший Осирисом фараон воскресил бы весь народ Египта – одного за другим; и на этой уверенности – во всеобщем фараоновом (нано-бога) воскресении возвышалось всё величие египетской цивилизации.
А если нано-бог – узурпатор, что меняется? Ровным счётом ничего: воскрешение всего Египта никак нельзя было отменить. Египту было бы без-раз-(два или три…) – лично, тот ли, иной ли нано-бог совершил бы его: если бог – искусственен, нет разницы – убивал он отца или нет.
Ведь Отца он в себе убил – до того, как убил отца (да и Отца в «том» отце – не было: «тот» отец тоже убил Отца); потому – в этой реальности всё происходящее (да и уже происшедшее) должно было произойти и могло произойти, и произошло лишь посредством воли живого бога, фараона, его отца.
А заступив на место отца или – сына, занявшего место отца: ибо он (её сын) наконец-то стал мужчиной!
А она (его мать) – младшая жена живого бога; она – заронила в нём искорку глобального экзи’станса: самому стать причиной величия – ничуть не подозревая, что учит его простейшему правилу нано-богов: если хочешь, чтобы было сделано (не)хорошо – сделай из себя бога сам!
Он не был наследником бога – не мог (кармически, его ипостасью) заступить на «его» место (камнем в готическом своде), не мог назваться именем бога; но – его мать не захотела смириться с этой немочью.
Поэтому – как примерно в это же время (а может – много раньше или не-много позже; то есть – во времена мифические) некая зеленоглазая блудница Шамхат возмогла сотворить из козлоногого и рогатого Зверя Сатира человека (не бога, но – равного царю Гильгамешу соперника для ратоборств), так и младшая царица Тейе поступить вознамерилась с собственным сыном.
Но – если Шамхат со-творила (словно бы пере-родившись – то есть дважды или трижды – в богиню Иштар) своё превращение посредством телесных соитий с Сатиром, то здесь – этот путь эротических трансформаций и кровосмешений был почти что заказан: союз фараона с сестрой был делом обычным (из сестер выходили прямиком в старшие жены), а вот кровосмесительные союзы с матерью оказывались не-(или мало) – известны.
Хотя – в остальной человеческой мифологии даже и неизбежны.
Откуда ещё, скажите на милость, взять женщину (рожающую человеков в смерть) – для будущего бога? Для реального нано-бога – ещё куда ни шло: смерть (она ведь женщина) всегда готова увиваться подле того, кто от неё себя искусственно ограждает.
Иной женщины нано-богу – не найти. Ведь заветного (невидимого – заранее добавленного к к ныне имеющимся) ребра – уже нет. И вовсе не случайно (прогуливаясь посреди Санкт-Ленинграда) Яна и Илья помянули об эдиповом комплексе.
Впрочем – дело не только в древнеегипетской ментальности. Тем более – что простого физического соития матери и сына в данном конкретном случае попросту не было да и не могло быть: не таковы условия фараонова гарема; зато – получившееся у них некое нано-на-итие было если не мистическим, то магическим!
Просто потому, что (так или иначе) – оно обязано было быть. Как и каким образом в гарем доставили магическую фигурку царевича, с коей царица и сочетала себя в божественном таинстве брака, будет несколько прояснено в дальнейшем повествовании; но – даже египетская цивилизация (даже – тогда) была слишком молода и не со-зрела для таких превращений.
Поэтому – события пошли самым обычным (чело-веческим – через голову – всячески осмысляя века) образом: даже несмотря на то, что мы довольно мало знаем о реально происходивших событиях, из текста источников становится ясно, что во главе заговора находилась царица по имени Тейе и её сын, именуемый в отчёте Пентавером («которого звали другим именем»), хотя его настоящего имени мы опять же не знаем.
Заговор быстро распространился в женском доме (гареме) царя.
Внешнею причиною за-говора являлось, что некая младшая царица (даже не сестра фараону) захотела, чтобы её сын (никак не наследник божественного престола) стал Осирисом и чтобы именно он воскресил её и Египет.
А вот внутренне – что всё это могло означать в магическом калейдоскопе имен?
А совсем ничего – кроме потуги на изменения природы одного человека (вместо того, чтобы поменять всё мироздание). Во имя этого изменения мать должна была поменять (переставить с места на место и не-время сделать во-время) сущности сына: человеческую на божественную.
Дальше – больше: будучи женой живого бога, стала ли она женой своего сына, дабы (как когда-то Шамхат у Сатира) отнять его зверство, сотворив из него человека? Нет, не стала; но – но (пусть останется в тайне сие, пусть останется мифом, ибо в мифах людей много подобных соитий) и это привычно.
Но – нас (людей и богов) опять и опять должно занимать совершенно иное: никакая здешняя магия (замена одного имени на другое) не оказалась способна обойтись без убийств (то есть – убийства Отца).
И вот – теперь человек (царевич ли, сын ли убитого им бога или ещё кто) вспоминает свой за-говор; и – поначалу всего лишь слышит, что к фараоновым слугам (рабам нано-бога) за дверью подходит вестник.
Во всяком случае – это должен был быть вестник. Человек – не может разобрать принесённых этим вестником слов. Да и не собирается этого делать. Вот всё то, что он собирается делать (то есть – «собирает дела по частям»): он пробует частью исчислить целое.
В дальнейшем повествуется, что Сетх, завидуя своему брату Осирису, пригласил его на пир, во время которого показал гостям великолепный саркофаг, обещая подарить его тому, кому он придется по размеру. Как только в него лег Осирис, Сетх и его приспешника захлопнули крышку и выбросили его в Нил, воды которого вынесли саркофаг в море. Прибитый волнами к набережной финикийского Библа, саркофаг врос в ствол священной ивы, из которой местный царь приказал сделать колонну для своего дворца. После долгих лет поисков Исида, сестра и супруга Осириса находит тело и возвращает его в Египет. В то время как Исида в болотах Дельты рождает Хора, Сетх находит тело Осириса и в ярости разрывает его на 14 частей, число которых в различных источниках варьируется до 42. Исида собрала части тела супруга, вылепив из глины недостающий фаллос Осириса, упавший в Нил и съеденный священными рыбами оксиринхом и лепидотом. Выросший Хор отомстил за отца, победив Сетха и отстояв свое право на наследство Осириса перед великим советом богов. После сражений, которые длились более 80 лет, Хор получил египетский престол, Сетх – владычество над песками пустыни; сам же Осирис возродился к новой жизни, проглотив Око Хора Уджат, символ великой жертвенности и вечного существования, и стал владыкой мира иного.
Итак – где-то далеко (и давно) продолжили убивать «живого» нано-бога. Долго ли или коротко (длилось это продолжение) – неизвестно; но – и оно должно завершиться: манипуляции с фигурками – если и не ослабили божественной – если она вообще таковой была – силы фараона, то придали уверенности заговорщикам.
Проделав что-либо над предметом неодушевленным, слабый человеческий разум одушевляется предпринять что-либо и над невидимым продолжением предмета); итак – мертвые предметы помогли убедиться, что и над живыми это возможно проделать (словно бы «доводя» до их же совершенства).
А как именно (такое возможно) – пусть время (в своё время) покажет. И вот (уже) своё время пришло – себя показать.
В этот день нано-бог Рамзес III ожидался в гареме. Там (в гареме) всё было образцово: ни пылинки в воздухе. Числа’ жен фараона и числа’ наложниц фараона никто из посторонних (а посторонними были все, кроме фараона и его писцов) не знали и ведать не ведали о том, зачем богу женщины.
Речь не о телодвижениях священного совокупления, не о плодородии всей земли египетской (напрямую поощряемой мощью фараоновых чресел), но – о некоей метафизической нужде: зачем вообще есть у человека его женщина?
И кто она есть для мира, который – бес-пол? Разумеется (даже разумом) – о бесах жрецы фараона судили сугубо с практическим подходом. Разумеется (даже разумом) – бесы (иначе – персонифицированное искажение связи души человека и тонких материй) должны зело наблюдать за предстоящим соитием фараонова тела с телом его сегодняшней избранницы.
Предъявляя ему меру: где твоя телесная божественность, фараон?
А где небесная божественность? Над тобою? В тебе? Под тобою? Но! В этот день фараона ожидали в гареме, и он (в каждый свой визит – по разному) должен был на этот вопрос отвечать: как он (нано-бог) превосходит в себе человечность.
Отвечать – именно этому дню. Отвечать – именно этой женщине, с которой сегодня ему предстоит возлечь.
Зайдёт ли речь этого ответа столь далеко – изменяя себя (или – под себя) само мироздание; да и ведомо ли уже этому миру, как годы назад (или годы вперед) царь Гильгамеш (впоследствии так и не достигший бессмертия, то ли добровольно, то ли нет) отправил на встречу со Зверем женщину Шамхат (одну из ипостасей Лилит, демона безводной пустыни или Первожены Адама).
Зайдёт ли речь столь далеко, что выразит невыразимое?
Разумеется – не зайдёт! Разумеется – не будет рассказано о том, как Шамхат (совокупившись со Зверем) отняла у него его личное зверство, сотворив из него человека-гомункула, двойника Гильгамешу (который тоже оказывался не прост: являлся – или казался – одним из перерождений Первомужчины Адама, праотца всех людей).
Разумеется – сказано будет лишь о том, что всё на свете зеркально: что вверху, то и внизу.
Что живой бог, возлегая со своей половиной (женой, наложницей или даже блудницей) – отдает ей свое основание быть божеством; потому-то – его (а не только благо-даря манипуляциям с фигурками бога) здешнее тело становится доступно для здешней маленькой смерти.
Но (вопрошу ещё раз) – зайдёт ли речь столь далеко? И ещё раз отвечу: разумеется, нет; да и что нам с того? Нам сейчас интересны (местные) телодвижения, а не основания для них.
Рамзес III (местный и временный) бог – посетил свой гарем.
И вот – когда он выразил желание возлечь с именно с Тейе (очевидно, привороты и прочие манипуляции с фигурками дали определенный эффект: любая магия всегда была, есть и будет попытка манипуляции божеством посредством человеческих средств (здесь явно применили какой-либо приворот).
Женщина – поняла, что пришло время забрать у божества божественность и передать её своему сыну; какое-то слишком человеческое по-желание.
Более того – вполне женственно-механистическое (ущербно понятое): женщина рожает человека в смерть, а мужчина есть средство для оплодотворения и пропитания (что питать будут бессмертием – роли не играет); отсюда – некие предпосылки ошибочности замысла.
Применение магии – предполагало, что само убийство должен был совершить сын бога; но – его не было (да и – как мы уже говорили – быть не могло) в гареме фараона. Поэтому – самому убийству предшествовало ещё одно святотатство; впрочем – считать ли святотатством брак человека с собственной матерью?
Или – можно было и не считать?
Один из вовлеченных в заговор евнухов (а конкретно: человек, на коем лежала обязанность снабжения гарема всем необходимым – от пищи до прочего-прочего-прочего – и потому имевший свободу перемещения) пронес в помещения гарема еще одну магическую фигурку: ещё одного сына! Тем самым – кровосмесительный брак был обозначен.
Так они разделяли и властвовали: совокуплялась одна магическая сущность, а убивать предстояло другой – женственно-материальной: так – «убить отца и возлечь с матерью» (Зигмунд Фрейд); что тут добавить?
Впрочем – убавлять тоже нечего.
А что убивать предстояло непосредственно Тейе – так и это и есть власть женщины: отнять (поменять) сущности, перетечь (как человек Воды) – из природы в природу.
Наличие в мироздании псевдо-женщины (не-Лилит) предполагает, что псевдо-человек (не-Адам) захочет не единения и со-подчинения; но – именно насилия (магии). А что убивать предстояло непосредственно Тейе, так это и есть власть женщины: много слов (суета символов) и мало дела (всего лишь – царское тело убить).
Вот младшая царица и «взяла и убила»; но – лишь тело царя: когда фараон отвернулся (насыщенный ею, конечно), то ласковая женщина извлекла из складок покрывала лезвие и одним движением перерезала мужчине горло – после чего «который мужчина» перестал быть богом и умер почти что мгновенно.
А потом наступила расплата: то ли бог-фараон оказался слишком силён, то ли – магия женщины была слишком слаба (что, впрочем, одно и то же); но – фигурки фараонова сына на месте убийства оказалось явно недостаточно: сила бога не перетекла в Пентавера (ещё и поэтому – теперь он носит другое имя), и сын не смог вовремя поддержать мать.
Опочивальня царицы была обыскана, фигурка сына найдена, причастность его стала очевидна (а вина за непосредственное убийство с жены – снята, так-то); заговорщики были схвачены.
После чего – в дело вернулся сам убиенный фараон, который с небес принялся судить виноватых: «вступление Туринского папируса представляет собой речь самого царя, наставляющего судей, которые будут разбирать дело; одновременно царь представлен так, как будто он уже находится в ином мире среди богов.
Речь идет о тексте, безусловно созданном, подобно папирусу Харриса, уже при Рамсесе IV, выступающем в роли исполнителя последней воли отца. Этот факт подтверждает гипотезу об успешно осуществленных намерениях заговорщиков; далее – «повелел я (то есть Рамсес III)…»
Впрочем – всё это уже сказано выше. И вот здесь уже – далее: когда сына царя осудили: решили «прину’дить к бессмертию» – а не так ли он сам захотел: принуди’ть себя стать богом; что сего его мать захотела – дело второе), вспоминается убийца Цыбин – который в Санкт-Ленинграде ожидает у лестницы, когда к нему снизойдёт (держась за перильца «душевной лествицы») его «Рамзес».
Ибо (разве я не упомнил? Простите, отвлёкся на метафизику) – Цыбин сейчас ожидают свою жертву (и только этим отличен от Пентавера – у санкт-ленинградца ещё есть ничтожная надежда; да – надежда, да-же у серийного душегуба).
Впрочем – об этом мне ещё предстоит рассказать (а потом ещё и пересказать, а потом ещё и ещё…), а пока же: ты (отцеубийца) хочешь быть – без смерти? Так получи!
Сына царя мумифицировали за-живо (не вынув ни желудка, ни мозга, основных компонентов человеческих хотений; человек, пожелавший отнять у народа Египта его воскресение (должное происходить благодаря воскресшему фараону-Осирису) не мог ожидать меньшего, и была в этом саркастическая (лютая и радостная) символика.
