Kitabı oku: «Гирей – моё детство», sayfa 3

Взгляд из будущего

Когда обнаруживаешь ложь о том, чем ты живёшь, погружаешься в скверное состояние. Может возникнуть безразличие к окружающим, если нет тормоза от скверны… и нет желания быть самостоятельным.

У самостоятельных людей главная вера в знания, ибо в познании они докапываются до истины. Скользить по поверхности знаний предельно легко и безответственно. Если нет веры в себя, знания отсутствуют, то он, чаще всего, становится высокомерным.

Своим детям и внукам никогда не объяснял явления природы или жизни абстрактно или с фантазией… надеюсь, это приблизило их к самостоятельности на более ранней стадии, чем меня.

Жизнь ничему не учит, она наказывает тех, кто не учится.

Анекдоты о гирейцах от Саши Козюлина

– Делали, что хотели, а получилось ненужное… лучше бы не делали.

– Лучше бы не хотели! – вставляет Лёха.

– Глупо разгоняться к краю пропасти, не имея крыльев…

– И какой же русский не любит быстрой езды… по краю пропасти… хоть плачь, хоть ржи, – добавляет Ваня Голиков.

– Время летит при движении к цели. Решаешь задачу – не замечаешь время, его как бы нет…

– Но Родина слышит, Родина знает… – предупреждает Ваня Голиков.

* * *

Дед Панченко ловко проглаживал деревянный брусок рубанком, из которого выползала стружка, изворачиваясь в крендель, усыпая пол, источая терпкий запах. Дед пел, а меня прижало к стенке страхом – у другой стенки стояли гроб и крест… Может, дед Панченко скрывает свой страх?

– Дедушка, тебя не пугает гроб?

– Гляди, какой ладный… нет, не боюсь.

– А если тебя в него положат?

– Слава Богу!.. От бабки‑ведьмы избавлюсь, – мне виделось, что прилетает подобие Бабы‑яги, разбрасывает веселые стружки и мучает деда… поэтому он не боится смерти.

Видел, как паровозом перерезало рабочего на путях, и его крик о жизни до последней секунды… Когда его хоронили, за гробом шло много народу и все плакали… Что эти слёзы?.. жалость?.. или страх перед смертью?

Когда этой весной умер Сталин, плакали все, кого я видел… Что эти слёзы – утрата важного или ритуал оплакивания?

На соседней улице, оказалось, жила старушка. Ее хоронили несколько человек, безмолвно и без слёз… Старикам не нужна жизнь?.. Они не боятся смерти?

Боюсь я. Не хочу, чтобы плакала мама, которая всегда оберегает меня… Хочу много увидеть в этом мире и наделать вагон дел.

Может, деда доконала его «ведьма»? Во мне вскипала ненависть, закрадывался страх. Как ни радостно было смотреть на работу деда, страх встретить «ведьму» выгнал меня из его мастерской.

Прошло время, «ведьма» забылась, и я зашёл, как ни в чём не бывало, к деду Панченко в пахнущую стружкой мастерскую.

– Порадовал старика… бросаю все дела, идем лопать варенье, пока ведьма не пришла, – ко мне вернулся страх… Он повёл меня в дом, вошли в коридор, но дед назвал его «сенями», хотя сена там не оказалось. Потом вошли, как сказал дед, «во светёлку» – там, действительно, было светло… Он усадил меня за стол, поставил предо мной маленькую мисочку, налил из банки любимого мной вишнёвого варенья, наломал белого хлеба и сказал:

– Макай и жуй! – в это время в комнату вошла добрейшая бабушка Вера, с которой мы не раз пасли коров, и дед воскликнул: – Вот, моя ведьма пришла!.. Молока принесла!

Не знаю, какое чувство захлестнуло меня… бросился к бабушке Вере, обнял её и расплавился в слёзы и рыдания… И страх пропал – настоящей «ведьмы» нет… Почему?.. Почему взрослые обманывают нас?

Анекдот о гирейцах от Саши Козюлина

Витя Полянкин неожиданно появляется на пороге тёщиной хаты…

– Тю, чёй‑то?

– А налей‑ка мне, Анастасия Романовна, граммов этак сто самогоночки… абрикосовой…

– А ху‑ху не хо‑хо?

– …Даю червонец.

– Тогда налью, – Витя аппетитно выпивает.

– Огурчик дать?

– И сальцо неси… и за два червонца наполняй стакан, – с настроением выпивает и закусывает. – Давайте, выпьем вместе по стакану – три червонца кладу, – преодолевая опьянение, Витя настойчиво выпивает стакан после тёщи, – а теперь… анальгетик принят, хочу врезать тебе в глаз или куда попаду…

– За что?..

– За Зойку…

– Кто такая?

– Жена моя…

– Но её Катериной зовут!..

– Не‑ет! ЗОЯ – змея особо ядовитая… Не ссы в кулёк… четыре червонца даю…

– Деньги вперед!

Хрястнул Витя тёще в глаз, застучала она костяшками по полу, как высыпанные доминушки по столу.

– А меня труба зовет, – на выходе натыкается на жену.

– Отдал матери пенсию?

– Отдал… поддал… и дал в глаз…

– Вижу, нажралась, скотина!

– Прочь с дороги, пошёл долги раздавать…

– Куда ещё?

– На горшок, быстро не жди!

Услышав стон матери, Катька вбегает в хату и видит: мать опёрлась на стол с багровым левым глазом.

– У‑у, змеюка, приползла…

– Да чё вы такое говорите, мама?!

– Такого мужика искусала…

– Это кто мужик, Витька?.. Тюфяк и урод…

– Он мужик! А ты – сука драная.

* * *

– Жизнь выворачиваю наизнанку, чтобы убежать, вырваться из объятий глупости, лжи и насилия, – изливался Лёха, теребя газету. Красивая ложь в этой двухкопеечной «Правде»! Требовательной глупости в призывах и лозунгах партии и её ЦК по самую макушку – захлебнуться можно народу. Кто выполнять будет? Двухметровый дядя Федя Хромой из костылей ходули сделает?.. «Тупому» народу «умные» подсказки делают, чтоб он не умер с голоду. Частички глупости прячутся за лозунгами людей, указывающих с серьёзным видом «направление к цели» и высокомерно тычущих пальцем в местонахождение цели. Главная глупость в том, что страной управляет всеми слышанная, но никем не видимая «партия», а конкретные люди выполняют её «волю», пряча в ней свою ответственность. «Диктатура пролетариата» карает не тех… Она не видит работающих на себя, обходящих законы и умеющих красиво убеждать, что трудятся «на благо общества». Но хорошо видит тех, кто работает на себя, творит жизнь многим – «коллективный разум» такое коробит, – дух индивидуализма действует, как ладан на сатану. Вот почему большевики не жалуют великих русских меценатов. Сдай они что‑нибудь в партийный «общак» – можно было бы отметить, как Савву Морозова. Не вижу счастливыми тех, кто борется с выдуманными препятствиями – это спешка, недогляд и неучёт последствий. Мои препятствия во мне – моё незнание, моё неумение, мои недостатки, и с ними – моя единственная борьба… преодолев которые, не найдёшь внешних препятствий.

– Лёха, ну, ты даёшь, будто мозги у «коллективного разума» вскрывал… Ты не прав, Лёха! «Партия – наш рулевой», а ты его опускаешь в речку‑вонючку… народу «хочется ласковой песни и хорошей большой любви» к вождю… если быть честным, новый вождь не ровня Сталину, но любовь зла, полюбишь и козла, а тем более – поросёнка.

* * *

Мне всегда виделось, что гирейцы умеют выдумывать изощрённо и выразительно.

Илларион Чубук, а для нас, пацанов, дядя Ларя, в тяжёлые для самогонщиков времена (участковый милиционер по директиве сверху пронюхивал подозрительные дворы) придумал устройство для создания кальвадоса.

У него был роскошный яблоневый сад, в котором ставляли две дубовые 120‑литровые кадушки. Собирали падалицу и заполняли две трети кадушки… Дальнейший технологический процесс: на две трети заливается вода, засыпаются ведро сахара и три горсти куриного помёта – «лучших в мире дрожжей», перемешивается и… брожение пошло.

В продаже дрожжей нет и не предвидится. Ведётся активная борьба с самогоноварением?.. Щас!..

Тётя Мотя приходила перенимать опыт, морщилась и кривилась, но согласилась – помёт всегда под рукой: цыпочки регулярно облегчаются.

Участковый, унюхав бражный запах, устроил обыск во дворе Чубука… но самогонного аппарата не нашёл.

– А на кой хрен ты забраживаешь яблоки?.. Воздух портишь…

– Для бекона…

– Чё за хрень?

– Неделю свинью кормлю комбикормами – сало наращиваю, неделю – мочёными яблоками и по двору гоняю – слой мяса образовывается…

– Ну, хохлы, чё с салом не надумают…

А ларчик просто открывался: в титан, обогревающий сарай с живностью в зимний период, дядя Ларя врезал дополнительный трубопровод, который протянул в слесарно‑столярную мастерскую с выходом в шкаф для инструментов.

В нужный момент, когда в кадушке через 7‑8 дней брожение прекращалось, сливалась и отжималась брага и выливалась в водный отсек титана. В топку закладывались и поджигались дрова… Здесь начинало кипеть, а в шкафу в трехлитровую банку капало и лилось.

В качестве информации к размышлению: в те времена в магазинах Гирея водку не продавали – просто её никто не покупал…

Элементарная арифметика: 0,5 литров самогонки стоили 1 рубль, можно, если очень захотеть, приобрести ту же 0,5 чистого медицинского спирта за 4 рэ, из которого можно сделать две бутылки водки, а водка стоила 2,67… Да! Гирей не пополнял бюджет страны прибылью от водки.

Ну а дядя Ларя после промывки агрегата совершал вторую перегонку, доведя градус спиртов в напитке под названием «Кальвадос» до 60… И назначалась дегустация. Главным дегустатором приглашался дядя Федя Хромой.

Он присаживался на скамейку с края стола, справа рядом приспосабливал костыль и на него укладывал свою короткую ногу.

В стограммовую стопочку наливался «Кальвадос Чубука», от которого несло вонью, превышающей амбре свинарника.

Морщась, дядя Федя вертел носом в поиске беcсмрадного пространства… нашёл за левым плечом… набрал воздуху… затаил дыхание… с открытым ртом запрокинул голову и вылил содержимое стопки прямо в пищевод, минуя вкусовые рецепторы языка и нёба… выдохнул: «Х‑х‑х‑у‑у‑…», воспроизводя кулаком по груди заячью дробь…

В мгновение ока дядя Ларя подсовывает небольшой солёный огурчик, который в секунды, как пропущенный через мясорубку, исчезает во рту и проглатывается одним движением.

Дядя Федя закряхтел, запыхтел, хлопнул поверх живота.

– Ларик, прошло и легло… требуется добавка…

«Ларик» наполнил стопку, придвинул тарелку с огурцами, салом и горчичкой.

Дядя Федя посмотрел на стопку, как на клопа, которого надо уничтожить зубами. Зажал нос двумя пальцами, открыл рот, накрыл губами рюмку и залпом, в один глоток, отправил напиток по назначению… сморщившись, дёрнулся кверху всем телом, будто ему воткнули клизму … закусил салом , изгоняя изо рта жгучее зловоние.

– Бог любит Троицу, – в третий раз наливается в стопку смрадный напиток.

Дядя Федя смотрит на стопку, как удав на кролика … и дегустация продолжилась…Дядя Федя выдаёт свой вердикт:

– Вещь сильная и настолько же зловонная… не в дрожжах дело… Суть в яблоках – собрал ведро и в кадушке пусть бродят, а не гниют… подсыпаешь яблочки, подсыпаешь сахарку, подбрасываешь дрожжей…

– Подумаю, Федя… подумаю.

– Думай, Ларик, думай… А теперь ставь себе стопочку… Мне интересно, как ты будешь гавриться от своего самогона… яблочного… И поговорим по технологии детально и, вообще, о жизни, о бабах… Сало у тебя отменное, настоящее хохляцкое, – в это время дядя Ларя пытается пригубить стопку своего напитка, но нос не подпускает близости с ним.

– Во! Ларик!.. это тебе не участкового обманывать… носопырку не одурачишь, – дядя Ларя, захлёбываясь, всё же влил в себя содержимое стопки, зафырчал, задергался, как собачонка, вылезшая из воды.

– Закусывай огурчиком, у меня четвёртая прошла, как по накатанной…

– Нет, Федя, с этим надо что‑то делать… крепка, но… не аппетитна.

– Делай, Ларик, делай… а мне накати пятый стопарь… за преодоление препятствий… добрести до хаты.

– Федь, Ларика со второго стопаря разнежило, я уж с десяток лет живу вблизи тебя и вижу, что нет у тебя друзей…

– …и врагов тоже нет. А друзья все в полях лежат от Сталинграда до Берлина, сам‑то я только до Варшавы дошёл… а друзья… не вижу, с кем можно в разведку сходить… разве что Сергеич, твой сосед, но он тоже самостоятельный мужик и возраст, когда не хочешь обременять друзей и враги не нужны… А вы, пацаны, сопроводите меня до хаты, сдайте Манюше, она меня проводит в постельку… Эх, жизнь!.. Только радуйся… аромат и вкус, Ларик, вот что должно быть на втором месте после градусов…

По дороге, через два двора, дядя Федя в который раз рассказывал о том, как вражеский пулемёт неожиданно «долбанул» из «погашенного» дзота. Как он «отделался изодранной икрой на левой и перебитыми костями на правой ноге, а у друзей Славы и Жени души отлетели на небеса… и слёзы полились дождём.

Анекдоты о гирейцах от Саши Козюлина

Рассказывает Михалыч:

– Купил я, Саня, по весне в Черединовке хатку полуразвалившуюся… так, под дачу и огород с садом. Рядом лес, река. Воздух чист, как слеза ребёнка. Выйдешь ночью покурить – благодать!. Папироса в рот не лезет. А тишина… Ни пыхтения паровозов, ни стука колёс об рельсы, ни гудков. Слышно, как огурцы на грядках растут, легонько так шуршат. Засунешь руку в куст – Михалыч делает характерный жест рукой, будто в куширях ловит рыбу, – схватишь за хвост огурец, щёлкнешь ногтем по привязке.

– Михалыч, у тебя в огуречной грядке голавли да карпы водятся?

– Дурак ты, Саня, ночной огурец без соли – самый сладкий закусон к стопарику хорошего самогончика.

– Вообще‑то, Михалыч, на хутор посылают бабочек ловить, а ты огурцы ловишь. Метаморфоза…

Рассказывает Михалыч:

Сижу, подстригаюсь и говорю Макс Павловичу:

– Честно и откровенно завидую – всех вы победили от фараонов до фашистов, их нет, а вы живёте…

– Таки шо хочешь сказать?

– У вас везде Родина, а у меня одна и одно государство…

– Таки поменяй государство.

– А ты будешь Иисусом Христом…

– Распятым быть не хочу…

– Во‑от! Распятым не хочется, а мозги возбуждать вы мастаки, поэтому гоняют вас по всем уголкам земного шара.

– Лично я здесь неплохо «бабки» стригу…

– Пока… Никита не закроет частную лавочку.

– Откуда сигнал?

– Газеты надо читать, с пленума ЦК.

– Ох уж эта ЦеКатуха, на выдумки хитра, а я не морозостойкий еврей из Биробиджана.

* * *

Отсутствие любви к жизненным действиям порождает скуку, которая омутом затаскивает людей. В детстве я любил слушать даже тех людей, которые не нравились своими мыслями и поступками.

Прошлое раскрывается в памяти, если в сознании произошли изменения, то возникали иные лица, иные краски в голосе, иные мысли и слова.

Отношение к людям, окружавшим меня в детстве, разное – от любви до неприязни, что не даёт всё это забыть. Прошлое вспоминается легко, если оно дорого, Ощущать привязанность в настоящем – это любить и понимать людей.

Чувства возникают разные к тем, кого слушал, и к тому, что слышал…

* * *

– Нюр, чё, разводитесь?

– Да… наверное, нет… Этот паразит испортил лучшие годы моей жизни. Так пусть же содрогается при виде меня до конца дней своих!

– Понимаю… к «паразиту» привыкла, а другим ты не нужна. Кто кому испортил жизнь – надо думать…

– Общего языка не можем найти…

– Говорите каждый на своём… а может, толмач нужен?

– Брехач!.. Он ни слова не говорит, только лыбится, вошь кусучая!

– Может, он воспитанный – не хочет женщину прерывать.

– Если воспитание, то железное – надо ехать в Гулькевичи тарелки покупать: злюсь и бью, а ему хоть бы хны, таракан бесчувственный. Если дурак, то навечно – не будет спора с ним на равных.

– А какой под одеялом?

– Ну… дорвётся – не спорю и не сопротивляюсь.

– Во‑от! Чё спорить‑то? Чё гавкать‑то?! Туды‑сюды – и жизнь налажена, и чё доказывать своё главенство?

– Степановна… так это чё? Я дура?! Вот сучка драная.

Воспоминания из будущего

Воспоминаниями живу спокойно и тихо по годам детства своего, будто обтекаю памятью себя.

В прошлом вижу Гирей особенным и неповторимым, подобно моему детству.

Гиреец выстроен из множества частей.

Какие‑то части – для внутреннего употребления их всякий их увидит и поймёт.

Какие‑то для наружного потребления – все должны его понимать и восхищаться его достоинствами. Но главное – уметь удивляться.

Таинственный и неподвижный мир прошлого высвечивает в памяти «героев» и «кумиров» гирейского разлива.

Ваня Рубцов… Когда тарахтел его мотоцикл, пацанва сбегалась на «чёртов бугор» посмотреть на его трюки: езду на заднем колесе, езду без рук на руле, управление задницей… «волну между ног», когда вертикаль мотоцикла склоняется вправо, затем влево, а Иван стоит на опорах мотоцикла; езду на корточках на сиденье и множество других трюков. Особенно восхищало зрителей его умение ставить «моцик» на дыбок, и все преживали за Ваню, когда он нечаянно въезжал в забор.

Выбегал хозяин с криками, воплями к всевышнему и проклятиями «рубцовскому отродью»…

Иван глушил «моцик» и спокойно объяснял хозяину, что забор был с гнильцой и не вынес лёгкого прикосновения, а починить его – «два пальца об штакет», и через час всё будет на «мази». Заводил «моцик», прыгал на сиденье, выкручивал до предела газ и исчезал вместе с пылью за поворотом.

Через несколько минут появлялся с бруском, с пятью шаткетниками, гвоздями и молотком… и мы, пацаны, помогали.

Через пятнадцать минут забор исправлен. Хозяин восхищённо почёсывает задницу – оставшиеся две штакетины пригодятся в хозяйстве.

Жека, Ванькин брат, но с фамилией Никольский – любитель тишины и сидячего образа жизни. Его увлечения – журналы «Юный техник», «Радио», транзисторы, микрофоны, паяльник… и «Орёл! Орёл! Я – Сокол из Гирея» – «Орёл из Гулькевичей» – «Есть дальше?» – «Меридиан из Отрадо‑Кубанки» – «У‑у!» – «Армавир тебя уже не слышит» – «Буду работать над аппаратом».

Через неделю: «Я – Сокол, Гирей, кто дальний слышит меня» – «Тихорецк» – «У‑у» – «Армавир» – «У‑у!.. но буду работать над аппаратом».

Через две недели: «Сокол из Гирея, кто есть дальние?» – «Новороссийск» – «У‑у» – «Таганрог» – «У‑у!.. но работаю над аппаратом».

Через месяц: «Сокол! Кто слышит?» – «Тюмень» – «У‑у! Чё у вас?» – «32» – «Чё 32?» – «Мороза!» – «У‑у!.. у нас плюс 12» – «Африка!» – «Кто ещё?» – «Котлас» – «Бухара» – «Красноярск» – «Львов». «У‑у‑у! Работаю в эфире!»

Витя Гуров – универсал!

Восхищал пацанву, взбираясь по стволу дерева, будто по лестнице, словно папуас по пальме за бананами. Многие пробовали, понимая механику такого передвижения, но для меня, конкретно, был сбой в последовательности перемещения одной из четырёх конечностей, тренировки до автоматизма не моя стихия – высушивает мозги.

Любопытство заставило Витю изучить анатомию человека и стать просветителем впо этому вопросу среди невежественных дядек и тёток… Правда, от некоторых стариков получал костылём в лоб, но это были естественные издержки применения знаний на практике.

Виртуозно владел велосипедом, который слушался его, как конь под джигитом… От скуки был радиолюбителем – увлечение многих того времени: мечтали поймать сигналы спутника. Был опытным пловцом, изобретателем своего стиля плавания «гуровский винт»; к сожалению, Олимпийский комитет не принял этот стиль, посчитав его не от здравого ума, но для стремительного потока Кубани «винт» позволял переплывать на тот берег практически под прямым углом.

Боря Лобченко… Семьянин и патриот своей малой родины… После армии его могли оставить в любом московском футбольном клубе – он был классным вратарём, но он вернулся в Гирей, к матери и двум братьям, к хозяйству, которое надо было подымать – пусть он не доучился, но братья должны закончить школу и продолжатьобазование.. Боря учил меня вратарскому искусству, и оказалось, что главное – поймать мяч и приземлиться с опорой на него, а тело аккуратно уложить на место падения… Не поймал мяч – сам виноват, ляжешь костями на твёрдую землю.

Боря был энциклопедией футбольного мира, знал биографии, способности и возможности именитых и перспективных футболистов и тренеров… мог часами комментировать виденные им воочию или по телевизору матчи – это был завораживающий рассказ, после которого ощущалось, что футбол – самое прекрасное, что есть на свете.

Не помню ни имени, ни фамилии парня, старшего по возрасту, но он восхищал меня тем, что ругался и матерился одним приличным словом в любых обстоятельствах: «утварь» – различные эмоциональные звучания и введение слова в нужный контекст… от простого: «Ты, утварь!», до: «Мелкотравчатого желания утвари!» Других ругательных слов он не применял.

После моего девятого класса он пропал из моего поля зрения, и судьба его мне неизвестна, но «утварь» запомнилась.

Особенности и достоинства каждого гирейца принадлежали ему самому и Гирею. За пределами Гирея прорастало в профессиональной деятельности или увлечениях души.

На скамейке у «Майора»

«Майор» или «Лётчик» говорил, что он служил в полку Василия Сталина, что из его тела после последнего боя вытащили 216 граммов свинца а 81 грамм остался.

На его скамейку набрёл случайно: среди пацанов‑слушателей были мои одноклассники. Щупленький мужичок с проницательным взглядом и с озлобленной тоской в глазах, жестикулируя, говорил: «Думаю, Иосиф Виссарионович тоже не терпел идеализма. Считаю, что стремление к идеалу – это попытка поцеловать себя в задницу. Сталин был реалистом в стремлении достичь наивысшей возможной власти и сформировал своё мировоззрение и характер от наивности до мудрости.

Сказанное было интересным, но «Летчик» пугал свей обострённостью чувств. Слышанное пересказал отцу – реакция различная: смеялся в полную силу, значит, слышал какую‑то лабуду, с иронией улыбался – уловилправду, гнев – согласен с ним на все сто. Рассказчик гневался, будто матерился, повторяя: «Подлецы». Одобрение и согласие подтверждалось короткими комментариями: «Да, это жизнь! Обстоятельства бывают сильнее нас, если они неожиданны. Согласиться с другом – значит верить ему, согласиться с врагом – стать его рабом».

Сталин – реалист, далёкий от фантазии, поэтому ему трудно представить выдуманное явление, но понимать‑то требовалось, и тогда – непродуманный аргумент, например, кем‑то придуманную «диктатуру пролетариата». Вот что пишет Сталин: «Диктатура пролетариата и крестьянства означает диктатуру без насилия над массами». (Попахивает противоречием). Им же было сказано: «Без насилия диктатуры не бывает…» ( детский лепет), «диктатуру волей масс» (вот здесь ахинея: разум и воля не могут быть общими, они принадлежат только личности), «диктатуру для обуздания воли врагов этих масс» (а в этой ахинее прячется желание выдумать тех врагов, которых обязательно надо найти и уничтожить, а врагов придумывать не надо – для России они всегда есть, но с ними надо работать, а выдуманные не страшны). В понимании Сталина диктатура пролетариата нужна, чтобы не было «всеобщей свободы, т. е. никакой свободы слова, свободы печати и пр. для буржуазии… предоставить пролетарским слоям свободу для того, чтобы остатки буржуазного класса не получили даже минимума свободы». Диалектикой обыгрываются максимум и минимум. Видно, что по вопросу диктатуры пролетариата Сталин адепт, но извлекает из убеждений «предыдущих ораторов» нужную мысль для достижения своих целей, для влияния и даже давления на «окружающую среду», но, как он считал, во благо страны ( в заблуждении).

«Лётчик» продолжил: «Видел тех, кто возненавидел кумиров. Они возненавидели и себя, своё прошлое, не оставляя доброго для будущего. Видел тех, кто не отказался от кумиров, но проникся ненавистью к подлецам, свергнувшим кумиров – ненависть в любом виде разрушает доброе в душе и всегда отключает возможность понимать. Гнев и ненавистьнакрыли и меня после XX съезда КПСС. Желание понять усмиряет и гнев, и ненависть, если есть необходимость жить без них.

Мудрость Сталина в том, что он в полной мере использовал свои знания и знания своих приближённых. Движение к мудрости имеет единственный сценарий: желание знать, желание быть, учиться познавать, иметь свой опыт, уметь анализировать свой и чужой опыт и знать одну истину: ошибаются и заблуждаются все, но чаще всего те, кто устремлён к цели… Цель сама по себе – выдумка и не существует в реальности, поэтому дорога к ней не имеет рационального решения. Наивность Сталина в том, что он исключает некоторые этапы сценария и не исправляет свои ошибки, если они суть генеральной линии партии, а не имея сомнений в теории марксизма, не разрушает заблуждений… Мудрость приходит позже, когда он поднимается над партией и не считается с марксистской доктриной, при этом понимая, что подлинный социализм основан на необходимости решать насущные потребности людей и первоочередные задачи страны»