Kitabı oku: «Баловень – 2», sayfa 3
Сосед отозвался не сразу. Уложив вещмешок с едой у своего «изголовья», втащил из нарукавного кармана сигарету:
– Будешь? Не куришь? Ну и хорошо. Мне больше достанется. – С наслаждением выпустив струйку дыма, прокомментировал. – Блин! Отвык от курева. Сразу в башку вставило. – Ещё раз затянувшись, вернулся к теме, – они, походу, меня и впрямь за мусульмана держат. Только странно, что ни разу к намазу не позвали. С одной стороны хорошо. Я ведь не знаю, как у них принято молиться. И что бормотать надо. Сразу бы раскусили. А с другой… получается очень подозрительно. Даже думать не хочется.
– А бежать не пробовал? Ты ведь говорил, что без охраны ходишь?
Таджик, выкурив половину сигареты, аккуратно затушил и положил окурок рядом с вещмешком. Подняв на Пашку насмешливые глаза, спросил, как больного на голову:
– Видать, крепко тебя шибануло, паренёк! Куда бежать-то? В какую сторону? Две дороги всего. Одна к реке, другая в кишлак. А вокруг пески до самых гор. Один хрен отловят. И тогда уже точно кишки в песок вытряхнут. Как у того пацана-«футболиста». – Подумав, придвинулся к Пашке и зашептал. – Я вот что думаю, Паха. Они нас или на обмен готовят, или на передачу.
– Это как? Разъясни.
– Не понимаешь? Если на обмен, значит наши подсуетились. Или твои, или мои. На деньги, или на пленных полевых командиров меняться будут. Простые боевики наших хозяев не интересуют. Я уверен. Для них народ, что пыль. Или песок. Во втором варианте сюда должны приехать иностранные журналисты. Чтобы на камеру жест доброй воли снимать. И в этом случае духи бабло своё однозначно получат. По х*р им этот «жест», если долларов не будет.
Пашка невольно сглотнул. Ему снова стало не по себе:
– Что это значит?
Таджик усмехнулся щербатым ртом:
– Это значит, земеля, что мы с тобой запросто в каком-нибудь Пакистане можем очутиться. Как два пальца об асфальт…
***
Пашка лежал на спине, глядел в ночное небо сквозь решётку и думал о своём новом товарище по несчастью. Он не мог понять причину своего беспокойства, и это непонимание вызывало раздражение и досаду на самого себя. Мысли были непоследовательны, и ему порой казалось, что в его голове живут даже не два, а несколько человек, и каждый из них считает свою тему самой важной. Отчаявшись навести хоть какой-то порядок, Пашка в конце концов махнул рукой и отпустил тяжкие раздумья в свободное плавание. Ведь по большому счёту он просто хотел уснуть и проснуться в своей казарме. А ещё лучше дома. «Прапорщик влип из-за жадности. Соляру хотел духам толкнуть. Разве он не знал, что продаёт горючку именно духам? Откуда у крестьян деньги на целый бензовоз? Как можно ему доверять, если он за афошки готов родину продать? Почему я должен ему доверять? Для чего? Интересно, помирилась ли мама с отцом? Блин! Я же письмо забыл отправить впопыхах! Так и лежит, наверное, в ящике. А фамилия ротного Греков. Это точно. Просто у меня в голове путаница… Он мне ещё говорил, что главное – это быть здесь и сейчас. Что он хотел этим сказать? Не помню. Но что-то очень важное. Я ведь тогда с ним согласился. А Таджик даже не пробовал бежать. Живёт себе и живёт. Похоже, что всем доволен. Зачем он так про Толика? Дебилом назвал. Пацан в плен по глупости попал, а ты по жадности. Лёгкие деньги решил срубить. Плевать ты хотел на жизни пацанов… да и на мою тоже… Верочка так и не ответила на мои письма. Жаль. Почему? Не ответила и не ответила. Пусть живёт в своей Москве… Таджик сказал, что нас обменять собираются. Не факт, но хоть какая-то надежда. Ему видней. Таджик в яме не сидел и от жажды не подыхал, как Толян. Аннушка наверняка волнуется, переживает. Ладно. Вернусь, успокою. Она поймёт. Интересно, а что напишут отцу? Меня же не нашли, а взводный говорил, что своих не бросают. Даже мёртвых. Взводный? Точно! Спиридоныч. Смешное отчество. Как кличка… Меня искали. Не могли не искать. Вот и узнали, что я здесь. Значит, договорились об обмене. Когда? Сколько ещё ждать? Ладно, потерплю. А если нет? Что делать, если Таджик ошибся? Бежать? Я ещё слишком слаб. – Пашка вдруг заметил, что лежит, закинув руки за голову и не чувствует боли. Он даже улыбнулся в темноте. – Надо же? Думал, что вообще разогнуться не смогу. О чём это я? Да, побег. Надо сначала понять, что охрана затеяла. Если действительно обмен, то побег отпадает сам собою. А если нас в Пакистан продадут? Наверное, это тоже не самый хреновый вариант. По крайней мере, я покрепче стану. Пока сторгуются или договорятся. Да и в дороге наверняка побольше возможностей. Кстати, Греков говорил, что надо себя самого проверять, чего ты стоишь на самом деле. Здесь и сейчас. Или я снова перепутал? Блин! Мысли совсем не слушаются. Хрен с ними. Таджик сказал, что нас завтра на речку повезут. «Таджик» очень длинная кличка. Буду называть его «Тадж». Ему понравиться. Импортно звучит… Это хорошо, а то я уже не чувствую, как от меня воняет. Принюхался, видать. А тёзка молодец. Даже носом не повёл. Тактичный, твою мать… Тогда зачем он Толяна «дебилом» назвал? В любом случае, Тадж мне в бегах не напарник. А я, что, уже решил бежать? Завтра на речке с пацанами познакомлюсь. Может кого и выберу. Договоримся. Поговорим, вернее. Часа два у нас наверняка будет. И помыться надо, и тряпки постирать. А вдруг никто не согласится? Ну, тупо струсят? Тадж наверняка в штаны наложит. А может, ещё и настучит своему другану Махмуду. Или Маджуду? Хрен с ним. Всё равно не вспомню. Нет. С ним надо быть поосторожнее. Вот бы Толяна с собой забрать! До части какой-нибудь доберёмся. А в Союзе ему башку быстро отремонтируют. Отца попрошу пацана в цековскую клинику положить. Там его и подлечат…». Пашка хотел продолжить размышления, но в этот момент к нему подошла Верочка и ласково улыбнувшись, заговорила голосом Таджика:
– Просыпайся, Паха! Душары нам завтрак спустили.
Коробов открыл глаза и увидел склонившегося над ним тёзку. Пленники встретились взглядами. Прапорщик вдруг смутился и отпрянул, неловко оправдываясь:
– Ну и взгляд у тебя, братишка! Как сквозь прицел…
Коробов придвинулся к стене и неожиданно для себя спросил:
– Слушай, Тадж! А если бы тебе предложили принять ислам, ты бы согласился?
– «Тадж»? Хорошая кликуха. Как у индейца…
– Скорее, как у индуса.
– Без разницы. – Павел задумался всего на пару секунд, а затем равнодушно и несвязно ответил. – Мне по барабану. Я в партию заявление написал. Прямо за день до залёта. Кандидатом хотел вступить… Конечно, соглашусь. Жить-то хочется. Да и по жизни я, этот, как его? Анархист, вроде.
– Атеист?
– Во-во. Охрана нам плов спустила, – Таджик уже выкинул из памяти нелепый пашкин вопрос и вернулся к реальности, – правда, без мяса. Мясо-то они наверняка сами слопали. У них кормёжка так себе. Ну и хрен с ним. Барашком пахнет и ладно. Давай быстрее. Мамун сказал, что через пятнадцать минут на речку повезут. Ты часы свои заводишь или как?
– Какие часы? – Пашка от удивления даже рот открыл.
– Чудак! У тебя на руке висят. Я хотел только глянуть, а ты так на меня зыркнул, будто я их свиснуть хотел. Хорошо, что котлы старые. Были бы новыми, охранники сразу бы забрали. Впрочем, у них у всех электронные.
Коробов взглянул на запястье и увидел дедовскую «Победу»:
– Блин! А я про них забыл совсем. Даже не чувствовал. Сейчас заведу. Может пойдут?
– Обязаны! Я потом у охраны время уточню, тогда и твои настроим. Ешь, давай. Я поровну поделил. Себе чутка побольше. Тебе ещё много есть нельзя. Вчерашнюю еду я про запас оставил. Там нечему портиться. С помывки вернёмся, тогда и поедим. Лады?
– Ага.
Сверху рухнул конец каната. Чей-то голос, отражаясь от стен, достиг слуха пленников:
– Эй, шурави! Давай…
Таджик, взявшись за канат, вдруг повернул голову к Пашке:
– Я у тебя крестик заметил. Ты его эта, здесь прикопай, пока я наверх полезу. Не надо им показывать.
***
Яркое солнце на время ослепило Пашку. Он было хотел вздохнуть побольше свежего воздуха, но несильный удар в спину едва не сбил дыхание. Непонятного возраста охранник, кивком указал на группу людей, сидящих посреди двора. Дескать, тебе туда. К остальным. Идти было трудно, но Коробов видел, что пленники пристально следят за каждым его шагом и старался не показывать слабости. «Пятеро. Нет ни Толяна, ни прапорщика. Что с ними? – думал он, усаживаясь на выступающую неровность площадки. – Ладно. Наверное, надо подождать, когда кто-нибудь начнёт разговор первым. Может быть что-то и прояснится». Впрочем, он не успел закончить свои размышления, как справа раздался негромкий, чуть хрипловатый голос:
– Ты эта, пехота… будь поосторожнее с прапором. Насквозь гнилой падла!
Пашка повернул голову. Рядом с ним сидел довольно крепкий, хотя и очень худой парень с копной длинных рыжих волос и такой же огненно-рыжей бородкой. Коробову показалось, что ярко-зелёные глаза говорившего буквально заполнены ненавистью и презрением. На пленнике была куртка старого образца с единственной петличкой, на которой зеленела затёртая танковая эмблема.
– Танкист? Меня Пахой зовут. Пашка Коробов.
– Неа. Разведчик. В засаду попали, твою мать! Я один в живых остался. Подорваться хотел, но забз**л малость. Опоздал на пару секунд. А потом меня сзади по башке ё**ли. Так и очнулся с чекой в руке. До сих пор не пойму, куда граната подевалась? Я – Фрол. Фролов, значит. – Глаза собеседника заметно потеплели, но в них ещё читалось недоверие. – Тебя тоже небось в каком-нибудь дукане зажо**ли? Или от дедов дёрнул?
Пашка не стал обижаться. Зачем? Ему понравилась откровенность Фрола. Он, правда, не хотел отвечать на откровенно бесцеремонные вопросы парня, но, чуть подумав, всё же решился:
– Нет. С дедами у меня всё ровно. Взаимная уважуха. Ротного и пацанов хотел из броника вытащить. Подорвались они. Не успел. Очнулся почти как ты. Правда, без чеки, но в зиндане.
Фролов улыбнулся. Хорошо и без насмешки. Чуть помолчав, шепнул, отворачиваясь:
– Паха, глаза опусти в землю. Потом объясню. Сейчас нас на речку повезут. Ты около меня трись. Побазарим.
Коробов послушно уставился в землю и ответил негромким шёпотом:
– Понял.
***
На берегу реки охранники жестами приказали пленникам раздеться догола и сложить одежду в одну кучу. Фрол, не глядя на Пашку, пробормотал себе под нос, явно адресуясь ко всем товарищам:
– Чего они задумали, черти? С голыми ж**ми нас в зиндане держать? Ладно. Один х*р по-русски не говорят. Пошли Паха. Мне друган прапорюги кусок мыла земляничного выдал. Он у нас за старшину канает. Ты первый намылься. Сильно от тебя дерьмом прёт. Только всё на себя не расходуй. Надо, чтобы всем хватило. Усёк?
– Усёк…
Уже стоя по пояс в холодном потоке, Фролов вдруг толкнул локтем Коробова:
– Гляди, Паха. Душары наши шмотки жгут! Суки! У меня там в кармане фотка. Девчонки моей. Уроды! При обыске оставили, а тут…
Пашка смыл мыльную пену с лица и посмотрел на берег. Над небольшой горкой их форменного рванья веселилось пламя.
Пообщаться они не успели. Через десять минут пленников выгнали из реки и каждому вручили узел с новой одеждой.
Глава 6. Какого цвета бывают тюльпаны
Фрол крепко выматерился и потряс перед Коробовым штанами необычного покроя:
– Позырь, Паха! Куртки наши, хэбэшные выдали…, прям с нуля, а вместо нормальных штанов, свои кальсоны-шаровары сунули! Мотня до самых колен и карманов нет. Твою мать! – Не собираясь успокаиваться, парень достал из узла берет и с раздражением подвёл итог. – Да эти обезьяны, похоже, нас вообще в «своих» решили переодеть. Смотри, пацаны, вместо панамы дурацкий пакуль-макуль положили. Конкретно мы влипли! Бл*дь! Вместо берцев – тапки из покрышек. Это даже не вьетнамки. Как в них ходить? Какого х*ра?
Пашка искоса взглянул на афганцев. Охранники стояли рядом с грузовичком и, не обращая ни малейшего внимания на пленников, вели оживлённую беседу между собой. «Блин! Их всего четверо! И не автоматы у них, а старые винтовки. Может, прямо сейчас ребят сблатовать? Крикнуть, мол, помогай, братва, и вперёд? – он почувствовал, как напряглись освежённые холодной водой мышцы, и всё-таки заставил себя успокоиться. – Нет. Не получится. Я кроме Фрола, никого не знаю. Да и его, по сути, тоже. Кто-нибудь труханёт и нам всем кранты. Жаль. Такая возможность… А будет ли второй шанс? Может, вся эта лабуда про обмен – полная хрень? Решайся, Паха!». Он ещё чувствовал озноб возбуждения, когда рядом раздался чей-то спокойный и безучастный голос:
– Остынь, Фрол! Не х*р дёргаться. Надевай, что дают. И скажи спасибо, что новьё.
Пашка машинально перевёл взгляд на говорившего. Это был невысокий, чрезвычайно худой и смуглый паренёк с азиатскими чертами лица и безмерно усталым взглядом. Коробов даже удивился, что тот разговаривает без акцента. Странно, но рассудительный голос азиата подействовал на рыжего отрезвляюще. Он лишь тихо огрызнулся, надевая на себя длинную полотняную рубаху:
– Сам заткнись, чурка хренова! – Видимо решив, что переборщил с эпитетом, косо взглянул на товарища и примирительно добавил, – ты, Сабыр, хоть названия этих тряпок знаешь?
Тот равнодушно пожал плечами и почему-то обратился к Пашке:
– Сколько раз говорить этому рыжему чморю, что меня зовут Сабыржан? А ему всё по х*р. У него все нерусские – чурки. А сам вылитый немец. У нас в Семске, на Жанасемее таких «фрицами» звали. Они в Бобровке живут. Посёлок такой есть. Рядом с Нахаловкой. Мой дед в войну фашистов пачками из пулемёта валил. Я – казах. Откуда мне знать, как называется эта одежда? Если бы они мне чапан дали, то я бы объяснил, что по-русски это не халат, а кафтан. Только без воротника. Фрол тупой, как ослиная задница.
Успокоившийся было разведчик, вновь стал заводиться:
– Слышь, ты, пастух хренов! Язык засунь в свою задницу.
Пашка и сам не понял, зачем вмешался в спор, так напоминающий обычную казарменную перепалку в минуты безделья. Как-то само собой получилось:
– Парни! Хорош языками молоть. Не тот случай. О серьёзных вещах думать надо, а вы «задницами» меряетесь.
На секунду физиономии Фрола и Сабыржана стали похожи, как лица братьев близнецов. Даже цветом кожи. Первым опомнился рыжий. Махнув рукой на казаха, спросил удивлённо-ехидным тоном:
– Ты это чего, слоняра зачуханная? Командирский голос решил выработать? Давно в чужих руках не обс***ся?
Пашка не успел среагировать. Его опередил кто-то из пленников, не принимавших участия в столь увлекательной дискуссии:
– Атас, пацаны! Душара идёт…
Все одновременно повернули головы в сторону грузовичка. От группы охранников к ним шагал тот самый мужчина неопределённого возраста, который толкнул Коробова в спину, не дав набрать полную грудь свежего воздуха. Пашка почувствовал, как его снова накрыла горячая волна азарта. Мозг заработал чётко и быстро: «Один! Остальные явно в расслабухе. Может, даже курнули чего. Этот гордо вышагивает. Голову задрал, чтобы выше казаться. Коротким ударом в горло… и всё! – Впрочем, порыв тут же сменился апатией. – Нет. Не выйдет. У него ствол в положении «за спину». Пока сниму, остальные успеют нас покрошить. Тем более, что у старшего всё-таки калаш. Да и смотрят в нашу сторону. Жаль. Второй шанс впустую». Между тем моджахед, приблизившись к полуодетым пленникам, издал гортанный звук-команду и, к удивлению Коробова, его сотоварищи тут же привычно-безропотно построились в одну шеренгу. Пашка, придерживая широченные штаны руками, поспешно последовал их примеру. Мужчина, презрительно усмехнувшись, начал показывать, как правильно надевать незнакомую парням одежду. Через пять минут их было уже почти не отличить от жителей кишлаков и кочевников бескрайней пустыни.
***
Пашка трясся в кузове разрисованной и украшенной колокольчиками барбухайки и старался не думать об упущенных шансах. Но мысли лезли в голову наперекор желанию. «Ничего, – размышлял он, прикрыв веки, – побег мне сейчас…, сегодня вряд ли по силам. Надо реально оценивать ситуацию. Не успел бы я снять с басмача винтовку. Пока с ней разбирался, старший нас всех положил бы из своего калаша. Винтовка-то не наша. Затвор чудной. И ещё неизвестно, как бы повели себя остальные. Может быть Фрол или Сабыржан сообразили, что к чему. Но стали бы они помогать? Вопрос. Не готов я пока. Будем надеяться на обмен. Таджик всё-таки побольше моего знает. Интересно, что с ним? Почему его не взяли с нами на речку? Главное, как там Толик? Живой ли?». Грузовичок, заскрипев тормозами, остановился. Снаружи раздались громкие мужские голоса. Двое охранников, ехавших в кузове вместе с пленниками, одновременно поднялись с мест и откинули занавес тента наверх. Секунд через десять парни уже стояли во дворе в окружении почти двух десятков людей, одетых в камуфляж иностранного образца, с добротными кожаными разгрузками-патронташами на груди и с автоматами наизготовку. Эти воины сильно отличались от местных охранников не только одеждой и экипировкой, но и своим поведением. «Что-то назревает. Сто процентов. – Думал Пашка, стараясь не выдавать своей заинтересованности. – «Гвардейцы» явно нездешние, а у дальнего дувала два новых «Симурга» стоят. И джип. Скорее всего, «американец». Я такого даже на видеокассетах не видел. Наверняка начальство душманское приехало. Похоже, что Таджик прав. Зачем столько главарей в заброшенном кишлаке собралось, если речь не об обмене идёт?». Коробов невольно оглядел лица товарищей и поразился перемене. В их глазах буквально светилась надежда на счастливый исход. И только казах равнодушно смотрел себе под ноги. Пашка слегка подтолкнул его локтем и шепнул, стараясь не шевелить губами:
– Ты чего, земеля?
Тот даже не стал поворачивать головы:
– Заткнись. Если не хочешь потом кровью харкать.
Пашка не обиделся. Он нутром чувствовал, что щуплый паренёк с уставшими глазами обладает стальным характером. Ему вдруг захотелось как-то выказать своё уважение Сабыржану, но в этот момент почувствовал лёгкий толчок в спину:
– Не поворачивайся, Паха. – Голос Таджика звучал приглушённо, как сквозь вату. – Часы свои возьми. Только втихаря. Мне их Мамун передал. Он с вами на речке был. Время тоже он установил. Местное. Ладонь раскрой. Я ещё твой крестик откопал. Прячь, где хочешь. А лучше выкини незаметно. Не поворачивайся, тебе говорят…
Коробов почувствовал на вывернутой лодочкой ладони часы и крестик. «Хрен тебе, прапорюга! Не стану я крест выкидывать, хоть и не верю во всю эту ерунду. Я должен его Аннушке показать, когда домой вернусь. Если вернусь. А за «Победу» спасибо. Пригодится. Теперь уже точно заводить не забуду».
Вопреки ожиданиям, их не стали спускать под землю, а расселили в двух комнатах небольшой саманной лачуги, стоящей неподалёку от полуразрушенного дувала. По три человека в каморку. Пашка надеялся, что его определят вместе с Фроловым и Сабыржаном, но желание сбылось лишь наполовину.
– Падай рядом, Паха. – Фрол уже успел занять место на циновке под небольшим окошком и, наверное, поэтому, чувствовал себя хозяином. Кивнув на парня, устроившегося в тёмном углу, представил, скривив при этом рот. – Его никак не зовут. Вернее, зовут его Никак. – Заметив осуждение в глазах товарища, пояснил, – он сам сказал, чтобы так звали. Всё время молчит. Правда, мы и виделись всего-то три раза.
Из угла раздался хриплый голос:
– Четыре…
Фрол даже руками прихлопнул по бёдрам:
– Надо же? А мы, оказывается, и говорить умеем?
Человек слегка зашевелился и вздохнул:
– Отвали. Трепитесь о чём хотите. Меня только не трогайте. Терпеть не могу пустой болтовни.
Пашка, заметив, что рыжий собирается всерьёз схлестнуться с сокамерником, предупреждающе махнул рукой. Дескать, не трогай соседа. Он пытался припомнить, как выглядел этот человек на речке, но так и не смог. Словно и не брал парень «Никто» из его руки кусок земляничного мыла, подчиняясь установленной Фролом очерёдности.
– Забей! – Разведчик вытянул ноги во всю длину и погладил себя по животу, – похоже, сказка со жратвой на сегодня уже закончилась. И то ладно. Два раза похавать удалось. По три дня не жрали. Ничего, живём покуда.
Из угла донеслось хриплое:
– «Покуда». – Никто снова зашевелился. – А завтра, глядишь, снова Коран вынесут. Как в тот раз.
Фролов подмигнул Пашке и нарочито ехидным тоном заговорил, явно намереваясь втянуть соседа в беседу:
– И чо? Приму. Даже обрезать разрешу. Говорят, что не больно.
– Тебя спрашивать не будут. Дело не в религиозном обряде. – Видимо, парень решил снизойти до общения. По крайней мере, он занял более удобную для разговора позу. – Примешь ислам, должен будешь доказать, что искренне. Дадут тебе или бур, или калаш, и пошлют по своим бывшим палить. Ну, так что? Примешь и пойдёшь?
Пашка непроизвольно посмотрел в лицо товарища. И хотя в глазах разведчика читалась растерянность, тот и не собирался пасовать перед прямыми и неудобными вопросами.
– Ты меня понт не бери. Не надо. «Обряд религиозный»! Больно грамотный, что ли?
Сосед хмыкнул:
– А мы с тобой не диктант здесь пишем. Перед нами выбор. И всего два пути. И вы оба их знаете. Или подсказать? Как слабоумным?
Фрол словно сбесился. Оттолкнув пашкину руку, заговорил быстро и сбивчиво:
– Сам ты, «слабоумный»! Понимаем. Не пальцем деланы. Только бур или калаш можно и в другую сторону повернуть! Тупых, блин, нашёл! Я в рейдах и поисках каблуки до самой ж*пы стёр! «Красную звезду» за просто так не дают! И «За отвагу» просто так на хэбэшку не вешают. У меня дед всего две медали с фронта привёз. «За победу над Германией» и «За отвагу». Сам никогда не надевал. На День Победы мне на рубашку прикалывал. Чтобы я им гордился. В своих стрелять? Х*р тебе! Да мне только ствол в руки заполучить. Я с ним к нашим выйду, они меня и в этих портках как надо примут. Поймут.
– Поймут? Ну-ну… По особым отделам замучаешься таскаться. Объяснения писать. Всё. Достал ты меня, боевик недоподорванный. Чего уставился? Мы с тобой в одной яме целую неделю куковали. Не помнишь? Все уши прожужжал, как в штаны навалил и гранату у тебя из рук якобы выбили. Про штаны верю на все сто. А про гранату, извиняй, нет.
– Ах ты сука! – Фрол рывком поднялся с места, – сейчас ты у меня сам в штаны навалишь…
Пашка схватил разведчика за щиколотки и рванул на себя. Тот едва успел выставить вперёд руки. Одновременно с падением разбушевавшегося Фролова раздался скрип двери, и в проёме показался Таджик. Коробову на миг показалось, что время замерло, настолько неожиданным было появление прапорщика. Впрочем, и сам вошедший был немало смущён увиденной им картиной.
– Вы, что, борьбой решили заняться? – спросил он, придя в себя через пару секунд, – нашли время и место…
Пашка, вытерев ладони о циновку, прищурился:
– Тебя каким ветром занесло? В гости решил заглянуть? Видно, Мамун к тебе очень хорошо относится, раз так свободно шастаешь!
Таджик ухмыльнулся:
– Мамун здесь ни причём. Он так, пешка. Начальник охраны меня старшим назначил…
Из темного угла донеслось ехидное:
– С повышением, вас, товарищ прапорщик! Извиняйте, не знаю как ваша новая должность на пуштунском звучит. Слышал, что в Советской армии вы начальником склада были. Или завистники врут?
– Где она, твоя Советская армия? – Таджик, мельком взглянул в сторону угла и снова повернулся к Коробову. – Короче, Паха, я вам лепёшку принёс и воды. Это всё. Не знаю, чем нас завтра кормить будут. И будут ли вообще. Так что вы всё сразу не мечите. Впрочем, сами решайте. Не в детском саду…
Оборвав себя на полуслове, прапорщик развернулся к выходу. Пашка, глядя в спину новоявленного начальника, спохватился:
– Постой, Тадж. Не торопись. Ты Толика видел? Может, слышал про него?
Бывший сокамерник с опаской развернулся. Ему явно не хотелось задерживаться в каморке. Секунду подумав, неохотно ответил:
– Да на хрен он тебе нужен, Паха? Доходяга твой дружок. Вообще соображать перестал. – Осторожно оглянувшись на дверь, вполголоса зашептал. – Его, похоже, дурью накачали. На полу лежит как труп. Мычит, улыбается и под себя ходит. Думаю, кранты ему завтра.
Пашка почувствовал, как спазм перекрыл дыхание. С трудом справившись с комом в горле, выдавил из себя пустой по сути вопрос:
– Почему ты решил, что Толик завтра умрёт? Может он просто приболел?
Таджик лишь пожал плечами и поспешно вышел из комнатушки. Снаружи звякнула щеколда.
– Сука он, гэсээмщик хренов! – Казалось, Фрол напрочь забыл недавнюю ссору с Никто. – И здесь нашёл как пристроиться. Да ещё и дверь на засов закрыл. Говорю же, сучара он.
Пашка не собирался отвечать. Ему хотелось остаться один на один со своими мыслями. Не получилось. Разговорившегося Фрола неожиданно поддержал безымянный сокамерник:
– А что ты хотел, разведка? Прапор свою шкуру спасает. Как может. Он же нас не предал? Не предал. Просто ему повезло больше, чем нам. По крайней мере, больше, чем этому Толику. Или я не прав?
Рыжий резко развернулся к углу, но не успел даже рта открыть. Его перебил Пашка. Хмуро взглянув на продолжающего лежать «правдоруба», спросил, осенённый внезапной догадкой:
– Зачем вы так? Ведь вы же офицер? Или я ошибаюсь? – не дождавшись ответа, продолжил поучительным тоном, – а если я прав, то именно вы обязаны взять на себя ответственность. Так что? В точку попал?
Человек зашевелился, усаживаясь поудобней. Видимо он подыскивал слова для ответа. Фролов не выдержал затянувшейся паузы:
– Время тянуть не надо. Не по-командирски это, в молчанку играть. Не на допросе. Паха конкретно спросил. По делу.
– Ну да. Угадал ты, Павел Батькович. Только я особо и не скрывал. И звёзд с погон не срывал. Вы просто не видели. Впрочем, это не важно. – Помолчав, придвинулся поближе. – Чего вы от меня хотите? Чтобы я сопли вам вытирал? Не выйдет. Или ты, Паха, хочешь, чтобы я Анатолия твоего пожалел? Так мне и без тебя парня жалко. Только что я могу сделать в такой ситуации?
Коробов и сам не знал, откуда взялись у него именно такие слова. Не чувствуя, ставшей привычной боли, он встал и, уперев взгляд в собеседника, заговорил, чётко и взвешено:
– Прежде всего оставаться офицером. И для начала представиться как положено. И не давить на нас своей безысходностью. Выход есть всегда. Меня так мои командиры учили. – Чувствуя, как его начинает трясти от возбуждения, ткнул себя в грудь. – Я – сержант Советской армии. Присягу давал. Без сознания в плен попал. Фрол, тоже не на соляре влип. Или вы только на политзанятиях в такие слова верите? Да вы своей безнадёгой не на командира похожи, а на самого зачуханного чморя…
Даже в полумраке было видно, как побледнело лицо сокамерника. Рывком поднявшись с места, ответил, не скрывая угрозы в голосе:
– Ты, сержант, язык-то свой придержи…
– А то что? – Пашка криво усмехнулся, – на губу меня отправите? Сидел я в учебке два раза.
– Погодите. – Фрол поднял обе руки вверх. – Хорош базары разводить. Нам думать надо, а не друг-дружку шпынять. Паха прав. Тебя учили нами командовать, тебе и рулить. Какая, на хрен разница, в плену мы или где?
В каморке повисла гнетущая тишина. Наконец, «Никто» тяжко вздохнул:
– В том-то и дело, что не боевик я. И даже не политработник в прямом смысле.
Вопрос парней прозвучал одновременно:
– А кто?
– Начальником киногруппы в отряде пропаганды и агитации служил. Чтобы понятней вам было, считайте меня киномехаником.
Пашка непроизвольно сглотнул:
– А звание-то у вас было?
Тот слабо улыбнулся:
– Почему было? Пока что не разжаловали. Старший лейтенант Привалов Валерий Михайлович. Здесь можно просто Валерием звать…
Фрол опустился на циновку:
– Приплыли, блин! Автомат хоть в руках держать приходилось? Или только фоткался с ним?
Привалов присел рядом с разведчиком:
– Я ведь не кадровый военный. Институт закончил, предложили в армии послужить. Как-то всё само собой закрутилось… отслужил два года, вроде понравилось. Оклад приличный и всё-такое… рапорт написал, дескать дальше хочу служить. Мечтаю. Вот и домечтался. Оглянуться не успел, как за речкой оказался. Мне ведь один месяц до отпуска оставался. Всего-то. Думал, вот приеду домой героем…
Фролов поморщился и перебил разговорившегося сокамерника:
– Ладно, забей. Садись, Паха. Давайте лепёху на два раза разделим и пожрём. Прапор прав. Хрен его знает, что нас завтра ждёт? Может, запасец нам и пригодиться.
Пашка решился. Теперь он точно знал о чём будет говорить. Опустившись на циновку, поочерёдно взглянул в глаза товарищей и, стараясь унять нервную дрожь, заговорил уверено и неторопливо:
– Бежать нам надо, парни. Ты, Фрол, правильно сказал. Мы не знаем, что нас ждёт завтра. Если вы решите остаться, я в обиде не буду. Один рвану. Лучше от пули погибнуть, чем в яме гнить и ждать, когда нас в какой-нибудь Пакистан продадут. Как баранов. Если повезёт, попробую с казахом завтра поговорить. Мне кажется, что у пацана хватит характера. Я его, конечно, не знаю. Просто чувствую. Уговаривать вас я не собираюсь. Дело добровольное. Для себя я всё уже решил. А вы сами думайте.
Разведчик отозвался сразу. Подняв глаза на Коробова, сказал так, будто говорил о простом и привычном:
– Я пикапы во дворе засёк. Новые. Один себе возьмём. Если получится ещё и автомат взять, то надо сразу по остальным колёсам бить. По ходу, это твоя, Паха, задача. Я ездил на трофейном. Хорошая тачка. Нам главное до гор добраться. Километров десять отюдова. Вернее, от того места, где мы в речке купались. Там мы машину бросим и в горы пешедралом рванём. Если повезёт и в кузове шмутки тёплые будут, да ещё со жратвой, тогда наверняка до своих доберёмся. Отвечаю. Только давай так, я за командира. Чтобы потом не спорить. Якши?
Пашка улыбнулся и по-шутовски отрапортовал, делая ударение на «Х»:
– Яволь, херр командир!
Фрол всерьёз обиделся:
– Сам ты, хер! При том маринованный…
– А вы не думали о том, что будет с остальными? – голос Валерия был привычно равнодушен и тускл, – независимо от того, во что выльется ваша авантюра…
Разведчик резко повернулся к говорившему:
– А ты, чо? Не с нами?
Тот неохотно ответил:
– Ещё не решил.
– Погоди, Фрол. – Пашка осадил парня, уже готового выплеснуть на Привалова злость и негодование. – Он прав. – Снова взглянув на Валерия, продолжил неторопливо, взвешивая каждое слово. – Только вы забыли, товарищ старший лейтенант, что я собираюсь поговорить с Сабыржаном. Именно на эту тему. Мы не сегодня собираемся в бега удариться. Ещё многое обдумать надо. Чтобы наша «авантюра» в серьёзный план превратилась. И тут всё сходится…
Старлей-киномеханик не выдержал замедленно-ровного тона сержанта. Не пытаясь сдерживать эмоции, воспользовался короткой паузой в тягучей речи Коробова:
– Сходится? Что именно? Сходится только то, что если вы предпримете попытку побега, то остальных в лучшем случае просто расстреляют. Вот что сходится…
