Kitabı oku: «Безумец», sayfa 2
При этой мысли он вдруг побледнел, приостановился и медленно провел рукой по горячему лбу.
– Бред! – повторил он. – И это – бред?!
Он снова приложил руку к сердцу и, просияв младенческою радостью, быстро двинулся вперед.
К концу пути как будто еще жесточе палило солнце; как будто еще злее крутилась вкруг него горячая пыль; как будто вся степь, окутанная распаленною дымкой, дышала зноем и истомой; он шел все быстрее и быстрее. Лицо его уже давно обгорело и стало медно-красным, руки были покрыты истрескавшимися сухими мозолями, на босых ногах виднелись язвы, посконная рубаха взмокла от пота, сквозь слой пыли, покрывавшей его бороду, проступала седина.
II
На этот путь он вышел рано, когда еще только занималась заря его жизни, когда горячая кровь еще ключом билась в его жилах, когда он только что испытал первые ласки взаимной любви, когда все сулило ему впереди покой, довольство, досуг и блага земных счастливцев, – вот еще когда безумная мысль забралась в его душу и стала терзать его бедную голову.
Вначале никто не замечал приступов его безумия, но когда он робко заявил сомнение в правоте и прочности сулимого ему благополучия, его стали подозревать…
Он ушел не один: их было много вместе с ним, таких же безумцев. Что они были безумцы, – для всех скоро стало ясно и бесспорно. Когда они уходили, они дали друг другу клятву: «Мы не вернемся к своим, пока не испытаем и не перенесем на себе все язвы страждущих и угнетенных, не сносим на себе всей проказы, разъедающей их, не причастимся их скорбей и радостей, не переживем их печалей и упований…» Они ушли. Это был путь долгий, крестный и тернистый: они шли по городам, спускались в вертепы нищеты и разврата, били камни на мостовых и выгребали нечистоты, страдали и валялись, как прокаженные, вместе с другими по приютам и больницам, они входили на фабрики и стояли за станками до ломоты в костях, до отупения головы, до онемения членов; они спали на нарах, переполненных паразитами, среди жен, не знавших мужей, и среди матерей и отцов, не узнававших детей, они рыдали с запроданными в рабство младенцами, закабаленными стариками. Они шли в деревни – и корчевали пни, бороздили тяжелым плугом под палящим зноем каменистую почву; становились к пылающим горнам кузниц. Они шли на широкие реки с толпами голодных рабочих и тянули бурлацкую лямку; они спускались в темные подземные шахты и, под страхом смерти, как черви ползали по норам; они голодали с переселенцами, мокли по пояс в грязных ямах с землекопами; терпели от штрафов, обмана и безработицы; ложились под розги; сидели по казематам и острогам… Таково было это безумие.
