Kitabı oku: «Анафем», sayfa 11
Экзамен состоялся на следующий день, после элигера, на котором ещё один фид вступил в Новый круг и трое – в реформированный старофаанитский орден. Из них двое были те, кого Арсибальт назвал «объедками», один – редкий умница. Из моего подроста, кроме меня, остался только один фид; я бы уже, наверное, и не сообразил кто, не будь это Тулия.
Экзаменационная комиссия состояла из трёх человек. Суура Трестана не пришла. Сперва я обрадовался, потом разозлился. Епитимья стоила мне месяца жизни и надежды попасть в орден светителя Эдхара. Трестана могла бы хоть заглянуть.
Для начала мне задали несколько каверзных вопросов по второй главе в расчёте, что я пробежал её глазами в первый день и забыл. Однако я специально на этот случай накануне отдал два часа повторению трёх первых глав.
После того как я отбарабанил знаки числа пи со сто двадцать седьмого по двести восемьдесят третий, у экзаменаторов кончился запал. Мы посвятили пятой главе всего два часа – неслыханное попустительство. Однако элигер сдвинул мероприятие на конец дня. Близилось солнцестояние, темнело рано, отчего казалось, будто час уже поздний. Я буквально слышал, как у экзаменаторов бурчит в животе. Комиссию возглавлял фраа Спеликон, семидесятипятилетний иерарх, отказавшийся от инспекторской должности в пользу сууры Трестаны. В последнюю минуту он решил, что меня недостаточно помучили, и собрался поправить дело. Однако я без запинки ответил на его первый вопрос, и два других экзаменатора тоном и позой дали понять, что всё окончено. Спеликон взял очки и, держа их перед глазами, прочёл по древнему листу некий текст, означавший, что епитимья исполнена и я могу идти.
Хотя казалось, что уже вечер, до обеда оставался целый час. Я спросил разрешения зайти в штрафную келью за моими записками. Фраа Спеликон выписал мне пропуск, по которому я мог оставаться в инспекторате до обеденного времени.
Я поблагодарил, взял лист и пошёл в келью, демонстрируя пропуск всем встречным иерархам. К тому времени, как я добрался до места и вытащил дневник из-под лежанки, мысль – которой тридцать секунд назад, когда я прощался с экзаменаторами, не было в зародыше – распустилась пышным цветом и полностью завладела сознанием. Почему бы не проскользнуть на звёздокруг и не забрать табулу прямо сейчас?
Конечно, разум возобладал. Я завернул дневник в свободный край стлы и вышел из кельи в надежде никогда больше сюда не вернуться. Через пятьдесят шагов по переходу я был уже в юго-западном углу, у лестницы, ведущей в деценарский матик. Несколько фраа и суур расхаживали взад-вперёд, готовясь к смене караула во дворе дефендората. Я остановился, пропуская одного фраа. Он был в капюшоне и не смотрел, куда идёт. Тут он увидел мои ноги и откинул капюшон, обнажив бритую голову. Это был Лио.
У нас столько всего накопилось, что несколько мгновений мы только мычали, не зная, с чего начать. Наверное, оно было и к лучшему, потому что во дворе инспектората я вообще ничего говорить не хотел.
– Я тебя провожу, – предложил я.
– Тебе надо поговорить с Тулией, – пробормотал Лио, пока мы поднимались в дефендорат. – И с Ороло. Со всеми.
– На новую работу идёшь?
– Делрахонес велел мне пройти стажировку. Эй, Раз, куда ты направляешься?
– На звёздокруг.
– Но это… – Он схватил меня за руку. – Эй, кретин, тебя могут отбросить!
– То, что я должен сделать, куда важнее… – Я сам понимал, что поступаю неумно, но во мне взыграл бунтарский дух. – Объясню чуть позже.
Я повёл Лио из внутреннего перехода (где было слишком людно, чтобы разговаривать) к периферии дефендората, как если бы мы шли на балкон. Нам предстояло пройти через узкую арку. Лио жестом пропустил меня вперёд. Я шагнул и в тот же миг сообразил, что повернулся к нему спиной. К тому времени, как мысль эта окончательно проникла в мой мозг, рука у меня уже была заломлена назад. Я мог либо двинуться и следующие два месяца ходить с подвязанной рукой, либо не двигаться. Я выбрал второе.
Зато язык у меня остался свободен.
– Рад снова тебя видеть, Репей. Сперва ты втравил меня в неприятности, теперь вот.
– Ты сам вляпался в неприятности. И я позабочусь, чтобы это не повторилось.
– У вас в Новом круге такие порядки?
– Даже и не заговаривай про то, как прошёл элигер, пока не узнаешь, что происходит.
– Ладно, если ты меня выпустишь, чтобы я мог подняться на звёздокруг, обещаю сразу пойти в трапезную и выслушать все новости.
– Смотри.
Лио развернул меня лицом туда, откуда мы пришли. Вокруг стояла полная тишина. Я почти испугался, что нас заметили, но тут увидел, что вверх движется процессия людей в чёрной одежде и высоких шапках. Они перешли на винтовую лестницу и, гремя железными ступенями, начали подниматься в хронобездну.
– Хм, – пробормотал я. – Так вот почему там чисто.
– Ты там был?! – Лио от изумления так придавил мне вывернутую руку, что стало больно.
– Пусти! Обещаю дальше не идти, – сказал я.
Лио отпустил мою руку. Я медленно и осторожно вернул её в человеческое положение и только потом выпрямился.
– Что ты там видел? – требовательно спросил Лио.
– Пока ничего, но там лежит табула, которую я должен забрать. Может быть… может быть, она что-нибудь подскажет.
Он задумался.
– Дело непростое.
– Это обещание, Лио?
– Просто констатация.
– Ита ходят туда по какому-то известному расписанию?
Лио уже открыл рот, чтобы ответить, но тут же сделал строгое лицо.
– Я тебе не скажу. – Тут он кое-что вспомнил. – Слушай, я опаздываю.
– С каких пор тебя это волнует?
– Многое изменилось. Мне надо идти. Прямо сейчас. Другой раз поговорим, ладно?
– Лио!
Он обернулся.
– Что?!
– Кто такой фраа Пафлагон?
– Он научил фраа Ороло половине того, что тот знает.
– А другой половине кто его научил? – спросил я, но Лио уже исчез. Минуту я стоял, слушая, как поднимаются ита, и гадая, не проверят ли они, есть ли в инструментах табулы. И не смогу ли я добыть такое же чёрное одеяние.
Тут в животе забурчало, и ноги, как будто ими управлял непосредственно желудок, сами понесли меня к трапезной.
Последний раз я видел движущуюся картину десять лет и почти два месяца назад, но по-прежнему помнил сцены, когда звездолётчик входит в бар космодрома или степной наездник – в пыльный салун и там воцаряется тишина. Так было, когда я вошёл в трапезную.
Я заявился слишком рано: ошибка, потому что так я не мог выбирать, с кем мне сесть. Несколько эдхарианцев уже застолбили столы, но все они старательно избегали встречаться со мной глазами. Я встал в очередь за двумя эдхарианскими космографами, которые сразу повернулись ко мне спиной и принялись с преувеличенным жаром обсуждать какое-то доказательство из вороха книг и журналов, нанесённых к дверям нашей библиотеки за время аперта.
Сегодня дежурили реформированные старофааниты. Арсибальт положил мне лишний половник супа и пожал руку – первое тёплое приветствие с моего освобождения. Мы договорились поболтать позже. Он выглядел вполне довольным.
Я решил сесть за пустой стол и посмотреть, что будет. Довольно скоро ко мне начали подсаживаться фраа и сууры из Нового круга. У каждого находились какие-нибудь шутливые слова по поводу моего заточения.
Через полчаса появился фраа Корландин. Он нёс в руках что-то старое и тёмное, похожее на мумифицированного младенца. Поставив свою ношу на стол, Корландин снял обёртку. Это оказался древний бочонок с вином.
– Тебе от нашего капитула, фраа Эразмас, – сказал Корландин вместо приветствия. – Выдержавший беспримерную епитимью достоин беспримерной выпивки. Она не вернёт тебе прошлых недель, но хотя бы поможет забыть Книгу!
Корландин придумал ловкий ход, и я этому радовался. Учитывая его отношения с суурой Трестаной (которые, как я подозревал, были по-прежнему в силе), встреча могла получиться неловкой. Вино было разом щедрым жестом и способом сгладить эту неловкость. Хотя, пока Корландин возился с затычкой, мне стало немного не по себе. Может, мы отмечаем моё вступление в их орден?
Фраа Корландин словно прочёл мои мысли.
– Мы хотим только отпраздновать твою новообретённую свободу – не покуситься на неё!
Кто-то принёс деревянный ларчик. Внутри оказались серебряные стопочки с эмблемой Нового круга. Фраа и суура вынимали их из бархатных отделений и протирали стлами. Корландин тем временем возился с затычкой из хрупкой смеси глины и воска, которую трудно было снять, не сломав и не насыпав в вино крошек. Просто смотреть сейчас на фраа Корландина значило ощутить связь со временем, когда конценты были богаче, шикарнее, обеспеченней и – как ни глупо это звучит – в каком-то смысле старше, чем теперь.
Бочонок явно был из вронского дуба, а значит, вино сделали в каком-то другом конценте из сока библиотечного винограда, а к нам привезли выдерживаться.
Библиотечный виноград вывели методом цепочечной инженерии инаки концента Нижней Вроны перед Вторым разорением. Каждая клетка несла в своём ядре генетические цепочки не одного, а всех сортов винограда, о которых знали вронские инаки, а уж если они о каком не слышали, значит, он того и не стоил. И вдобавок – фрагменты генетических цепочек различных ягод, плодов, цветов и ароматических трав: фрагменты, которые под воздействием биохимической сигнальной системы клетки-хозяина производят молекулы вкуса. Каждое ядро было архивом более обширным, чем Великая базская библиотека: оно хранило коды почти всех природных молекул, когда-либо стимулировавших обонятельные клетки человека.
Конкретное растение не могло проявить все гены сразу – не могло быть сотней разных сортов винограда одновременно, – поэтому «решало», какие из них проявить – каким виноградом стать и какие вкусы извлечь из архива, – исходя из чрезвычайно сложной системы сбора данных и принятия решений, которую вронские монахи вручную прописали в его протеинах. Библиотечный виноград отзывался на малейшие нюансы света, почвы, ветра и климата. Все усилия и промахи виноградаря влияли на вкус вина. Библиотечный виноград обманывал любые уловки виноделов, вообразивших, будто могут вырастить из него один сорт два лета подряд. Тех, кто по-настоящему знал, как это делать, поставили к стенке во время Второго разорения. Многие современные виноделы предпочитали не рисковать и выращивали старые сорта. С библиотечным виноградом возились одержимые вроде фраа Ороло, для которых это становилось призванием. Разумеется, библиотечный виноград решительно невзлюбил условия в конценте светителя Эдхара и до сих пор помнил ошибку, которую предшественник Ороло допустил пятьдесят лет назад. Он неправильно обрезал лозу, и память об обиде, закодированная в феромонах, навсегда отравила почву. Виноград рос мелким, бледным и горьким, вино получалось соответствующим, и мы даже не пытались его продавать.
В том, что касается дерева и бочек, мы преуспели больше. Покуда вронские инаки создавали библиотечный виноград, в нескольких милях выше по течению реки их фраа и сууры из сельского матика Верхневронского леса проделали не меньшую работу над дубом для бочек. Клетки древесины вронского дуба (по-прежнему наполовину живые после того, как дерево спилили, разрезали на доски и согнули) анализировали молекулы, плавающие в вине: одни отпускали, а другие заставляли просачиваться наружу, где те отлагались в виде ароматных налётов и корочек. Дерево было так же привередливо к условиям хранения, как библиотечный виноград – к погоде и почве. Винодел, который плохо заботился о бочках и не стимулировал их должным образом, бывал жестоко наказан: он обнаруживал все самые ценные сахара, дубильные и смолистые вещества снаружи, а внутри – технический растворитель. Дерево предпочитало тот же интервал температур и влажности, что человек, а его клеточная структура откликалась на вибрацию. Бочки резонировали от человеческого голоса, как музыкальные инструменты, поэтому вино, хранящееся в обеденном помещении и в подвале, где репетирует хор, имело разный вкус. Климат Эдхара хорошо подходил для выращивания вронского дуба. Что ещё лучше, мы славились своим умением выдерживать вино. Бочки хорошо себя чувствовали и в нашем соборе, и в нашей трапезной, с благодарностью отзывались на пение и разговоры. Менее удачливые конценты присылали в Эдхар вино на выдержку. Кое-что перепадало и нам. Вообще-то не предполагалось, что мы будем его пить, но мы иногда немножечко подворовывали.
Корландин благополучно справился с затычкой, нацедил вина в лабораторную колбу и разлил из неё по стопочкам. Первую вручили мне, но я знал, что нельзя пить сразу. Когда все за столом получили по стопочке (Корландин – последним), он поднял свою, поглядел мне в глаза и сказал:
– За фраа Эразмаса, по случаю его выхода на свободу, чтобы она была долгой и радостной и чтобы он воспользовался ею с умом.
Зазвенели сдвигаемые стопки. Меня несколько смутили слова «чтобы он воспользовался ею с умом», но я всё равно выпил.
Ощущение было волшебное, как будто пьёшь любимую книгу. Остальные выпили стоя. Теперь они сели, и я увидел другие столы. Некоторые инаки повернулись ко мне и подняли кружки с тем, что уж они там пили, другие увлечённо беседовали о своём. В дальних концах трапезной, в основном поодиночке, стояли те, с кем я больше всего хотел поговорить: Ороло, Джезри, Тулия и Халигастрем.
Ужин оказался длинным и не слишком аскетичным. Мне подливали и подливали. Я чувствовал себя в центре внимания и заботы.
– Отведите его кто-нибудь к лежанке, – сказал какой-то фраа. – Ему достаточно.
Меня взяли под руки и помогли встать. Я дал проводить себя до клуатра и сказал, что дальше не надо.
За время в соборе я хорошо изучил, какие части клуатра не просматриваются из окон инспектората, поэтому сделал несколько кругов по саду, чтобы прочистить голову, и сел на скамейку, которая была оттуда не видна.
– Ты сейчас в сознании или мне до утра подождать? – спросил голос. Я поднял глаза и увидел Тулию. Кажется, она меня разбудила.
– Садись.
Я похлопал по скамейке рядом с собой. Тулия села, но на некотором расстоянии, чтобы можно было устроиться поглубже, и повернула ко мне голову.
– Я рада, что ты вышел, – сказала она. – Здесь столько всего произошло.
– Это я понял. А вкратце рассказать можешь?
– Что-то… что-то не так с Ороло. Никто не понимает что.
– Брось! Звёздокруг закрыли. Чего тут ещё понимать?
Видимо, мой тон задел Тулию, потому что она ответила обиженно:
– Да, но никто не знает почему. Нам кажется, что Ороло знает и не говорит.
– Ладно. Прости.
– Потому и элигер так прошёл. Некоторые фиды, про которых все думали, что они пойдут к эдхарианцам, выбрали другие ордена.
– Я заметил. А почему? В чём логика?
– Я не уверена, что тут есть логика. До аперта все фиды точно знали, чего хотят. Потом всё случилось разом. Инквизиторы. Твоя епитимья. Закрытие звёздокруга. Призвание фраа Пафлагона. Наших это встряхнуло. Многие задумались.
– О чём?
– Например, стоит ли идти к эдхарианцам.
– Потому что они не в фаворе?
– Они всегда не в фаворе. Но, увидев, что произошло с тобой, ребята поняли, что неразумно отворачиваться от этой стороны концента.
– Кажется, до меня начало доходить, – сказал я. – То есть, например, Арсибальт, пойдя к реформированным старофаанитам, которые и не мечтали его заполучить…
– Может приобрести большой вес прямо сейчас.
– Я заметил, что за ужином он клал главное блюдо.
(Обычно эта честь предоставлялась старшим фраа.)
– Он может стать пе-эром. Или иерархом. Может быть, даже примасом. И бороться с тем идиотизмом, что творится тут в последнее время.
– Так что те, кто всё-таки пошёл к эдхарианцам…
– Лучшие из лучших.
– Как Джезри.
– Совершенно точно.
– Мы заслоним вас, эдхарианцев, защитим на политическом фронте, чтобы вы могли заниматься своим делом, – сказал я.
– Всё точно, но кто «вы» и кто «мы»?
– Очевидно, что завтра ты пойдёшь к эдхарианцам, а я – в Новый круг.
– Этого все ждут. Но будет наоборот, Раз.
– Ты держала для меня место у эдхарианцев?
– Ты мог бы выразиться и поделикатнее.
– Неужели я так сильно нужен эдхарианцам?
– Нет.
– Что?!
– Если бы они устроили тайное голосование, ты мог бы и не победить. Прости, Раз, но я должна быть честной. Очень многие сууры хотят, чтобы я пошла к ним.
– А почему нам не пойти к ним вместе?
– Это невозможно. Я не знаю подробностей, но Корландин с Халигастремом о чём-то договорились. Решение принято.
– Если я эдхарианцам не нужен, так что вообще обсуждать? – спросил я. – Ты видела, какой бочонок выставил мне Новый круг? Они давно меня к себе заманивают. Почему бы мне не пойти к ним, а тебе – в любящие объятия суур эдхарианского капитула?
– Потому что Ороло хочет другого. Он сказал, что ты нужен ему в команде.
Я чуть не расплакался.
– Вот что, – сказал я после долгого молчания. – Ороло знает не всё.
– О чём ты?
Я огляделся. Клуатр показался мне слишком маленьким и тихим.
– Давай пройдёмся, – предложил я.
Снова я заговорил только на другом берегу реки, когда мы шли в лунной тени под стеной. Тут-то я и рассказал, что делал во время воко.
Тулия долго молчала.
– Отлично! – сказала она наконец. – Это всё решает.
– Что всё?
– Тебе надо идти к эдхарианцам.
– Тулия, во-первых, никто не знает, кроме тебя и Лио. Во-вторых, я, скорее всего, не смогу забрать табулу. В-третьих, на ней, вероятно, не будет ничего полезного.
– Частности, – фыркнула Тулия. – Ты вообще меня не понял. Твой поступок доказывает, что Ороло прав. Твоё место – в его команде!
– А твоё, Тулия? Где твоё место?
Она не ответила, и мне пришлось повторить вопрос.
– То, что случилось в Десятую ночь, случилось. Все мы приняли решения, каждый – своё. Возможно, потом мы о них пожалеем.
– В какой мере это моя вина?
– А кого это волнует?
– Меня. Я жалею, что не мог выйти из штрафной кельи и всех вас остановить.
– Мне не нравится то, что ты говоришь. Как будто все повзрослели, пока ты там сидел. Кроме тебя.
Я остановился и часто задышал. Тулия прошла ещё несколько шагов, потом вернулась ко мне.
– «В какой мере это моя вина?» – передразнила она. – Да не всё ли равно? Дело сделано.
– Мне не всё равно. Я переживаю, потому что от этого зависит мнение большинства эдхарианцев.
– Брось переживать! – сказала она. – Или хотя бы помолчи.
– Ладно, извини. Просто мне казалось, что ты – тот человек, которому можно рассказать о своих чувствах.
– Ты думаешь, я хочу быть таким человеком до конца жизни? Для всего концента?
– Вижу, что нет.
– Вот и отлично. Поговорили и хватит. Иди к Халигастрему. Я пойду к Корландину. Скажем им, что вступаем в их ордена.
– Хорошо. – Я с деланым безразличием пожал плечами и пошёл к мосту. Тулия меня догнала. Я молчал, думая о том, что вступаю в орден, где многие не желают меня видеть и будут винить за то, что я занял место Тулии.
Мне хотелось злиться на неё за то, как резко она со мной обошлась. Впрочем, рад сообщить, что к тому времени, как мы миновали мост, голос обиды умолк – пусть не навсегда, но я уже знал, что не должен обращать на него внимания. Мне безумно страшно было вступать в эдхарианский орден при нынешних обстоятельствах. Однако я чувствовал, что правильно – сжать зубы и действовать, не цепляясь в поисках моральной поддержки за Тулию или за кого-то ещё. Как с теорической задачкой, когда понимаешь, что на верном пути, а всё остальное – частности. Отблеск красоты, о которой говорил Ороло, лежал передо мною, как путеводная лунная дорожка.
– Ты хочешь поговорить с Ороло? – спросил фраа Халигастрем после того, как я сообщил ему новость. Он не удивился и не выказал радости, вообще никаких чувств, кроме безграничного утомления. В старом зале капитула горели свечи; глядя в озарённое их светом лицо фраа Халигастрема, я впервые понял, как его вымотали последние недели.
Я задумался. Казалось бы, что может быть естественней, чем поговорить с Ороло, а я даже не попытался его найти. Учитывая, как прошёл разговор с Тулией, мне не хотелось ещё полночи рассказывать другим о своих чувствах.
– Где он?
– Кажется, на лугу. Они с Джезри проводят наблюдения невооружённым глазом.
– Тогда не буду им мешать, – сказал я.
Мои слова как будто прибавили Халигастрему сил. Фид начинает вести себя по-взрослому.
– Тулия вроде бы считает, что он хочет видеть меня здесь.
Я обвёл глазами старый зал капитула: просто расширение в галерее клуатра, служащее почти исключительно для церемониальных целей, но остающееся сердцем всемирного ордена; место, которое сам светитель Эдхар когда-то мерил шагами, размышляя о теорике.
– Тулия права, – ответил Халигастрем.
– Тогда и я хочу здесь быть, пусть даже меня примут без радости.
– Если и так, лишь из опасений за твоё благополучие, – сказал он.
– Что-то мне плохо верится.
– Ладно, – отвечал он чуть досадливо. – Может быть, причина в другом. Ты сказал «без радости», а не «враждебно». Сейчас я говорю только о тех, кто не выкажет радости.
– Вы – в их числе?
– Да. Нас, безрадостных, волнует только…
– Потяну ли я?
– Именно так.
– Ну, если дело в этом, вы всегда сможете обращаться ко мне, когда вам понадобится число пи с большим количеством знаков после запятой.
Халигастрем был так добр, что удостоил меня смешком.
– Послушайте. Я вижу, что вы беспокоитесь. Я справлюсь. Это мой долг перед Лио, Арсибальтом и Тулией.
– Как так?
– Они принесли жертву, чтобы концент в будущем стал другим. Может быть, в итоге следующее поколение иерархов будет лучше нынешнего и даст эдхарианцам спокойно работать.
– Если только сами они не изменятся, сделавшись иерархами, – ответил фраа Халигастрем.