Обет молчания

Галина не раз слышала, что хрупкий инструмент, данный ей богом ли, природой ли, может сломаться от чего угодно: от перегрузок, от психологической травмы, от болезни… Володька Федоров, парень с их курса, обладатель на редкость приятного бархатного баса, без конца об этом твердил. А сам не уставал благодарить судьбу за то, что наградила его не капризным тенором, а инструментом куда более надежным. Басы могут и рюмочку пропустить, и плотским утехам накануне концерта предаться, и на морозе песни погорланить – и все безнаказанно для божьего дара. А сладкоголосые теноры, сколько ни кутаются в шарфы, с их драгоценным «инструментом» вечно что-нибудь случается.

Словом, Володьке повезло. Фактура у него – что для Дона Базильо, что для Бориса Годунова – в самый раз. Высокий, широкоплечий, с выразительными темными газами и крупными чертами лица, он обладал тем особым магнетизмом, без которого не бывает артистов. Стоило Федорову появиться на сцене, как он приковывал к себе все взгляды. Одно плохо: голос у басов «созревает» довольно поздно, и пока было не ясно, что из него годам к тридцати получится. Но Володя не унывал и после концертов таскал в общежитие за Галкой ее концертные платья, взятые напрокат, не теряя надежды, что вздорное колоратурное сопрано с волосами, выкрашенными в огненно-красный цвет, обратит наконец на него внимание.

Госэкзамен, как ни готовились к нему студенты все пять лет, грянул неожиданно. Галина стояла у выхода на сцену в ярко-красном декольтированном платье, с холодными капельками пота на открытой спине, не замечая ни родню с цветами в третьем ряду, ни верную подружку Аллочку, симпатичное пухленькое контральто с точеным носиком, всю розовую в тон ее тунике – словом, никого и ничего кроме рояля, до которого ей предстояло сделать несколько шагов по сцене и не споткнуться.

– Сергей Рахманинов. Вокализ. Исполняет Галина Березина, – объявила бойкая аспирантка, и Галя с удивлением заметила, что у нее, поющей на сцене половину сознательной жизни, ноги подкашиваются, как у доярки, впервые взошедшей на трибуну. Однако голос, тоже слегка дрогнувший на первых звуках, быстро окреп и теперь вел ее сам, легко справляясь с самыми трудными местами. Галине вдруг стало легко и радостно. Наверное, похожее чувство испытывает альпинист, поднявшийся после тяжелейшего восхождения на заветную вершину и увидевший то, ради чего он преодолевал и боль, и холод, и усталость, и страх. С высоты, куда добрался ее голос, Галина увидела и зал, и удивленные взгляды преподавателей, и ревнивые – сокурсниц. В ее верхних нотах не было ни малейшего намека на дребезг или, как говорят профессионалы, тремор, который слышали когда-то натренированным ухом в ее необработанном голосе педагоги.

Аккомпаниаторша взяла последний аккорд, и зал взорвался аплодисментами. Члены комиссии переглянулись, и Галя поняла, чего суровая Эмма Валерьяновна, ее «голубка», добивалась от студентки Березиной все эти годы: такого вот хрустально-чистого звучания.