Она недоумевала, почему, почему они не хотят… один, другой, третий… Может, и правда на ней венец безбрачия? Почему дальше общения, обычного общения дело не идет? Не так давно она зарегистрировалась на сайте знакомств. Море внимания, сообщений – но все не то. Не те. Хотя мужское внимание ей льстило. Сначала ей нравилось просто общаться, но многие хотели реальных встреч, и общение прекращалось. Сначала она решила, что переписки на сайте ей вполне достаточно. Надя на все-таки встретилась с тремя мужчинами, но ни один из них ей не понравился. Она продолжала общаться, отказывать или отмалчиваться, и мужчина сам отваливался. “В конце концов, на свете столько мужчин, три – еще не показатель” – думала она. В салоне теперь Надежда ясно давала понять тем, кто пытался познакомиться с ней поближе, что пусть надежду не питают: она им больше не доверяла – с нее достаточно.

С детства Надю не покидало чувство незащищенности, как будто все время ждала, что ее обидят. Все из-за отца, всегда грубого, чужого, нелюбящего. Он все хотел сына, а у мамы родились они с сестрой. Однажды отец ушел от них. Мать старалась скрывать свое горе, не показывать дочерям, все твердила, что она во всем виновата. Она сильно сдала, а когда Надюше исполнилось тринадцать, сильно заболела, и ее не стало. Ее вырастила старшая сестра Ольга, которой тогда исполнилось восемнадцать. Она и до смерти матери была за старшую, молчаливая, грубоватая, не церемонилась ни с кем особо – вся в отца.

Им обеим не хватало любви. Когда Надежде справили восемнадцать, Ольга разрешила себе отношения, сошлась с парнем, которого крепко полюбила. Он был совсем не похож на отца, веселый, живой, умный. С ним было интересно. Оля стала с ним улыбаться. Но через некоторое время она застала его с другой, порвала с ним и совсем замкнулась в себе. Потом заявила Наде, чтобы та готовилась поступать в университет, и осенью Надежда уехала в Челябинск учиться. Домой она ездила редко, но на четвертом курсе пришлось перевестись на заочное отделение и вернуться: сестра серьезно заболела, ей требовался уход. Тогда-то Надя и устроилась в цветочный.

Спрятавшись за зелень в своем окне и глядя на серость в небе, она окунулась в воспоминания – холод и мрак своей юности. Конечно, были у нее поклонники, молодые люди, очарованные ее красотой и некоторой холодностью. Но Надя не воспринимала внимание с их стороны всерьез. Так продолжалось до четвертого курса, а потом, незадолго до болезни сестры, она встретила его, свою первую любовь.

Это случилось 31 декабря. Надя уже собиралась встречать Новый год одна: соседки по общежитию разъехались по домам, по гостям. Она наготовила, напокупала себе разных вкусностей, взяла напрокат маленький телевизор в соседней комнате и в 10 уселась за стол провожать. Надюша слопала уже половину тарелки с селедкой под шубой, как в комнату ворвалась Аринка по прозвищу Медвежонок. Она была маленького роста, круглолицая, с большими карими глазами и низким грубоватым голосом. И этот голос никак не вязался с ее миниатюрной внешностью.

– Мишка, ты что здесь делаешь? – вздрогнув, спросила Надя.

– Забыла фотик. А ты одна? – Арина взяла фотоаппарат с полки и положила к себе в сумку. – Так, давай собирайся, бери все с собой, пошли к нам. Не фиг сидеть одной в Новый год.

– Ты уверена? А твои друзья? Они не будут против?

– Ты всем нравишься, никто не возражает. Одевайся, время!

Медвежонок помогла Надежде собраться, и они побежали по морозу до Фаиной квартиры две остановки. Фая была одногруппницей Мишки, дочь богатых родителей, живших в одном из крутых коттеджей в пригороде Челябинска, купивших дочери двухкомнатную квартиру рядом с универом. Они были близкими подругами, обе с азиатскими корнями: Фаина – с татарскими, Арина – с грузинскими. Медвежонок гулко постучала кулаком в подружкину дверь, из-за которой доносились звуки музыки, голосов и смеха. Фая появилась в приоткрытом проеме и со словами “Надюха, привет! Вот чудик, кто же встречает Новый год один?! Давай сюда!” затащила Надю за рукав в прихожую.

Внутри было шумно и душно, балкон приоткрыт, и с предновогодней улицы несло студеным праздником, еще кто-то из прохожих спешил в гости, громко обсуждая что-то с попутчиком. Звук у телевизора был выключен, играла музыка. Квартира была маленькая, хрущевка, в которой делали ремонт в последний раз, наверно, еще в советские годы. Окна, двери, полы, плинтусы были еще деревянными, краска на них облупленная, наложенная в разные времена в несколько слоев: из-под белого слоя, виднелась желто-коричневая краска, под ней что-то темно-коричневое. Обои были выцветшего голубого цвета с домиками в кусочках елового леса, потолки беленые, в мелкую крошечку. В ванной нижняя часть стен была выкрашена в темно-синий, выше опять известка. На кухне та же история. Но на окнах висели уютные в мелкий цветочек занавески с тюлью из однотонного молочного капрона, в комнатах тоже воздушный невесомый капрон и однотонные молочно-золотистые шторы: наверно, когда в окна светит солнце, они сияют и искрятся, словно обсыпанные золотой пылью. Надя улыбнулась про себя, и в этот момент что-то побудило ее повернуться и посмотреть в сторону двери. На пороге комнаты, снимая куртку, стоял высокий симпатичный парень. Он кого-то приветствовал, что-то говорил кому-то, но смотрел он на нее и не думал отводить взгляд в сторону. Глаза у него ярко-голубые. Тогда Надя еще не знала, что такое голубые глаза. Она смутилась, кто-то позвал ее, включили звук телевизора, президент сказал речь, загудели куранты. Надя отвлеклась, вместе с другими девчонками торопливо писали записочки с желаниями, сжигали, бросали в шампанское и выпивали до дна.

Было так весело, народ смеялся, начались игры. Сели вкруг на полу, играли в игру, похожую на фанты. Кто-то загадал поцеловать того, на кого следующего покажет “бутылочка”. Первый раз “бутылочка” показала на Надю. Она крутанула изо всех сил, и бутылка отлетела в сторону голубоглазого парня, который и так поглядывал на Надежду без конца.

– Извини, – исподлобья глянула она на парня.

– Целуй давай! – засмеялся народ. – Не отмажешься!

Надя посмотрела на него. Тот, опершись руками об пол, подался немного вперед, глаза его горели голубым огнем. “Неужели никто этого не видит? Неужели никого это не смущает, что он проявляет ко мне явный интерес?” – думала она, нерешительно придвигаясь к нему через круг, пряча глаза. Вокруг все затихли, наблюдая за ними. Надино лицо приблизилось к его лицу, а парень, чей взгляд уже остановился на ее губах, неожиданно наклонился к ней первый и чмокнул в щеку. Народ завозмущался:

– Она сама должна тебя поцеловать! Ден, и что это за поцелуй! Это несерьезно!

– Я ее поцелую как надо, но не сейчас и не здесь.

Надины щеки загорели, и она встала, налила себе пива в бокал и ушла во вторую комнату, прикрыв за собой дверь. В комнате было темно, через открытую форточку уже были слышны голоса, смех, скрип снега под ногами. Она не стала включать свет, ей и так было хорошо в этой маленькой темной комнатке подальше от всех. В дверь легонько постучали, в комнату упала полоска света из гостиной и ворвалась волна смеха.

– Можно? – спросил голубоглазый.

Надя молча отодвинулась в сторону, делая глоток пива. Парень вошел и закрыл дверь. Ей стало не по себе.

– Прости… за слова…

– Спасибо, – перебила его Надя, – ты меня спас…

Она вконец смутилась, и ей казалось в темноте, что и он тоже. Свет фонаря с улицы слабо освещал их лица. Он повернулся к ней:

– Я Денис. А ты Надя? Я правильно услышал?

– Правильно, – она повернулась к нему, но его взгляд был слишком настойчив, и она поспешила отвернуться к окну. Тут в дверь забарабанили, и Фаин голос заорал:

– Хватит прятаться, идем танцевать, у нас танцы!

– Пойдем танцевать? – Денис подал Наде руку. – Ну, идем же.

Она повиновалась. Они тряслись друг напротив друга, Денис периодически уносил ее пустой бокал пива и приносил полный. Никто из парней не осмеливался подступиться к Наде, и у нее проскочила мысль, будто она попалась в ловушку. Начался медленный танец. Денис немешкая приблизился к Надежде, обхватил ее за талию. Он был высокий и плотный, не толстый, а именно плотный, широкий, и ее лицо оказалось у его широкой груди. Его близость очень волновала ее. Ден шепнул ей на ухо “Наконец-то, я обнимаю тебя” и прижал сильнее к себе.

Пива Надя выпила слишком много и спросила у Фаи, где можно прилечь ненадолго. Та отвела ее до кровати в маленькой комнате и закрыла дверь. Надя провалилась в сон мгновенно. Проснулась она уже ближе к утру от сильной жажды и от ощущения тяжести на своем теле. Нащупала сильную, явно не женскую, руку, обернулась и увидела Дена. Лицом он уткнулся в подушку рядом с ее головой. Надя попыталась освободиться и встать, но Ден тут же прижал ее к себе:

– Куда ты собралась? – спросил он сонно.

– Я сейчас вернусь. Мне очень надо.

– Точно?

– Угу.

На кухне Надя выпила сразу два стакана воды и думала, что очень хочет вернуться под его крыло и в то же время не уверена, что это правильно. Она осторожно, чтобы не разбудить спящих на полу, на диване и креслах, вернулась в маленькую комнату. С удивлением она обнаружила, что в комнате кроме них никого не было. А в большой народ спал чуть ли не друг на друге.

– Почему ты там стоишь? Иди сюда.

Надя легла рядом лицом к нему. Ден смотрел на нее, она чувствовала в темноте. Его ладонь прикоснулась к ее щеке, он убрал волосы с ее лица. Он придвинулся, она ощущала его дыхание. Его губы нежно коснулись ее лба, век… губ…

Это был ее первый поцелуй. Надя сделала глоток чая и встала с кресла. Какая жизнь у нее была тогда… Она и сейчас не верит, что он любил ее. Ден ни разу и не сказал прямо, что любит. Все какие-то намеки на чувства, даже намерение жениться. Когда они начали встречаться, Надежда не верила, что у нее теперь есть парень. Что она не одна. Не верила своему счастью, и правильно: через несколько месяцев на ее день рождения весной он пришел в общежитие, подарил ей брелок с обсидианом, поздравил, отказался подняться и ушел. А в начале лета в свой день рождения Ден признался, что безответно влюблен в девушку, показал ей ее фото. Как он был добр! Надя только тогда поняла, к чему был все повторявшийся сон: за ней гонится блондинка, которая различными способами пытается ее убить, и в последний раз она стреляет и попадает ей прямо в сердце, потом стреляет снова и снова – в сердце…