Kitabı oku: «Успеть до захода солнца», sayfa 5

Yazı tipi:

Глава пятая

Бодин сумела вовремя вернуться домой к ужину, избежав гнева Клементины, и долго рассказывала домашним, пока они ели, о новых назначениях.

– Ты много дел провернула за один день, – заметил Сэм, потягивая свой вечерний, на два пальца, виски.

– Еще одна женщина придет завтра, но каждый новичок хотел получить работу, хорошо представился и прошел проверку у менеджеров. – Она посмотрела на Чейза. – Раз Эйба не было, я попросила Коллена оценить Лафоя.

– Он знает, на что обратить внимание.

– Лафой. – Сэм задумчиво нахмурился. – По-моему, я тут никого не знаю с такой фамилией.

– Он из Гарнета.

– Не могу понять, что за фамилия.

– Ну, мы посмотрим, как он работает, а пока я оставила его с Колленом. Сама тоже присмотрелась к нему. Как он держится, как обращается с лошадьми, разговаривает с Колленом и Беном – тогда работал Бен. Уходя, я попросила Коллена дать мне знать, если у него появятся сомнения. Поскольку он ничего не сказал, я взяла Лафоя. Еще я последовала твоему совету, ма, и поговорила с Мэдди насчет еженедельных занятий.

– Думаю, это правильное решение. И я очень рада, что тебе понравилась Челси. Она для нас просто подарок, вспомнишь мои слова.

– Мне она понравилась, Джесси тоже. И еще мне понравилось, что она ходила с Джесси пару часов и даже промочила ноги. Проявила инициативу.

– Ты говорила нам, что у миссис Паккет умная племянница, – вмешался Рори. – Но ты не сказала, что она супер. Просто секс-бомба.

– Остынь, юноша, – пробормотала Бодин, а Морин погрозила сыну пальцем.

– Оставь при себе свое обаяние и не распускай руки, Рори Картер Лонгбоу.

– Но я просто не мог сдержаться.

– В амбаре у меня найдется достаточно веревок, чтобы связать кое-кого, если понадобится. – Чейз закончил ужин черным кофе. – Да, хочу всем сообщить, что сегодня вечером я говорил с Эйбом.

– Как там Эдда? – спросила Бодин.

– У нее все нормально, но вся эти история напугала Эйба. Он подумывает навестить вместе с ней сына и его семью в День благодарения и пожить у него недельку. А еще хочет на Рождество провести пару недель у дочки.

– Мне он ничего не сказал, – заметила Бодин.

– Дай мне договорить. Похоже, на этом настаивают их дети, к тому же Эйб не сомневается, что, если он вернется на работу, все повторится. Он просто не знает, как ее остановить. Он хочет, чтобы она сначала хорошо отдохнула, тогда поездка в Аризону пойдет ей на пользу.

– Я могу это понять, но…

– Он пришел ко мне до того, как идти к тебе, – с невозмутимой настойчивостью парового катка продолжал Чейз, – поскольку хотел узнать, согласен ли я с тем, что ты назначила на его место Кола. Ведь мы наняли Кола для работы на ранчо, а тут работа с полной занятостью до весны, значит, он не будет работать в разных местах, на подхвате то тут, то там.

– Да, но…

Чейз поднял палец, и Бодин возмущенно закатила глаза.

– Вот что я ему ответил: Кол для нас просто подарок. Но в сложившейся ситуации для комплекса его помощь будет еще более ценной, так что – и папа согласен с этим – мы позволили вам взять его на зиму, если все сложится нормально. Конечно, при условии, что сам Кол согласен, ведь он нанимался на ранчо.

Бодин подождала, выдержав паузу.

– У тебя все?

– Угу.

– Тогда можно я скажу?

Чейз пожал плечами:

– По-моему, ты вынесешь вердикт потом. Если мы скажем: нет, мы оставляем Кола здесь, – так и будет. Если Кол скажет: нет, благодарю, вы наняли меня для этой работы, а не для той, – то же самое. Так что ты сообщишь нам свое мнение после того, как мы уладим этот вопрос.

Бодин забарабанила пальцами по столу.

– А что сказал об этом Кол?

– Еще не знаю, ведь я только поговорил с Эйбом, а потом меня позвали ужинать. Я собираюсь заглянуть к нему утром.

– Я тоже загляну, но все равно спасибо.

– Ладно, согласен. Только я не понимаю, зачем тебе это надо.

В ответ Бодин наградила его своей самой обаятельной – и грозной – улыбкой:

– Сейчас объясню. Эйб должен был прийти ко мне, поскольку просил меня сохранить с ноября по апрель две ключевые должности. Это раз. Он должен был прийти ко мне и обсудить, готова ли я взять Коллена Скиннера главным конюхом до апреля – и ты должен был сказать ему об этом. Когда я приму решение, если я вообще это сделаю, то приду к вам с папой и спрошу, можете ли вы отпустить Кола на этот срок. Если вы дадите добро, я спрошу у Коллена, согласен ли он.

Чейз снова пожал плечами:

– Похоже, мы пришли к одному и тому же и, может, даже чуть быстрее.

– Быстрее или нет – не так важно. – Разочарованная и чуточку обиженная, Бодин взмахнула руками. – Ранчо и комплекс – разные субъекты хозяйственной деятельности. Это было разумное и практичное решение, когда бабушка решила расширить ранчо и принимать туристов. Оно предполагало соответствующее оформление, оплату труда работников, штатное расписание, контракт.

– Это и так приходится делать, – возразил Чейз.

– Ах, Бо просто разозлилась, потому что Эйб пришел к тебе, а не к ней.

Морин направила холодный взгляд на сына:

– И она права. Вас, мужчин, за этим столом больше, но это не значит, что решающее слово за вами. Что правильно, то правильно. Эйб должен был прийти к своему боссу, а для него это Бо. Я склонна объяснить такую ошибку его стрессом и беспокойством за Эдду. Бодин, надеюсь, ты поймешь его и не станешь сердиться.

Гнев Бодин постепенно проходил.

– Хорошо. Я понимаю. Но…

– Ты правильно сказала: ранчо и комплекс – отдельные объекты. – Сэм по-прежнему потягивал виски. – Ваша бабка умная и понимала еще тогда, что ваши дяди не станут тут работать. Такое большое ранчо требует постоянного внимания, и никто из ее сыновей или дочерей, – добавил он, взглянув на жену, – не проявлял к этому интереса. Вот она и решила выделить часть территории для туристов, чтобы посмотреть, что из этого получится и поможет ли это сохранить основное хозяйство.

Он помолчал и сделал глоточек виски. Никто из сидевших за столом и не думал его перебивать.

– Потом, когда я пришел в семью, она посоветовалась со своей матерью и с вашей, и они затеяли большие перемены. Конечно, в этой семье умные, дальновидные женщины, и в результате у нас теперь есть два коммерческих предприятия, которые обеспечивают нам комфортную жизнь в комфортном месте. Ваш дед, надо сказать, тоже сыграл в этом роль. Но это не просто коммерческие предприятия, давайте же не забывать об этом.

– Нет, сэр, – сказала Бодин. – Я и не забываю.

– Знаю, что не забываешь, хотя бывают времена, когда мне жалко, что я не вижу тебя тут, возле загонов, на скотном дворе и в амбарах. Мне не хватает тебя.

– Папа…

– Но я все равно горжусь тобой. Вот только мы не должны забывать, и мы не забываем: все, что у нас есть, чего мы – начиная с вашей бабушки – добились, – это в первую очередь благодаря нашей дружной общине, можно сказать, большой семье, в которую входят и наши работники. Эйб тревожится за жену, всячески заботится о ней, хочет она этого или нет. Я знаю Эдду и не сомневаюсь – она стремится выйти на работу. И я не думаю, что он хотел проявить неуважение к тебе, Бодин, поговорив сначала с Чейзом.

– Конечно, нет, – согласилась Бодин, но метнула в Чейза испытующий взгляд.

– Я просто поговорил с человеком и вот теперь рассказал тебе, что да как. А ты сообщишь мне о своем решении.

– Ладно. – Она встала. – Сейчас я прогуляюсь и подумаю, как мне поступить.

Рори дождался, когда Бодин уйдет и окажется за пределами слышимости.

– Ой гос-с-споди, что за дела? Какие мы чувствительные. Да это просто… – Он осекся и поник под строгим взглядом матери.

– Ты не знаешь, каково это – работать в мире мужчин, будучи женщиной, вот и помолчи. А сейчас подумай над этим, пока будешь помогать Клементине убирать со стола.

– Да, мэм.

Через пять минут за столом остались только Чейз и отец.

– Я просто поговорил с человеком, – снова начал Чейз. – И я предложил ей, если он сам согласится, нашего лучшего спеца по лошадям, которого мы только что заполучили, на целых четыре месяца.

– Надо искать компромиссы, сынок. Женщины, бизнес, семья. Сплошные компромиссы. Давай выйдем на веранду, выкурим по сигаре и пожалуемся на женщин, ладно? Время от времени надо так делать – это успокаивает.

– Сейчас принесу куртку.

Кутаясь в шарф, Бодин быстро шла, прогоняя, стряхивая с себя злость и раздражение. Воздух был холодный и чистый. В небе цвета индиго мерцали бесчисленные звезды, словно крошечные лампочки. Среди них плыла луна, почти полная – круглый, белый корабль в спокойном море.

Бодин казалось, что она стремительно рассекает воздух, насыщенный запахами хвои, снега и животных. Ее уши улавливали мычание коров, крик совы. Вот промелькнула юркая тень амбарной кошки.

К ней примчались две веселые дворняжки, Клайд и Честер, они носились вокруг какое-то время, но потом, увидев, что она не в духе, убежали прочь на поиски других развлечений.

Вытряхнув из головы злость, Бодин переключилась на планирование своих ближайших шагов. Ей следовало поговорить с Эйбом и Эддой, а поскольку ее отец был прав насчет общины и семьи, требовалось прежде всего избавиться от своего недовольства. Но когда она это сделает, ей все равно нужно дать всем понять: все дела комплекса «Бодин резорт» завязаны на ней.

Ей нужно назначить кого-то из хозяйственников исполняющим обязанности менеджера. С другой стороны, она и сама могла раз в неделю составлять расписание и решать текущие вопросы. Хотя их может оказаться очень много.

Еще ей надо проработать еще один план – на случай, если оба ключевых сотрудника примут решение выйти на пенсию и оставить работу.

При мысли об этом Бодин стало грустно. Эйб и Эдда работали с первых дней, когда бабушка приняла решение разделить ранчо и создать гостиничный комплекс, они прошли вместе с ее семьей через все перемены, трудности и победы.

При необходимости она, конечно, найдет подходящую замену. Но это будут уже чужие люди, не то что Эйб и Эдда, и почему-то при мысли об этом ей стало одиноко.

Сменив направление, она отправилась не в хижину, а к конюшне. Коллен подождет еще немного.

Подняв щеколду, Бодин открыла дверь, и ее тут же окутали запахи лошадей, сена, навоза, зерна, мазей и кожи.

Она шла по бетонному полу, и с обеих сторон высовывались лошадиные головы. Увидев ее, некоторые приветственно ржали, но она продолжала идти туда, где кое-кто совершенно по-особому смотрел на нее, ожидая.

– Привет. Ах ты, мой мальчик. – Она погладила морду Аппалуза, которого звала Лео за леопардовые пятна на белой шкуре.

Он ткнулся носом в ее плечо, глядя на нее милыми, удивительно голубыми глазами.

Мужчина скучает по своей девушке, подумала она. Лошадь тоже может скучать.

– Прости, что я редко прихожу к тебе, совсем тебя забросила. В последние недели…

Она покачала головой, зашла в денник, взяла щетку и стала чистить его бока.

– Никаких оправданий. Зачем они? Знаешь что? Завтра мы поедем на работу. Ты навестишь тамошних лошадей, и утром у нас получится хорошая, активная прогулка. А вечером снова отличная прогулка, когда мы вернемся домой. Я ведь тоже скучаю без тебя.

Она вынула из кармана морковку, и Лео схрумкал ее.

– Ты всегда помни об этом. Только никому не говори.

Пока он ел морковку, она прижалась лбом к его шее.

– Я все продумаю, правда? Я и так уже половину продумала. Мне все-таки хочется дать Чейзу пинка по заднице, но половину я уже продумала. – Она быстро похлопала Лео по морде. – Завтра утром увидимся. Пробежишься.

Ободренная мыслью об утренней конной прогулке, Бодин вышла из конюшни, погладив по дороге еще несколько лошадиных морд, и направилась к хижине.

Маленькая, простая, с остроконечной крышей и квадратными окнами, с трещинами в кедровых бревнах и маленькой террасой, хижина стояла на расстоянии броска камня от большого дома и на таком же удалении от барака.

Изначально она была построена для первых туристов. Несколько таких же домиков были рассеяны среди деревьев, их потом приспособили под склады, когда строился комплекс. Но хижину оставили для ночевки случайных гостей и как совершенно неофициальный домик для игр.

А теперь его занял Коллен Скиннер.

Дверной молоток в виде подковы украшал входную дверь, но Бодин постучала костяшками пальцев, глядя на поднимавшийся из трубы дым.

Коллен распахнул дверь и замер на фоне освещенного проема.

– Здорово, соседка, – сказал он.

– Здорово. У тебя есть минутка?

– У меня полно времени. Ты уже поела?

– Да, только что из-за стола. О… – Зайдя в дом, она увидела на столе тарелку. – Ты поешь. Я могу зайти и потом.

– Ничего-ничего, проходи. – Он закрыл за ней дверь. – Хочешь пива?

– Нет, я ничего не хочу.

Коллен вернулся к столу, взял пульт и выключил телевизор, где шел какой-то черно-белый фильм.

Жилая часть домика отделялась от кухни, и когда-то все здесь очень удачно оформила мать Бодин. Из кухни дверь вела в спальню и ванную, такую маленькую, что Бодин удивлялась, как Коллен ухитрялся мыться под душем, не обивая локти и колени о стенки.

– Присядешь?

– Ой, мне правда неловко, что я помешала тебе ужинать.

– Ты не помешаешь, если присядешь и поговоришь со мной, пока я буду есть. Сними куртку. Печка тут хорошая, греет неплохо.

Маленькая пузатая печка в углу комнаты делала свое дело, подумала Бодин, бросив куртку на спинку кресла.

Она села напротив Коллена за квадратный двухместный столик.

– Ты сам готовишь?

Он отрезал кусочек жареного стейка.

– Кое-что умею. Я мог поужинать в бараке, но тут у меня есть дела.

Возле него лежал планшет, теперь закрытый.

– Ты просто по-соседски зашла? – поинтересовался он.

– Да, именно так. Мне нравится твое соседство.

– Мне тоже.

– Ты не позвонил мне, не сказал, что Лафой никуда не годится, так что я его взяла на работу.

– Ты велела мне сообщить, если он не подходит, но у меня не было причин звонить. Он хорошо работал с лошадьми, знает, что к чему, вроде, слушал, когда я ему что-то говорил, нормально общался со всеми, когда мы проехались по территории. К нам подошла семейная пара с дошкольником. Он был с ними вежлив и любезен. Пожалуй, этим он мне и понравился, хоть не скажу, что он все хватает на лету.

– Что ж, хорошо, у меня сложилось такое же впечатление. – Она откинулась на спинку стула и вздохнула. – Тут вот какое дело, Скиннер. Кажется, Эйб не вернется до весны. Он беспокоится за Эдду, не хочет, чтобы она пока работала, поэтому решил свозить ее к сыну, затем к дочке, иначе она заскучает.

Слушая, Коллен отрезал кусочки стейка.

– По-моему, это правильно.

– Мы договаривались, что ты будешь иногда заменять его – сейчас, потом с января, но теперь все складывается иначе.

– Тебе все равно надо затыкать эту дыру.

– Да, надо. Папа и Чейз говорят, что, если ты согласишься перейти на зиму в гостиничный комплекс, их это устроит. Если хочешь, мы можем поговорить о жалованье, и тогда ты официально перейдешь из бухгалтерии ранчо на комплекс до возвращения Эйба. Если ты против, ведь ты приехал сюда работать с лошадьми на ранчо, тогда ничего не поделать. Однако я буду признательна, если ты нам поможешь, пока я не найду кого-нибудь.

Коллен подцепил вилкой картофельное пюре, запил пивом и что-то неразборчиво промычал. Бодин продолжила:

– Пока Эдда болеет, я составляю расписание занятий и решаю хозяйственные вопросы. Я могу найти ей временную замену из числа наших хозяйственников, но вот на место Эйба у меня никого нет ни в спорткомплексе, ни в манеже. Даже если бы Мэдди не ждала ребенка, она все равно не менеджер. Во всяком случае, пока. И не думаю, что она захочет им стать. Так что придется кого-то искать на стороне. Я займусь этим, если ты отказываешься.

Он неторопливо ел и думал.

– Ты можешь рассказать мне обо всем подробнее? Жалованье, да, важно, но обязанности, степень ответственности, возможность что-то решать самостоятельно, если это официально. Временно, но официально.

– Конечно. – Ее немного успокоило, что он ставил вопросы, а не просто отвечал «да» или «нет». – Если ты дашь мне твой электронный адрес, я вышлю тебе всю информацию. В письменном виде.

– Я могу дать тебе адрес, – усмехнулся он, – но я готов съесть свою шляпу, если ты не держишь каждую деталь в голове. А шляпу свою я люблю и не хочу ее есть.

Бодин задумалась.

– Пиво там? – Она ткнула большим пальцем в сторону холодильника, потом махнула Колу, чтобы он не вставал.

Она достала бутылку «Мусхед», открыла крышку о прикрепленную к стене открывалку в виде головы быка. Сделала большой глоток.

– Хорошее пиво. – Она выпила еще. – Я люблю вино, но, черт побери, ничто не может сравниться с холодным пивом.

Сев, Бодин в деталях рассказала Коллену о работе, обязанностях, материальной ответственности, перспективах, о том, кто перед кем отчитывается, о политике комплекса и планах.

Перечень получился длинный. Она делала паузы, отпивая пиво.

– Ты точно не хочешь получить все это в письменном виде?

– Я уже все понял. Почти все вполне разумно.

Она решила все равно прислать ему письмо.

Когда Бодин назвала размер жалованья, Коллен какое-то время раздумывал, прежде чем кивнуть:

– По-моему, нормально.

– Хорошо. Тебе нужно еще время на размышление?

– Просто хочу прояснить все с Сэмом и Чейзом.

– Я сказала тебе, что они уже согласились.

– Да, сказала. Но не ты нанимала меня, а они. И я хочу лично услышать об их согласии. Поскольку я рассчитываю, что они дадут его, как ты и сказала, времени мне не нужно. Я приму твое предложение. Хотя это создаст мне кое-какие трудности на несколько месяцев.

– Трудности? Почему?

Выпив пива, он пристально посмотрел на нее поверх бутылки своими серыми глазами.

– Ну, понимаешь, мне довольно непросто пойти на эту работу, раз ты будешь моим боссом. Сестра и дочь моих боссов – тоже непросто, но терпимо. Но когда ты сама босс, к этому еще надо привыкнуть.

Она устремила на него взгляд поверх своей бутылки.

– Нам с тобой предстоит слишком много работы, тебе будет некогда подбивать ко мне клинья – или мне плясать вокруг тебя.

– Этому никакая работа не помеха. – Он смотрел на нее с веселым удивлением и даже уважением. – А ты хорошо танцуешь?

– У меня очень легкие и быстрые ноги, Скиннер. Но танцевать мне некогда, так что не усложняй ситуацию.

– Я не виноват, что ты выросла такой красоткой. Я предлагаю: давай назначим свидание. На первое мая, день подходящий. Весна уже придет, а ты больше не будешь моим боссом. И мы с тобой потанцуем, Бодин.

В пузатой старушке-печке потрескивали, догорая, дрова.

– Знаешь, Коллен, если бы ты так же игриво смотрел на меня и говорил такие речи, когда мне шел тринадцатый год, у меня бы выпрыгнуло сердце из груди. Я была по уши влюблена в тебя.

Он не сверкнул, как обычно, своей усмешкой. Его губы медленно растянулись в мягкой улыбке.

– Правда?

– Господи, да, правда. Ты, с твоей худобой, неуправляемым поведением и задумчивыми глазами, был объектом моей отчаянной любви и пробуждавшихся гормонов. Долго, много недель, а то и месяцев, хотя тогда они казались мне годами. – Она взмахнула рукой, сжимавшей бутылку. – А то, что вы с Чейзом считали меня в лучшем случае досадной липучкой и помехой, лишь усиливало мои душевные муки.

– Пожалуй, мы подло обращались с тобой.

– Нет, не могу считать это подлостью. Ты поразил мое юное сердце своим несмешливым высокомерием, с каким пятнадцатилетние мальчишки смотрят на двенадцатилетних девочек. И я, как многие двенадцатилетние девчонки, пережила свою первую влюбленность.

– Я не раз с интересом поглядывал в твою сторону, когда тебе было пятнадцать.

Удивившись, она медленно выпила несколько глотков пива и решила ответить вопросом, как и он:

– Правда?

– Ты расцветала не спеша, но все хорошела. Я замечал это. – Он встал, достал новую бутылку и показал Бодин еще одну. Она отрицательно покачала головой. – Тебя было трудно не заметить. Но тогда мне было почти восемнадцать. А в восемнадцать я уже думал о славе и богатстве. К тому же ты была младшей сестренкой моего лучшего друга.

– Это никогда не изменится.

– Но ты уже не маленькая. И три года разницы между нами больше не имеют значения, ты теперь взрослая. Плюс ко всему – я вернулся назад.

– Ты разбогател, Коллен?

– Я неплохо зарабатывал. Более того, делал то, что мне было нужно. Я узнал, чему мне следует учиться. Теперь я вернулся навсегда.

Ее брови взметнулись вверх, и он покачал головой:

– Я перестал злиться и поступил так, как нужно. Это моя земля. И дело не в том, кому она принадлежит. Я просыпаюсь утром и знаю, что я там, где хочу быть, у меня хорошая работа, а вокруг хорошие люди.

Его слова тронули ее.

– Ты растерял почти всю свою хмурую загадочность.

– И большую часть злости тоже, видя, как они шли рука об руку. Ну так давай вернемся к свиданию.

Коротко рассмеявшись, она поставила пиво и встала.

– Я пришлю тебе твое расписание на неделю. Оно еще изменится, поскольку некоторые гости записываются на занятия по верховой езде или на конную прогулку лишь после приезда, а катание на санях начнется у нас со следующей недели. – Бодин стала надевать куртку. – Если у тебя возникнут вопросы по работе, пиши мне. Или приходи в мой офис.

– Так, значит, насчет первого мая пока ни да, ни нет?

Она улыбнулась.

– Да. И спасибо за пиво, – добавила она, выходя.

Тихо рассмеявшись, Коллен похлопал ладонью по сердцу. По его мнению, главной привлекательной чертой дерзкой, упрямой женщины – особенно с рациональным, глубоким умом – была ее недоступность.

А он всегда принимал такой вызов.

Когда Билли Джин выпроводила последних посетителей и завершила привычные дела перед закрытием «Салуна», ее ноги едва ли не тявкали, как нервный джек-рассел-терьер ее матери.

Ей хотелось поскорее вернуться домой и лечь в постель, хоть и пустую, потому что несколько дней назад она выставила за дверь своего бойфренда (лживого, никчемного ублюдка).

Еще ей не терпелось добавить вечерние чаевые в свой Фонд красного платья.

Она увидела его, когда что-то покупала онлайн, и сразу запала. Теперь каждый день она заглядывала в свою корзину и любовалась им, и вот, по ее расчетам, сегодняшние чаевые позволят нажать клавишу «Купить».

Сто сорок девять долларов и девяносто девять центов.

Дороговато для платья, думала она, выключая свет. Но только не для этого платья. К тому же оно было наградой за тяжелую работу и символом ее нового статуса одинокой женщины.

Она наденет это красное платье в следующий свободный вечер, может, даже пойдет в «Кораль» потанцевать и немного выпить. Тогда и посмотрим, кто чего стоит, решила она, с горечью вспомнив своего бывшего.

Она вышла на холод. Услышала в тишине хруст гравия под ногами. Сегодня она позволила последней группе клиентов задержаться чуть дольше положенного. Зато добавились те чаевые, те самые чаевые.

И она сможет поспать утром дольше, если захочет.

Ей нравилось работать в последнюю смену.

Билли Джин села в свою тачку – компактный, подержанный внедорожник, за который она платила уже целую вечность. Но он везет ее туда, куда она захочет, и обратно.

Из Бодин-Тауна, как называли комплекс местные, с его ресторанами, магазинами и офисами, она выехала по грунтовым дорогам, извивавшимся среди темных домиков и леса, на неровную, в рытвинах, дорогу и пожалела из-за изматывающей тряски, что перед выходом не заглянула в туалет.

Но раз она выехала на мощеную дорогу, то можно было прибавить скорость. Ее маленькое авто прыгало не хуже кролика, а в ночное время дорога такая же пустая, как летним утром.

Через пятнадцать минут, сказала она себе, будет дома.

Тут ее тачка дернулась, кашлянула пару раз и сдохла.

– Черт побери! Что такое?!

Зарычав от досады, Билли Джин повернула ключ зажигания, подкачала бензин. И, не видя никакого результата, ударила ногой по колесу.

Что же теперь делать, дьявол побери?

Она немного посидела, закрыв глаза и стараясь взять себя в руки. Вылезла из машины, подняла капот. Снова выругавшись, вернулась в кабину и схватила фонарик, лежавший в бардачке.

Она могла заменить шину – и не раз меняла. Она знала, как налить воду в радиатор, а бензин – в бак, проверить аккумуляторный кабель. И все. Больше она ничего не умела. С таким же успехом она могла смотреть на неисправный ракетный двигатель.

Оставив капот поднятым, она пнула ногой переднее колесо и достала телефон из сумочки, лежавшей на переднем сиденье.

Ее первой мыслью было позвонить Чеду – лживому обманщику, никчемному ублюдку. Потом вспомнила, что они разошлись. Думала связаться с одним из ее разведенных родителей, но они жили слишком далеко.

Она размышляла, что лучше: найти круглосуточный дорожный сервис или позвонить подруге Сол. Сол была ближе, но…

Тут она услышала гул мотора, увидела свет фар и подумала: слава богу!

Грузовик затормозил и остановился позади ее машины. Билли Джин подбежала к окошку водителя.

– Похоже, вам нужна помощь, – сказал он.

– Я буду очень признательна, – ответила она с самой обаятельной улыбкой.

1992 год

Наступил и прошел еще один День благодарения. Элис вела счет дням по квадратикам и числам в календаре. Ее тюремщик не забрал его – пока. Она отмечала дни и старалась, очень старалась представить себя дома за большим столом, в кругу своей семьи.

Мама жарит двух больших индеек – одну для работников ранчо. Если постараться, то можно ощутить запах, наполняющий кухню. Дедушка жарит говядину, а бабушка глазирует окорок. Ее любимый.

И все обрезки тоже. Картофельное пюре, сладкий картофель с маршмеллоу, зеленые бобы, брюссельская капуста – все это она не любит. Любит бисквиты и мясную подливку.

Она бы приготовила брусничный соус. Ей нравилось смотреть, как лопались ягоды при варке. Рин фаршировала бы яйца, для этого необходимо время и терпение.

А потом наступает момент, когда ты понимаешь, что в тебя уже не влезет ни кусочка! А сколько еще пирожков на столе!

Она представила себя маленькой девочкой. Вот она сидит рядом с сестрой за кухонным столом и лепит из остатков теста маленькие пирожки.

Мама что-то напевает и раскатывает новую порцию теста…

Но эти картинки быстро пропадали, как Элис ни старалась их удержать. Они бледнели и таяли, а она снова оказывалась на койке в ужасном подвале с железной цепью на ноге и пустыми руками.

Он забрал ее дочку.

Хоть у нее и пропало молоко – с болями, – в грудях оставалась фантомная боль, ужасное напоминание.

Она сбежала в сон – что ей еще оставалось? Во сне она пыталась вернуться домой. К индейке на День благодарения. Она скакала галопом на лошади, а небо взрывалось огненными красками заката.

Увидит ли она когда-нибудь солнце?

Накрасит губы помадой, купит новое платье? Будет лежать под летними звездами с парнем, полным страсти к ней?

Дотронется ли до нее кто-нибудь с лаской и заботой?

Она перенеслась мыслями в свою спальню. Розовые стены и постеры с актерами, а за окнами горы и небо.

Но вот она открыла глаза, и реальность придавила грудь свинцовой тяжестью. Четыре тусклых стены, цементный пол и запертая дверь над крутыми ступеньками.

Нет, она никогда не увидит солнца, его восходов и закатов. В ее мире нет окна, в которое оно светит.

Никто не дотронется до нее с лаской и любовью. Потому что для нее существует только Сэр. Только Сэр, который молотит ее каждую ночь. А когда она вскрикивает, потому что ее тело еще не оправилось после родов, он молотит еще сильнее и хлещет ее по лицу, заставляя замолчать.

Она больше никогда не увидит свою спальню, такую розовую и красивую, никогда не сядет за большой стол на ранчо, не отпразднует со своими родными День благодарения.

Она никогда не возьмет на руки дочку. Ее Кору с крошечными розовыми пальчиками.

Утрата всего этого, пустота внутри от утраты ребенка, которого она сначала не хотела, а потом полюбила так сильно и так быстро, глушили все мысли.

Элис ела, потому что, стоило ей отказаться, он вливал суп ей в глотку, схватив за волосы и зажав нос. Она мылась, потому что, когда она переставала, он обливал ее холодной водой и тер жесткой щеткой до крови.

Она умоляла его вернуть ей ребенка. Обещала быть послушной и делать все, что он захочет, если он вернет ей ребенка.

Теперь она еще чья-то проблема, не твоя.

Вот что он ей ответил. От дочерей нет никакой пользы.

Она надеялась, что Сэр забьет ее до смерти, но он, казалось, знал, когда надо остановиться.

Он не позволит ей умереть, как ей хотелось. Просто умереть, ускользнуть в сон, где можно сидеть на террасе в кресле-качалке, смотреть на горы и петь дочке колыбельную.

Будь у нее что-нибудь острое, она перерезала бы себе горло. Нет, нет, сначала ему, думала она – наяву, не во сне, – лежа на койке с закрытыми глазами, чтобы не видеть свою тюрьму.

Да, сначала она убьет его, потом себя.

Элис прикидывала, сможет ли заострить пластиковую ложку, которую он приносил ей с едой. Или зубную щетку. Пожалуй, да, зубную щетку.

Она попробует, она попробует, но боже, она так устала.

Она хочет спать, только спать.

В полузабытьи она представила, как она рвет простыню, делает петлю. Тут нет ничего, к чему ее привязать. Может, к ступеньке. Она обмотает себе шею и задушит себя.

Она больше так не может. Не может просыпаться день за днем, ночь за ночью в этом ужасном месте, зная, что он скоро спустится к ней по этим ступенькам.

Хуже, даже хуже, чем жестокость и насилие, были бесконечные часы одиночества. И одиночество стало еще глубже, шире и чернее без ее дочки.

Она заставила себя встать и посмотрела на простыню тусклыми, погасшими глазами.

Разорвать ее на полосы и сплести? Так веревка станет прочнее и выдержит?

Как трудно сосредоточиться, когда любая мысль пробивается сквозь туман. Она рассматривала простыню, отыскивая прохудившиеся места, которые легче порвать.

Мысль о самоубийстве казалась не более пугающей, чем решение задачки по математике.

Даже еще меньше.

Но ей надо подождать, напомнила она себе. Он скоро спустится к ней. Подождать, когда он уйдет. Ведь ей потребуется время, чтобы умереть.

Сегодня, подумала она с усталым вздохом. Она может умереть сегодня.

Сбежать.

Она снова выпрямилась, но тут стены качнулись.

Нет, поняла она, это она качнулась. А ее желудок вывернулся.

Она еле успела добежать до туалета, упала на колени и опустошила взбунтовавшийся желудок.

Липкая, противная, она перевела дыхание, и ее снова стошнило.

В слезах она свернулась калачиком на полу, дрожащая, задыхающаяся. Ее душили слезы горя и какой-то странной радости.

Она слышала, как звякнул запор. Слышала его шаги – тяжелые-тяжелые.

С трудом поднявшись с пола, вцепившись в раковину, она повернулась к нему.