Kitabı oku: «Плюшевый оракул»

Yazı tipi:

* * *

Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав.

Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя.

Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

* * *

В невесомо нежном детстве Вероника Полумятова не понимала, почему соседка Лорхен обзывает ее квартиру «куцехвостой». Пыталась найти связь с какой-нибудь несчастной бесхвостой собакой… Сегодня, размещая противень в духовке и проявляя чудеса эквилибристики, Ника припомнила обидное название и согласилась: да, кухня у нее, действительно, куцая. Особенно если учитывать остальное «тельце» квартиры, с двумя достаточно «упитанными» комнатами и оглушительных размеров кладовой. (Куда язвительная Лорхен, кстати, советовала выкладывать на раскладушки нагрянувших из провинции родственников. Две там вполне встают.)

Но дело это прошлое. Для выпечки-просушки меренги, предназначенной для завтрашнего «Итонского беспорядка», широкого пространства и не нужно: шустрый миксер взбил безе, руки машинально и бездумно разровняли лопаткой пышную пену по пергаменту на противне… Но вот дальше нужно было хоть чуть-чуть сосредоточиться. И выполнить изящный разворот, чтоб запихнуть элемент «беспорядка» в разверстый зев электрической печи.

Не получилось. Элегантно и изящно. Разворачиваясь по маршруту «стол-духовка», витающая в мимолетных думах Ника задела локтем угол холодильника, и пергамент, увлекая за собой размазанное по нему безе, едва не соскользнул на пол.

Оп-па! Исполнив прямо-таки цирковой трюк, эквилибристка-кулинар успела извернуться, всем махом приложившись поясницей об угол тумбы, – и поймала лист со сползшей набок белковой пеной уже буквально над полом. Поймала противнем, а не тапкой, к счастью.

Изогнувшись, словно уж, Ника осторожно распрямилась. Критически оглядела пошедшую складками и уже не такую равномерную массу. Но таки похвалила себя за ловкость – хотя бы пол не нужно будет мыть. Правда, «итонскую» заготовку придется отправить уже не в духовку, а в мусорное ведро.

«Может, завтра на месте ее приготовить?» – расстроенно прикинула уставшая Вероника. День сегодня выдался насыщенным, ударным…

Нет. Предусмотрительность и трудолюбие – залог успеха любого бизнеса. Завтрашний заказ – солидный. Клиенты Сальниковы хоть и уже слегка знакомые, но дико привередливые – основатели известного ювелирного дома, – прежде чем приглашать кондитера для анимационного кейтеринга, каждый раз выматывают ей всю душу! «А что вы можете нам предложить еще?.. Перечислите, пожалуйста… Да, нужно что-нибудь простое, вкусное, красивое и обязательно натуральное. Ах да, и занимательное для детей».

Естественно, что занимательное! Пока родители гуляют на фуршете и закусывают брют икрой, их дети должны отсидеть возле анимационной станции кондитера хотя бы сорок минут! За то и деньги платят. Торт и крохотные пирожные уже готовы, ждут отправки; развлечение в виде поэтапного приготовления простейшего десерта детально проработано, не раз обкатано в других домах, всегда проходит на ура. Также стоит отметить, что причудливое название «Итонский беспорядок» интригует подростков из состоятельных семей, прекрасно знающих о существовании Итонского колледжа, и тоже задерживает их у анимационной станции. Ну а малышню совершенно завораживает процесс превращения прозрачной слизи из куриного яйца в воздушную пену…

Короче, плавали, знакомо. Суть «бардака» в том и состоит – произвольно наломать в порционную прозрачную посудину безе, добавить клубники и взбитых сливок; отступая от классического рецепта, малышне желательно предложить разнообразный топинг – орешки, шоколад, цукаты, – дети любят проявлять самостоятельность и украшать десерты цветными фруктовыми кубиками. Современные родители приходят в восторг от натуральности ингредиентов, при виде подкрашенных непонятно чем присыпок дружно морщат нос. Эпоха ЗОЖ, господа, никуда от нее не деться! В процессе приготовления ребятишки прослушают краткий экскурс в историю создания знаменитого английского десерта, попутно похихикают над парой древних и приличных анекдотов из жизни итонских школяров. На сайте Ники есть несколько благодарственных отзывов от мамочек-заказчиц, у которых дети дома смогли сами приготовить тот «бардак». Элементарно и, разумеется, талантливо.

В общем, лучше перебдеть. Своенравные малолетние зрители не станут дожидаться, когда меренга испечется, измажутся в клубнике и сливках, топинг под метелку выметут… А самое противное – потеряют интерес. Пока взбивавшееся на их глазах безе высушивается-выпе кается, аниматору нужно доставать домашнюю заготовку и вместе с детьми начинать устраивать непосредственно «бардак».

А потому, заставив себя вспомнить о залоге бизнеса, Вероника трудолюбиво сочинила новую меренгу, поставила ее в печь, включила таймер и отправилась в ванную.

Спустя пятнадцать минут, уже наматывая на мокрые волосы полотенце, услышала трель звонка из прихожей и, на ходу завязывая поясок пушистого банного халата, пошлепала к входной двери. Голова была занята предстоящей «выездной сессией», как Ника называла кейтеринг, и почему-то она даже не подумала глянуть в дверной глазок, полюбопытствовать, кому понадобилась в десять вечера.

Раскрыла дверь… За порогом, опираясь раскоряченной ладонью о косяк, стоял пошатывающийся Ковалев. Сосед по дому. Очень, мягко выражаясь, нетрезвый, если в точности и по сути – в лоскуты. Макс хмуро изучал застывшую в дверном проеме Полумятову в коротком желтом халате и тюрбане из сиреневого полотенца, двигал губами и как будто недоумевал, припоминая, зачем он, собственно, сюда пришел. Или, что тоже не исключено, сочинял вступительную речь.

У Полумятовой же, как всегда при встрече с Ковалевым, невольно подвело живот.

Много-много лет назад, когда они еще делили общую дворовую песочницу, Максим действовал на крохотную соседку, как тормоз на локомотив. В его присутствии маленькая Ника робела до немочи в коленках и безропотно отдавала совочек, формочку, последнюю конфету. Была уверена, что остальные дети его не боятся и так этот странный мальчуган действует исключительно на Веронику Полумятову – трусиху, зайку серую.

Чуть позже, случайно, из той же песочницы, она услышала разговор двух кумушек-соседок с мамой мальчика.

– Эх, Илонка, – вздыхала непомерно толстая Ольга Павловна, отмахиваясь веером от невесомого снаряда тополиного пуха, – ну и фрукт у тебя растет… смерть бабам, одним словом! Глянь, как зыркает. От горшка два вершка, а туда же, глазки-то – шалые!

– Точно-точно, бабья погибель! – авторитетно подтвердила Зинаида Игоревна и сняла с влажной от испарины щеки приятельницы налипшую пушинку.

Соседки не обращали внимания на разинувшую рот внимательно прислушивающуюся девочку. Миловидная тетя Илона оправдывала сына, мол, он не виноват, что уродился с таким разрезом глаз. Не специально это у него выходит – зыркать.

– Ну да, ну да, – солидно соглашались прибитые жарой тетеньки, – из коляски уже эдак… зыркал-то…

Четырехлетняя Вероника перевела взор на солидного семилетнего Максима, гоняющего по скамейке игрушечный автомобильчик и брызгающего слюной при звуке «тр-тр-тр…», и попыталась осознать, что есть такое «бабья смерть». На самом деле, что ли, он вырастет и будет бабок убивать, старушек то есть?!

Уже вечером Ника опасливо поделилась информацией с мамой. Та, не догадываясь о глубинах детских страхов, рассеянно бросила: «Тети пошутили, Ника. Не слушай взрослых разговоров». Усталой, недавно пришедшей с работы маме оказалось сложно объяснить четырехлетней дочке, в чем конкретно заключается та обсуждаемая «погибель».

Разговор кумушек постепенно забылся, всплыл, лишь когда повзрослевшая Вероника поняла, что начинает ускорять шаг, проходя мимо компании мальчишек, среди которых находился Ковалев. Максим смотрел на нее с задумчивым прищуром, так, словно знал о проходящей мимо девочке нечто постыдное, нескромное, тайное. Убегающая к подъезду Ника пылала щеками, чуть позже, как спасение, припомнила слова тети Илоны: «Да он не виноват, что родился с таким разрезом глаз! Он не специально, просто так получается».

Ага. Отлично получается нагнать мурашек на соседскую девчонку! Макс голову слегка наклонит, сверкнет прищуренными серыми глазами из-под челки, как будто говорит: «А я, голубушка, знаю все-все-все твои секреты».

Когда Вероника услышала, что Ковалев теперь работает в полиции, то аж похлопала в ладоши: «Ну надо же – браво! Нашел свое призвание. Догадался не зарывать талант в землю!» Довольно просто получилось вообразить, как действует на преступников фирменный взгляд Ковалева. Ему, естественно, никаких излишних методов устрашения применять не нужно. Посидит полчасика напротив подозреваемого, задумчиво зубочистку погрызет, с преступника за это время семь потов сойдет: «Этому оперу уже все обо мне известно!» Ну и расколется, как тот орех.

Сегодняшним вечером взгляд Максима чего-то требовал от Вероники с подведенным животом. Предлагал в чем-то покаяться, чего-то осознать и сразу повиниться. «В чем был и не был виноват…» При встречах с Ковалевым есенинская строчка звучала рефреном.

– Ну что, зараза… – мрачно протянул явившийся сосед, – гадалка недоделанная… Увела у меня Марьяну? Да?!

Вероника онемела, поправила сползший на глаз полотенечный тюрбан. Что еще за новости?! Что он несет, куда она могла его жену увести?!

Ковалев догадался, что выразился туманно и даже двусмысленно, добавил конкретики:

– Чего ты ей там нагадала-наплела? А?!

– Я?! – Полумятова выпустила тюрбан и приложила ладони к груди.

По совести сказать, отрекалась она чисто автоматически, на нервах и с испугу. Поскольку, что греха таить, вина была. Но не такая, чтобы…

– Макс, да какая из меня гадалка… – промямлила совестливо. – Так, развлекались… несерьезно…

– А развелась она всерьез, – пригвоздил Максим.

Упираясь мрачным взглядом в переносицу соседки, он отцепил пальцы от косяка, впечатал ладонь в грудину Полумятовой и спиной назад втолкнул ее в прихожую. И сам зашел. Захлопнул дверь.

Вероника, едва не вылетев из шлепанцев-вьетнамок, зажмурилась: ей показалось, что нетрезвый полицейский сейчас ей вмажет!

Но обошлось. Обойдя зажмурившуюся хозяйку, как столб, Ковалев по-свойски двинулся к кухне.

Ника приоткрыла один глаз, скосила его на пыльные мужские башмаки, топающие по безукоризненно чистому паркету, но предлагать поменять ботинки на тапочки не решилась. Себе дороже. О разводе Ковалевых она слышала, но обвинять себя в разладе их семьи не собиралась.

Когда-то перед пацаном с фантастическими шалыми глазами не устояла первая красавица их школы. Разумеется, пока юные супруги Ковалевы усердно грызли гранит университетских наук, в молодой семье была тишь да гладь да развлечения. Чуть позже Максим круто променял цивильный адвокатский промысел на пыльную работу опера. И начало-о-ось… По словам выучившейся на кардиолога Марьяны.

Но где тут, спрашивается, вина соседки Полумятовой? А? Это она, что ли, заставляла старшего лейтенанта Ковалева торчать в каких-то засадах день-деньской и ночи напролет?! Она праздновала с ним успешное закрытие дела… или как там у них это называется… Она ему наливала?!

Тут надо еще учитывать, что Марьяна осталась совсем прежней. Воспитанной и утонченной. И потому ее тоже сложно в чем-то обвинять. Она – не изменилась, это Максим, по мнению жены, превратился в другого человека. Издерганного, резкого, поменявшего приоритеты и мировоззрение. Забывшего прежних приятелей, заменившего друзей – на таких же жестких оперов с разговорами о грязи, драках, поножовщинах, о каких-то урках и прочих диких типах… Изумительная чуткая Марьяна честно вытерпела три года этих громких разговоров за «рюмкой чая».

…Ника стянула полотенце с головы. Помотала головой, разлепляя влажные сосульки каштановых волос. Хотела поглядеться в зеркало, но принципиально этого не сделала. Не кавалер пришел. Напившийся сосед.

Грозно цокая вьетнамками по паркету, она вошла на кухню и застала Ковалева, беззастенчиво выскребавшего пальцем остатки безе из чаши кухонного комбайна. «Закусывает, – определилась хозяйка и мельком порадовалась, что, отправляясь в душ, забыла замочить посуду. – Кофе ему сделать, что ли? Авось опомнится…»

Но в «куцей» кухне разминуться с немаленьким опером, пожалуй, не получится. Не добраться ей до кофейных принадлежностей, до узкой навесной тумбы возле окна. Хотя идея в целом неплохая.

Ковалев глянул на хозяйку искоса, облизал измазанный безе палец и бросил:

– Ну? И что ты ей там нагадала? Напророчила…

Сказать по совести, Ковалев пришел сюда, решив легонько придушить поганую советчицу Марьяны. Гадание как таковое – курам на смех. Мелкая соседская дрянь со странностями просто решила ему напакостить; всегда, насколько помнил, была какой-то верткой, скользкой, убегающей. С такими фиг поймешь, что в голове. Тихоня с целым омутом чертей.

Прибить ее хотелось очень-очень. Правда. Но вот увидев на пороге худосочную девчонку в пушистом халатике цыплячьего цвета, торчащими из-под короткого подола тощими ножками и дурацким полотенцем на башке, Ковалев прилично растерялся. Хватать за горло этого цыпленка?.. Смешно. Пускай живет, зараза.

Вероника, не подозревая, что избежала скорбной участи, так как в глазах соседа выглядит невероятно жалкой, скрестила руки на груди и приняла гордую защитную позу.

– Давай, Максим, договоримся сразу, – произнесла сорвавшимся фальцетом. Прокашлялась. Продолжила сурово: – Я – не гадалка. В картах ни черта не понимаю. Честно.

Брови недоумевающего Ковалева уползли под челку. Челка – единственное, что осталось от прежнего Максима, да и та теперь казалась какой-то припыленной, тусклой.

– Да ладно, – чистосердечно удивился опер. – А чего тогда лезешь?

– Куда? – попросила уточнить зараза.

– В чужую семью, б…! – взревел Максим, мгновенно вспомнивший сегодняшнее унижение.

Четыре часа назад, приняв для храбрости на грудь (возможно, многовато, признавал), он пришел к дому, где теперь жила его жена. Подгадал к моменту, когда Марьяна должна возвращаться с работы, сел на железную рейку ограждения придомовой территории. Нашарил сигареты в нагрудном кармане джинсовой куртки… и уронил пачку, когда руки дрогнули при виде появившейся жены. Красивой и желанной до умопомрачения! Стройные коленки раскидывают в стороны полы бежевого плаща, глаза спрятались от неяркого сентябрьского солнца за большими дымчатыми очками, закатные лучи запутались в ее светлых волосах и сделали их чуть рыжеватыми. Фея. Осенняя сказочная пери…

Марьяна увидела бывшего мужа, наклонившегося за сигаретной пачкой и неловко цепляющегося за рейку, на лицо ее легла брезгливая гримаса… И сказка превратилась в быль.

Неловко получилось. Ковалев рассчитывал предстать перед женой с расправленной спиной, эдаким несгибаемым гусаром. А вышло – чтобы не упасть, цепляется за железяку и словно кланяется. Госпоже своей.

Марьяна неторопливо подошла к распрямившемуся бывшему, переместила коричневую сумочку вперед и взялась за нее обеими руками. Словно загородилась. Дернула верхней губой, будто унюхала какой-то новый аромат от хорошо знакомого подвыпившего мужа, и проговорила менторским тоном:

– Ничего не меняется, да?.. Ну надо же… Полумятова, оказывается, была права, сбывается все, как по писаному.

Откуда в завязывающемся диалоге бывших супругов смогла возникнуть некая Полумятова – их тощая соседка, что ли?! – Максим, убей, не понимал.

– Полумятова – что? – попросил уточнить.

– Вероника оказалась права. На удивление. – Марьяна приподняла вверх аккуратные подщипанные брови и покрутила головой. – Видишь ли, я… только не смейся, попросила ее погадать, раскинуть карты на тебя и на Олега – никак не могла решиться уйти…

– С ума сошла?! – перебил Максим.

Раньше за женой не замечалось тяги к эзотерике. Марьяна – сплошь здравомыслие и образцовый рационализм. «А может быть, тут собака порылась? – Ковалев, прикидывая, привычно „включил“ опера. – Этот ферт Олежка подослал к моей жене гадалку, та Марьяне мозги заплела…»

– И что там получилось? – криво усмехнулся. Откуда-то надо взять отправную точку, чтобы разобраться в нереальной истории с гаданием!

– Тебе выпали пьянство и неприятности на работе. Ему… – Марьяна не договорила, туманно улыбнулась и повела плечом.

– …Полный шоколад, как понимаю, – пробубнил Максим.

– Правильно понимаешь. И как видишь, все сбылось. – Продолжая улыбаться, супруга подвела черту: – Не приходи сюда больше, Максим. Никогда. Пожалуйста.

Еще недавно его красавица повернулась и пошагала к подъезду нового нарядного дома мимо клумбы с фиолетовыми астрами. Ковалев, чувствуя себя оплеванным, остался в чужом дворе, заполненном криками расшалившейся детворы, глядя в расправленную несгибаемую спину чужой любимой женщины.

По пути в свою опустевшую замусоренную квартиру он спустился в знакомое питейное подземелье. Где, хмуро тиская ладонью очередную согревающуюся рюмку с водкой, постарался вспомнить змею-соседку с гадкой фамилией Полумятова. Кажется, пацаны прозвали ее Метлой. Кажется, она училась на пару лет младше в их школе. Живет на третьем этаже, в соседнем подъезде.

Дрянь!

Оперативник с университетским дипломом усердно затушевывал «оплеванные» воспоминания, используя известный прием – сублимацию. Сознательно перенаправлял гнев на тощую гадалку, притворявшуюся скромницей: «Змеища драная! Пойти и придушить!..» Маленько.

Но, выйдя из бара и доковыляв до нужного подъезда, нерешительно заколыхался возле двери. Догадывался, что может и не удержать в узде накопленную ярость. Змея разрушила его налаженную жизнь, и придушить ее он способен вовсе не маленько и совсем не фигурально. Капитану Ковалеву приходилось выезжать на криминальные трупы, где убийцы уверяли: «Да я ведь только поговорить пришел! В харю плюнуть, в бесстыжие очи! А как все дальше получилось… пес поймет».

Максим, глубокомысленно поколыхавшись, решил перенести визит на другое время – в бесстыжие глаза таки хотелось плюнуть, – развернулся, но дверь подъезда неожиданно распахнулась и выпустила на улицу пенсионера Завьялова с кудрявой беспородной псинкой.

Судьба, однако. Магнитного ключа от этого подъезда у Ковалева не было, звонить приятелю из тутошней квартиры не хотелось, и вдруг – Николай Николаевич на вечерний променад-с. Макс хмуро поздоровался с собачником, проскользнул в дом; вместе с подъемом на третий этаж в груди принялось подниматься притушенное было бешенство.

«Хоть раз – но точно плюну!»

И снова повезло. Дверь открыло нелепое создание с полотенцем, сползающим на глаз, тощими ногами под желтым, как цыплячий пух, халатом, совершенно детским умытым лицом без грамма косметики… И ситуация внезапно стала отдавать комизмом. Ковалев как будто увидел себя со стороны: он, огромный на фоне вредоносного цыпленка, плюется и тиранит мелочь с перепуганной мордашкой?.. Гадалка, блин! Ворожея недоделанная.

Хотя поговорить хотелось тем не менее. О бывшей и любимой, понять, чего-то там переклинило в ее мозгах. Да и проникновенный градус-стадия «ты меня уважаешь?» давал о себе знать. Хотелось разговора, хоть ты тресни! Не с коллегами же бросившую бабу обсуждать. Таким порядком можно реально докатиться до запоя.

…Ковалев стер пальцем остатки сладкой белой массы с венчика блендера, вздохнул. И ловким движением щиколотки выдернул из-под стола табуретку. Уселся, как бы продемонстрировал – он здесь надолго и без ответов не уйдет.

– Ну? Что ты ей наговорила? – повторил, разглядывая свои стиснутые кулаки, положенные на сверкающий чистотой белоснежный стол.

– Ничего особенного. – Цыпленок вяло пожала плечиками и поправила на груди халатик.

– Что я сопьюсь? Меня уволят? – вбивал вопросы Ковалев. – Что?!

– А тебя уволили? – оживилась, заинтересовалась цыпа подколодная.

– Нет. – Капитан перестал таращиться на кулаки и перевел прищуренные глаза на гадалку. – А ты ей это напророчила? Типа меня уволят, понизят в звании, объявят выговор… Что ты ей наплела?!

– Тебе выпало – пьянство, – пригвоздила Полумятова, начиная-таки давать признательные показания, – и неприятности на работе. Но ведь это так, да? Ты пьешь…

– Из-за тебя! Из-за нее!!!

– Слушай… – Вероника замялась, выдвинула из-под стола второй табурет, села через угол от оперативника и быстро зашептала: – Максим, я тебе уже говорила, что гадалка я – никакая, плюшевая…

– Плюшевая? В смысле?

– Ну – игрушечная, несерьезная. – Ника говорила тихо-тихо, пыталась навязать прилично разозленному соседу негромкую и доверительную манеру. – Ко мне приходят подруги, мы болтаем, чай пьем, а карты… это так, забава. Связка для разговора.

– Забава, говоришь? – Максим вспомнил слова жены о том, что пророчества цыпленка продолжают сбываться.

Ника, видимо о чем-то догадавшись, смущенно улыбнулась:

– Макс, я не понимаю, почему карты со мной «разговаривают». Правда. Я и значения-то их не знаю толком. Просто вижу что-то и говорю.

– Но все почему-то сбывается, – задумчиво буркнул Ковалев, откинулся назад и прижался спиной к кухонной тумбе, расположенной чуть ли не впритык к столу. – А ему что нагадала? – спросил и тут же мысленно плюнул: докатился, твою мать, заинтригован предсказаниями «игрушечной» ворожеи! Которая – не соврала – сама себя всерьез не принимает.

Цыпленок виновато потупилась и шмыгнула носом. «Простудится, – почему-то подумал Ковалев, – голова мокрая». Он шел сюда устраивать разборки, но внезапно ощутил пренебрежительную жалость к девчонке с тощей шеей и покрасневшим кончиком носа.

– Прости меня, Максим, – пролепетала та. – Но я не имею права врать, когда гадаю. Я мало понимаю в картах, но точно знаю, – Вероника подняла голову и прямо поглядела на оперативника, – чувствую, вернее: совру хоть раз, и карты перестанут мне доверять, не станут «разговаривать».

– А это так важно для тебя? Карты?

– А откуда нам знать, что важно, а что нет?

Утихомирившийся было Ковалев внезапно разозлился заново: пророчица сопливая! Сидит, о важностях бытия толкует. Идиотка малохольная!

И на вопрос не отвечает. Не хочет говорить, что напророчила Марьяниному бизнесмену.

Хотя и так понятно. Бизнес – в шоколаде, мент – в… похожем по цвету жидком дерьме.

Капитан усмехнулся. Зачем пришел? Чего хотел? Марьяна уже все сказала.

Он приложил ладони к лицу, устало помассировал глаза кончиками пальцев. Зевнул.

Вероника, неожиданно для себя, вытянула шею, чтобы присмотреться к его отнятым от лица пальцам. Когда-то давным-давно девчонки пошучивали, что Ковалев глаза подводит. Ну не могут, пусть даже темные и густые, ресницы так очерчивать его рысьи глаза! Небось, и вправду маминым карандашом для глаз балуется.

Пальцы нечаянного гостя остались чистыми… Тьфу, какая глупость лезет в голову! Полицейский с крашеными ресницами! Еще три раза – тьфу!

Смущенная собственными мыслями, Вероника заерзала по табурету. Ковалев перевел на нее расфокусированный незрячий взгляд и вздрогнул, когда за спиной тихонько звякнул кухонный таймер.

– Меренга приготовилась, – тихонько пояснила Полумятова. – Завтра на кейтеринг.

Объяснения прозвучали тарабарщиной для опера: меренга, кейтеринг… Чем она живет?! В халате цыплячьего цвета… Нелепость какая-то.

Хотя благодаря нелепости всего происходящего от сердца отлегло. Сублимация, не иначе. Доля абсурда зачастую оказывается полезной.

– Пойду я. – Ковалев шумно встал с табурета, подождал, пока хозяйка тоже поднимется и позволит ему протиснуться на выход из микроскопической кухни.

Уже на пороге квартиры Максим притормозил и, сверху вниз разглядывая худенькую девчонку, произнес:

– А если б ты ей не нагадала… ну… про мои как бы неприятности, она бы не ушла?

Девчонка честно задумалась. Потом мотнула головой, раскидывая влажные волосы.

– Ушла бы все равно. Прости. Люди приходят не за советами от карт, они уже давно и сами все решили… как правило.

– Ты только инструмент, – вздохнул оперативник.

– Я собеседник! – горячо уверила гадалка и вновь прижала тонкие ладошки к тщедушной цыплячьей груди. – Я и карты! Люди обожают разговоры о себе, но не всегда найдется повод и внимательные уши. Или храбрость… А тут, Макс, я – готова битый час кого-то слушать. – Гадалка в желтом плюше невесело усмехнулась. – Хороший собеседник – редкость. Сам, наверное, знаешь. И далеко не всем везет найти такого. Ну а с гадалкой, как с врачом, все откровенно, все наружу. Иначе зачем все это в принципе затевать, да?

Действительно.

– И тебе надо кого-то битый час слушать? Собеседница…

Вероника слабо дернула плечом.

– Самое интересное в этом мире – люди. – Внимательно поглядела на оперативника. – С тобой часто откровенничают?

«Каждый день. В основном по принуждению. – Ковалев мысленно хмыкнул. – Хотя…»

– Безмятежных снов, – кивнул и вышел за порог.

Вероника молчаливо приняла его язвительность, закрыла дверь и пробормотала:

– Давать советы всегда глупо, давать хорошие советы просто губительно… Оскар Уайльд, ребята. Классик.

«Выездная сессия» прошла на славу. Воспитанные, обласканные дети вели себя примерно, никто не вредничал, не перетягивал внимание, как одеяло, на себя. Все с увлечением и выдумкой облепляли топингом взбитые сливки в изящных креманках. Никто, что очень важно, существенно не перемазался. Художественно оформленным «беспорядком» дети угостили и родителей. Вероника в таких случаях всегда вспоминала присказку Лорхен: «Богатые в третьем поколении – уже приличные люди. Дети еще видели, как богатели их родители, внукам повезло вырасти уже в условиях оранжереи».

Веронике даже выделили неожиданную премию, а несколько довольных мамочек попросили ее визитки…

Красота!

Добравшись до дому, чувствуя легкую приятную усталость, Вероника выдернула из багажника автомобиля клетчатую сумку-челночницу с выездным поварским набором. Тяжелую, заполненную всякой всячиной, которая может понадобиться приглашенному кондитеру на чужой кухне. (Оправдания: «Ой, простите, у меня одного прибамбаса не хватает, я думала, это есть в каждом доме» – не катят.) Подпихивая клеенчатый бок коленом, она поволокла сумку к подъезду, чуть не забыв поставить на сигнализацию «фольксваген-жук» задиристого канареечного цвета.

Возле подъезда Вероника столкнулась с Николаем Николаевичем, галантно придержавшим дверь перед соседкой с внушительным багажом. Николаевич вежливо поинтересовался, как поживают ее родители, мол, что-то давно не наведывались в Москву. Ника отчиталась: «С мамой-папой все в порядке, облагораживают грядки и благоденствуют на даче…»

Неторопливо поднимаясь по лестнице и разговаривая с соседом, Вероника попутно составляла в мыслях распорядок предстоящих действий: разобрать сумку, что-то еще раз перемыть, поварскую униформу – в стирку. И нужно обязательно разобрать орехи, которые дети перемешали с цукатами… «Или выбросить их на фиг? Несколько горстей всего…»

Она была почти дома, когда ее планы внезапно поменялись. В поясной сумке запиликал телефон, Вероника ответила незнакомому абоненту, поговорила, а после закрутилась как веретено! Ей поступил срочный заказ, повторявший в точности меню сегодняшнего кейтеринга. К счастью, только его анимационную часть, поскольку приготовить пирожные и торт она, при всем желании, никак не успевала.

Но заказчик, представившийся Алексеем, уверил, что основные сладости давно заказаны и привезены, идея пригласить кондитера-аниматора, правда, появилась в последний момент, и это будет сюрпризом. Сейчас Алексей увозит толпу детишек в парк покататься на аттракционах, а когда все вернутся… на кухне будет ждать веселый повар. Да?

Конечно. Вероника обговорила детали и условия, прикинула маршрут до загородного дома заказчика, приплюсовала к графику чудовищные московские пробки… вроде бы должна успеть.

– Вы только свою машину сразу во двор загоните, – попросил Алексей. – Мы вернемся на «пати бас», а такому автобусу будет тяжело развернуться, улица у нас узкая.

– Да никаких проблем, – жизнерадостно согласилась Ника. За внеплановый заказ по двойному тарифу она и «пати бас» туда же заведет.

– Спасибо. Ворота будут незаперты, загоняйте машину смело, наш приятель будет ждать вас в доме. Еще раз спасибо! Вы нас очень выручили!

Вероника отперла входную дверь и ворвалась в квартиру деятельным ураганом. Закрутилась воронкой, разбрасывая туфли, скидывая джинсовый жилет…

Через пяток минут полностью была готова к очередной кулинарной битве. Раскрыла дверь, собираясь мухой пролететь с «челночницей» до первого этажа…

Не получилось. На коврик перед дверью, вывернув из-за угла от лестницы, прыгнула растрепанная Светка Николаева в расхристанном халате. Схватила Нику за запястье и утянула за собой в прихожую. Аккуратно прикрыла дверь и приложила палец к губам – тихо, Ника, тихо!

Особого недоумения поступок Светика не вызвал, так как в подъезде уже раздавался топот ног ее супруга-сантехника. И грозный вопль:

– Стоять, уродка! Догоню – убью!

Звук шагов скатился к первому этажу, через секунду вопли стали доноситься со двора. Левая сторона лица Светланы раздувалась прямо на глазах, верхнее и нижнее веки сливались в щелку и, наливаясь, пламенели. Досталось бедолаге, по всей видимости, крепко.

– Опять? – сочувственно шепнула Полумятова.

– Бузит, – кивнула Николаева и облизнула губы, бдительно прислушиваясь.

Практически каждый уик-энд чета соседей с пятого этажа сходилась в рукопашной. Порой в их схватку вступала свекровь, тетя Зина. Мягко сказать, чрезвычайно решительная женщина. И тогда Светке приходилось туго, и методов она не выбирала – могла сковородкой родственников разогнать.

Но Вероника забияку Светку все-таки жалела. Как исключительное большинство соседей, они учились в одной школе, знали друг друга с детства. Несколько раз Ника принимала побитую Светлану у себя, отпаивала ее чаем и выслушивала.

– Я у тебя немного отсижусь, а, Ничка?

– Давай-ка лучше я тебя до травматологии подброшу. Снимешь побои, напишешь заявление… Может, пусть его посадят? Хотя бы пятнадцать суток отдохнешь…

– Ага! А его мамка?! Зинка ж меня со свету сживет! Тем более что Витька полтора месяца почти не пил.

– Полтора месяца? Почти? – саркастически хмыкнула Вероника. – Хвали его, хвали… Добавь еще, что он сантехник – золотые руки… Допрыгаешься, Света!

Единственный открытый глаз Светланы блеснул неунывающе. Соседка вслушивалась в вопли, распугавшие закаркавших ворон на тополях.

– Не привыкать, – оптимистично заявила побитая жена сантехника и поправила почти оторванный рукав синтетического халатика. – Я побуду у тебя немного, ладно? Он через пару часов угомонится и уснет, я его знаю.