Kitabı oku: «Давай перевернём Вселенную»
Глава 1.
Москва цвела. Откипели вишни, яблони стыдливо уронили с румяных кочанчиков лепестки, и распустилось любимое Ингино: сирень. По всему бульвару вздымались нежные облака – лиловая, сахарно-белая, голубоватая. Розовая с бордовыми бутонами дольше всех церемонится, придерживает красоту.
Тёмные от сока каштаны украшены, словно торты, кремовыми кистями. Их хочется нюхать, чтобы в губы тыкались упругие соцветия – а они не пахнут, только чиркают по щекам шоколадной пыльцой.
Защиту кандидатской перенесли на май; так даже хорошо, пусть. Инга сейчас лучилась весенним, неудержимым солнцем, канареечный деловой костюм с юбкой по колено, казалось, состоял из одуванчиков, и соломенные волосы, и любимые серёжки-лисички словно вобрали в себя окрестное буйство.
Она защитится сегодня, и никакой Полиневич её больше не завалит, как бы этот упёртый циркуль не придирался. «Циркулем» его прозвали студенты, за длинные ноги и круговые покачивания туловища: профессор начинал их выделывать, когда слушал очередную жертву на экзамене. Мальчишкам-то благоволил; но девушкам, по его мнению, нечего делать в науке. «Пеки-ка лучше пироги» – его любимая фраза для заплаканной соискательницы.
Пироги Инга не умела печь от слова «рукопоп». Разбить яйца пополам со скорлупой на сковородку – это пожалуйста. Главное, не забыть плиту включить.
Да боялась Инга не столько самой защиты, сколько того, что случится после.
А оно случится.
Перешла улицу, до здания академии пара дворов. Всегда пролетала газон наискось по тропинке, но сейчас вдруг встала перед ним. Тропинкой идти не хотелось, тянуло на асфальтированную дорожку, которая длиннее.
Такое чувство, как будто кто-то внутри поднимает табличку со знаком «стоп»: так не делай, делай по-другому. В детстве оно возникало особенно часто, Инга лет в шесть даже объявила ему забастовку и нарочно поступала наоборот. Именно тогда два раза ломала руку, попала под маршрутку, лежала в больнице. С тех пор не доверять интуиции расхотелось.
Послушно протопала по длинной дорожке.
Знакомый молоденький клён, зелёный, звонкий, распушился к июню. Так приятно запустить мысленно руку в нежную крону, нащупать тёплый серебристый сгусток и ощутить, насколько радостно он отвечает. Не то, что берёза – та стоит всегда букой, еле-еле длинными ветвями шлёпает, потянешься к ней, а она и не поздоровается. Холодная. Даже сейчас, весной.
В привычке общаться с деревьями нет чего-то из ряда вон: все так делают, просто никто не признаётся.
За кустами мелькнула сутулая спина в вязаной кофте – Танюха, она же вчера защищалась, расспросить надо! Вот если бы Инга по тропинке пошла, пересеклись. А теперь чего на пол-улицы кричать? Эх.
В зал заседаний вошла первой, даже секретаря ещё не было. На длинном столе для каждого члена Учёного совета стояла бутылочка воды, лежали раздаточный материал, блокнотик и ручка. Настырное щекочущее чувство снова начало толкать под локоть: хотелось поменять ручки у центрального места с левым крайним.
Инга вздохнула. Это же глупости, просто мандраж. Оглянулась: камер здесь не установлено? Нет, вроде.
И поменяла.
Позвонил курьер. Пока бегала и в соседней аудитории накрывала банкет, зал заполнился. Члены совета тоже уже расселись, Инга еле успела наладить презентацию на проекторе. Начала с представления работы, потом пошёл обзор известных средств для подавления развития злокачественных новообразований. Переключала диаграммы по результатам доклинических испытаний, взахлёб рассказывая о том, как отлично показывает себя новый препарат, сколько жизней удастся спасти, если довести его до производства.
Она так увлеклась, что не сразу заметила: Полиневич выделывает круги, и круги становятся всё шире. Не нравится, раздражён! Вот как засыплет…
И действительно, стоило ей закончить, он сложил пальцы домиком, и, глядя искоса, спросил:
– Инга Валерьевна. Вы такая красивая сегодня, правильные вещи нам тут говорите про развитие медицины, про инновации. А вот позвольте спросить – сколько вам лет?
Этого она никак не ожидала. Тот самый вопрос, проклятый вопрос! Заикаясь, ответила:
– Девят… Девятнадцать.
– Хорошо. Могу я поинтересоваться, каким образом в столь юном возрасте вы стали соискателем на звание кандидата медицинских наук?
Глубоко вдохнув, Инга принялась рассказывать, что в детстве все полки у матери дома были уставлены медицинской литературой. С двух лет научилась читать, штудировала атласы по анатомии. Около пяти пошла в школу экстерном, к десяти сдала выпускные экзамены. Потом поступила в Сеченовку, закончила с отличием…
– Стойте-стойте, – прервал профессор, стукнув по столу. – Вы нам расскажите, на что вы рассчитываете, придя сюда, в зал одного из старейших университетов страны, в девятнадцать? Как считаете, может ли уважаемый совет присудить вам, не проработавшей и пяти лет в медицине, учёную степень, не уронив её статуса?
Инга поняла, что щёки безнадёжно полыхают. Полиневич придирался на каждом этапе, выступал против на всех конференциях, заставлял переделывать и переделывать автореферат, правя сам себя. Завалил осенью. Он не даст ей защититься, так научруку и сказал, что не даст. Попыталась возразить:
– Ускоренное развитие мозговых функций в настоящее время – не такое уж и редкое явление. Если вы посмотрите исследования франкфуртского Института эволюционной биологии…
– Как-как? – переспросил Полиневич высоким голосом, словно сейчас засмеётся. – Что вы предлагаете мне посмотреть? Погодите, запишу, а не то забуду!
Он схватил со стола ручку, щёлкнул ею, чиркнул в чистом блокноте. Ручка не работала; принялся нервно её расписывать, но порвал бумагу и отбросил:
– Вот же барахло стали делать!
Полез за пазуху, достать свою, с золотым пером. Инга прекрасно знала её блеск, и как она стучит по столу, в такт пространным нотациям.
Профессор вдруг принялся хлопать себя по карманам, затем встал. Извиняясь перед сидящими, начал пробираться к выходу.
– Кошелёк в буфете забыл, – буркнул он. – Продолжайте, продолжайте!
Остальные вопросы были по теме диссертации, Инга отвечала с удовольствием, отбила вялую атаку оппонента. После перерыва Полиневича ещё не было; выступил председатель с одобрением работы, за ним каждый из членов совета отметил новизну, глубокую проработку, значимость и прочее. Секретарь суетливо тарабанила мизинцем по протоколу; когда Полиневич вбежал, красный и растрёпанный, но с кошельком, все уже подписали бумаги. Он тоже подмахнул, не без ворчания, правда.
Инга чуть не сползла под стол от облегчения. Получилось! Не может быть!
Но рыдать и смеяться рано: надо проводить банкет.
– Прошу всех на пироги! – срывающимся голосом пригласила она.
– Сама пекла? – сурово воззрился Полиневич.
– Сама, сама, – закивала Инга: оторвала наклейки с логотипами, как только привезли коробки.
В соседней аудитории Любовь Николаевна расставила одноразовые тарелочки, помыла фрукты. Заботливая, обширная и в телесном плане, и в плане тем для разговора, завкафедры была каменной крепостью, за стены которой всегда можно спрятаться от недовольного декана или плана работ, который вот непременно сегодня надо сдать.
– Ой, ножа нету, нечем пироги резать, – всплеснула она руками. – Сбегай, у меня там в лаборатории, в тумбочке, ты знаешь…
Инга быстрым шагом направилась в противоположное крыло, через внутренний двор. Выйдя из здания, с наслаждением вдохнула пропитанный сиренью май, с его щебетом, зелёным шумом, тёплыми лучами, радугой над фонтаном.
Защитилась! Теперь оформить ещё одну кипу бумаг, и через полгода пришлют корочку из ВАКа. Но корочка – не главное, она уже кандидат. Алексей весь обзвонился, скорей бы ему рассказать. А уж мама как обрадуется! Конечно, надо ей поаккуратнее сообщать: ишемия сердца, каждую ночь приходится следить за состоянием и давать лекарства. В больницу не хочет, говорит: «Чего я поеду от дочери-медика к чужим людям?»
Тут накрыла мысль: ведь Полиневич сидел на том самом месте у центра стола, где Инга поменяла ручки. Если бы ручка у него была исправная, он не полез за своей, и тогда… Тогда не обнаружил бы пропажу кошелька, и не отстал, пока не завалил молодую выскочку. А если бы разговорилась с Танюхой, то не успела подменить ручки. Ладно, неважно; главное, удалось.
Вдоль дорожки между липами стояли лохматые пирамидки туи. Левая качнулась – воробьи прыгают? Вдруг из неё высунулись зелёные побеги, толстые, как ростки спаржи, и протянулись к Инге.
Нет-нет-нет-нет, не сейчас!
Она прыгнула в сторону, но каблук подвернулся. С ужасом увидела, что падает прямо на ростки. Сверху тоже накрыла холодная сеть, закрутилась, намертво связывая. Крик не получился: в рот забилось нечто плотное, вроде капусты. Побеги ползли, наматываясь слой за слоем, закрыли свет.
Почему? Почему так рано?!
Инга очнулась в полутьме, в глазах ещё кружились солнечные зайчики. Чёрт…
Выплюнув остатки листьев, поднялась. Да, это он: круглый коридор, словно прорытый гигантским червём ход, весь оплетённый лианами. На уровне глаз из стены выступала полусфера фонаря, через пару шагов – следующая. Запах трав, как на болоте, и вода где-то капает.
Древо. Бесконечная сеть пещер, озёр, залов с садами, лесами, гигантскими поганками. Отдельная вселенная, откуда одинаково далеко как до внутреннего дворика Академии, так и до Альфы Центавра.
Первый раз Инга попала сюда из библиотеки, искала лекарство для Алексея, и нечаянно открыла проход. Тут познакомилась с Доктором, девчонками с разных планет и эпох. Девчонок одну за одной забрали белые твари, семена на тонких ножках, Инга думала, что её тоже загребут; но нет, оказалось, срок ещё не пришёл. Древо было огромной базой знаний, и вбирало в себя тех, кто достиг определённого уровня в каком-либо мастерстве, а Инга ещё тогда не закончила обучение.
Поэтому ей удалось вырваться обратно в Москву, к Алексею, и даже вылечить его от рака поджелудочной – сделала лекарство, пользуясь рецептом, добытым в Древе.
Чтобы довести «приснившийся» рецепт до ума, Инга поменяла тему уже практически готовой диссертации, дни проводила в лаборатории, а ночи – за составлением бумаг. И теперь, когда она защитилась, когда препарат ещё немного, и отправится на клинические испытания – теперь её забирают, не дав получить заветные корочки.
– Эй, чего так грубо?! – закричала она. Коридоры отозвались эхом. – А ну, возвращай обратно. Мне ещё диплом должны прислать, ещё заявление надо подать на препарат. Не готова я в тебя влиться, рано мне. Быстро делай проход: Москва, внутренний двор Академии, рядом с фонтаном.
Стены остались глухими, во всех смыслах. Нарастал какой-то назойливый шорох… Или топоток? Впереди в проходе как будто стало светлее? Только не это!
Тяжело дыша, Инга отступила и оглянулась через плечо: сзади тоже накатывала лавина из белых «зубов»-семян. Глаз они не имели, зато чуяли отлично, жертву облепляли, протыкали хоботками, вводили какое-то обезболивающее.
А потом человек исчезал.
Доктор говорил, разбирают на атомы, запоминая их положение, передают инфу в базу. Появляется новый фонарь. Этот будет называться «Инга, врач-онколог».
Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт!
Она прижалась к лианам. Засада. Как же мама? Алексей? Кто их вытащит из очередной передряги?
Алексей то и дело попадал в опасные для жизни ситуации, Инге приходилось раз за разом спасать парня. После того как она вылечила-таки безнадёжного больного, мир словно ополчился на него и старался выпихнуть из существования, используя всё что под руку подвернётся: цветочные горшки норовили свалиться на голову, любая встреченная в лесополосе собака оказывалась бешеной, – как тут оставишь без присмотра?
У Древа для всех девчонок существует четыре Нерушимых Запрета: «Не убивай разумных», «Храни чистоту», «Не приближайся к богам» и «Не становись богом». «Не становись богом» значит – если кому-то суждено погибнуть, не смей пользоваться здешними знаниями, чтобы сохранить ему жизнь. Но Инга пользовалась, и для Алексея, и для мамы.
Нельзя уходить. Иначе они тоже долго не протянут.
Семена обступили кругом, подбирались ближе. Каждое закруглено спереди, а сзади острое, и как будто эмалью покрыто, играет в свете фонарей. Словно смотрят…
Что-то в них есть знакомое. Они такие же, как клён. Живые.
Инга протянула вперёд руку и «нащупала» множество тёмных мягких комочков. «Уходите, – приказала им. – Прочь, прочь!» Сгребла мысленно – и бросила в коридор.
Семена вдруг стремительно, как одно, прыгнули назад, некоторые даже в стену воткнулись, завязли.
Послушались! Инга утёрла пот с лица; на ладони остался жирный след от косметики.
Послушаться-то они послушались, но от своих намерений не отказались, и снова засеменили к жертве.
– Брысь! – срывая голос, завопила она.
Как бы разгребла комочки руками и швырнула; те действительно разлетелись веером.
– Уходите, ну?
Однако настырные семена опять потихоньку собирались, обступали. У кого больше упрямства, у них – или у Инги?
У Инги, конечно. Ха, да они же никогда не согласовывали автореферат с Полиневичем. И стоять тут совсем нетрудно, пусть и врезаются в спину веточки. Подумаешь, нам бы ночь продержаться…
– Помогите!!
Хоть бы услышал кто.
Внезапно лианы на противоположной стене зашевелились, расползлись в стороны, из открывшегося прохода вылез… Винтераксис.
– Что тут… – начал он и осёкся, с подозрением рассматривая Ингу. – Ты сама-аа пришла… Или нет?
Ну отлично! Повезло. Это был местный друид, что-то вроде сисадмина, чинил всякое, мог подсказать, как открыть проход в нужное время и место. Инга нашла его в одно из прошлых посещений, когда хотела избавиться от подселённой в мозг личности – японки Тосико, тогда Винтераксис помог вернуть девушку в её фонарь, затем показал, как брать оттуда навыки, не захватывая личность целиком.
Он попал в Древо не с Земли и выглядел как лось без рогов, но морда покороче, и фигура человеческая, разве что коленки назад. На руках клочками росла шерсть, словно натянул сильно поношенные бархатные перчатки.
Инга указала на семена:
– Убери их, а?
Лось вытащил из своей шишки длинный серебристый шнурок, кинул Инге в грудь. От него по костюму расползлись искрящиеся полосы, даже сквозь ткань чувствовался их холод, всё тело покрылось сверкающей сеткой, медленно уходящей внутрь одежды и кожи.
Нападающие тут же потеряли к жертве всякий интерес. «Зубы» засеменили в разные стороны по стенам, вызывая непреодолимое желание позвонить в ЖЭК и вызвать службу дезинсекции. Некоторые, застрявшие в древесине, всё ещё пытались освободиться, Винтераксис принялся им помогать: брался двумя руками за белые бока семени и выдёргивал, как морковку.
– Испуга-алась? – осведомился он.
– А то! – Хотя сетка исчезла, Инга ещё дрожала. – Больше не привяжутся?
– Не-ет, я маскиро-овку поста-авил, они не чуют теперь. Пойдё-ом, чайку попьём. Согре-ешься.
– Ты бы лучше открыл проход обратно в Москву. У меня там профессора голодные. Я, вообще-то, за ножом вышла, и вдруг хватают, тащат.
– Успе-ешь. Всегда-а можешь вернуться в то же мгновение, когда ушла. Дава-ай чайку?
– Вот ты странный! – изумилась Инга. – Обычно спешишь, отделываешься от меня любыми способами. Кто талдычил «быстрей, не трать личное время?» А тут чаёвничать собрался.
Винтераксис опустил морду в пол, шаркнул острым копытом:
– Понима-аешь, днями и ноча-ами ношусь, то ва-арги прорвутся, то гусеницы. Всё один, и поговори-ить не с кем.
Его растянутый свитер с головой чёрного единорога из мультика «My Little Pony» болтался на костлявых плечах, как на чучеле, потрёпанные широкие джинсы грозили вот-вот стать ультрамодными, рваными. Да и короткая шёрстка на шее вытерлась, а на загривке свалялась; совсем себя запустил.
– Работяга, – улыбнулась Инга. – Ну пошли.
Он взглянул благодарно, поднял торчком округлые, будто погрызенные уши. Повертел шишку – и стена расступилась, открывая глубинный ход, за ним оказался такой же коридор, чуть пошире и посуше.
Хорошо, если тут недалеко идти, а то скакать на каблуках по бугристым корням – так себе удовольствие. Вот вернёшься к Любовь Николаевне, и объясняй, почему носки у лодочек сбиты и укладка от влаги распрямилась. Конечно, можно соврать, что упала в фонтан… В прошлые посещения Древо меняло одежду на ту, в которой Инга появилась здесь в первый раз, на ногах создавало паутинные мокасины, а сейчас, видимо, решило обновить образ.
Здоровенные, с таз, бабочки уже не удивляли, как и метровая вонючая раффлезия, раскинувшаяся посреди прохода. Огибая оранжевый цветок, Инга оперлась о стену и нечаянно коснулась фонаря. Свет сжался в ажурные буквы, проступила надпись: «Яблочки рви, а листики не трогай».
Да, если бы она в своё время поняла, что это значит! Всего-то и хотела – получить навык боевого карате, от хулиганов защищаться, а взяла личность японской девушки целиком, и Тосико потом чуть не задушила хозяйку. Вполне могла уничтожить сознание Инги, захватить тело, и никто бы даже не заметил… Догнала лося:
– Витёк, если уж ты хотел поговорить, объясни, зачем брать чьё-то сознание из Древа, когда это так опасно?
Вышли в пещеру с высоким потолком, вдоль стен которой притулились кривенькие берёзки; сытно пахло грибами. Под ногами зачавкал пропитанный водой мох, по обеим сторонам тропы шли затопленные колеи. Сапоги бы здесь нужны, а не лодочки.
– Не опа-асно. Хозяин с гостем что угодно сотворить может, стере-еть всегда, гла-авное, спать не ложиться, а то гость контроль перехватит. Твоя Тосико нео-опытная была, в драку зря полезла. Дождала-ась бы, пока заснёшь, и перестроила под себя управление, тогда ты бы и не шелохнулась.
– Зря такую возможность вообще сделали, кого-то к себе в голову заселять. Открыл фонарь, покопался в проводах, выбрал нужный навык – пользуйся.
– Пур-рр, – фыркнул Винтераксис совершенно по-лосиному. – Чтобы ты «покопа-алась в проводах», отлаживать до-олго пришлось. Я полстоле-етия убил, пока способ нашёл и систему настро-оил. Раньше-то как: переносили в разум копию, да и разбира-али её на куски, нужные себе вставля-яли…
Он запнулся, поглядел с недовольством.
– Поня-ятно, не всё ещё готово, не всё получается. Занима-аться надо.
– Чего? – Инга остановилась. – Как это «разбирали на куски»? И ты, выходит, не только тут порядок поддерживаешь, а Древо меняешь? Не просто админ – изобретатель?
Лось польщённо улыбнулся. По крайней мере, морда стала довольнее, не такой потерянной и несчастной. Скромно отметил:
– По ме-ере сил. С навыками-то попроще, научиться бы таланты брать. Способа «покопа-аться в проводах» и взять себе чужие талант или склонность ещё нет…
Что-то загудело, как летящий на парад вертолёт, и сверху грохнулась легковушка. Инга еле отпрыгнула, свалившись в колею с холодной чёрной водой. Разглядела: это не машина, а жук! Серый в пестринках, похожий на майского, усы длиной метра два.
Жучара придавил передними лапами плечи Винтераксиса и щёлкал жвалами у самой его головы, намереваясь, очевидно, пообедать. Шишка осталась под брюхом громадины; лось пытался приподняться, проблеял:
– И-инга, лианы!
Она лихорадочно соображала: лианы, лианы! Как-то раз получилось ими управлять, но тогда злость была, а теперь лишь растерянность…
Жук цапнул Винтераксиса за ухо. Тот высвободил правую руку, перехватил жвало и толкал его прочь. Выходило не очень.
Инга подняла ладони, попыталась мысленно пошарить под полом, как в кроне. Здесь не было одного центра, тёмные и серебристые потоки переплетались. Ухватив из тёмных который потолще, она с силой потянула его вверх, выдирая надо мхом, обматывая вокруг жука. В самом насекомом плотного живого сгустка не нашлось, полукруглое тело казалось серым киселём.
Инга моргнула, и видение исчезло. Вылезший из пола побег захлестнул жука, дёрнул вбок, тот перевернулся брюхом кверху. Лось подхватил шишку и выстрелил из неё лазерным лучом; раздался треск.
По ногам резанули осколки, впились в руку.
– Ай! – вскрикнула Инга, закрывая лицо.
Окатило тёплым. Когда всё затихло, глянула вниз: вроде, крови нет, но колготки порваны. И они, и весь дорогой костюм оказались в липкой жёлтой слизи.
Ничего, жёлтое на жёлтом… Пахнет, правда, отвратительно.
– Зараза. Я заболта-ался, не среагировал. Не отряхнёшься, не стара-айся. Стирать надо.
Свитер Винтераксиса тоже пропитался слизью. Усики жука ещё ходили туда-сюда, из-под размозжённого панциря торчали прозрачные крылья, а поверх него туго обвился толстенный побег с мелкими листиками. Лось сделал пару пассов, как бы укутывая насекомое, и кругом вылезли новые ростки, затянули останки.
Инга никак не могла отдышаться. Неужели ей удалось?! Глянула на свои ладони:
– Как у меня это получается? Сначала с зубами, теперь вот с побегом? Магия?
Винтераксис презрительно закатил глаза.
– Пур-рр, почему ма-агия? Ты учёная, вроде. Об информационных полях, которые всё пронизывают, зна-аешь? Твой разум генерирует волны, Древо их воспринима-ает, подчиняется. И семена, и побеги – часть Древа.
– А… А клён?
– И клё-ён. Пошли мыться, слизь едкая.
Инга похромала следом за лосем к стене за берёзками. В лодочках чавкали останки жука.
Это было похоже на сказку: она, рядовой медик из Москвы, способна приказывать Древу! А значит, всем деревьям, одуванчикам и водорослям, причём не только на Земле, но и на других планетах. Вопросы рвались наружу:
– Винтераксис, получается, я могу заставить танцевать какой-нибудь дуб? Или схватить птичку ветками?
– Пур-рр, не глупи. Дуб не уме-еет быстро менять тургор с разных сторон ствола, как зде-ешние лианы.
– А все девочки из Древа способны на такое?
– Не-ет, очень ре-едкий талант. Хотя-я, за мои последние десять лет ты уже вторая.
Из очередного прохода рвался гул; вышли прямиком к водопадам. Белёсая взвесь закрывала обзор в десяти шагах, и насколько огромна пещера можно было судить лишь по эху. Из тумана выступали колючие кустики, лохматые от зарослей берега возвышались уступами.
Сойдя по узкой скользкой лесенке к небольшой заводи, Винтераксис кивнул Инге на пляжик, а сам потрусил за уступ. Стесняется? Странно. В Древе все девочки, значит, и он тоже. Или нет? Конечно, воспринимать это взлохмаченное и неухоженное существо как женщину тяжело. Однако не может же он быть мужчиной?
Инга сняла костюм, блузку, заляпанные колготки. Опустилась в ледяную воду – сразу от берега шла глубина. Холодина! Дыхание перехватило. Струи бодрили, тугие, прозрачные, они вливали силы.
Наскоро поплескала на лицо и выскочила. Обнаружив потёртое махровое полотенце, тут же вытерлась и завернулась в него. Тело кололо иголочками. Где костюм? Берег оказался пуст.
Она чуть прикрыла глаза. Внутри разума была просторная и светлая квартира-студия – на такую Инга обязательно накопит после пяти-шести лет работы, и переедет из маминой хрущёвки. Теперь-то защитилась, на кафедру не надо каждый день, можно и дежурства брать…
Если, конечно, больше в Древо не засосёт. Путь-то пройден. Но наверняка Винтераксис что-нибудь придумает.
Книжные полки полностью занимали две стены. Перед большим окном стоял компьютерный стол, возле него в уголке висел плакат с этапами развития злокачественной опухоли. Подробный медицинский манекен из резины и силикона, какие только в Питере делают, изображал строение внутренних органов человека, на ощупь они были почти неотличимы от настоящих. Грудина дана в разрезе, как и череп, даже все структуры мозга скрупулёзно проработаны, а по гибким трубочкам кровеносной системы течёт подкрашенная жидкость. На такой настоящий точно не накопить…
Инга принялась подбирать с пола бумаги: формы бланков, правила заполнения обходного листа, порядок доклада. Подошла к широкому платяному шкафу, открыла дверцы. Весь его занял промышленный шредер с верхней загрузкой. Нажала на «Вкл» и откинула среднюю крышку: внутри два валика с ножами-зубьями вертелись навстречу друг другу. Бумагу они перетёрли мгновенно.
Под лабораторным столом валялся хрустальный шар чуть побольше кулака. Инга подняла его, всмотрелась. Там прокручивалось кино: Полиневич задаёт неприятный вопрос, а она заикается и мнётся.
Нечего такое помнить! Шар тоже отправился в шредер, но принялся вертеться на зубьях, не желая забываться.
Инга нажала кнопку «третья скорость», так что валики заработали как бешеные, мгновенно перемололи шар. Опилки аппарат заглатывал куда-то внутрь, и, похоже, переваривал: по крайней мере, чистить его ни разу не пришлось.
Лабораторный стол тоже весь завален хламьём – отрывки экспериментов, расчёты по статистике. Диаграмма с острыми зубчиками в человеческий рост мешается на проходе… Да-а, убираться тут месяц.
За окном плыли клоки тумана над заводью, торчали колючие кустики. Где там Винтераксис? Хватит уже плескаться, домой бы надо.
Инга откинула крышки на шредере справа и слева от центральной, показалось ещё четыре ряда валиков, причём крайние возвышались, а средние были утоплены, так что получилась «ванночка» из вертящихся зубчиков. После прошла к рабочему месту, отгребла пачку бумаг, пододвинула клавиатуру. Вывела на экран вид своей комнаты разума, нажала инструмент «рука».
Этому трюку она научилась недавно: водишь собственной кистью перед компом, а такая же проявляется в комнате, размером с лошадь, и повторяет за твоей.
Инга сделала движение, как будто подхватывает диаграмму – и бросила её: укололась о пики. Сзади раздался грохот. Оглянувшись, увидела гигантские пальцы, которые махали в воздухе, а теперь замерли. На ногте указательного два страза отпали; опять пора к Наташе идти, красить.
Упрямо вперившись в экран, Инга подхватила-таки с боков колючую диаграмму, пронесла к шкафу и запихнула в шредер. Гудение перешло на визг, но валики справились.
Сгребла в горсть всё, что громоздилось на лабораторном столе, и тоже отправила на утилизацию. Половина мелкого мусора выпала из неуклюжей «руки», придётся самой подбирать все эти косые взгляды, опасения провала, возможные ошибки в экспериментах…
За окном показалась нескладная фигура Винтераксиса в свежем свитере – уже и вымылся, и постирал, и высушил? Где, интересно?
Она встряхнула мышку, глаза тела распахнулись шире. И полностью переключилась на внешнее восприятие.
Лось потрусил к большому приплюснутому валуну, провёл вдоль него шишкой. Незаметная панелька откинулась вниз, открывая продольную щель, оттуда вылезла расплющенная жёлтая юбка, такой же пиджак и блузка.
– Эй, у тебя там стиральная машина? – изумилась Инга. – Ты мне костюм испортил, в курсе? И в кармане маркер был.
– Извини-и.
Вещи хрустели, пахли травами. Одевшись, она села на валун, возле ссутулившегося лося. Кашлянув, спросила:
– Винтераксис… Ты же не мальчик, да?
Тот согласно наклонил голову.
– Почему тогда называешь себя в мужском роде?
– Ты слышишь слова-а, которые переводит для тебя Древо через телепатические контуры. Я говорю на своём языке, а у нас же-енщины не обладают речью.
«Он… Она? Нет, пусть уж остаётся он, так привычнее», – решила Инга.
Винтераксис рассказал, что в их мире матери заботятся о детях среди леса. Мальчики, у которых отросли рога, выходят к Городу (буквально – «месту для схваток»), показывают, на что годны, решая ряд логических задач. Глупые и слабые гибнут, а лучших отбирают старшие, учат языку, заставляют работать. Того, кто без рогов, даже из леса не выпустят.
– А как же ты выбрался?
– Пур-рр. Приклеил рога. В Город прошёл, хвалили меня, до старшего по погодным машинам дослужи-ился, изучал механизмы обратного фотосинтеза. Раз уда-арил один завистник сильно, и рога отлетели. Суд был, в землю закопали. Древо спасло. – Он отбросил веточку, которую вертел, и встал. – Чего сиде-еть, пошли чай пить.
У него на поясе висел обтекаемый приборчик, вроде магнитолы – фильтр восприятия, с ним друид казался людям брюнетом средних лет. На Ингу такое не действовало, она видела истинный облик инопланетян из-за какого-то сбоя в мозгах, Винтераксис говорит «блокировка способностей отключилась».
Дело в том, что все тут – это, на самом деле, одна девочка, только в разные временные периоды. Она проходит Путь в определённом мире и возвращается в Древо, оставляет здесь память о прожитом. После меняется физически, сохраняя основу разума – и отправляется в следующее место, где учится чему-то другому.
Изначально у Девочки есть особые ментальные способности: видеть будущее, различать под иллюзией настоящий облик существ. Но для прохождения Пути они вредны, Древо их блокирует. У Инги же вот частично проявились, только заглянуть в будущее всё равно не получалось.
Пока пробирались коридорами, сказала:
– Трудно тебе пришлось, убеждать всех, что достоин жить в Городе и заниматься наукой.
– Путь не быва-ает лёгким.
– Точно. Почему Древо не внедряет мальчиков? Было бы намного легче учиться владению оружием или, там, охоте на бизона. Ещё и время жёстко ограничивает, Знание нужно получить непременно до наступления зрелости. Не слишком ли сложно для детей?
Винтераксис принялся объяснять: все девочки здесь – один человек с единым таймлайном, поделённым на отрезки. Когда прежняя память передаётся в хранилище, основа разума остаётся неизменной, для отправки в новый мир меняется только внешность. Мальчика тут никак не сделаешь, Древу пришлось бы влезать в саму основу разума, которая должна быть у всех одинаковой. Именно одинаковая основа позволяет передавать навыки и знания напрямую, без обучения.
Инга понимала это, но из вежливости слушала.
В овальной пещерке, куда они пришли, горело всего три фонаря. Лиан вовсе не было, стены выглядели, словно из отполированного дуба; вдоль них валялось много всякого тряпья, мотки проводов.
Винтераксис потрусил вглубь, где потемнее, начал поводить шишкой из стороны в сторону. Гладкая поверхность пола вспучилась, вылезли два усика, как у гороха, но толщиной в палец, поднялись выше, завились один возле другого. На уровне пояса принялись закручиваться плоской спиралью, получилась овальная столешница. Ещё четыре усика сплели стул; с противоположной стороны вырос такой же. Ловко у Витька получается! Инга смотрела, как фильм, пытаясь убедить себя, что это не кино. Вот кого на дачу к деду надо, лось бы и рассаду не загубил, и тачки с навозом он таскать может…
С потолка свесился ус потоньше, уронил на стол полный чайник, черневший пятнами отбитой эмали. Затем опустил по очереди два стакана в подстаканниках, тарелку с эклерами.
Винтераксис указал на стул, откинул за спину шишку; та приземлилась на плетёный пуфик.
– Здорово! – присвистнула Инга, усаживаясь. – Живёшь тут?
– Ну, надо же где-то переканто-овываться, – пожал плечами лось, разливая клубящийся паром чай. По комнате пошёл вкусный запах мяты, земляники, чабера. – Ты бери-и пироженки, не стесняйся.
