Kitabı oku: «Очерки агентурной борьбы: Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы», sayfa 2

Незавершенность мероприятий по переводу разведки на работу в условиях военного времени привела к тому, что после начала войны предпринимались судорожные попытки восстановления связи с фактически «брошенной» агентурой в Германии, приведшие в конце концов к ее почти полной ликвидации. Это прежде всего относится к внешней разведке.

Лагерь «апологетов», доказывая тезис об исчерпывающем информировании разведкой руководства страны о ходе подготовки нападения Германии и, соответственно, о выполнении возложенных на нее задач, почти полностью игнорирует вышеприведенный пример и другие многочисленные известные факты, свидетельствующие о неготовности самой разведки к войне.

Таким образом, общая оценка эффективности советской разведки накануне войны может быть дана только при условии комплексного исследования трех основных проблем в их единстве: собственно, информационной (соответствие полученных разведкой сведений реальному положению дел), мобилизационной готовности (исчерпанность мер по переводу разведки на условия военного времени), способности противостоять инфрормационному влиянию противника (распознание дезинформации).

Доказательства, подтверждающие «аксиому», что «разведка доложила точно», основываются на большом объеме опубликованных архивных документов, в которых действительно содержится огромное количество фактов, свидетельствующих о ходе подготовки Германии к войне против СССР. Но, помимо противоречивого характера значительной части таких сообщений, есть некоторые сомнения относительно «научной добросовестности» некоторых составителей сборников архивных документов.

Поясним наш «скепсис» на следующем примере. Подавляющее большинство опубликованных документов по разбираемой теме относится к зарубежным резидентурам военной и внешней разведок в Берлине, Бухаресте, Софии, Будапеште, Париже, Токио. Сопоставимый по количеству объем разведывательных материалов поступал также из центральных и территориальных органов НКГБ-НКВД, органов оперативно-тактической (разведотделы штабов военных округов) и пограничной разведок. О качестве получаемой Центром по этим каналам информации – отдельный разговор.

Исследователям истории отечественных спецслужб стали известны многие интереснейшие подробности работы берлинских резидентур внешней и военной разведок. Имена таких агентов, как Ильза Штебе, Рудольф фон Шелия, Арвид Харнак, Вилли Леман, Харро Шульце-Бойзен, а также других агентов, замыкавшихся на берлинские точки, навсегда вписаны в действительно самые славные страницы истории советской разведки.

Но почему, например, никогда не публиковались документы о предвоенной деятельности и оперативных возможностях данцигской и кёнигсбергской резидентур внешней и военной разведок? Из разрозненных и не всегда поддающихся обоснованным оценкам высказываний сотрудников германских спецслужб известно, что агентурные аппараты этих точек были буквально «пронизаны» агентами-двойниками Абвера и гестапо.

Например, какую роль сыграл внедренный в агентурную сеть советской разведки агент данцигского гестапо Формелл в информировании советских политических и военных инстанций о планах германского руководства? Внес ли он свою лепту в грандиозный провал данцигской резидентуры, когда в самом начале войны гестапо арестовало около пятидесяти человек, в разной степени задействованных в операциях советской разведки?

Или как начальником контрразведывательного реферата (3F) Абверштелле «Кёнигсберг» майором Вильгельмом Крибицем были перевербованы источники резидента советской разведки Киселева?

Почему бывший начальник указанного аппарата Абвера подполковник Ноцны-Гаджински, а в 1941 году начальник реферата 3F тильзитского «Абвернебенштелле», однозначно считал своим крупным успехом операцию по продвижению через агента-двойника в разведотдел штаба Прибалтийского военного округа документальных материалов о передислокации германских частей из Восточной Пруссии обратно во Францию?

Какого рода дезинформация уходила по этим каналам на Лубянку и в Знаменский переулок и дальше в Кремль? Могла ли она влиять на решения Сталина и советского военного командования? В каком виде, документальном или в форме агентурных сообщений, ретранслировались эти сведения в Москву? Об этом нам из отечественных источников ничего не известно.

Если предположить, что указанные выше факты действительно имели место, а тем более если будут опубликованы советские материалы, проливающие свет на эти события, то многие устоявшиеся представления и мифы о деятельности советской разведки придется пересматривать.

В данном случае мы говорим не о тех «мифах», которые на наших глазах складываются на основе многочисленных изданий, привносящих в историю советской разведки сенсационный и несколько скандальный оттенок. Мы имеем в виду серьезные исторические работы, которые, основываясь на солидной источниковой базе, оценивают прошедшие события без должного критического осмысления опубликованных документов советской разведки.

Несколько слов о мифах «первой категории». Некоторые авторы, например, в своих работах стараются убедить читателя в том, что известный всем генерал-лейтенант А. А. Власов, оказывается, был не изменником, а выполнял функции «двойного агента» в целях «дезинформирования военно-политического руководства Германии». При этом не объясняют то обстоятельство, что если принять эту гипотезу к рассмотрению, то, кроме множества второстепенных, они должны будут ответить на несколько главных вопросов, от убедительности ответа на которые зависит вся конструкция исследуемой версии.

Например, можно ли считать поражение 2-й ударной армии в 1942 году, с его катастрофическими последствиями для всего фронта, частью плана по «внедрению» Власова в агентурную сеть противника в качестве «стратегического» агента-двойника? Готов ли был Сталин в ходе Волховской операции пожертвовать одной из своих самых боеспособных армий, чтобы решить столь иллюзорную задачу? Можно ли расценивать яростное сопротивление дивизий РОА на Восточном и Западном фронтах как условие, позволявшее ему решать задачи «агента-двойника»? Как относиться к опубликованным материалам советской разведки о планах по физическому уничтожению Власова (операция «Ворон», вербовочные разработки М. В. Богданова, Г. К. Жиленкова) и т. д.⁸?

Нам объясняют, что-де само назначение Власова на должность командующего 2-й ударной армией состоялось после того, как исход операции был уже предрешен, а поражение было неминуемо. Но самый главный аргумент, опровергающий версию «агента-двойника», заключается даже не в вышеперечисленных вопросах и в полном отсутствии документальных свидетельств в ее пользу, а в законе самой вооруженной борьбы, гласящем, что сражающаяся армия по принципу не может быть средством для реализации самых идеальных и изощренных планов спецслужб. Ее задача и задача ее командующего заключаются в приложении максимальных усилий для достижения победы на любом этапе операции. Если же победы достичь не удается, то сражающиеся войска должны нанести максимальный урон противнику и погибнуть.

Конечно, без выработки версий, касающихся конкретных эпизодов деятельности спецслужб, исследователю никак не обойтись. Но они должны быть убедительны и основаны как минимум на достоверных и документально закрепленных фактах, а не на «высосанных из пальца» домыслах и фантазиях, которые приводят в своих работах некоторые авторы подобных «сенсаций».

Если следовать такой логике допущений, нам придется столкнуться с гипотезами, например, об участии представителей внеземных цивилизаций в разведывательном освещении подготовки нападения Германии на Советский Союз, или что-то в этом роде (версия об участии «экстрасенсов» уже озвучена).

Каждый исследователь истории предвоенных спецслужб сталкивается с двумя связанными между собой проблемами: противоречивым по своей природе характером деятельности спецслужб и недостатком документальных источников.

Применительно к первой проблеме поясним сказанное примерами, оговорив, что развернутое изложение «парижских интриг», равно как и «дело Севрюка», будет представлено ниже.

В 1934–1937 годах советская внешняя разведка имела несколько ценных источников информации, освещавших многие важные аспекты внешней политики санационной Польши. В частности, в окружении близких связей польских генералов Сикорского и Галлера действовал агент советской разведки, о котором речь пойдет ниже, представлявший много информационных сообщений о польско-германских отношениях, включая сведения о «секретном военном соглашении» между Польшей и Германией⁹.

Итак, можно ли однозначно расценивать как успех советской разведки получение из «важных польских источников» информации о существовании особого секретного договора между Польшей и Германией, авторитетно подтвержденное мнением известных оппозиционных санационному режиму деятелей – генералов Сикорского и Галлера? С точки зрения оперативной практики и оценочных критериев результативности разведывательной работы этот факт можно однозначно оценивать как несомненный успех советской внешней разведки. Агентурное внедрение в близкое окружение весьма информированных генералов само по себе ценно, как ценно и содержание получаемой по этому каналу информации.

А вот по политическим последствиям такую информацию однозначно оценить как успех уже проблематично, так как имеются важные указания на то, что и сами генералы, и, соответственно, агент советской разведки в этой области своей информированности могли стать жертвами как минимум непроверенных слухов, а как максимум – инспирированной неизвестной разведкой широкомасштабной дезинформационной операции. Также нельзя исключать вероятность того, что сами польские генералы, преследуя свои политические цели, сформулировали тезис о договоре Пилсудского с Гитлером.

Если принять такую версию к рассмотрению, получается, что руководство СССР в выстраивании политических отношений со своими европейскими партнерами, и прежде всего с Польшей и Германией, исходило из неверной посылки о существовании между ними «секретного военного соглашения», направленного против Советского Союза, информация о котором была получена по разведывательным каналам. Насколько было ущербной для интересов Советского государства восприятие советским руководством этой посылки – тема отдельного разговора.

Сохранившиеся польские источники позволяют значительно дополнить и более «выпукло» отобразить картину международных интриг, ареной которых выступили Париж и Варшава 1930-х годов. Для того чтобы понять смысл и потаенные пружины происходивших тогда событий, нам придется обратиться к фактам политической истории и фону, на котором главные персонажи играли отведенные им роли.

Или другой пример. В некоторых источниках известный украинский политик, а позже ответственный сотрудник германского министерства авиации Александр Севрюк называется ценным агентом советской внешней разведки. Информация о его сотрудничестве основана на воспоминаниях жены бывшего резидента ИНО ОГПУ И. Порецкого (Рейса) Элизабет Порецки, которая прямо указала и на факт сотрудничества, и на некоторые детали его разведывательной работы в пользу советской разведки. Можно ли вслед за ней считать А. Севрюка «ценным агентом» советской разведки в Германии? При почти полном отсутствии документов о его деятельности, основываясь только на информации Э. Порецки, наверное, можно.

Но как в таком случае интерпретировать следующий абзац в одном из документов римской резидентуры польской разведки, датированном ноябрем 1936 года: «Инсабато показывал письмо Севрука (Севрюка. – Авт.), который как агент 2-го отдела немецкого (Генштаба) постоянно ездит по Европе (Вена – Прага – Берлин – Мюнхен и т. д.) и скоро снова будет в Вене. В показанном письме Севрук приглашает Инсабато в Берлин»¹⁰?

Основано ли утверждение польского резидента о работе Севрюка на германскую военную разведку на каких-либо фактических данных или является всего лишь бездоказательным предположением? Нам об этом ничего не известно. Кроме того, участие Севрюка как представителя Абвера в зондаже по вопросу восстановления связи между германской и советской разведками ставит под большое сомнение версию о его «честном» сотрудничестве с последней. Но в любом случае такие документальные свидетельства необходимо учитывать при построении самостоятельных версий.

Представим себе, что в 1945 году советская контрразведка не получила в качестве трофея материалы гестапо о деятельности агента-двойника «Лицеиста» (О. Берлингса), а его кураторы от гестапо и МИД Германии Мюллер и Ликус ускользнули из рук СМЕРШа. Возможно, агентурные сообщения «Лицеиста», направляемые в Москву, попали бы в сборники документов советской разведки в их «позитивный» раздел, отражавший ход подготовки Германией нападения на СССР. В этом случае откровенная дезинформация, подготовленная германскими спецслужбами, почти наверняка трактовалась бы исследователями как сведения, отражавшие возможные сомнения и колебания в руководстве Германии о направлениях дальнейших действий на Востоке или Западе Европы.

Подобных примеров можно привести множество. А это значит, что исследователь, обращаясь к проблематике деятельности спецслужб, при анализе документов и других свидетельств должен очень критично относиться к их содержанию.

За последние годы исследователям стали доступны многие важные и исключительно интересные архивные материалы советской разведки. Они не только пролили свет на многие ранее неизвестные факты ее истории, но и ознакомили общественность с именами ранее неизвестных советских разведчиков, которые и составили советской разведке славу как одной из самых эффективных спецслужб того периода. Еще относительно недавно список известных на этом поприще лиц исчерпывался парой десятков фамилий, включая Рихарда Зорге, Леопольда Треппера, Шандора Радо, Льва Маневича и др. Причем информация об их работе и свершениях содержалась, как правило, в художественных произведениях, написанных, правда, на основе рассекреченных архивных материалов.

В наши дни такой список состоит уже из нескольких сотен имен, представленных и в серьезных энциклопедических справочниках, и в многочисленных публикациях по истории советской разведки.

Но за официальными биографиями действительно заслуженных сотрудников разведки, построенными по определенным шаблонам (родился, учился, служил там-то и там-то), подчас не видно реальных человеческих лиц, с их достоинствами и недостатками, мнимыми и реальными успехами и поражениями.

Тем ценнее свидетельства участников тех далеких по времени событий. Иной раз отдельное высказывание одного из таких свидетелей для характеристики героев «тайной войны» дает больше, чем сухие и многостраничные биографии. Например, жизнь и деятельность венского резидента внешней разведки Василия Петровича Рощина достаточно подробно описана в соответствующей литературе. Но только одно высказывание завербованного им агента позволяет нам представить в совокупности личные и профессиональные качества советского разведчика.

Так, после состоявшейся вербовки бывший депутат Рейхстага от Германской национальной народной партии Рейнхольд Вулле дал такую характеристику своему вербовщику – Рощину, озвученную другим участником комбинации – советским агентом Хомутовым (А/1): «Это – “настоящий боец, видавший виды парень”, производит, судя по ответам и осведомленности, довольно хорошее впечатление. По-видимому, искусен в ведении переговоров»¹¹.

Такие слова Вулле – опытного и проницательного политика – дорогого стоят. К сожалению, таких характеристик в опубликованных источниках содержится немного.

Тайны майора Жихоня

Что такое «двуйка»

Приступая к изложению событий, связанных с деятельностью некоторых героев нашего повествования, проявивших себя умелыми и результативными разведчиками, следует сказать несколько слов о том, что собой представляла система польских военных спецслужб, вошедшая в историю под названием «двуйки». В коротком очерке невозможно описать весь ход двадцатилетнего существования 2-го отдела Главного штаба Войска Польского, но конспективное изложение истории создания и функционирования этого важного государственного института Второй Речи Посполитой все же необходимо. Для того чтобы читатель имел общее представление о том, в каких условиях действовали Жихонь, Сосновский, Незбжицкий, что собой представляли отдельные подразделения польской разведки, какова была система взаимодействия между ними, ограничимся короткой исторической справкой.

После обретения Польшей независимости, одновременно с созданием ее государственных институтов, начался процесс формирования высших военных властей и органов военного управления. 17 октября 1918 года, в рамках Военной комиссии Временного военного департамента, полковник Влодзимеж Загорский приступил к созданию Генерального штаба Войска Польского, который по замыслу Юзефа Пилсудского и в соответствии со сложившейся военной традицией должен был стать «мозгом армии». В первые месяцы своего формирования Генеральный штаб состоял из шести самостоятельных отделов, реализующих разноплановые функции военного управления (расквартирования, информирования, боевой подготовки и т. д.). К 10 марта 1919 года их число возросло до десяти. В условиях подготовки к военным действиям против Советской России Генеральный штаб приказами от 18 февраля и 10 марта 1919 года был преобразован в Верховное командование Войска Польского¹².

Выполнение разведывательно-информационных функций, то есть решение совокупности всех задач сбора, аналитической обработки, реализации разведывательных материалов, приказом начальника Генштаба от 13 ноября 1918 года вначале было возложено на 6-й (информационный) отдел Генштаба, который на следующий год стал называться 2-м отделом. В состав 6-го отдела под руководством майора Мечислава Мацкевича входило семь секций – подразделений, решавших информационные и специальные задачи по географическому и функциональному принципам.

Так, 1-я секция под руководством ротмистра Кароля Андерса занималась обобщением и анализом информационных сообщений, затрагивающих проблематику строительства и развития зарубежных армий.

2-я секция, разделенная на две подсекции («Восток», «Запад»), занималась организацией и проведением так называемой «позитивной» разведки по географическому принципу. В этой же секции концентрировались материалы контрразведывательного характера (поручик Бронислав Витецкий).

В задачи сотрудников 4-й секции входила подготовка разведывательных материалов о положении в сопредельных государствах, а после начала советско-польской войны – сводок о положении на фронте (поручик Феликс Врублевский). Получателем разведывательного «продукта» 5-й секции выступали органы власти и управления Второй Речи Посполитой, в соответствии с характером информационных материалов. В задачи 6-й секции входило руководство деятельностью польских военных атташе за рубежом. Секция 7-я проводила работы по созданию собственных шифровальных систем и занималась дешифровкой иностранной корреспонденции¹³.

Указанные подразделения непосредственно не занимались разведывательной работой, а проводили аналитическую обработку получаемых из 2-й секции разведывательных материалов с последующим докладом в заинтересованных инстанциях.

В нестабильных условиях внутриполитической и военной обстановки продолжавшихся военных столкновений между польскими вооруженными силами и частями советского Западного фронта строительство польских военных органов управления было связано с многочисленными кадровыми и организационными изменениями. Этот процесс затронул также и вновь создаваемые польские специальные службы, включая органы военной разведки.

Руководство польской военной разведки придавало большое значение формированию дееспособных и эффективных периферийных специальных структур – подразделений войсковой, агентурной, радиотехнической разведки, их кадровому и финансовому обеспечению.

После завершения советско-польской войны и подписания Рижского мирного договора начинается этап реформирования Войска Польского и его организационных структур в направлении перехода на условия мирного времени. Декретом Пилсудского от 3 апреля 1921 года Верховное командование Войска Польского было ликвидировано, а входившие в его состав отделы передавались в ведение воссозданного Генерального штаба и Военного министерства¹⁴. По новому положению Генеральный штаб включался в Военное министерство с подчинением его начальника военному министру на правах заместителя и постоянного члена Военного совета.

Приказом военного министра генерала Казимежа Соснковского от 22 июня 1921 года в сферу компетенции 2-го отдела Генерального штаба были отнесены все вопросы специальной, разведывательной, информационной деятельности польских вооруженных сил. На следующий день начальником Генерального штаба генерал-поручиком Владиславом Сикорским был подписан приказ, определяющий новую структуру 2-го отдела Генштаба и его задачи в условиях мирного времени. В их число входили: организация разведывательной, информационной деятельности, формирование и обучение кадрового состава отдела, информирование органов власти и военного управления, совершенствование форм и методов специальной деятельности, подготовка собственных мобилизационных планов на случай войны, контрразведывательное обеспечение Войска Польского и других государственных полувоенных формирований.

Согласно штатному расписанию, в 1921 году число сотрудников центрального аппарата 2-го отдела Генерального штаба Войска Польского насчытывало: 64 штаб– и обер-офицера, 13 младших офицеров, 20 гражданских служащих. Обязанности начальника польской военной разведки исполнял подполковник Игнацы Матушевский, имевший одного заместителя – полковника Люциана Сикорского¹⁵.

В 1921 году в состав 2-го отдела входило три номерных отделения, поделенных, в свою очередь, на функциональные и географические рефераты (секции, отделения). 1-е (организационное) отделение занималось вопросами функционирования польской военной разведки в сфере обучения, кадрового, материально-технического, финансового обеспечения. Начальник отдела – майор Болеслав Сикорский. 2-е (информационное) отделение занималось разработкой информационных заданий для 3-го (разведывательного) отделения и аналитической обработкой всех разведывательных материалов, получаемых по каналам военной разведки, с последующей их реализацией в военных и государственных инстанциях Второй Речи Посполитой. Начальник – майор Тадеуш Шатцель.

3-е (разведывательное) отделение осуществляло непосредственно (через соответствующие рефераты центрального аппарата) и через подчиненные территориальные органы разведывательную и контрразведывательную деятельность. Начальник – майор Казимеж Кешчиньский.

Кроме рефератов 3-го отделения, руководивших деятельностью зарубежных плацувок (резидентур), в подчинении его начальника находились номерные территориальные органы польской военной разведки – экспозитуры, дислоцированные в городах Вильно (№ 1), Варшаве (№ 2), Познани (№ 3), Кракове (№ 4), Львове (№ 5), Бресте (№ 6). После реорганизации 1933 года территориальные экспозитуры стали напрямую подчиняться начальнику 2-го отдела.

Приказами начальника польской военной разведки определялись места дислокации, характер повседневной деятельности, объекты разведывательного изучения экспозитур. Их общие задачи впервые после окончания боевых действий были определены приказом военного министра генерала Казимежа Соснковского от 1 августа 1921 года. К ним относились:

– проведение разведывательных мероприятий в четко определенных зонах прикордона (глубина до 250 километров);

– разведывательное изучение воинских частей и соединений противника, объектов его военной инфраструктуры;

– учет и первичное изучение всех поступающих разведматериалов;

– проведение контрразведывательных мероприятий в отношении спецслужб противника, дислоцированных в прикордоне.

В конце 1921 года Генеральный штаб начал принимать под свое командование расформированные органы разведки ликвидированного 2-го отдела штаба Верховного командования Войска Польского.

Юзеф Пилсудский как опытный революционер-практик, прошедший школу борьбы с политическим сыском царской России на практике, прекрасно понимал, какие возможности представляли эффективно действующие спецслужбы. Поэтому неслучайно то внимание, какое он уделял процессу формирования и функционирования польской военной разведки, подбору ее руководящих кадров, сохранению и поддержанию традиций подпольной ПОВ (польской организации войсковой). Ни одно назначение на руководящие посты во 2-м отделе Генерального штаба не проходило без личной санкции руководителя государства. Подавляющее большинство из них были лично известны Юзефу Пилсудскому по их прошлой совместной деятельности в качестве «повяков», «Союза стрелков» и т. д.

В условиях установившегося с 1926 года авторитарного режима, предполагавшего концентрацию власти в одних руках с опорой на вооруженные силы и другие силовые структуры, система назначения на руководящие должности в государстве строилась в значительной степени на «личностном факторе», когда к кандидату, кроме его личных и деловых качеств, предъявлялись повышенные требования преданности Пилсудскому и их совместная прошлая деятельность. Пришедшие к руководству 2-м отделом выходцы из польских легионов полностью им отвечали.

Проведенная к январю следующего года реорганизация не затронула структуру трех основных отделений (организационного, учетного и разведывательного) аппарата польской разведки. К ним добавились вновь сформированные три отдельных реферата, которые вобрали в себя ряд функций указанных подразделений.

Так, отдельный общий реферат был ответственен за поддержание официальных контактов всей польской разведки с другими государственными органами Второй Речи Посполитой, руководство деятельностью польских военных атташе, аккредитованных в иностранных государствах, и за поддержание связей с военными атташатами этих стран в Польше.

Договорно-транзитный реферат проводил юридическую и военную экспертизу готовящихся к подписанию двусторонних договоров с другими иностранными государствами. Небольшой по численности (2 офицера) реферат Лиги Наций занимался проблематикой этой и других международных организаций.

Возрастающая потребность в подготовке качественного аналитического «продукта» привела к тому, что исследовательские функции перешли из рефератов «Восток» и «Запад» разведывательного отделения во вновь сформированные рефераты «Россия» и «Германия» учетного отделения, а рефераты «Юг» и «Север» были вовсе ликвидированы¹⁶.

В 1920–1930-е годы аппарат 2-го отдела неоднократно подвергался структурным реформам, вызванным требованиями изменяющейся оперативной обстановки, но его деление на добывающие, информационно-аналитические и организационно-кадровые подразделения продолжало сохраняться вплоть до начала Второй мировой войны.

Приказами начальника Главного штаба в 1933 году была утверждена измененная структура и штатное расписание 2-го отдела, в соответствии с которым в центральном аппарате проходили службу 47 офицеров, 64 подофицера, 9 гражданских служащих. Кроме того, за отделом числилось 30 офицерских должностей в территориальных экспозитурах и 80 офицеров «внешней службы», работавших в зарубежных плацувках¹⁷.

Разведывательная, контрразведывательная, диверсионно-повстанческая работа 2-го отдела Главного штаба была сосредоточена в разведывательном отделении, поделенном на региональные и функциональные рефераты (сектора, отделения). Крупнейшими и, соответственно, наиболее значимыми в системе польской разведки были рефераты «Восток» и «Запад», призванные руководить и координировать специальную деятельность зарубежных плацувок (резидентур).

Практика деятельности 2-го отдела Главного штаба применительно к его структурному построению и в части использования специальной терминологии предусматривала проведение так называемой «глубокой» и «ближней» разведки. Первая проводилась через зарубежные разведывательные плацувки, как правило, действовавшие с позиций польских дипломатических учреждений и других официальных представительств. «Ближняя» же разведка, проводимая на глубину от 100 до 160 километров, осуществлялась силами и средствами территориальных аппаратов польской разведки – экспозитур, замыкавшихся на одного из заместителей начальника 2-го отдела¹⁸.

После ликвидации в 1926 году экспозитуры в г. Бресте крупнейшими территориальными органами 2-го отдела, проводившими разведку против соседних стран (СССР, Литвы, Чехословакии), стали Экспозитуры № 1 в г. Вильно и № 5 в г. Львове.

В 1929 году варшавская Экспозитура № 2 как территориальный разведывательный орган также была ликвидирована. Вместо нее под тем же номером в Варшаве была сформирована экспозитура, призванная решать широкий спектр разведывательных, разведывательно-диверсионных и информационно-подрывных задач, включая проблематику «Прометеизма». Исходя из их характера, начальник вновь созданного органа напрямую подчинялся заместителю начальника 2-го отдела Главного штаба. Данная структура кроме информационно-аналитического обобщения поступавших материалов и выработки перспективных планов по инспирированию повстанческих движений на национальных окраинах СССР также руководила повседневной деятельностью замыкавшихся на нее плацувок, расположенных в ряде европейских и восточных стран.

Центральный аппарат Экспозитуры № 2 по функционально-географическому принципу был поделен на семь рефератов:

– реферат «Запад» (работа по Германии, Данцигу, Чехословакии) занимался созданием и руководством разведывательных, диверсионных и информационно-подрывных звеньев в указанных странах;

– реферат «Восток» проводил аналогичную деятельность в СССР и Литве. Основным же направлением работы реферата стало проведение мероприятий по инспирации повстанческо-сепаратистских движений в национальных республиках СССР;

– объединенный реферат «Юг» и «Юго-Восток» руководил работой специализированных плацувок, расположенных на польской территории;

– реферат диверсионной техники;

– реферат технической безопасности;

– реферат пропаганды;

– административный реферат.

С расформированием в 1930 году старых экспозитур в Познани (№ 3) и Кракове (№ 4) и формированием новых в Быдгоще и Познани в целом была завершена реформа территориальных органов польской разведки.

Большие организационные и организационно-штатные изменения во 2-м отделе Главного штаба произошли в 1931–1932 годах и были связаны с общей реформой системы управления польскими вооруженными силами. Дополнительной причиной также явился крупный шпионский скандал, связанный с разоблачением в Главном штабе советского агента майора Петра Демковского¹⁹.