Kitabı oku: «Предчувствие беды»

Автор выражает благодарность Ольге Алексеевне Б. и Максиму Сергеевичу Л. за то, что терпели, читали и консультировали.

Сергей Георгиевич, честно! Название города я придумал независимо от Вас!

Всякое сходство с реальными людьми и событиями случайно.

Глава 1.

Итак, в Северосибирске проживает, а точнее, как написано в книге, проживало в 1986 году 211687 жителей. Для Заполярья это был бы один из наивысших показателей, но находился этот город по эту, нашу сторону полярного круга. Впрочем, ввиду особых климатических условий он был причислен к районам крайнего севера, а потому на зарплатах жителей это никак не сказывалось – в том смысле, что благодаря северным надбавкам и коэффициентам они были высокими. По меркам сельской местности центральной части РСФСР так запредельно высокими.

Узнал я также, что коренное население Элурмийской АССР, а именно элурмийцы – это один из самых крупных по численности народов в Арктике – причём, не только в Советском Союзе, но и в мире. Их язык раньше относили к алеутско-эскимосской языковой семье, но в 1950-х годах благодаря открытиям советских лингвистов причислили к алтайской языковой семье. Делятся элурмийцы, как писали составители справочника, на таёжных – те живут на юге республики, и тундряных – эти проживают на обширных просторах от 62–63 градусов северной долготы до самого Северного Ледовитого океана. Впрочем, языки их практически ничем не отличаются. Запомнил я также, что живут они в чумах, а не ярангах, и ходят в пимах, а не унтах. Традиционными занятиями элурмийцев являются охота, рыболовство, а также разведение оленей и ездовых собак. Они издавна славились как прекрасные охотники как на таёжных зверей, так на моржей и тюленей. Впрочем, как отмечалось авторами справочника, в советские годы большая часть элурмийцев уже занята в животноводстве и промышленности, которая успешно развивается в ЭАССР благодаря, как всем и так ясно, героическим усилиям всех жителей республики, трудящихся под руководством мудрых партии и правительства.

Ещё в книжице приводились портреты и краткие биографии выдающихся элурмийцев – снайперов времён Великой Отечественной, знатных оленеводов и даже каких-то нефтяников и золотодобытчиков. Читать их биографии я не стал, фотографии людей в национальной и не очень одежде пролистал по диагонали и, если честно, не запомнил ни одной фамилии (да и имён тоже) этих самых героев и передовиков производства. Запомнил я лишь про Юрая Эйхуу – выдающегося советского писателя-элурмийца, лауреата премии имени Ленинского комсомола, который когда-то приехал в Москву поступать в Литературный институт и поразил всех не то, как Михайло Ломоносов, не то, как Расул Гамзатов. В любом случае, как писали авторы, книги этого самого Эйхуу изданы миллионными тиражами и переведены на десятки языков народов СССР и мира.

Ещё я с удивлением вычитал, что в Северосибирске есть не только театр, но и филармония, причём считающаяся едва ли не лучшей за Уралом. Информацию, что в городе есть педагогический институт, а также культурно-просветительское, педагогическое, медицинское и музыкальное училища, а также нефтяной техникум, я тоже запомнил сразу.

Удивил меня также и год основания Северосибирска – 1691. Причём авторы писали, что острог – а изначально центр Элурмийской АССР был именно острогом – какое-то время он даже стал главным форпостом России в Арктике, сменив в этом качестве легендарную Мангазею. Про последнюю я, к стыду своему, не знал ровным счётом ничего, но дал себе слово прочитать про неё. Впрочем, учитывая тот факт, сколько раз я давал себе зарок бросить курить, вполне возможно, что про тайну Мангазеи я так и не узнаю до конца своих дней. Ну, или до того, как впаду в маразм. Написано было также, что острог в 1691 году был построен приблизительно в 20 километрах от прежнего острога. Что это был за «прежний острог», и что же с ним случилось, авторами умалчивалось.

Ещё книжица гласила, что в Северосбирске есть достопримечательности, причём не только памятник Ленину работы какого-то известного (видимо, в очень узких кругах) красноярского скульптора, но также памятник Дружбы народов (он был посвящён Николаю Игнатову и Архию Шапхаю, которые были руководителями большевистского подполья в 1917 году), бывший дом градоначальников – памятник архитектуры XIX века, здание музыкального училища (до революции там была синагога – не фига ж себе, подумал я, и туда на крайний север забирались евреи!) и ещё несколько бывших купеческих особняков, расположенных по преимуществу на улицах Ленина (кто бы сомневался, что она ещё и центральная в городе!), Панина, Папанина, Пролетарской, Чкалова и Маркса. Кроме того, расхваливался краеведческий музей, экспозиции которого наглядно рассказывают о прошлом и настоящем Северосибирска и Элурмийской АССР.

В общем и целом, ещё вчера утром, спроси меня, что есть Северосибирск, я бы ответил, что, наверное, что-то вроде Нарьян-Мара или Нефтеюганска, а основан он, скорее всего, в результате комсомольской строки. Ну и живёт там, сказал бы, тысяч 20–30, не больше. А в окрестной тундре живут элурмийцы, ничем неотличимые от ненцев, тунгусов и или героев многочисленных анекдотов чукчей. Эдакие простодушные и добрые оленеводы, обитающие в чумах или ярангах (теперь-то точно знаю, что в чумах!), не отягощённые высоким интеллектом и доверчивые по самое «не могу».

Впрочем, наверное, правильно будет сказать, что это самое «вчера» для меня, Валерия Самарина – 29-летнего москвича в третьем поколении, журналиста одного из самых популярных общественно-политических журналов и просто неглупого человека – закончилось в 11 с копейками утра. Я заскочил в комнату в нашей редакции, где вроде как находился отдел спорта. На самом деле, из троих числящихся в этом подразделении корреспондентов в комнате находился лишь Вадик Беспалов – редкостный раздолбай, хотя и неплохой в сущности парень, пристроенный по «блату». Мохнатая лапа, сунувшая к нам Вадика, находилась в ЦК, причём не ВЛКСМ, а КПСС, а посему Вадику прощалось как неумение писать (ударение на 2-м слоге), так и отсутствие сколь-либо внятной политической позиции. Два других сотрудника были вроде как на задании: Арсен пытался прорваться к председателю Госкомспорта Русаку¹, а Толик вроде как искал возможность взять интервью не то у Бескова², не то у Иванова – имеется в виду тот, что Валентин Кузьмич³. Сколь срочно им нужно было проинтервьюировать этих людей, равно как и то, а не сорвались ли они под этими благовидными предлогами на дачу, меня совершенно не волновало. Факт тот, что у Вадика можно было стрельнуть «Мальборо», да и просто потрещать с зашедшими на «Огонёк» мужиками. Последних в тот момент было двое – Игорь, человек без возраста, трудившийся в экономическом отделе (вроде как он когда-то даже закончил «плешку») и Вася, которого мы всей редакцией звали Василий Алибабаевич – он был из отдела культуры. Мне правда казалось, что Василий Алибабаевич искренне верит, что в консерватории делают консервы, но на его журналистской карьере это никак не сказывалось. Правда это самое «никак» не позволяло Василию Алибабаевичу стать главой отдела и продвинуться ещё как-то хоть куда-то, в результате чего к своему сороковнику он так и оставался рядовым корреспондентом.

В общем и целом, покуривая халявное «Мальборо» и попивая чаёк, мы неспешно вели беседу о 4-х основных темах, а именно футболе, хоккее – особенно про только что завершившийся чемпионат мира, женщинах и дефиците. Мы бы дошли и до 5-й излюбленной темы, а именно политики, но вот тут-то для меня и закончилось «вчера» и началось это самое «сегодня».

«Фи, мальчики, как у вас тут накурено», – вместо приветствия сказала вошедшая в кабинет секретарша главного редактора Карина. Она, естественно, помахала ручкой – не в качестве приветствия или ещё чего-то такого, естественно, но чтобы развеять стоявший нашими общими усилиями дым коромыслом. Ну и заодно, наверное, продемонстрировать нам новый огненно-красный маникюр. «Мужчина, взявший интервью у Ландсбергиса⁴, Вас ждёт у себя шеф!», – произнося это, она повернулась ко мне и даже легонько и как бы случайно погладила меня по плечу.

«Не фига ж себе», – подумал я. Оно конечно, обычно глядя на полуармянку-полуеврейку Карину – очаровательную кандидатку в мастера спорта по художественной гимнастике с распущенными чёрными волосами до попы, одетую по последней моде и благоухающую чем-то импортным (это в наше-то дефицитное время!) – я думаю совсем о другом, но упоминание о том, что меня, простого смертного, пусть и исхитрившегося взять в прошлом году интервью у Витаутаса Ландсебргиса (как раз, когда о нём начали говорить), вызывает главный редактор, он же шеф, заставило меня думать о другом. Точнее, конечно, и о другом тоже, поскольку не думать любому мужчине, если он не гомик или законченный импотент, о Карине, находясь рядом с ней, довольно сложно.

Начнём с того, что в последние пару лет – как раз когда наш журнал просто из одного центрального общественно-политического журнала превратился в журнал самый читаемый – наш главред стал человеком не просто известным, а очень известным. Его публично критиковал Лигачёв⁵ и столь же публично хвалил Яковлев⁶. Периодически как бы случайно «сверху» давали понять, что в его последней статье понравилось Раисе Максимовне⁷, а что ей ну не очень приглянулось. Он же – то бишь, наш шеф – нередко бывал в гостях у опального Ельцина и пил с ним, причём вроде как не только чай. И при этом же он удостаивался приглашения в гости к министру обороны, который в лёгком подпитии обычно читал стихи поэтов «серебряного века»⁸. Окромя того, у нашего шефа периодически брали интервью корреспонденты Би-Би-Си и «Ассошиейтед Пресс», что, якобы, вызывало приступы бессильной злости у председателя КГБ Крючкова⁹.

То есть, главред наш по сути был эдаким вращавшимся в очень высоких сферах небожителем, спускающимся раз в неделю, а именно на общередакторскую планёрку, со своего Олимпа и затем не терпя возражений и не требуя при этом же объяснений, возвращался к себе. Разумеется, не обязательно в кабинет, перед которым висела соответствующая латунная табличка (она всегда должна была быть надраенной до блеска!) и путь в который преграждала своим восхитительным телом Карина – частенько он садился после планёрки в «Волгу» и уезжал. Куда – мы не знали, да нам и не полагалось, а Карина в любом случае хранила гордое молчание. Возможно, на встречу с Ельциным, ну или каким-нибудь другим депутатом или министром – разумеется, не лёгкой промышленности. Не исключено, что в «Арагви», в ресторан при ЦДЛ¹⁰ или какое-нибудь новое кооперативное кафе. Как знать, может быть, того самого, чьим хозяином является каринин любовник – во всяком случае, в редакции упорно ходят слухи, что её любовник не просто «кооперативщик», но именно хозяин какого-то кафе. В любом случае, до общения с простыми смертными – то есть, с рядовыми подчинёнными – главред в последнее время опускался крайне редко, перевалив это бремя на трёх свои замов.

Я мысленно перебирал все свои последние репортажи и не находил в них ничего особенного и выдающегося. Выдающегося – прежде всего за рамки нашей редакционной политики. То есть, очевидной причины для гнева, тем более в это междупраздничное время (забыл сказать, что календаре стояло 3 мая 1990 года), не имелось. Впрочем, и особых причин для похвалы тоже. Нет, разумеется, я бы не отказался стать одним из замов главреда или, на худой конец, возглавить родной для меня общественно-политический отдел, но что-то мне подсказывало, что пока мне ни то, ни другое не угрожает. В общем, пока мы шли по петляющим коридорам редакции от спортивного отдела до кабинета САМОГО, вопрос «а за каким, собственно, фигом я нужен шефу?» будоражил меня ничуть не меньше, нежели присутствие рядом Карины.

«Ну что, мужчина, взявший интервью у Ландсбергиса», – с этими словами Карина повернулась ко мне лицом и сильно затянула узел на моём галстуке, – «ну пуха тебе, ни пера!». Произнося это, она как бы случайно задела своей правой коленкой мою левую. Тут по голливудским стандартам я должен был крепко обнять её и поцеловать. Ну или она впиться своими замечательными губками в мои губы. Но мы, к сожалению, не в Голливуде, а в Москве, а посему я лишь сказал: «К чёрту!» и постучал в дверь кабинета главреда.

Глава 2.

«Да, в свете нынешних реалий это вполне возможно. Вполне…», – главред говорил по телефону и одновременно с этим кивком и указательным пальцем правой руки показал мне на стул, стоявший напротив его вращающегося вокруг своей оси кресла. Точнее не совсем напротив, а напротив через дубовый стол, всем своим видом подчёркивавший высокий статус хозяина кабинета. «Да, думаю это вполне», – шеф продолжал беседу с невидимым собеседником, а я тем временем сначала посмотрел на портрет Горбачёва, висевший аккурат над креслом главреда (пятно заретушировано – мысленно отметил я!), а затем на стоявший между нами письменный стол. Чернильный прибор был явно прямиком из сталинской эпохи – я так мысленно и увидел его на столе у кого-то из сталинских наркомов (как знать, может даже и Берии), а вот свёрнутую газету я так и не смог идентифицировать. Впрочем, судя по всему, она была явно московской, а то и центральной. Ещё лежали какие-то стопки писем, листы бумаги с каким-то текстом, явно напечатанным на машинке и ручка. Скорее всего это и был тот самый «Паркер» про который в редакции ходили легенды и который шефу якобы вручил не то лично Яковлев – в таком формате этой легенды «Паркер» был некогда вывезен дарителем из Канады, где «архитектор перестройки», как известно, провёл несколько лет, не то Майкл Дуглас¹¹ – такой вариант был возможен, когда наш шеф был с делегацией в Штатах в 87-м году и якобы встретился на каком-то мероприятии со звёздами Голливуда.

Минуты через 2 после того, как я переступил порог начальственного кабинета, главред наконец-то пожелал здоровья своему собеседнику и положил трубку телефонного аппарата. «Валерий Сергеевич?», – скорее спросил, нежели произнёс он утвердительно, считая, видимо, что кивка головой при моём входе в кабинет вполне достаточно для приветствия. Услышав от меня, что Валерий, но не Сергеевич, а Александрович, он зачем-то нахмурил лоб и сказал, что «это хорошо». Он явно хотел продолжить свою мысль, но его прервал новый телефонный звонок. Он минут 5 как минимум что-то говорил какому-то Алексею Мефодьевичу, причём на исходе 3-й минуты, как мне показалось, разговор стал откровенно раздражать его. В итоге он сухо попрощался и наконец-то сконцентрировался на мне.

– Валерий Александрович, а что Вы знаете про Элурмийскую АССР?, – неожиданно спросил он и даже как-то пристально посмотрел мне в глаза. До этого момента, кстати, почти всё время моего пребывания в его кабинете он смотрел мимо них, а то и вовсе как бы помимо меня.

Я честно признался в ответ, что в школе по географии у меня, конечно, была четвёрка, но исключительно по той причине, что у нашей учительницы была собственная система оценивания знаний учеников, причём основываясь на градации таковых, и я, будучи мальчишкой неглупым, не особо хулиганистым, но и не претендующим на право быть отличником, заслуживал «4». Собственно, знания предмета как таковые, равно как и качество выученных параграфов, красота или полное отсутствие таковой на нарисованных мною контурных картах, умение ориентироваться с указкой на карте не контурной, но настоящей географической, а также и по глобусу, на оценку не влияли никак. Как следствие, изучением этой самой географии (она же еоргафия, наука недворянская!) я совершенно не озадачивался, а потому об Элурмийской АССР познания мои сугубо смутные и вряд ли могущие претендовать даже на звание поверхностных. Об этом я честно, кратко и ёмко поведал главреду, оставаясь по-прежнему в неведении относительно того, за каким же фигом я ему понадобился.

– Что ж, тоже неплохо, я примерно этого и ожидал, – небожитель скорее пробормотал это, глядя куда-то помимо меня и думая, кажется, совершенно о другом. – На самом деле из редакции в Северосибирске раньше бывал только Авдеич, но его посылать нельзя.

Авдеич был живой легендой нашей редакции. Пришёл работать к нам он, кажется, ещё при Сталине и доработался до нынешних перестроечных времён. Он уходил лишь раз, в период глубокого брежневского застоя, причём ушёл не просто так и абы куда, но главным редактором в какой-то провинциальный литературный журнал, получив к тому же в этой самой провинции неплохую жилплощадь. Вернулся в наш журнал он скорее победителем, заняв вожделенный им пост завотдела, причём именно того отдела, которого и хотел, а не неважно какого. Почему послать его в Северосибирск было нельзя, я не особо понимал, да и не собирался вникать.

– Так вот, – главред продолжил говорить – теперь уже погромче, но всё равно скорее глядя мимо меня, – в этом самом Северосибирске могут начаться какие-то важные события. Город, якобы, бурлит. Там атамана казачьего убили, причём на Пасху. Ну и не только это….

– Я же не криминальный репортёр, Виталий Васильевич, – я попытался отказаться от задания, значение которого я решительно не понимал, а потому совершенно не хотел выполнять.

– Валерий, хм, Александрович, – главред взглянул опыт-таки мимо меня, но теперь я точно понял, что на дверь, – так вот, если Вы думаете, что какое-то рядовое убийство может быть нам интересно, то Вы некоторым образом заблуждаетесь. Голубчик!, – тут он наконец-то опять соизволил посмотреть на меня, – голубчик, на самом деле, в последние полгода в редакцию пришло немало писем именно из этой республики и в основном именно из Северосибирска. И многие письма шлют лично мне!

Кто бы сомневался, что шефу: а). это льстило и б). он не мог промолчать об этом. Естественно, льстит, когда именно тебе как редактору самого читаемого в стране журнала пишут со всех уголков страны и рассчитывают на тебя чуть ли не как на последнюю инстанцию. Ну или на предпоследнюю перед Крючковым, Ельциным, Горбачёвым и самой Аллой Пугачёвой.

– Так вот, наиболее интересные письма я отложил и отдаю тебе, – главред взял пачку писем, лежавших у него на столе, и протянул мне. Впрочем, протянул столь удачно, что потянуться в итоге за ними пришлось мне – вот оно преимущество больших начальственных столов, позволяющих в любой почти что момент показать, кто в доме, сиречь в кабинете хозяин. – И не вздумай их потерять!

Я, разумеется, заверил главреда, что терять ничего не собираюсь и что вообще статус «Маша-растеряша» никогда не был мне присущ. Ещё я попытался тактично намекнуть, что неплохо бы командировать меня в Горький, где, как я понял, кажется, появился новый интересный молодой политик, который уже сумел добиться остановки строительства атомной станции теплоснабжения. О том, что попутно я хотел погостить у своих дяди и тёти, вкусив прекрасного заливного из волжского судака, я тактично умолчал.

– Немцов, да я слышал про него… Он недурственен… Но пока рано, – тут шеф опять обратил свой взгляд на меня, причём даже остановил его, не став обозревать дверь, равно как и другие части своего кабинета. – Так вот, Валерий, в Северосибирске, ещё раз повторяю, не только криминал. Там и экологии выше крыши, и взяточничество, и кумовство. И даже, – тут он зачем-то понизил голос, – ухудшение межнациональных отношений.

– Странно, вроде там нет армян и азербайджанцев, – зачем-то решил пошутить я.

– Ну армяне есть везде. Можешь у Карины спросить!

Я не стал говорить, что будь у меня возможность, то с Кариной я бы беседовал отнюдь не о прошлом, настоящем и будущем армянского народа, но о совсем иных материях, равно как и не стал сообщать, чем бы я постарался сей диалог завершить.

– И евреи тоже, – бодро ответил я вместо этого.

– Евреи, хм,.., – видимо шеф не очень понял моего перехода и предпочёл отойти от скользкой темы межнациональных отношений ближе к тому, ради чего вызвал. А, может, быть, он заподозрил даже какую-то крамолу в моей реплике, благо радикальные оппоненты нередко обвиняли его в еврейском происхождении. Правда, договориться на счёт его истинной фамилии так и не сумели, колеблясь между Гинзбургом и Левинским.

– В общем, сейчас ищи Диму Батанова – ну ты знаешь, нашего фотокорра и как найдёшь, дуйте оба оформлять командировку. Деньги я уже выписал. Да ещё: в бухгалтерии уже лежит 2 билета на сегодня на 21.10. Вылетаете из Внуково в Северосибирск. Дальше смотри, гостиница для вас обоих-охламонов забронирована. Не «Атлантик», правда, как в «Брильянтовой руке», а «Север», но тоже ничего. Вам обоим за глаза хватит. Потом, запоминай, завтра в 9.30 по местному времени – у них на 5 часов раньше Москвы – вас обоих ждёт в кабинете первый секретарь обкома партии Герасим Герасимович Долманов. Повтори теперь всё!

Я повторил всё, тактично забыв про собственное и димино-фотокорреспондентское охламонство. В ответ я услышал продолжения ЦРУ (ценного руководящего указания) от шефа, требующего, чтобы я ознакомился с письмами, которые он мне передал, а также взял в библиотеке какую-нибудь книгу про Северосибириск и/или Элурмийскую АССР. «Стыдно же ехать ничего не зная», – особо подчеркнул главред-небожитель. Далее шеф особо подчеркнул важность присутствия на открывающемся в воскресенье в Северосибирске Конгрессе элурмийского народа. На мой вопрос, с чего бы это вдруг они решили начать в законный выходной, он не дал никакого ответа, а на мою ухмылку по поводу «конгресса», а не чего-нибудь другого, ёмко произнёс, что «вот, мол, и узнаешь, почему не съезд, не курултай, а именно Конгресс и почему опять же он, например, не Всемирный».

В общем же и целом, я и Дима Батанов должны были провести в этом самом Северосибирске – а при необходимости и в других населённых пунктах Элурмийской АССР – 4 дня и по итогам представить что-то если уж не выдающееся, то, как минимум, интересное миллионам читателей. Пойти в печать всё написанное мною и заснятое Димой должно будет после Дня победы. Шеф особо подчеркнул, что мы должны нарыть много интересного, однако при этом же не сделать врагами журнала ни целый народ – речь шла прежде всего об элурмийцах, ни целую республику.

– Да, кстати, Валерий, – тут шеф и небожитель нахмурил лоб, видимо, опять попытавшись вспомнить моё отчество, и не преуспел в этом, – не исключено, что вы будете жить в номере, где когда-то останавливался…

После этого шеф произнёс фамилию одного довольно известного в прошлом певца, который скончался пару лет назад. Моя мама, помнится, практически фанатела от него. Пластинки с его песнями, кажется, она не прочь послушать и сейчас.

– Номер чем-то знаменит?, – не то, чтобы я решил схохмить перед уходом, скорее мне даже стало по-настоящему интересно.

– Ещё как знаменит!, – глаза у шефа загорелись, из чего я сделал вывод, что история та не просто была интересной, но даже и как-то затронула шефа лично.

– В общем, в те благословенные годы певцы всячески стремились получить «заслуженного». Понятное дело, что это было хорошо и для статуса, и – что ещё важнее – для кошелька. Но в РСФСР, как ты, Валерий, понимаешь, стать заслуженным артистом было весьма непросто. Иным это удавалось ближе к 50-летию. А хорошо есть и сладко пить им хотелось и в более молодые годы. Да и администраторы в филармониях тоже были заинтересованы в этих самых заслуженных – чтоб не просто певцы ртом у них выступали, а заслуженные артисты. А вот взять их было непросто. И нашёл один мудрый человек – явно еврей – выход. И стали молодые, да перспективные, а то и немолодые и уже перезревшие, становиться заслуженными в автономных республиках. Кто в Чечено-Ингушетии, кто в Южной Осетии, кто ещё где. А наш «герой» сумел каким-то макаром достучаться до общественности в Элурмийской АССР. И таки стал! Понятное дело, гастроли сложные были – и перед нефтяниками попел, и перед золотодобытчиками, и перед оленеводами-коневодами, и даже перед лесорубами. Но потом сильно оскандалился…, – тут шеф даже замолчал. Чему можно было это приписать, я не понял.

– Что ж он там наделал-то, в Элурмийской АССР?, – попытался я вернуть шефа к повествованию, которое, конечно, вряд ли поспособствовало бы успеху моей командировки, но было, надо признать, небезынтересным. Как минимум, будет, что потом рассказать маман.

– Ещё как наделал, – шеф буквально давился от распиравшего его смеха. – Короче, по итогам его гастролей номер в «Севере», где он изволил останавливаться, 2 уборщицы отмывали не то 5, не то 6 часов. Тумбочка вроде бы восстановлению после визита маэстро не поддавалась. Ещё по морде он там кому-то приложился… Ну и нашлись доброхоты – точнее, явно завистники, которые всё это кому надо рассказали, да под нужным соусом преподнесли. В общем, в двух центральных газетах вышли статьи, в которых были в красках описаны подвиги молодого – ему ещё 29 вроде тогда было – советского эстрадного дарования. Но и это хрен бы с ним, – шеф на этих словах уже проржался и стал говорить спокойным тоном. – В общем, попытались с него звание заслуженного снять, да ещё и практику эту прикрыть. Типа заслуженным в автономии быть можешь, но только если сам там живёшь. А тогда, Валерий, как раз 3 человека на низком старте, что называется, были. В Йошкар-Олу, Казань и Нукус соответственно, чтоб там заслуженными стать. И тут такой им облом. Муж одной из певиц – той, что к марийцам ехать собралась, даже морду ему бить хотел.

– И набил?, – этот вопрос отнюдь не был дежурным: такого рода подробности про жизнь людей если уж не знаменитых, то, как минимум, известных, вполне интересны.

– Не, Валерий, не набил. Певец ведь разрядник по боксу был, так что муж певицы как узнал об этом, так и решил не лезть.

– Вот уж не подумал бы, что он боксёром был, – мне и впрямь тот певец казался скорее тщедушным, нежели богатырём.

– Был. Согласен, не тяжеловесом покойный был, но удар у него имелся. А слетел он потом из-за истории перед концертом в честь дня милиции. Знаменитая, я тебе скажу, Валера, в узких кругах история была…, – шеф почему-то глубоко вздохнул. – Ладно, если с хорошим репортажем приедешь из Северосибирска, то расскажу. А про номер в гостинице – пусть для тебя с Димой это будет добрым знаком: заслуженного-то не с него в итоге так и не сняли.