Kitabı oku: «Встречи с нимфами», sayfa 2

Наверно, именно из-за уязвлённого самолюбия Каморин однажды решился заговорить с ней. Это случилось во время её очередного визита в корреспондентскую комнату, когда она кратко всплакнула и, ни к кому конкретно не обращаясь, сообщила о своей неудаче: ни один из начальников, которым она звонила, не согласился на интервью. При этом она с укором посмотрела на старших коллег, как бы желая дать им понять: это вы создали газете такую репутацию, что со мной, её представителем, не хотят говорить!

Каморин помнил, что подождал, прежде, чем ответить на этот завуалированный упрёк: не прозвучит ли реплика кого-то из коллег? А когда её не последовало, сказал полушутя-полусерьёзно:

– Вы наверняка получите интервью, если не будете тратить время на телефонные переговоры, а сразу явитесь в учреждение. Любой начальник будет рад общению с очаровательной девушкой!

Раздорская молча метнула в его сторону изумлённый взор. Но с тех пор она уже обращала на него внимание. Они стали даже немного общаться, причём первым всегда заговаривал он. Из её скупых ответов на его вопросы он узнал, что ещё в школе она определилась с выбором профессии, начав писать заметки в городскую детскую газету «Весёлая улица», а до прихода в «Ордатовские новости» успела поработать в многотиражке политехнического института…

Вскоре Ксения перебралась в местную редакцию общероссийской газеты «Финансист», после чего, видимо, посчитала, что вышла в «дамки» и что Каморин ей уже не ровня. Когда он случайно встретил её в фойе гордумы и попытался по старой памяти заговорить, она отвечала еле-еле, уклончиво, сквозь зубы, явно не желая более знаться с ним.

Затем он следил за её карьерой только издалека. Из интернета он спустя два года узнал, что она перепорхнула из местной редакции газеты «Финансист» в головной московский офис того же издания, а ещё через год – в пресс-службу крупного столичного банка. На этом последнем месте, спокойном и денежном, она, видимо, собралась осесть уже прочно. Попутно она вышла замуж за ордатовского доцента-историка Вязигина, которого увлекла за собой в Москву. Несомненно, это был тот самый молодой человек, телефонные разговоры с которым в корреспондентской комнате редакции «Ордатовских новостей» она всегда начинала вопросом: «Ты спишь?..» По всей видимости, в ту пору этот интересный для неё, подававший надежды юноша совмещал учёбу в аспирантуре с трудовой деятельностью в качестве ночного сторожа. В Москве она поспешила обзавестись и другими признаками принадлежности к среднему классу: приобрела автомобиль и начала выезжать на отдых за границу, выкладывая фотоотчёты о своих путешествиях в социальных сетях. Вскоре успешная молодая пара обзавелась ребёнком…

«Теперь-то она уже точно вышла в дамки!» – с печальной усмешкой думал Каморин, размышляя о достижениях пронырливой особы. Ему пришла в голову странная и даже почему-то пугающая мысль о том, что Раздорская на протяжении чуть ли не всей своей жизни неукоснительно следовала программе, каким-то таинственным образом заложенной в неё едва ли не в колыбели. Что хрупкая девушка, какой он знал её в самом начале их знакомства, и даже, наверно, она же ещё в бытность школьницей, какой он её не знал, та неведомая девчушка из прошлого, личинка будущей женщины, уже носила в своём сознании чётко определённую программу на всю предстоящую жизнь. Что ещё ребёнком она замыслила и получение журналистского образования, и замужество с молодым доцентом, и попадание в пресс-службу столичного банка. Что на протяжении многих лет, начав с заметок для «Весёлой улицы», написанных крупным детским почерком на листах из школьных тетрадей, она реализовывала этот замысел превращения из маленькой девочки-провинциалки в преуспевающую столичную даму настойчиво и неотступно, без единой ошибки, не теряя ни одного года.

В этой удивительной целеустремлённости Каморину почудилось что-то сродни явлениям из мира природы. Вот так же малёк лосося, только что вылупившийся из икринки, уже наделён знанием всего предстоящего ему жизненного пути: сначала из родной реки в океан, а спустя несколько лет, через многие тысячи солёных миль – назад в пресную заводь, для продолжения рода…

После долгих раздумий он решил, что Ксения с её упорством и ярко выраженной витальной силой является просто-напросто типичной нимфой – юной человеческой самкой, обуянной мощным стремлением к продолжению рода. Только реализуется оно в данном случае не преимущественно через секс, как это чаще бывает у других нимф, но прежде всего в борьбе за высокий социальный статус и материальный успех во что бы то ни стало. И в принципе в этом нет ничего удивительного. Бежняжку только несколько сильнее обычного терзает беспокойство, знакомое каждой девушке, которая мечтает о создании семьи и сознаёт, что время для неё идёт быстрее, чем для её сверстников мужского пола. И разве не эта её витальная сила, которую он сразу почувствовал, оказавшись рядом с ней, привлекла и заворожила его?

Мало-помалу у него развилась привычка к отслеживанию в интернете сообщений, имеющих отношение к этой столь интересной для него особе. В первую очередь его привлекали её страницы в социальных сетях. Хотя там, как правило, лишь немногое вознаграждало его любопытство – в основном её фотографии в различных ракурсах и одеяниях. Менее информативными казались её чаты с многочисленными «друзьями», в числе которых числились даже вождь непримиримой оппозиции Надильный и одно время, пока его не сняли, ордатовский губернатор с украинской фамилией. Впрочем, следов её переписки с этими известными особами не обнаружилось. Он подолгу рассматривал её изображения, а чаты лишь пробегал глазами, не надеясь отыскать что-то существенное в этом электронном трёпе, большей частью на маловразумительном молодёжном сленге.

Более интересным показался Каморину «живой журнал» Ксении, который удалось обнаружить благодаря многочисленным ссылкам на него в аналогичном блоге доцента Вязигина. «Журнал» она вела под ником Coccinella, что означало, как подсказал всезнающий интернет, «божья коровка» в переводе с латинского. В полном соответствии с ником этот блог оказался довольно непритязательным по содержанию, наполненным в основном «подножным кормом» – впечатлениями провинциалки, которая осваивала Москву. Но как раз повседневная, бытовая сторона её жизни была для него особенно любопытна. А в том, что Coccinella – это именно Ксения Раздорская, сомнений быть не могло: «живой журнал» открывался её фотографией, пусть нарочито смазанной, расплывчатой, но всё же позволявшей безошибочно идентифицировать автора. К тому же там была указана и дата появления на свет «божьей коровки», совпадавшая с днём рождения Ксении.

Однако на сей раз интересная информация обнаружилась, паче чаяния, в сети «Вконтакте». На её страницу там он уже давно наткнулся благодаря общему «другу» Татьяне Жгучевой, бывшей сотруднице «Ордатовских новостей». Желая отвлечься от своих тягостных дум, он сначала полюбовался уже довольно старым изображением Ксении, на котором она лучезарно улыбалась, облачённая в облегающее платье жемчужного цвета, с бордовым шифоновым палантином, повязанным вокруг шеи, а затем лениво перевёл взгляд на куцые, обычно тёмные до полной невразумительности тексты записей на «стене». И наткнулся взглядом на свежую, совершенно ясную по смыслу, даже несколько примитивную переписку с неведомой Еленой Кундрюцковой.

Поведав о своём путешествии в Грецию минувшим летом, Ксения задала вопрос, обращённый ко всем её «френдам»: «Может, кто-то подскажет, куда лучше поехать в следующий раз?» И в ответ Кундрюцкова написала: «Была в мае этого года в Доминикане. Это на острове в Карибском море, очень хорошее место для отдыха. Там не думаешь ни о чём, а просто наслаждаешься гостеприимством местных, изучаешь культуру, приветствия, танцы. Моментальный загар обеспечен. И в голову приходят мысли при виде этих пейзажей: «Так красиво, будто это картинка, а не реальность!» И всё же эта красота настоящая, которой наслаждаешься каждый миг жизни! Так что советую совершить путешествие в Доминикану!» Этот текст был густо пересыпан маленькими значками-символами: смеющимися рожицами, сердечком, поднятым вверх большим пальцем, танцующими человечками, пальмами и пляжными зонтиками… На что Ксения ответила с печальным юмором: «Карибы – это для богатых украинских журналистов, а бедным московским пиар-менеджерам нужно довольствоваться чем-то попроще».

С мгновенно вспыхнувшим интересом Каморин принялся выяснять, кто же такая Кундрюцкова, столь просто путешествующая с Украины на Карибы. Это оказалось нетрудно: её тексты имелись в электронных версиях и московских, и украинских СМИ. Нашлась даже статья о ней в украинской Википедии.

Выяснилось, что Кундрюцкова родилась в Ордатове, окончила журфак местного университета, попробовала в своём родном городе, депрессивном заповеднике старой советской партноменклатуры, издавать собственную оппозиционную газету, почти сразу потерпела закономерный крах (правоохранители изъяли все редакционные компьютеры под предлогом использования нелицензионного программного обеспечения) и после этого переехала сначала в Крым, а затем, ещё до воссоединения его с Россией, перебралась в Киев. На Украине она быстро сделала карьеру, несмотря на свою совсем не украинскую внешность: мелковатые глазки, узкое, некрасивое личико и крупный нос. Она смахивала на ежа с его характерной острой мордочкой, и это сходство усиливалось её колючим взглядом…

Все публикации Кундрюцковой были на русском языке, но оголтело проукраинскими. Она писала о том, что в ДНР прежний попрошайка, промышлявший когда-то возле торговых центров, стал весной четырнадцатого года начальником группы самообороны на одном из блокпостов и занялся досмотром проезжающих автомобилей. Что бюллетени, по которым голосовали за независимость ДНР, – «просто бумажки из принтера без всякой защиты» и что возможность проголосовать давали всем желающим, даже без документов. Что в ДНР люди, получившие доступ к оружию, бьют витрины, разворовывают автопарки, похищают украинских патриотов, избивают заложников и расстреливают украинских военных. Что Симферополь патрулируют сотни омоновцев, а на улицах города стоят бронетранспортёры. Что Сенцов – «жертва теракта». Что в составе батальона «Восток» – «профессиональные военные из России». Что добровольцев, отправившихся воевать за ДНР, свои же накрывают залпами «Градов», чтобы не платить им зарплату за несколько месяцев. Что в непризнанных республиках люди умирают от голода и их записывают как скончавшихся от сердечных приступов. Что жители посёлков вокруг Луганска «поели всех собак»…

И за такие писания Кундрюцкова получила кучу премий, украинский паспорт из рук самого Порошенко и руководящие должности в украинских СМИ!..

Каморин почувствовал, что взбешён и что ему непременно нужно выплеснуть своё возмущение. Не пытаясь обдумать своё действие, он мгновенно вывел на «стене» Ксении вслед за постом Кундрюцковой гневную реплику: «Карибы оплачены кровью жителей Донбасса!»

Эмоциональная разрядка принесла ему удовлетворение. Спустя четверть часа он уже чувствовал, что воспринимает маленькое виртуальное происшествие «with amusement», как говорят англичане. То есть как нечто забавное, доставляющее скорее приятные переживания. Его возмущение бесстыдными писаниями Кундрюцковой улеглось: в сущности, она тоже типичная нимфа, жаждущая успеха любой ценой… Главное для него заключалось в том, что он раскрылся перед Ксенией как тайный доселе посетитель её страниц в социальных сетях. То есть признался в том, что она ему не безразлична. Впрочем, скоро она узнает ещё и о том, что он завещал ей всё своё имущество. Он сделал это, потому что после смерти два года назад от инфаркта его жены Александры других дорогих людей у него на свете не было.

3

Кундрюцкова позвонила в домофон в половине восьмого вечера, когда Раздорская и Вязигин ужинали на кухне.

– Это Елена! – сказала Раздорская мужу, поднимаясь из-за стола.

Тот озабоченно сдвинул светлые брови и со вздохом поднялся тоже. Вдвоём они направились в прихожую и минуты две молча ждали на пороге, заранее открыв входную дверь. Из лифта к ним вышла маленькая, как подросток, молодая женщина в синих джинсах и парке цвета хаки, из расстёгнутого ворота которой выглядывал чёрный кардиган, с дамской сумкой на плече и чемоданом-самокатом за спиной.

– Только что прилетела? – спросила Раздорская.

– Нет, в Домодедово я была уже в половине четвёртого, – оживлённо заговорила гостья с радостной, но всё же не вполне натуральной, неприятной улыбкой на узком лице. – Но сразу к вам не поехала, потому как знаю, что вы оба работаете до вечера. Я зашла в кафе, что в самом аэропорту, и посидела там…

– Летела через Минск? – продолжала расспрос Раздорская.

– Да, это самый короткий маршрут, за отсутствием прямых рейсов. Есть ещё через Ригу и даже Тбилиси. Если б знали, с каким тяжёлым сердцем я отправлялась! Здесь для меня небезопасно, однако есть дела в московских издательствах…

– Позвонила бы, и я тебя встретила бы…

– Добралась я без проблем, а вы со мной и так ещё намучаетесь…

– Не говори ерунды! Со старой подругой посидеть – всегда радость!

– Давайте к столу, мы как раз ужинаем, – вставил Вязигин. – Имеется балычок, а к нему коньячок…

– Ну разве что за компанию, – сразу согласилась Кундрюцкова. – Вообще-то я не голодна…

После рюмки коньяка гостья покраснела, в голосе её появились хрипловатые нотки, а её маленькие желтоватые глазки заблестели маслянисто. Взглядом мечтательным, с поволокой она смотрела то на Раздорскую, то на Вязигина, то на обстановку тесной кухни, и Вязигину казалось, что она довольна тем, что видит.

– Бедновато мы живём, наверно? – спросил он её. – Я видел в интернете фото вашей сияющей киевской кухни размером с нашу жилую комнату…

– Да, у меня в Киеве квартира получше, – спокойно согласилась она, потягивая вторую рюмку. – Но у вас тоже неплохо, уютно. А что касается условий моего существования в Украине, то их создали не для меня лично. Просто я волей-неволей оказалась своего рода символом, из моей жизни в Украине сделали витрину.

– И что же вы символизируете?

– Прогрессивное российское общественное мнение, которое сочувствует стремлению Украины в Европу. Украинцы хотят показать, что умеют быть благодарными.

– Но в Донецке вас не очень любят, – вдруг с улыбкой, как бы в шутку сказал Вязигин, почувствовав неудержимое желание уколоть гостью, слишком успешную и самоуверенную. – Я заметил, что кто-то недавно сделал такую надпись на «стене» во «Вконтакте», вслед за вашим постом о летнем отдыхе: «Карибы оплачены кровью жителей Донбасса!»

Раздорская бросила на него негодующий взгляд и затем с тревогой посмотрела на Кундрюцкову. Но та лишь засмеялась:

– Это написал не житель Донецка, а один ордатовский пенсионер, бывший журналист, которого я видела несколько раз на пресс-конференциях. И ничего нового для меня в этом нет, подобных комментариев к моим статьям в интернете я уже насмотрелась. «Ты предательница» – это твердят мне квасные патриоты снова и снова, одно и то же на разный лад. Но это же просто пошлость: так во все времена обвиняли тех, кто разоблачал неблаговидные действия своего государства!

– Однако теперь вы гражданка Украины! – снова не удержался Вязигин.

– Я вынуждена была сменить гражданство после моих публикаций о Донбассе, потому что в России мне стало уже слишком небезопасно. Но всё-таки моя борьба против гибридной войны в Донбассе полезна россиянам, которые хотят мира.

– А наши патриоты считают, что интересам России отвечает поддержка ополчения Донбасса.

– Какие же в этом интересы россиян? Донбасс – это не Россия, а Украина.

– Но в Донбассе живут русские люди…

– Так вы говорите о русских национальных интересах? Ха-ха! Разве вы не знаете, что само это словосочетание – «русские национальные интересы» – абсолютное табу в России начиная с 1918 года? С тех пор, как был расстрелян вождь русских националистов Михаил Меньшиков. Я напомнила о нём, объясняя мою собственную позицию, в предисловии к моей книге «За последней чертой», которую теперь хочу предложить московским издательствам. Вот, послушайте, сейчас зачитаю…

Кундрюцкова поднялась из-за стола, вышла из кухни и через минуту вернулась с книгой в бумажной обложке, на которой Вязигину бросилось в глаза изображение поверженной, иссечённой осколками и заваленной глыбами фигуры человека. Где-то он уже видел этот снимок каменного воина на Саур-Могиле – месте ожесточенных боёв под Донецком во время Великой Отечественной войны и в 2014-2015 годах… Перелистав несколько страниц и отыскав нужное место, Кундрюцкова начала читать:

– Меня упрекают в непатриотичности. Но разве истинный патриотизм означает лишь слепую любовь к Родине? Нет, ему присуща любовь требовательная, взыскующая, доходящая порой до сурового порицания, а в чём-то даже и до отрицания. Это видно на примере человека, репутацию которого как русского патриота или, если угодно, русского националиста ещё никто не ставил под сомнение. Речь идёт о Михаиле Меньшикове, который организовал в 1908 году Всероссийский национальный союз. Репутация этого человека подтверждена его мученической смертью. В сентябре 1918 года на берегу Валдайского озера чекисты Давидсон, Якобсон, Гильфонт и Губа расстреляли Меньшикова на глазах его шестерых малолетних детей именно как русского националиста.

Кундрюцкова прервала чтение, внимательно посмотрела на слушателей и продолжила с вызовом:

– Незадолго до своей гибели, в начале 1918 года, ещё до заключения Брестского мира, когда представлялась весьма вероятной немецкая оккупация всей европейской части России, Меньшиков в своём дневнике сделал поразительный для любого националиста и любого патриота вывод: «Верю в то, что потеря независимости даёт нам необходимое освобождение от самих себя. Ибо не было и нет более подлых у нас врагов, как мы же сами. Вяжите нас – мы бешеные! Земля, это точно, велика и обильна, но порядка нет, а потому придите бить нас кнутом по морде! Даже этой простой операции, как показал опыт, мы не умеем делать сами». И далее: «Мы умно поступаем, бросая самодельщину деревенскую в инвентаре, в утвари, одежде. Умно поступаем, подчиняясь и чужой власти – если она лучше нашей».

Сделав короткую паузу, Кундрюцкова заключила с пафосом:

– Я вступила на своё журналистское поприще с намерением служить родной стране словом честным и смелым, но скоро убедилась в том, что власть этого не хочет. Меня вынудили прекратить издание собственной оппозиционной газеты. Перед лицом явного произвола мне пришлось последовать завету Михаила Меньшикова и сменить стан, перейти к тем, кто более привержен идеалам справедливости и законности, чтобы из-за рубежа нести для всего мира правду, как требует от меня мой профессиональный долг.

– Значит, вы находите справедливым то, что украинцы в Донбассе обстреливают жилые кварталы из тяжёлой артиллерии? – уже откровенно возмутился Вязигин. – Что русским на Украине нельзя пользоваться родным языком? И это ваш долг велит вам писать, что в посёлках вокруг Луганска съели собак?

– Конечно, я не могла видеть всего, что происходило в Донбассе, потому писала и с чужих слов, – спокойно возразила Кундрюцкова. – Вы должны понимать, что мне было очень трудно. Я же брала интервью у полевых командиров сепаратистов, которые запросто могли меня расстрелять, когда бы узнали, что и для каких изданий я пишу. А узнать они могли очень просто, достаточно было погуглить в поисках информации обо мне. Но их бдительность усыплял мой российский паспорт с ордатовской пропиской…

– Ну сколько можно, Юрий! – воскликнула Раздорская возмущённо. – Лена – моя лучшая подруга и гостья!

Вязигин был уже не рад тому, что ввязался в тяжёлый разговор, но прервать его, не высказавшись до конца, не мог. Ведь подруга его жены была всё же не чем иным, как предательницей, и кто-то должен был напомнить ей об этом. Едва ли во всей Москве найдётся для этого кто-то другой. А ещё его самолюбие укололо то, что о событиях в Валдае столетней давности она взялась судить, не будучи историком. Поэтому с ядовитой улыбкой он сказал:

– Мне всего лишь хочется точности и ясности, как всякому историку. Вот вы ссылаетесь на Меньшикова, смотрите на него как на пример для подражания, хотя и с противоположным знаком: он, по-вашему, был образцовым русским патриотом, а вы стали патриоткой вашей новой родины Украины. Я же считаю, что он был фигурой скорее одиозной и жертвой не вполне невинной, – с этими словами Вязигин отодвинул от себя пустую тарелку и забарабанил пальцами по столешнице.

– Вот как? И на чём же основано ваше мнение?

– На том, что у него множество провокационных, а в наше время просто недопустимых высказываний! Особенно от имени Всероссийского национального союза, который он организовал. Вот сейчас я наудачу наберу в гугле слова «Меньшиков» и «национальный союз», и посмотрим, что получится… Ага, вот его статья, послушайте…

Вязигин начал читать с экрана смартфона, от волнения слегка запинаясь:

– «Россия – для русских и русские – для России. Довольно великой стране быть гостеприимным телом для паразитов… При полнейшей симпатии к обрусевшим инородцам, вошедшим в нашу плоть и кровь, Национальный Союз должен заявить самую решительную нетерпимость к инородцам необрусевшим. Как посторонние тела в организме, как занозы и наросты не сливающиеся с нами племена должны быть удаляемы во всех тех случаях, когда они выдвигают своё засилье. Ограничив их в политических правах, Россия может терпеть на своей территории некоторое количество иностранцев; но допускать проживание в Империи целых миллионов нерусских людей – принцип безумно гибельный».

Вязигин прекратил чтение и вопросительно посмотрел на Кундрюцкову:

– Каково, а? Ну разве можно было писать такое в многонациональном государстве?

– А я считаю, что принципе это правильно, за исключением того, что Меньшиков апеллировал к народу, ещё не созревшему для гражданской жизни, – порозовев, с вполне отчётливым вызовом усмехнулась она.

– Правильно – потому что соответствует действиям нынешней украинской власти, которая не терпит неукраинцев?

– Правильно, потому что любое гражданское общество складывается прежде всего на национальной основе. Если людей не объединяют национальные чувства, едва ли что-то иное объединит их по-настоящему. Это видно на примере ведущих европейских государств. Там веками неотступного давления фактически добились именно того, о чём Меньшиков мечтал для России, принудив свои малые народности слиться с большими нациями. Поэтому в Великобритании не говорят на шотландском и валлийском языках, в Германии – на сорбском, а во Франции – на провансальском и бретонском. Кроме немногих чудаков, конечно. И уже после образования в Европе единых национальных государств там сложились гражданские общества. А Меньшиков пытался ускоренно решить сразу две задачи: создание единого национального государства и гражданского общества в нём. Он отталкивал от себя либеральных представителей национальных меньшинств и смыкался с ярыми черносотенцами – принципиальными врагами гражданского общества. Повторяю: он апеллировал к народу, ещё не созревшему для гражданской жизни.

– Зато теперь многие жители Европы говорят на арабском, турецком и африканских языках. Но вы лучше знаете ситуацию на Украине. Разве там эти две названные вами задачи решили успешнее?

– Конечно! Там сначала за годы советской власти сложилась массовая украинская школа, через которую прошли десятки миллионов людей, воспитанные украинцами, затем была получена государственная независимость. И уже после этого на волне патриотических чувств возникло гражданское общество и зазвучал лозунг «За едину Украину!» А в России гражданского общества как не было во времена Меньшикова, так нет до сих пор!

Кундрюцкова посмотрела на Вязигина с торжеством, и тот, помрачнев под её взглядом, глухо пробормотал:

– С последним вашим утверждением я не соглашусь…

– А я на конкретных фактах докажу, что это именно так. Смотрите: Меньшиков родился, жил и погиб в северо-западном углу России, сравнительно недалеко, по русским масштабам, от новгородской колыбели русской государственности, от старорусской обители Достоевского и святогорской могилы Пушкина. И вот на этой исконно русской земле лидер русских патриотов был казнён по приговору, который ему вынесли заезжие чужаки Давидсон, Якобсон, Гильфонт и Губа. Их всего-то была горстка. Даже местные русские красноармейцы отказались расстреливать Меньшикова и потому в качестве палачей, по словам Марии Меньшиковой в её памятной записке «Как убили моего мужа» были, цитирую, «посланы инородцы и дети – сыновья комиссара Губы, одному пятнадцать, а другому тринадцать лет».

– Но это же утешительно: русские отказались расстреливать Меньшикова!

– Не стоит обольщаться насчёт их благородных чувств. Местные красноармейцы арестовали Меньшикова, охраняли его и затем конвоировали к месту казни. Таким образом, они вполне исправно служили красным, пусть в определённых рамках и не по идейным соображениям. Меньшикова отмечает в своей записке, что они делали это ради пайка. То есть это были типичные пофигисты. Постоянные обыватели Валдая, они собирались оставаться там независимо от смены режима и потому опасались, что в случае прихода другой власти с них спросят за «красный террор». Естественно, они отказались расстреливать. Но своё истинное отношение к Меньшикову они продемонстрировали его жене. В день казни она подошла к чекистскому «штабу» и спросила о своём муже сидевших там красноармейцев, этих, по её словам, «довольных, сытых, гогочущих» молодчиков. В ответ она сначала услышала взрыв грубого хохота, затем сквозь смех ей сказали: «Да его давно уже расстреляли на берегу озера». А когда несчастная вскрикнула: «Звери проклятые!», вооружённая толпа бросилась на неё, угрожая: «Ты смотри, ты у нас поговори!» И это была не пустая угроза. Меньшиков в письме из тюрьмы просил жену быть осторожнее с представителями новой власти, потому что они «женщин расстреливают тоже».

– Так что же отсюда следует?

– То, что сто лет назад в несчастной России, изнасилованной большевиками, не было гражданского общества, а имелись только малочисленные экстремисты и огромная инертная масса покорных им обывателей, безразличных к судьбе страны и чуждых всяких соображений о справедливости, законности и гуманности. И тот же всеобщий пофигизм мы наблюдаем сегодня. Это видно на примере судьбы Марины Меньшиковой…

– Кто она такая?

– Не знаю, родственницей ли приходилась эта хрупкая женщина Михаилу Меньшикову, но они похожи: на фотографиях у них светлые волосы и мягкие, русские лица. В 2018 году российский суд выдал её Украине, несмотря на то, что её родители жили тогда в Крыму и сама она родилась в России. На Украине её посадили в тюрьму города Днепра, бывшего Днепропетровска, за то, что в театре она ударила деревянным молоточком-киянкой участника АТО. Не только по месту совершения, но и по сути своей этот её поступок был чисто театральным, не имевшим целью причинить реальный физический вред. После чего её нашли повешенной на оконной решётке в камере, которую она делила с тремя сокамерницами. Мэр Днепра Филатов отозвался на её гибель записью в Фейсбуке, которую закончил словами: «Россия бросит тебя, сынок, всегда». Он имел в виду, конечно, не только этот далеко не единичный случай выдачи Россией Украине противников АТО…

– Да, это ужасно, позорно! – воскликнул Вязигин, с досады ероша пальцами свою жидкую шевелюру.

– Больше внешнего сходства поражает сходство судеб этих людей: их выдали врагам на расправу свои же русские люди. Они погибли с временной разницей в сто лет, потому что за столетие в России так и не сложилось гражданское общество, а есть по-прежнему лишь огромная инертная, атомизированная масса пофигистов. На гибель Марины Меньшиковой российское общественное мнение почти не откликнулось, что и неудивительно: ведь его на радио «Слухи Москвы» и в других подобных СМИ изображают современные давидсоны, якобсоны и гильфонты…

– Но разве вы сами не из их числа? И не потому ли так сильны у нас позиции русофобов, что Меньшиков и подобные ему ещё в начале ХХ века своими дикими ксенофобскими заявлениями скомпрометировали саму идею русского возрождения? Из-за этого, может быть, и погибла Марина! Из-за этого очень долго нельзя было замолвить слово о многих русских бедах, например, о приходивших в запустение коренных русских землях! Но главное, в чём ошибся Мешьшиков и в чём по-прежнему ошибаются его современные последователи, – это врождённое неприятие подавляющим большинством русских людей самой идеи русского национализма. Дело в том, что Россия испокон веков вбирала в себя самые разные племена и народы, прирастая благодаря этому. Русские – имперцы и государственники по своей сути, им чужда идея противопоставления себя другим народам, населяющим Россию. Это понимают представители национальных меньшинств. Вот почему на медийном поле в качестве видных российских патриотов-государственников и защитников русского мира можно видеть ныне немало людей не совсем русских или совсем не русских, имена которых у всех на слуху. Все вместе, русские и другие народы России, мы сильнее. А на Украине победивший национализм привёл к развалу государства!..

Вязигин задохнулся от возмущения и замолчал, устремив на Кундрюцкову тяжёлый взгляд. Тоже явно взволнованная, она порывистыми движениями достала свой смартфон, что-то поискала на нём и заговорила дрогнувшим голосом:

– Беда России в том, что российское общество закоснело в бесчувствии и покорности. Меньшиков пытался пробудить его к гражданской жизни, а оно отвернулось от него. Забыв этот урок, я пробовала издавать в родном Ордатове оппозиционную газету, и мне живо заткнули рот при полнейшем равнодушии окружающих. Да, он был ужасный путаник, но только потому, что жил в страшное время и смятённо искал спасения для России и своей семьи. Вот что записал он в своём дневнике 20 июля 1918 года, в тот самый день, когда узнал о казни Николая Второго, и ровно за два месяца до собственной казни: «Сегодня шёл со своими ребятками среди ржи, нёс на руках Танечку и думал: есть ли на земле выше что-либо этого счастья держать на руках это маленькое нежное тельце своего ребёнка, которая вся воплощённая маленькая грация, сама прелесть. Чудный день, неизмеримое море хлеба, уже начинающего буреть, бездна цветов: этот год удивителен на травы, цветы и древесную зелень, фруктов же не будет. Жить бы можно, если бы не общие архигнусные, первобытные, из эпохи каменного века отношения…»