Kitabı oku: «Личный поверенный товарища Дзержинского. В пяти томах. Книга 1. Комиссарша», sayfa 7
Лайнер, на котором мы должны отбыть за границу, был маленький и его смело можно назвать просто пароходиком, грузопассажирским судном, который вез лесоматериалы и пассажиров.
В то время лес-кругляк из России вывозили мало. Русский мужик ушлый был и себя занимал распиловкой кругляка. А на вывоз отправлял доски и брус, которые дороже будут. Для внутреннего потребления делал мебель и поделки разные из дуба, экологически чистого и вечного, березы карельской и других пород дерева, которые во всем мире ценятся до сих пор выше мебели из опилочных панелей.
Пассажиров было человек тридцать. Две каюты первого класса, которые питались вместе с капитаном. Три каюты второго класса, которые питались с первым помощником. И третий класс, питание которого шло с котла экипажа. Честно говоря, все питание шло из одного котла, было невкусно, но оно наливалось в разные тарелки и стоило по-разному.
Вряд ли сейчас есть такие пароходики, но ту каюту я помню, и все каюты на морских судах сравниваю с этой. Я подвержен морской болезни и поэтому при небольшом волнении чувствовал себя не вполне хорошо из-за подступающего к горлу приступа тошноты. Хорошо, что расстояние от порта Мурманск до порта Лондон не такое уж и большое. Если напрямки, то это рукой подать, а так практически все время шли вдоль английских берегов, а потом тилипались по оживленной Темзе.
Часто бывало, что человек, живший в условиях конспирации несколько лет и кого невозможно было отличить от местных жителей, ступив на палубу иностранного государства под защиту государства, чей флаг гордо развевается на гафеле, он начинал плясать Барыню, Гопака, Лезгинку, Мазурку, Полонез, Краковяк, Картули, Шалахо, Хава Нагила, Сиртаки, Фламенко, Сырбу, Ча-ча-ча или Сальсу, Самбу, Тарантеллу или другой танец, который почище всякого паспорта указывает на его национальную и государственную принадлежность. А вот-то его родимого и берут под белы руки и ведут на съезжую для продолжения выяснения личности этого человека. Ветер свободы и путаница деревянной палубы с землей обетованной играет со служилыми людьми зловещую роль. Раз уж назвался груздем, то тихонько сиди в лукошке, пока тебя не принесут в родную квартиру.
Я сам чуть было не прокололся, ступая на палубу британского корабля с Юнион Джеком (Union Jack) и практически машинально приподнял руку, чтобы приветствовать его, но вовремя опомнился и протянул поднятую руку Марии, помогая ей ступить на палубу.
Оглянув стоящих на палубе пассажиров, боковым зрением я заметил, как один человек в гороховом пальто инстинктивно отвернулся от моего взгляда. Гороховое пальто и уверенность в том, что если он отвернется от объекта, то он становится незаметным, всегда подводила российских филеров и всегда являлась визитной карточкой сотрудников наружного сыска.
– Ладно, – подумал я, – предупрежден – значит вооружен.
Кстати, нужно сказать, что такое гафель. Это короткий, толстый шест, привязываемый поперек мачты для прикрепления паруса. Самый верхний гафель предназначен для крепления флага с помощью троса, проходящего через торец гафеля с вырезом «ласточкин хвост».
У моряков отношение к флагу корабля несколько особое, нежели в армейских частях.
Согласно морскому этикету, флаг поднимается в 8 часов утра по местному времени и спускается после захода солнца с построением всей команды. На флаг и гюйс – смирно!
Если на море шторм, то флаг спускается, но в случае встречи с военным или пограничным судном сразу же поднимается. После того, как корабли разошлись, флаг опять спускается.
Во время траурной церемонии или падения человека за борт, флаг спускается до половины и поднимается только по завершению церемонии или спасению утопающего.
Лондон встретил нас пасмурной погодой, приветливыми дежурными улыбками англичан и каким-то темным гражданином, который нагнал нас на выходе из порта и шепнул:
– Дзержинский приказал возвращаться.
И все. Шепнул и исчез в одной из узеньких улочек.
На подходе к стоянке экипажей нас встретил человечек с моим портфелем в руках.
– Мистер Казанов? – осведомился он.
– Да, это я, – подтвердил я и получил в руки портфель, который мне показался почему-то тяжелым.
– Вас пасут, – сообщил незнакомец и ушел.
Я открыл портфель и увидел, что все мои свертки на месте, в том числе и сверток с пистолетами. Что это значит? Мой клиент не мог меня подставить. Возможно, что это знак о том, что мне придется защищаться. Но от кого? Много вопросов и почти нет ответов. Если нас проверит любой Томми (полицейский), то нам крышка – два русских террориста прибыли в Англию. Будем уповать на Бога – все под ним ходим.
Расположившись в гостинице, я пошел на почту и написал три коротеньких записки моим связникам с королевским двором. Британская почта – это не русская почта. У них за сутки приходит любое сообщение, в России это сообщение будет идти месяц и чаще всего не дойдет.
Ужин в ресторане. Мария великолепна. Такое ощущение, что она всегда была завсегдатаем таких заведений, и ее дедушка по матери был английским лордом.
Русских мало, единицы, почему-то не любили русские Англию, даже англофилы, чувствуя в Англии постоянного своего врага. Что-то я не помню в нашей истории того момента, когда у России была дружба с Англией. Антанта это такая дружеская компания, в которой рта разевать не надо: либо с ног собьют, либо нож в бок всадят. Родственные связи императорских домов России и Англии – это химера для успокоения людей с комплексом неполноценности.
Николай Второй и Георг Пятый были кузенами и удивительно похожи друг на друга. Оба были, один – фельдмаршалом Российской армии, второй – генералом-адмиралом Великобритании. Вначале не было никаких сомнений в том, что русский император получит убежище в Великобритании. Но включилась левая пропаганда, которая распространяла информацию о том, что русский император это Николай-кровавый, а его жена – немка, которая вовсю якшалась с кайзером Вильгельмом по номеру второй и с распущенным монахом из Сибири Распутиным, и все сразу стали избегать даже намеков о предоставлении убежища русскому царю и его семье. А после убийства семьи в Ипатьевском доме в 1918 году все вздохнули с облегчением. Как говорится, умер Максим, ну и хрен с ним. Положили его в гроб… А царскую семью в гроб никто не ложил, закопали где-то в лесной чащобе и еще кислотой полили.
Великобритания еще раз по-крупному отличилась в 1945 году, когда передала советским властям всех, кто воевал против советской власти. До сих Великобритания не ответила за массовые самоубийства казаков и членов их семей на территории Англии.
В том же 1945 году Великобритания выслала из страны польских летчиков, которые, не щадя жизни, защищали небо Великобритании. Захотевшие остаться на жительство в стране, которую они защищали, получили фигу под нос и уведомление, что, если они в течение недели не покинут Великобританию, то их вышвырнут из страны пинками как нежелательных элементов.
Ладно, это поляки, не подданные Британской империи. А профессор математики Алан Тьюринг, английский математик, логик, криптограф, оказавший существенное влияние на развитие информатики, Кавалер Ордена Британской империи (1945), член Лондонского королевского общества (1951), который расшифровал код шифровальной машинки «Энигма» и обеспечил окончание войны на два-три года раньше, если бы код не был взломан. Гения математики ошельмовали со всех сторон, посадили в тюрьму, а потом приговорили к химической кастрации, от которой у мужчин развивается гинекомастия. Это когда у мужчины растет такая же грудь, как у женщины. Итогом было самоубийство человека, имевшего полное право называться национальным героем не только одной Великобритании. И только в 2013 году королева Великобритании Елизавета II помиловала Алана Тьюринга посмертно, а в Кембридже ему был установлен памятник. Но кровь казаков и польских летчиков все еще ждут извинений.
Глава 33
В гостиничный номер нам подбросили записку: «Зайдите в российское посольство!
Это еще зачем? В посольстве пока старые сотрудники, не представлявшие никого. Числились для политики. Зайти туда, это все равно, что объявить всему Лондону о прибытии двух загадочных фигур российского прошлого и будущего.
Провел три встречи со связниками. Полковник Борисов у них был, но давно куда-то уехал. Сказал, что работа замораживается до особого распоряжения. О своих планах ничего не говорил.
Все правильно, мой шеф надеялся на то, что секретные контакты руководителей стран будут восстановлены. Но где он, вот в чем вопрос. Человек не иголка, в стоге сена не потеряется. Как бы человек ни прятался, как бы глубоко не ложился на дно, все равно муть со временем успокаивается, и вода становится прозрачной.
Как всегда, помогли товарищи журналисты и их газеты. «Таймс» со ссылкой на «Фигаро» опубликовал заявление отделения российского христианско-монархического союза Верхней Нормандии с осуждением близкого сподвижника последнего русского императора полковника Борисова Александра Васильевича, отказавшегося официально поддержать Белое движение и участвовать в нем. Верхняя Нормандия совсем рядом, на другом берегу Ла-Манша.
Переезд из Англии во Францию прошел достаточно спокойно. Тщательного таможенного досмотра не было, к нам даже относились с некоторым сочувствием, как пострадавшим от революции. Франция встретила более приветливо. Хорошая погода, много улыбающихся людей, но все равно чувствовалось, что война еще идет, и что люди ждут ее окончания, сжав зубы, чтобы не потерять терпение.
Александра Васильевича нашли тоже достаточно быстро. Язык до Киева доведет, а во Франции расстояния не такие, как в России.
Русские за границей всегда обнимаются. И мы с полковником Борисовым не были исключением.
– Я так и знал, Дон Николаевич, – сказал мой шеф, – что вы найдете меня, если с вами ничего не случится. А вот с вами кое-что случилось. Скорее же представьте меня своей супруге!
– Мария, – официально сказал я, – полковник Борисов Александр Васильевич, под началом которого я работал в Зимнем дворце. Александр Васильевич, это Мария – сотрудник ВЧК, сопровождающая меня по приказу товарища Дзержинского.
Последовавшую затем сцену подробно описал Николай Васильевич Гоголь в своей пьесе «Ревизор».
– Как ВЧК? – только и мог вымолвить Борисов.
– А так, Александр Васильевич, – просто сказал я, – сначала принимайте нас, а потом я вам все расскажу.
Полковник снимал небольшой домик с мансардой в пригороде и жил один. После того, как от него давно ушла жена, он не стремился к сближению с женщинами. Его хозяйство вела приходящая экономка, которая нанимала необходимых специалистов, но и сама была на все руки мастером.
Время было послеполуденное, и она собиралась уходить, но наше прибытие смешало все ее планы. Я не думаю, что у нее было слишком много планов на вечер, так как она с готовностью взялась организовать ужин «а ля рюс». Мария вызвалась помогать. Две женщины, одна из которых ни слова не говорила по-русски, а вторая по-французски, понимали друг друга, а в покупках чувствовалось влияние Марии, которая знала, что нужно для двух русских мужчин, собравшихся провести за столом вечер воспоминаний.
Мужчинам досталась техническая часть подготовки вечера. Нужно раздвинуть стол и вынести его в мансарду. Затем передвинуть мебель, расставить стулья, раскочегарить медный самовар с множеством четко оттиснутых медалей всемирных выставок.
За работой я рассказывал Александру Васильевичу о своих злоключениях после переворота, об уничтожении мною практически всего нашего небольшого архива, о тюремном заключении и интересе ко мне Дзержинского.
– Мне кажется, что они знают, чем мы занимались и им нужны каналы конфиденциальной связи с главами европейских государств, – сказал я, – с этой целью они выпустили меня, дали персональный мандат, чекистскую форму, приставили комиссара и разрешили выехать за границу. Это все неспроста. Комиссарша требует от меня отчета, но мне кажется, что у нее есть способы связи с Дзержинским, потому что я ничего не обещал председателю ВЧК.
– Какие у вас с ней отношения? – спросил Борисов.
– Только деловые, – сказал я.
– Правильно, – одобрил полковник, – будет больно, если идеология заставит разойтись по разным баррикадам. Все наши деньги сгорели?
– Привез почти все, – обрадовал я шефа.
– Я всегда был высокого мнения о вас, Дон Николаевич, – улыбнулся Борисов, – а вот и женщины нам машут рукой, пойдемте за стол.
Первый тост был за встречу. Кальвадос шел хорошо. Закуска не совсем русская, но близкая к ней, была хороша.
Тому, кто млеет от слова кальвадос, но никогда не пробовал его, скажу, что это простая яблочная водка. Яблоки киснут, бродят, получается брага или барда, которую и перегоняют в кальвадос. Проще – яблочный самогон. В Бургундии такую брагу делают из отжимок красного и белого винограда и гонят водку, которую называют марк. Марк, а не мрак. Так вот этот марк – обыкновенная грузинская чача, одним словом – мрак, от которого наутро жутко болит голова.
Глава 34
С Борисовым мы выпили по-русски. Мария точно рассчитала, сколько нужно брать, чтобы потом не бегать ночью за последней бутылкой.
Утром нас отпаивали напитком «морнинг спэшил», который по вкусу чем-то напоминал огуречный рассол.
Затем мы сняли в аренду коттедж в десяти минутах ходьбы от дома Борисова. Женские связи помогли все это оформить в считанные минуты. Не буду утомлять читателя различными подробностями быта, но скажу, что домик был удобный и мы еще удачно разместили привезенные деньги, получая ежемесячно приличную сумму процентов.
Восемнадцатый год был богат на события. Все началось с покушения на Ленина и с расстрела семьи царя. Потом начался красный террор. Любой террор вызывает ответный террор. Люди любыми способами старались вырваться из России. Но чаще вырывались те, кто имел знания и возможности устроиться за границей. Простому человеку податься было некуда.
Если бы люди знали, что их ждет после гражданской войны, то большевиков ловили бы деревнями, селами, хуторами, улицами, кварталами и вряд ли кто из них дошел до суда.
Но и белых Россия бы не приняла, потому что они хотели вернуть Россию во мрак самодержавья. Самодержавие – это бич России, после него всегда наступает Смутное время. Самодержавие не давало развиваться активным силам страны. Если бы в период Александра Второго была введена конституционная монархия, Россия была бы величайшей страной в мире. Но только русские любят представлять свою историю в сослагательном наклонении и ждут, когда придет самодержец и железной рукой погонит в страну счастья, а все будут кряхтеть, клянуть свою судьбу и носить на руках того, кто будет выжигать на их спинах красные звезды. Русские будут сами решать свою судьбу только тогда, когда они будут поставлены на грань существования. И все эти идеи о народе-богоносце придумки Емелек Пугачевых и Стенек Разиных.
Из России приходили новости одна страшнее другой. Расстрел царской семьи без суда и следствия по прямому указанию Ленина потряс всех. Большевистские руководители постарались замаскировать свое участие в этом и замести следы преступления. Как будто злобные османы завоевали Россию и начали свое царствование с уничтожения всего рода царственных особ. Россия как султанский сераль. Что можно сказать в такой ситуации? Лично у меня те сомнения, которые склонялись в сторону служения народу, стали требовать четкого ответа на такой же прямой вопрос: а какому народу? Кто этот народ?
Никогда народ не был делателем истории. Он покорно шел за своим повелителем. Если народу предоставить возможность сделать свой исторический выбор, то он выберет такой способ правления, при котором библейский царь Навуходоносор окажется дилетантом, которому случайно достался престол.
Народу нужен поводырь, пастух, который будет вести его по оптимальному, или, наоборот, по самому нерациональному пути из тех, что предоставлены этому народу историей.
Если бы не было Моисея, народ иудейский никогда бы не освободился от египетского рабства, в которое он попал, будучи никем не управляемым.
Неуправляемый народ разбрелся бы по пустыне в разные стороны и вряд ли кто вспоминал потом, что был такой народ. И у нынешних христиан не было бы Библии, которая процентов на восемьдесят написана древними евреями. Всевышний искал бы Мессию у другого народа, и звали бы его Вася Иванов или Нигматулла Султанов. Те, кто сейчас являются мусульманами, были бы правоверными иванианами или султанианами, и неизвестно, какая религия появилась бы в противовес этой религии.
И вот, прочитав все это, скажите: о какой службе народу идет речь? Какой народ призывает на службу генерал-фельдмаршала? Какой народ смещает его с должности? Кто, кроме царя, волен это сделать? Никто. Вот и не нужно этих высоких слов о службе народу. Народ не может сам решить даже такой вопрос, в какой цвет ему покрасить свой дом. Все должно делаться с разрешения властей и цвет дома должен быть утвержден волостным начальником, которому сверху дали указание, в какой цвет должна краситься та или иная улица. В отношении народной самодеятельности поставлены квартальные надзиратели, которые сразу донесут о самоуправстве или бунте отдельных представителей народа.
Поэтому речь идет о том, каким царям будем служить? Если мы хотим жить в России, мы должны идти на службу той власти, которая там воцарится и делать все, что будет приказывать эта власть, иначе нас просто уничтожат. А что бы сделали вы, будучи на их месте? Устраивали бы митинги и шествия в поддержку госпожи Засулич, родоначальницы мирового терроризма? Проводили бы дни памяти господ Пестеля, Рылеева, Каховского и иже с ними и делали бы все для свержения этой власти? Дудки. Эти люди пришли, как они говорят, навсегда, поэтому они не остановятся ни перед чем, чтобы удержаться у власти и упрочить ее.
Почему при Иване Грозном народ роптал в тряпочку? Народ видел, что царь казнит начальников-притеснителей. Значит, царь он народный. Казань взял. Астрахань взял. Сибирское царство присоединил. Честь ему и хвала. Большевики тоже читали историю. В ней господин Карамзин писал, что народная память не помнит, что вытворял этот царь, но люди помнят его как твердого руководителя, собирателя земель русских и мечтать будут о том, чтобы снова пришел царь Иван и нашел управу на казнокрадов, и на коррупцию, с которой никто не может справиться. А Иван Грозный справился бы.
Глава 35
Наша французская жизнь протекала удивительно спокойно. Моя комиссарша чувствовала себя как рыба в воде. У нее были поразительные способности к иностранным языкам. Во всяком случае, к исходу третьего месяца нашего пребывания во Франции она бойко говорила по-французски, имела обширные знакомства в пригороде. Несколько раз мы выезжали в Париж. А один раз она исчезла на сутки. Я места себе не находил.
– Извини, дорогой, – сказала просто Мария, – не успела на последний поезд, пришлось коротать ночь на вокзале, зато первым поездом я поехала тебя успокоить. Да и вообще, чего тебе беспокоиться обо мне? Кто я для тебя? Обуза и больше ничего.
Понятно, что расчет был на то, что я буду разубеждать ее в обратном и говорить разные комплименты. Хотя, она права. Кто она мне? По сути – никто. Меня к ней тянуло, но мой внутренний голос предупреждал об осторожности. Поэтому я промолчал.
Раздосадованная Мария сказала:
– Каждый месяц я буду уходить на сутки, чтобы решать свои личные дела, и ты не можешь мне мешать в этом.
– Хорошо, – покорно согласился, наблюдая за ее реакцией. Она ожидала совершенно другого, скандала, резких слов или просьб не делать этого.
– Почему ты не спросишь, чем я буду заниматься? – сердито спросила девушка.
– Зачем? – спокойно ответил я. – Я прекрасно знаю, где ты будешь и чем будешь заниматься.
Удивлению Марии не было предела.
– Расскажи, если знаешь, – как-то холодно сказала она.
– Один человек предложил руку и сердце очень красивой женщине, – начал я свой рассказ. – Женщина согласилась при одном условии: раз в год она будет уходить на два дня, и муж не должен спрашивать, где она была и что делала. Жених согласился. Прожили они в мире и согласии десять лет. Однажды муж решил выяснить, в чем же секрет его жены. Когда подошло обусловленное время, женщина ушла, а муж тайно отправился за ней. Женщина ушла в горы и зашла в пещеру. И муж заглянул в эту пещеру. В пещере его жена скинула все одежды, превратилась в змею и стала шипеть в разные стороны.
Понятно, – подумал муж, – два дня шипения даже мало, чтобы весь год быть спокойным человеком.
– Ты хочешь сказать, что я змея? – вспылила Мария.
– Я хочу сказать, что мне совершенно наплевать, где ты была и что делала, – резко сказал я и вышел на улицу.
Действительно, чего мне беспокоиться? Она не жена мне и не родственница, за которую я несу ответственность. Она имеет задание от Дзержинского… Да, она имеет от Дзержинского задание постоянно держать меня в поле своего зрения и если что, то… И сейчас она почти сутки была неизвестно где. Вот именно, где? Возможно, что я с самого начала недооценил ее и не относился серьезно к ее присутствию, посвящая в некоторые вопросы, которые нужно держать в секрете. Неизвестно, как повернется дело, но оставаться без козырей в игре с высокими ставками нельзя.
Я рисковал не только собственной безопасностью. Я вывел Марию на полковника Борисова, у которого были все нити связей с главами государств Европы. Кроме того, он мог получить высокие рекомендации для организации связи и с другими странами мира.
Большевики могли со спокойной совестью зарезать курицу, которая несет золотые яйца. Без всякого сожаления новое правительство России высылает за границу людей с мировыми именами, тех, кто обеспечивает международный авторитет нашей страны. Они считают, что все у них получится по щучьему велению.
Нет, такое бывает только в сказках. Авторитет государства зарабатывается годами, столетиями, государственной поддержкой талантов и перспективных, приоритетных направлений в науке, культуре, искусстве, обороне. Сломать все может любой дурак, а заново отстроить может только тот, кто это строил и кому это нужно. А кто будет восстанавливать экономику в России, когда всех специалистов разогнали или уничтожили?
Рассуждая об этом, я не заметил, как очутился у дома Борисова. Полковник сидел над исторической повестью времен Ивана Грозного. Похоже, что его волновали те же мысли, что и меня.
Уехать от смерти, от мести тирана – предательство родины. Погибнуть на родине ни за что по воле тирана – безвестность или то же обвинение в предательстве. Стать подручным тирана – заслужить позор и принять на себя всю вину тирана, которого люди будут зацеловывать за грозность и «справедливость», и плевать на могилы его подручных.
Как ни крути, а дворянству и интеллигенции, как сейчас говорят – среднему классу – податься некуда. Куда ни ткнись – все плохо. И еще хуже, что в этом среднем классе разброд и шатания. Обстановка как в банке с пауками, все считают, что виноват кто-то другой, а вот он такой ласковый и пушистый пострадал ни за что. Знали бы вы, сударь, что у Молоха виноваты все, сидели бы тихо, прижав язычок.
Глава 36
– Дон Николаевич, – раздался голос полковника Борисова, – вы будете заходить или все так же будете стоять у калитки и мотать головой?
Я оторвался от своих мыслей, улыбнулся и вошел в дом.
– Случилось что-то, – участливо спросил Борисов, – и почему вы без верного телохранителя?
– О нем и хочу поговорить, Александр Васильевич, – задумчиво сказал я, – какие-то сомнения терзают меня, а правильно ли я сделал, выведя ее на вас? Может, нам нужно было делать вид, что мы с вами не знакомы?
– Кто его знает, что правильно, а что неправильно, – философски сказал мой бывший шеф, – время покажет. А она, как-никак, все же та ниточка, которая связывает нас с нашей родиной. Вы тоже ниточка, но у нее возможностей больше. И я ее хорошо понимаю. Она терзается, разрывается между своим долгом и вами. И все идет к тому, что вы разорвете эту нить, и мы окажемся без связи с Россией. Мы не можем бросить ее, она наша родина и мы должны служить родине, переходя на службу к новым правителям. Другого выхода нет. Причем это понимают все, и они пошли бы на службу к победившему народу, но никто не уверен в своем будущем. И я не уверен. Но я не агрессивен к своим соотечественникам, а те, кто запятнал себя кровью, жаждут дальнейшего кровопролития.
– Но война еще не закончена, Александр Васильевич, – пытался я сохранить какую-то искорку веру в победу Белого движения.
– Полноте, батенька, – усмехнулся Борисов, – война проиграна давно, в октябре 1917 года, когда не нашлось сил для восстановления власти и порядка, и когда никто не хотел сорганизоваться на противодействие установлению советской власти в стране. И запад давно кинул нас, исключив Россию из числа тех, кто будет в списке победителей над Германией и ее союзниками.
– Александр Васильевич, – сказал я, – вы прямо прорицатель какой-то. Война еще не закончилась и Германия сильна как никогда.
– Дон Николаевич, спуститесь с луны на нашу грешную землю, – улыбнулся полковник, – через месяц-два Германия будет способна только воевать с Россией, пошедшей на огромные уступки, чтобы избежать удушения революции.
Но революция перекинется на Германию. Любая палка имеет два конца. Политика братания и агитация противника на фронте – это как вирус, заражающий всех, кто с ним соприкасается. Распропагандированные российские солдаты не препятствовали революции и открывали фронт противнику. Немецкие солдаты видели это, и немецким солдатам не хочется продолжения войны, и они уже распропагандированы, несмотря на немецкое чувство дисциплины.
У окопников своя дисциплина. Когда войска выводят на отдых, их сначала приводят в чувство строевой подготовкой и изучением уставов. А в Германии предреволюционная ситуация, которая взорвется так, что мало немцам не покажется. Не рой яму другому.
Добровольческая армия в России на последнем издыхании. Антон Иванович Деникин сдал командование генерал-лейтенанту Петру Врангелю и живет сейчас в одном из пригородов Парижа.
Верховного правителя России адмирала Колчака выгнали с Урала и гонят в Сибирь и в Забайкалье.
Интервенты в России не хотят воевать за Веру, Царя и Отечество. Иностранная помощь быстро переходит в руки Красной Армии. И Колчака Запад сдаст. Дело времени. А там будем нужны мы для связи с правителями западных стран.
Все эти тезисы об отказе от тайной дипломатии – это популизм чистейшей воды. Все вернется на круги своя. И большевики наденут расшитые золотом мундиры с красными лампасами и будут награждать друг друга золотыми орденами с бриллиантами. Бессребреники отойдут в сторону, их отправят коров пасти, все равно им серебро и злато не нужно.
– Циник вы, Александр Васильевич, – констатировал я свое отношение к тому, что он говорил, хотя и чувствовал, что он во многом прав.
– Я не циник, уважаемый Дон Николаевич, а реалист, – парировал Борисов, – а сейчас давайте поговорим о вашей прекрасной спутнице.
– О чем же? – поинтересовался я.
– Вы такая же романтическая натура, Дон Николаевич, как и сын царя Кипра Пигмалион, – сказал Борисов. – Помните, как в легенде? Пигмалион влюбился в Афродиту и высек из мрамора фигуру ее. Чем больше он смотрел на эту скульптуру, тем больше находил ее совершенной, а потом обратился к богине с просьбой оживить статую. Афродита вдохнула жизнь в мрамор и с пьедестала сошла прекрасная женщина, которая стала женой Пигмалиона и была названа Галатеей.
– В чем же выражается это сходство? – спросил я, несколько обиженный сравнением.
– Я сразу заметил, с какой нежностью вы смотрите на Марию. Вы восхищенно рассказывали о ее способностях, как человек, создавший из ничего нечто, что сияет при огранке, – сказал Александр Васильевич. – Вы перестали объективно воспринимать реальность. За пару месяцев такие дела не делаются, а у нее манеры светской дамы. У любого нувориша, как бы он ни был богат, какие бы титулы он себе ни покупал, какие бы учителя его не учили, все равно пробивается плебейское происхождение, которое может исчезнуть через несколько поколений, а, может, и не исчезнуть. А ваша красавица ведет себя безукоризненно. Так не бывает. Никакой талант не заменит наследственность и воспитание.
– Что же вы предлагаете? – спросил я.
– Как я слышал, – полковник проявил достаточную осведомленность, не свойственную домоседам, – ваша пассия одна ездила в Париж, что не свойственно золушкам, впервые попавшим за границу. Не ограничивайте ее в свободе действий и во время следующего выезда в столицу нужно за ней проследить.
– Господин полковник, – гордо сказал я, – следить за женщиной низко.
– За женщиной – да, – таким же тоном ответил мой шеф, – а за объектом возможной опасности – обязаны.
Он прав, нужно отделять личное от служебного и никогда не смешивать их.
Глава 37
Попив чаю, я пошел домой.
У калитки на лавочке сидела Мария и ждала меня.
– Дон, я хочу извиниться перед тобой, я была не права, – тихо сказала она, – я больше не буду никуда уезжать одна.
В знак примирения я обнял ее за плечи и повел в дом.
– А если все-таки появится необходимость снова одной поехать в Париж? – спросил я.
– Тогда я попрошу тебя сопровождать меня, – ответила просто Мария.
– Если ты захочешь о чем-то поговорить со мной, я всегда готов выслушать тебя, – сказал я. – Можешь доверять полковнику Борисову так же, как и мне. Мы – одна команда.
– Я подумаю, – тихо сказала Мария, – не торопи меня, Дон, ты все узнаешь первым.
Александр Васильевич все понял правильно, и Мария косвенно подтвердила это. Они оба молодцы, зато я выглядел дурак дураком.
Еще через две недели на имя Марии пришло письмо из Парижа.
– Прочти, – сказала мне девушка.
Письмо было от «подруги», которая ужасно соскучилась по ней и предлагала встретиться в воскресенье, посидеть и попить кофе в открытом кафе. Совершенно безобидное письмо. Естественно, все письма должны быть безобидные. Но представьте себе ситуацию, когда фабричная девчонка из Питера приезжает в Париж и у нее находится близкая подруга, с которой девочка от станка будет сидеть под зонтиком, щебетать по-французски и пить кофе из маленькой чашечки, оттопырив в сторону мизинчик.
Все идеально сделало ЧК, подставив мне комиссаршу, предоставив ей возможность работать самостоятельно без всякого руководства. И я поверил в это, но здесь они прокололись окончательно. Что мне делать? А ничего. Главное – не гнать волну, за одним проколом последует другой, когда уже невозможно будет просить подождать объяснений. Хорошо, что получилось именно так. Мне не пришлось собирать доказательства того, что Мария не та, за кого она себя выдает, и припирать ее к стенке неопровержимыми доказательствами.
