Kitabı oku: «Личный поверенный товарища Дзержинского. В пяти томах. Книга 3. Барбаросса», sayfa 6
Не получив никакого ответа, Борман завизжал, что он меня сгноит в лагерях, исключит из партии и меня автоматически выгонят из гестапо и из СС. Меня лишат германского гражданства и будут считать русским шпионом и прочее, и прочее…
Я смотрел на него и думал, до чего же все партийные республики одинаковы, когда в них одна партия имеет конституционное большинство и ее главенство записано в Конституции.
Один к одному с ними исламские республики, где вместо конституции Коран, который определяет всю жизнь страны по раннесредневековым обычаям и традициям, невзирая на то, что на дворе двадцатый век и что инквизиция уже давно осуждена и канула в небытие.
В этих странах процветают средневековые способы казней и развивается традиция сжигать книги и произведения неугодных писателей, художников, музыкантов. Все люди должны одеваться в черные одежды, а женщины в паранджу и вести фарисейский образ жизни.
Все партийные и религиозные страны стремятся к господству своей идеологии во всем мире и не остановятся перед применением любого вида оружия, способного уничтожить весь мир, лишь бы выжило несколько человек, проповедующих их идеологию или религию.
На исходе третьего дня мне завязали глаза и вывезли куда-то в восточном направлении. Трудно определить направление, если человек с детства не развивал свой гироскоп, который дается ему от рождения. Мой отец указывал мне направление на север и водил меня по улицам, переулкам и неожиданно спрашивал, в каком направлении мы идем. Поначалу это бывает трудно, но потом человек при любых поворотах и вращениях вокруг своей оси не теряет однажды выбранное направление.
За пределы города мы выехали километров на тридцать, потому что достаточно долго петляли по берлинским улочкам. В том направлении находился полигон СС, где я проходил обучение на курсах, и куда мы выезжали для участия в показах новых образцов нашей и трофейной военной техники.
Меня куда-то провели и открыли глаза. Так и есть, за моей спиной был земляной вал для остановки пуль. Предо мной стояли десять эсэсовцев с винтовками в положении «к ноге». Офицер с саблей «на плечо» и судебный чиновник с приговором:
– Именем германского рейха приговорить штурмбанфюрера фон Казена к лишению всех чинов и смертной казни через расстрел.
Команда офицера:
– Ахтунг! Фойер!
Взмах саблей и обжигающий ветерок пуль, рыхлящий землю за моей спиной.
Затем расстрельная команда повернулась налево и ушла, а я стоял, привалившись спиной к земляному брустверу, и думал:
– А на кой хрен мне все это надо? Прав был тот римский император, удалившийся от дел и сказавший посланникам Рима, приглашавшим его на повторное царствование:
– Посмотрите, какая у меня уродилась капуста!
Прямо ко мне шел Мюллер в генеральской черной шинели с белым атласным подкладом и улыбался.
– Иди, – злорадно подумал я, – сейчас огребешь по-русски и по полной, мне терять нечего и с меня все взятки гладки.
Глава 27
Вероятно, мое выражение лица было настолько красноречивым, что Мюллер перестал улыбаться.
– Спокойно, коллега Казен, – сказал он, вытянув в моем направлении руку, как бы защищаясь от меня внутренней частью ладони, – я не мог остановить этот спектакль, зато в наших руках все контакты вашей сети.
– Кто их вам дал? – спросил я удивленно.
– Вы, – ответил Мюллер, – ваш отдел и его личный состав в вашем лице, господин оберштурмбанфюрер. Садитесь в машину, едем к нашему старику.
В машине Мюллер налил мне добрую стопку русской водки. Бутылка была фирменная, с засургученной головкой как знак качества.
– Ну, чтобы звездочки на ваших петлицах сменились на дубовый лист, – сказал шеф и мы выпили. – Ваша форма уже на объекте, быстро приводите себя в порядок и к делу.
Дед Сашка с удивлением посмотрел на меня и сказал:
– Что и меня на расстрел тоже повезете?
Сказано это было по-немецки, и Мюллер взглянул на деда вопросительно-удивленно, поражаясь его способностям и тому, что в нем было заложено Творцом.
Я принял душ, побрился, надел приготовленную форму и вышел совершенно другим человеком с другими мыслями и настроениями. Правильно говорили мыслители, что форма определяет содержание.
Взглянув на петлицы, я увидел, что чья-то заботливая рука уже пришила к ним поперечный двойной серебряный жгутик оберштурмбанфюрера.
– Никак в полковники собрался, – сказал дед Сашка. Несмотря на свою простоту, дед видел все и, похоже, не только глазами.
– Герр Александер, – сказал Мюллер, – вы знаете, зачем мы сегодня приехали к вам?
– Скажете – узнаю, не скажете, так и оставим, – отозвался дед.
Мюллера все время ставила в тупик манера деда Сашки то снимать слова с языка, то прикидываться несведущим в известных делах. Похоже, что шеф все еще не до конца верил в способности деда, хотя сколько уже можно доказывать это?
– Если встречу тиранов готовить, то это одно, а если золотишко прятать, то это другое, – так же просто сказал дед.
Мюллер так и осекся, поманив меня пальцем к себе, шеф приказал остановить всю звукозапись и удалить из дома всех посторонних, оставив лишь экономку, которая накрывала на стол.
– А фрау изменилась, – подумал я, – подобрела, стала поласковее под благоприятным воздействием деда Сашки.
Выполнив поручение шефа, я вернулся в комнату.
– И что вы хотели сказать о встрече двух лидеров, герр Александер? – спросил Мюллер.
– А че тут говорить, – сказал дед, – встретятся, поговорят, да только ни о чем не договорятся. Все от жадности немецкой.
– Как это от немецкой жадности? – возмутился начальник гестапо.
– Да ведь с Россией легче торговать, чем халяву получать ценой крови своих солдат. И выгоднее Россию в союзниках иметь, чем во врагах. А вы себя уж больно высоко ставите и считаете, что с Россией сможете справиться. Ошибка это. Предложение России исходит не от слабости, а от мудрости. Русских мужиков еще много погибнет, намного больше, чем ваших, да ведь зачем вам их ждать у себя в Германии. А они придут. Это им не в диковинку заграничные столицы штурмом брать. Лучше дело-то миром покончить, да только вы никак не можете от успехов своих протрезветь. Так вот зимой-то этой вам и дадут возможность головушку в холоде подержать, – довольно складно завершил свой монолог дед Сашка.
Другого человека за такие слова давно бы в концлагерь упрятали, да только дед Сашка не другой. Он такой, какой он есть.
Мюллер молчал. То ли понимал, что дед прав, то ли верил в немецкую удачу, то ли просто никогда не был в оппозиции и всегда исполнял указания действующего руководства, какое бы оно ни было. Власть есть власть.
– Не организуют ли русские покушение на нашего фюрера? – спросил шеф гестапо.
– В мыслях этого нет. Сталин-то из грузинов будет, а там законы гостеприимства чтут. Да и русские гостей всегда уважают. Могут по пьянке и морду набить, а по трезвому делу все чинно и благородно, – сказал дед, – так что ты не сомневайся, все будет честь по чести.
– Ты по-прежнему уверен, что разработчик плана нападения на Россию попадет в плен со своей армией? – продолжил расспросы Мюллер.
– Так, значит, немецкому Наполеону синей ленточкой дорогу перекрыли, – оживился дед Сашка, – не дали ему русским нанести поражение, силы разделили и послали генерала на верную погибель. Как говорят, предупрежден, значит – вооружен. Вижу, что я говорю, а все как об стенку горох. Дело-то ваше, я по этим делам убиваться не буду.
Многое дед Сашка не мог сказать по-немецки, и я помогал переводить идиоматические выражения, на которые был горазд старик.
– Здесь в Германии есть нужная для тебя сон-трава? – спросил Мюллер.
– Травы-то много, приносили всякую, называют ее по-научному Pulsatilla, а мы по-простому прострелом называем, – сказал дед. – Тут у вас есть прострел горный, прострел луговой и обыкновенный. Вроде бы и цветочки похожие, да вот только условия у вас другие, нежели у нас. На практике материал проверять надо, а как на практике-то это проверить? Это же столетия нужны.
– Какие столетия, – недовольно сказал Мюллер, – у нас времени в обрез. По историческим меркам даже не минуты, а секунды, а ты про столетия говоришь. Сколько тебе нужно военнопленных для проведения опытов? Сто, двести человек? Тысяча. Через два-три дня у тебя будет все. В лагерях гестапо исследовательского материала много.
– А что, давай, – сказал дед, – я их всех отправлю лет на десять-двадцать вперед, избавятся от вас и жить будут еще долго. А опыты над людьми ставить нехорошо, грех это большой и несмываемый, и наказание за этот грех будет на этом свете, а не на том.
Глава 28
– Ты, старик, сегодня хочешь вывести меня из себя, – сказал зловеще Мюллер.
– А че тебя из себя выводить? – дед Сашка уже готов был поругаться с генералом. – Ты уже давно не в себе, потому что будь ты в себе, то тебя давно бы уже вывели куда-нибудь да команду «фойер» скомандовали бы. Ты временами-то не забывай, что ты человек, а не слуга дьявола, уничтожающего творения Бога нашего.
Дед отвернулся в сторону, показывая, что больше он не хочет разговаривать.
Разговорить деда удалось только при помощи селянки, которую приготовила экономка, явно, по рецепту деда Сашки. Нехитрая еда, состоящая из молока, взбитых яиц и сливочного масла для поджаривания на сковороде. Пища здоровая при любых заболеваниях, поддерживающая организм в тонусе и от которой люди не жиреют.
Мы немного перекусили с кофе, потому что Мюллер готовился на доклад Гиммлеру о мерах по обеспечению безопасности возможной встречи лидеров воюющих стран.
– Герр Александер, а возможно ваш экстракт получить в сухом виде в виде порошка или таблетки? – спросил Мюллер.
– В виде таблетки? – повторил вопросительно дед Сашка. – В виде таблетки? Так ведь если одну капельку высушить, то ее даже в мелкоскоп не увидишь, а если даже десять капель высушить, то только разве, что на бумажке какой. Потом, если эту бумажку скушать, то неизвестно какой результат в итоге получится. Может, попадешь в то время, в какое еще нога человека не ступала. Но попробовать стоит, да ведь только срок-то годности от спирта зависит, весь спирт высохнет и настойка уже не настойка. Попробуем, поэкспериментируем.
Деду Сашке понравилось слово экспериментировать. Все-таки, сильна в русских людях жилка к разным экспериментам. Если бы их не запрещали раньше, то кто его знает, что бы у нас получилось. А потом, когда эксперименты разрешат, то мужик наш экспериментировать не будет, скажут, что начальство специально заставляет экспериментировать, чтобы потом за это по мордасам надавать.
– Герр Александер, – спросил Мюллер, – а почему вы при помощи своего экстракта не хотите освободить себя от нашего присутствия, ведь по всем показателям вы сотрудничаете с врагом?
– Если я уйду от вас, – степенно сказал дед, – то получится, что для всех я умер и мои родственники меня не примут, если я приду к ним через какое-то время и скажу, что это я. А где я был? Кто мне поверит? Да и когда человек ходит по тем временам, он меняется совершенно. Он становится другим, примерно таким же, каким его создал Господь. В нем просыпается чувство совести за все то неправое, что он совершил. Для всех современников он умрет, а для нововременников он нарождается заново. Вы, когда смотрели вперед, не чувствовали, что вы мыслите совершенно по-другому, по-новому, хотя старое давало о себе знать? А все потому, что вы еще не народились, вы были в чреве времени и еще не вышли наружу, через день-другой человек становится новым, а не сразу. Я человек этого времени и жить буду в этом времени. Моя совесть чистая и мне ее бояться нечего.
– А вы знаете, что такое совесть, герр Александер? – с иронией спросил Мюллер.
– По-ученому сказать вряд ли смогу, ̶ задумался дед Сашка. – Только вот совесть у каждого человека бывает разная. И зависит она от того, насколько человек понимает, что является хорошим, а что плохим. Способен ли этот человек заставить себя делать только хорошее, и как он оценивает свою жизнь, и все, что он делает. Как он корит себя за то, что сделал не то, что является хорошим, и какую ответственность он готов нести за то, что сделал. Вот поэтому и говорят про одних, что совесть его мучает, а другой совершенно спокоен, потому что у него совести нет. Так вот, там, впереди, у любого человека совесть просыпается и горе тому, чья совесть спала в наше время.
Дед Сашка, что-то еще шевелил губами, а потом замолчал, углубившись во что-то свое.
– Страшный старик, – сказал Мюллер, когда мы вышли из дома, – что будет с нами, если у нас у всех пробудится совесть, если совесть пробудится и у Сталина с его наркомами? Будет такой хаос, по сравнению с которым революции и гражданские войны покажутся цветочками. Поедете со мной, рейхсфюрер хотел посмотреть на вас.
– Он в курсе деда Сашки? – спросил я.
– В курсе, – ответил шеф, – только видите, предсказания герра Александера сбываются, а реакции никакой нет. Как бы не стало поздно выслушивать его предсказания. А нам с нашими видениями в эти дела влезать совершенно нельзя.
Совещания у рейхсфюрера не были похожи на те форумы, которые начали проводиться в России, начиная с 1917 года, с обязательными столами, покрытыми разноцветными скатертями, графинами для воды и прочими атрибутами партийный мероприятий.
В РСХА совещания проводились по конкретным вопросам с приглашением только задействованных в деле лиц. И на совещании, на котором мы присутствовали с Мюллером, было всего шесть человек. Не было ни одного человека, который бы в душе матерился и говорил про себя:
– Какого, извините за выражение рожна, я сижу здесь для количества, а у меня горит срочная работа.
Гиммлер поздоровался с каждым и внимательно взглянул на меня.
– Поздравляю, оберштурмбанфюрер, – сказал он.
– Благодарю вас, рейхсфюрер, – ответил я.
И все. Сразу начались доклады о готовности и задействованных силах. Десять минут. Отданы распоряжения о подготовке общего плана под руководством начальника гестапо и все вышли. Остался Мюллер. Был всего две минуты.
– Решение принято, – сказал Мюллер, – как вы будете вызывать связного?
Я рассказал обусловленный механизм передачи сообщения о готовности к встрече.
– Если вы не будете против, коллега Казен, – с ехидцей улыбнулся Мюллер, – то мы проследим канал передачи данного сообщения, так как он принадлежит нашему врагу. Публикуйте приглашение к тете Марте.
Глава 29
Проследить канал доставки конфиденциальных сообщений Мюллеру не удалось. Через три дня с советской стороны фронт перешел сотрудник НКВД с полномочиями по организации встречи. Еще через сутки в сопровождении фронтового гестапо он был в Берлине.
Создавалась парадоксальная ситуация. С советской стороны вопросами встречи двух Верховных главнокомандующих занимался лейтенант госбезопасности со шпалой в петлице, что соответствовало пехотному капитану. С немецкой стороны – весь цвет нации.
Главным условием встречи была самая высочайшая степень секретности. Узнай западные страны о подобной встрече, то могли прекратиться поставки военных товаров и военной техники по ленд-лизу и вообще прекратиться переговоры по вопросу открытия Второго фронта. Поэтому предосторожность советской стороны была нелишней. Хотя, с другой стороны, западные страны можно было и подтолкнуть к открытию второго фронта, чтобы им не оказаться в невыгодном стратегическом положении.
Немецкое командование могло допустить утечку информации, но тогда фюрер немецкой нации выглядел бы таким партнером, с которым вообще нельзя иметь дело.
С фюрером западные страны старались не иметь дело, но все равно пошли бы на контакт, если бы Гитлер предложил выгодные условия. А пока шла война на два фронта, причем один фронт был вялотекущим, зато другой не давал спать никому.
Как бы то ни было, но капитан давал исчерпывающие вопросы по всем организационным вопросам как будто он был первым министром советского государства. По очень сложным вопросам капитан использовал каналы радиосвязи ОКВ (обер коммандо Вермахт) с использованием своего шифра, который он хранил в своей памяти. Попытки расшифровки были безуспешны, хотя в гестапо примерно знали, о чем идет речь.
Вопросы организации встречи были обговорены. Лейтенант госбезопасности отправлен через линию фронта к своим. Радиомост функционирует. В демилитаризованной для переговоров зоне не ведутся боевые действия. Сплошной политес и братание на уровне тех, кому это положено.
Чтобы это было более понятно, нарисуйте на карте круг и разделите его чертой по центру. Это и получится демилитаризованная зона, а черта является линией разделения зон ответственности. Обе стороны осуществляют контакты как пограничные представители или погранкомиссары на всех границах, имея подтвержденное обеими сторонами право пересечения пограничной линии и разрешения возникающих спорных вопросов.
Для проведения встречи оставалась самая малость – согласование документов, которые будут подписаны. Вот тут и нашла коса на камень. Предложения были совершенно противоположными. Консенсуса не было, и союз двух тиранов не получался. Военные делегации, делегации министерств иностранных дел старались сблизить позиции, но ничего не получалось.
Немецкие успехи в Сталинграде и на Кавказском направлении положили конец всяким переговорам. Не осталось никаких документальных следов, кроме изустных сказаний тех, кто участвовал в этом мероприятии, но каждый, кто осмелился бы открыть рот, потом уже не смог бы его открыть даже для того, чтобы зевнуть. Так что, можете мне верить или не верить, это уже зависит от того, кто и что хотел услышать.
Когда люди ходят вокруг государственной тайны и не могут взглянуть одним глазком хоть на одну строчку из этого совершенно секретного документа, то их воображению рисуются страшные картины либо Сталина, либо Гитлера, крадущегося с большим кривым ножом к кабинету своего соперника или нет, не с кривым ножом, а с маленьким китайским фонариком, который он держит в зубах и светит на цифровой замок потайного сейфа, спрятанного за портретом то ли Фридриха Великого, то Николая Второго.
Когда же этот документ оказывается в руках у страждущего, то его ждет разочарование – ничего там особенного нет. Состояние как у лисицы, которая прыгала, прыгала у ветки с гроздью винограда, а потом сорвала его, попробовала и плюнула – да он же зеленый! Нет ничего интересного в государственных секретах, куда больше интересного в обыкновенных сплетнях и донесениях тайных агентов. Читаешь как детектив, как триллер, который получил десять Оскаров на прошлом фестивале.
Источник сообщает, что корветтен-капитан Краузе седьмого ноября выпил больше положенной нормы, что выразилось в том, что в двадцать три часа пополуночи голый Краузе, не выключив света, раздел свою жену у незанавешенного окна и занимался с ней сексом, сидя на табуретке.
Источник сообщает, что обершарфюрер СС Гольц вынес со склада две банки тушеной говядины, спрятав их под мышками. Гольц самый старший из шарфюреров и его любимым выражением является: «буду служить, пока руки носят» или «все, что создано германским народом, принадлежит шарфюрерам».
Источник сообщает, что заместитель флагманского штурмана фрегаттен-капитан Кройц после обеда спал лицом на карте минных заграждений. Когда он выходил из части, то карта была отчетливо видна на его левой щеке.
Девятнадцатого ноября советские войска начали операцию по уничтожению 6-й армии в Сталинграде. Операция шла с переменным успехом. Двадцать седьмого декабря операция по окружению армии Паулюса была завершена, а второго февраля 1943 года командующий 6-й армии капитулировал. Все получилось так, как говорил дед Сашка.
В Германии был объявлен траур.
Глава 30
1943 год начался для немцев неудачно. Похоже, что русский медведь перестал сосать лапу и зацепил когтями орла, нечаянно попавшего под его тяжелую лапу. Правда, орел был еще силен и все норовил клюнуть в глаз медведю, да только медведь тот уже ученый стал, стал птицу ощипывать, чтобы она до еды не протухла.
– Не засиделись ли вы в Берлине, коллега Казен? – спросил меня в ответ на приветствие группенфюрер Мюллер.
– Мне не казалось, что Берлин слишком уж отягощен моей особой, шеф, – сказал я.
– Вот в этом и есть особенность службы сотрудников, пользующих доверием начальства, – улыбнулся шеф, – вы еще не забыли испанский язык?
– Да разве его забудешь, – сказал я, – это же вы на приеме в испанском посольстве три дня назад свалили на мои руки жгучую каталонку.
– И как? – осведомился шеф.
– Честь гестапо осталась незапятнанной, группенфюрер, – отчеканил я.
– Готовьтесь к поездке в Аргентину третьим секретарем посольства, но с особыми полномочиями гестапо и партийной канцелярии, – сказал Мюллер. – Возьмете с собой своего старика, там он не будет бросаться в глаза и привлекать внимание, но он будет служить вам хорошим прикрытием. Вы будете слать нам сообщения о его предположениях по запрашиваемым нами вопросам. Ваше задание будет очень важным и опасным. И бояться нужно будет наших же людей. Ваш инструктаж будет проводиться в особых условиях. Вы можете разговаривать только с людьми, назвавшими пароль «мадригал» и ваш отзыв – «Гогенцоллерн». С завтрашнего дня утро начинаете в министерстве иностранных дел стажером в отделе стран Латинской Америки, чтобы знать все, что вам потребуется. Вторая половина дня – курсы испанского языка.
В 1535 году Педро де Мендоса основал форт Санта Мария дель Буен Айре, столицу современной Аргентины. С этого времени вся история этой страны состоит из непрерывных революций, гражданских войн и войн за освобождение от иностранного владычества.
В 1853 году была принята Конституция Аргентины, а провинция Буэнос Айрес не присоединилась к конституции и в 1854 году провозгласила независимость. Зато в 1862 году после мятежей, усмирений и войн Буэнос-Айрес стал столицей Аргентины.
До 1930 года жизнь в Аргентине была относительно спокойной, но затем произошел военный переворот. Военная хунта активно сотрудничала с Германией и отдавала ей в концессию нефтяные месторождения. С началом мировой войны страны Латинской Америки объявили нейтралитет, но экономическое сотрудничество не прекращалось.
Нейтралитет закончился в декабре 1941 года после вступления в войну Соединенных Штатов Америки.
Панама, Куба, Гаити, Доминиканская республика, Гватемала, Гондурас, Коста-Рика, Сальвадор и Никарагуа объявили войну державам «оси».
Колумбия, Мексика и Венесуэла разорвали с ними дипломатические отношения.
Мексика направила авиаэскадрилью на Филиппины, а Бразилия выделила пятьдесят тысяч солдат для действий в Италии.
Затем другие латиноамериканские страны разорвали отношения с Германией. Чили разорвала дипломатические отношения в январе 1943 года и только одна Аргентина поддерживала связи нейтралитета с Германией.
Все это четко фиксировалось в министерстве иностранных дел и внешне старательно исполнялось, чтобы не навлечь на латиноамериканских партнеров гнев их покровителя – Соединенных Штатов.
Через три месяца стажировки меня отправили на неделю в Инсбрук покататься на горных лыжах и отдохнуть. Честно говоря, на лыжах я стоял не очень уверенно и в первый же день наехал на девушку, сбив ее с ног и придавив своим телом к снежному насту.
Мы лежали друг на друге, вернее, я на ней под смех отдыхающих лыжников, перепутав наши ноги и лыжи. Кое-как нам удалось распутаться. Я аккуратно снял лыжи со своей жертвы, взвалил их на плечо вместе со своими лыжами и, поддерживая девушку под руку, отправился к дому отдыха.
В пути я узнал, что девушку зовут Ирэн, она учительница домашнего хозяйства в школе недалеко от Берлина. Ее отец ответственный работник в министерстве авиации и это он отправил ее в этот дом отдыха отдохнуть.
Чем хороши дома отдыха? Тем, что вокруг незнакомые люди. Как правило. Это раз. Человек занимается только отдыхом. Это два. И в доме отдыха три танца подряд с одной и той же женщиной не требуют обязательного предложения и связывания двух человек семейными узами, чтобы мужчина не компрометировал женщину.
Роман с Ирэн развивался легко и непринужденно. Как в Сибири все растет за короткие два месяца лета, так и курортный роман развивается не в течение многих недель или месяцев, а в течение нескольких часов.
В местном гестапо я брал автомашину и устраивал прогулки по окрестностям Инсбрука, осматривая замечательные горные пейзажи и целуясь с Ирэн прямо в машине. Мы были счастливы. Я был значительно старше ее и вел ее по дороге любви осторожно, чтобы не испугать грубостью или неловкостью и был вознагражден за свое терпение.
За день до моего отъезда я сидел у камина в гостинной дома отдыха и задумчиво смотрел на огонь. Мне кажется, что всем нравится смотреть на огонь. Это передалось нам от наших предков, которые жили в пещерах и огонь был для них спасителем и кормильцем. Они смотрели на него и старались разгадать суть мироздания и смысла их жизни.
На электропроигрывателе стояла пластинка с шестью лирическими пьесами для фортепиано Эдварда Грига. Слушателей было немного. Двое мужчин, в том числе и я, и одна пожилая женщина, сидевшая с вязанием в уголке.
– Хороший мадригал, – обратился ко мне сосед.
Мне хотелось сказать, что это вовсе не мадригал, но я вспомнил слова Мюллера, передавшего мне пароль.
– Я вовсе не Гогенцоллерн, чтобы разбираться в мадригалах, – сказал я, улыбнувшись.
– Пойдемте, постоим на свежем воздухе, – предложил мне человек с паролем.
Мы вышли на террасу. Вечер был не холодным, да и одеты мы были тепло.
– Ваша главная задача в Аргентине, – сказал мой собеседник, – создание сети банковских вкладов на предъявителя, где будут размещены средства, присылаемые из Рейха и из других стран. Вы работаете в одиночку. В случае повышенного внимания спецслужб Аргентины к вам, вы вступите в контакт с людьми, список которых вам передаст ваш шеф. Работа очень важная и кропотливая. Мы надеемся на вас. Пожелаю вам успеха на новой работе. Да, кстати, возьмите вот эти фотографии. Для этих людей нужно сделать надежные местные документы.
С этим мы и разошлись. Я посмотрел на фотографии. Это были фотографии Бормана и Мюллера.
Похоже, что крысы начали бежать с давшего трещину в корпусе корабля. Задание, данное мне, снова угрожает моей жизни. По идее, я должен сообщить об этом Миронову. Миронов сообщает в Центр. Центр в интересах пропаганды и гласности о преступлениях фашизма, внесения разлада в ряды германских союзников предает гласности эти данные. В итоге я буду ликвидирован сотрудниками либо гестапо, либо сотрудниками бывшего сослуживца Вальтера Шелленберга. Хорошо, если просто шлепнут, а то еще привезут в Германию и устроят показательную казнь. Нет, все-таки шлепнут, чтобы не было никакой гласности.
Прощание с Ирэн было коротким и бурным. Мы оба понимали, что наша встреча не будет иметь продолжения, мы не были чем-то связаны, кроме чувств, которые выветрятся на ветру времени.
Глава 31
– Трижды прав был герр Александер, когда говорил, что в моем ведомстве есть советский агент, – Мюллер нервно ходил по кабинету и тряс правой рукой, как будто оратор на митинге. – Об этом практически никто не знает, но вам я скажу, чтобы вы никому не вздумали верить ни в нашем ведомстве, ни в других. Как я хотел начать повальную проверку своих сотрудников, да интеллигентность, которую я получил с должностью, подвела. Вилли Леман оказался советским агентом!
– Начальник отдела 4Е1? – переспросил я.
– Он, бывший моряк, служил в криминальной полиции и больше тридцати лет на контрразведывательной работе, – Мюллер, похоже, назубок выучил дело Лемана. – В 1929 году сам предложил свои услуги Советам. Конечно, за деньги, тогда всем жилось плохо. Дали ему псевдоним «Брайтенбах». По их заданию в 1933 году стал членом НСДАП, а в 1934 году вступил в СС. В 1936 году за особые заслуги награжден портретом фюрера с личным автографом. Гауптштурмфюрер и капитан полиции. Вы представляете, что мог выдать русским начальник отдела контрразведки на военно-промышленных предприятиях Германии? В 1938 году Сталин стал уничтожать свои заграничные резидентуры, и связь их с Леманом была потеряна. Два года этот человек был нормальным сотрудником гестапо, а в сороковом году подбросил в советское посольство письмо с просьбой восстановить связь. Вот и подумайте, нужен был Советам такой агент, если его информация нигде не используется? Неужели Сталин от него не узнал, когда мы нападем на них? Знал, а что толку? Для всех Леман погиб на боевом посту, выпал из поезда Берлин-Варшава. Светлая ему память. У вас разговор состоялся?
– Да, состоялся, – доложил я.
– Я надеюсь на вас, коллега Казен, – сказал Мюллер и пожал мне руку, – заканчивайте свои дела, оформляйте документы и выезжайте морским путем. Хороший двухнедельный круиз никому не помешает.
Пока шло оформление документов в МИДе, вопрос согласования кандидатур дипломатов занимал не меньше месяца, я вызвал Миронова на экстренную встречу.
– Брайтенбах разоблачен и ликвидирован, – сразу сказал я Миронову.
– Как, – удивился он, – а его связи?
– Если бы он выдал свои связи, то вместо меня здесь бы сидел Мюллер, – сказал я.
Видно было, что Миронов несколько растерян. Он сидел и думал, напряженно вспоминая сегодняшний день и определяя, какие моменты ему должны были показаться подозрительными.
С другой стороны, вряд ли Миронов доверял мне как представителю той организации, в которой работал его агент, и которая уничтожила его. А, может, думал он, что его разговор со мной записывается для предъявления ему доказательных обвинений. Какие обвинения, если идет война, если погиб человек, которого ты считал своим другом?
– Ты не забудешь нашу последнюю встречу в Москве? – спросил он, намекая на то, что он тогда в какой-то мере способствовал моему благополучному возвращению на германскую сторону.
–Ты меня в чем-то подозреваешь? – спросил я.
– Что ты, – ответил Миронов, – просто у меня сегодня очень насыщенный день и мне нужно идти. Как только все успокоится, мы встретимся с тобой снова.
– Хорошо, – сказал я и Миронов ушел.
Так и есть. Я под подозрением у советской разведки. Нужно будет ждать реакции. И реакция не замедлила себя ждать. Через день я получил сообщение по радио. Это после встречи со своим резидентом.
Фреду. Найдите возможность вернуться домой. Мария.
Мальчики, быстрее домой, идите и становитесь в ряд у стеночки, мы сейчас будем играть в расстрел.
Во все времена отношения к разведчикам было такое, что всех их принимали за врагов из-за знания иностранных языков и соприкосновения с чужой жизнью, которая в материальном плане всегда была лучше, чем у нас.
А если добываемая ими информация шла вразрез с генеральной линией партии, то всякая объективность в отношении разведчиков отбрасывалась. Их попросту уничтожали. Потом, правда, выяснялось, что они были правы, но разве партия может быть неправа? Конечно, она не может быть неправа.
