Kitabı oku: «Смотритель», sayfa 15
– Это вам показалось, – сказал я с улыбкой. – А вам спасибо, действительно ноги немного примерзли. Только я четвертинку забыл в магазинчике взять, что-то совсем из головы вылетело
– Ничего страшного, у меня давно припасенная стоит, – оживилась Наталья. – А я картошечки сварила, в печке стоит, грибочков соленых нарезала, маслом постным заправила, да еще сальца кусочек нарезала. Резала и любовалась перламутром, которым оно отливает.
– Ох, Наталья Николаевна, да вы даже сытого человека соблазните у вас откушать, – засмеялся я.
– Садитесь вот сюда, под образа, – и она под руку провела меня в красный угол. – Боженьки мои, да до чего вы с ликом Господним схожи, ну прямо как родственники, прости Господи слова мои дерзкие.
– Что-то вы, Наталья Николаевна, сегодня не такая как всегда. Случилось что? – заинтересовался я.
– День сегодня особенный. Погодите маненько, я вам все расскажу, – сказала хозяйка.
Не переставая говорить, она быстро разложила картошку по тарелкам, придвинула вилки старинные, кованые, на ручках приклепаны щечки из орехового дерева, на века вилки сделаны и этой вилочкой можно без труда наколоть и рыжичек размером с пуговку, и такой же маринованный масленок.
Налив водку в граненые рюмки на небольшой ножке, хозяйка приподняла ее и сказала:
– Пью за здоровье ваше и говорю спасибо Господу нашему, что свел нас вместе в этой жизни.
Раскрасневшаяся хозяйка залпом выпила рюмку и быстро закусила солеными огурцами. Выпил и я.
Есть что-то таинственное в потреблении крепких напитков, которые в нормальном состоянии горят и могут быть даже заправлены в двигатель автомобиля и самолета. И работать эти машины будут так же, только чадить будут меньше.
Все-таки за спиртовыми машинами будущее, если спирт для человека в малых количествах как лекарство используется. Ведь бензин или керосин мы не пьем, помереть можно и от маленькой дозы, хотя при простудах полезно горло прополоскать светильным керосином.
Водка сначала разлила горечь по рту, а потом горечь исчезла, и я с большим удовольствием подцепил на вилку кусочек сала с прожилочками мяса. Отменный продукт.
Хозяйка что-то говорила о нынешних ценах на продукты, о соседях, что выносят на базар козье молоко, об участковом милиционере, который ей все глазки строит, о том, что хатенку нужно будет летом латать и о чем-то еще, что проходило мимо моего сознания, но было слышно в качестве каких-то отдельных слов.
Я сидел и прислушивался к своему состоянию. Вроде бы ничего не произошло, но что-то изменилось. Меня не раздражала болтовня хозяйки, которая весела потому, что добилась своего – сегодняшняя ночь, а потом и последующие будут ее.
Я видел расправленную широкую кровать с подушками для двух человек, а моя постель даже и не расправлялась. Мне было неинтересно, чем занимаются соседи, меня не тяготила необходимость завтра идти на службу и общаться с не вполне приятными для меня сослуживцами, которые считали меня белой вороной, неизвестно по какой причине затесавшейся в их сплоченный коллектив, а за глаза меня называли «солдафоном», но и это не обижало.
– А что это вы в кулаке зажимаете? – спросила хозяйка.
В кулаке у меня был зажат крестик. Я не хотел никому его показывать и хозяйке незачем знать об этом.
И хозяйка, как будто не задавала никакого вопроса, сказала, потупив глаза:
– Наверное, пора уже спать. Времени-то почти что десять часов.
Я погладил ее по голове, поцеловал в щеку и мысленно пожелал спокойной ночи. Не прошло и десяти минут как из хозяйского угла уже доносилось мерное посапывание очень привлекательной и соблазнительной женщины.
– Но разве в этом мое призвание? – думал я. – Она даже во сне ждет меня, чувствуя, как мужские руки проходят по ее телу, сжимают еще упругие груди, прижимают к крепкому мужскому телу, целуют сладким поцелуем и происходит соитие до того сладостное, что человек совершенно не думает о том, что продолжение рода человеческого связано с мучениями, болью, физической и душевной, разочарованиями, радостями и утратами.
Пусть спит спокойно. Ее половинка еще не пришла. Может быть, это будет тот участковый уполномоченный, который на меня искоса поглядывает, но побаивается, зная, что я служил в органах ВЧК. Нужно будет как можно скорее поставить вопрос о выделении мне отдельной комнаты в коммунальной квартире, чтобы избежать искушений, которыми уставлена наша дорога к царствию небесному.
Медиум
Утром я был разбужен хозяйкой, которая стояла передо мной заплаканная, прикусившая губу, чтобы не разрыдаться.
– Да, довел бедную женщину, – думал я, – Что теперь ей говорить, чтобы не обидеть и не озлобить женщину на весь род мужской?
Погладив голову женщины, я спросил:
– Что случилось? Ты не сердись, все еще впереди, все будет, и хорошее, и плохое, и радость будет еще такая…
– Какая радость? – изумилась хозяйка. – У соседей девчонка во сне померла. От чего, никто не знает. Доктора приезжали, справку выписали, хотят в морг везти, чтобы вскрытие сделать и узнать причину смерти, а мать дочку не отдает. Я вот и прибежала, что бы вы хоть ее уговорили, вас-то она уважает.
Я по-военному встал, ополоснул лицо из медного рукомойника, висевшего на цепочке в уголке за занавеской, оделся и вместе с хозяйкой вышел из дома. Идти было недалеко и минут через десять мы уже входили в небольшой домишко, которого давно не касалась мужская рука.
В комнате находился врач из поселковой больницы, с бородкой клинышком под тов. Л (У) с неизменным саквояжем, участковый уполномоченный и еще несколько соседок.
Мать девочки стояла на коленях у кровати дочери, обняв ее, причитала о своей горькой судьбе, о Боге, который не защитил ее, отняв самое дорогое в жизни.
– Что случилось, доктор? – тихонько спросил я.
– Не знаю, милейший, – сказал врач. – Остановка сердца причем без каких-то видимых симптомов болезни или травмы. Отравление тоже не исключено, хотя еда, понимаете ли, самая простая и неприхотливая, но самая здоровая и для организма полезная. Поверьте мне, эти люди через восемьдесят-девяносто лет будут рассказывать своим прапраправнукам о том, как плохо они жили и как плохо они питались. А я вас попрошу уговорить мать отдать нам дочь для исследования причин болезни. Вдруг какая-то зараза или преступление какое. Нельзя это так оставлять.
Я кивнул головой и подошел к матери. С чего начать, что сказать, как утешить, как объяснить? Не знаю.
Я встал рядом с ней на колени, взял женщину за плечи и привлек ее к себе, поглаживая по волосам. Какие могут быть слова в такой ситуации? Лучше молча соболезновать, чем говорить какую-то ерунду.
Женщина плакала у меня на груди, и периодические рыдания как судорогой встряхивали ее тело.
Жестом подозвав свою домохозяйку, я передал женщину ей, а сам присел на кровати девочки.
Руки ее были холодны, лицо неподвижное, но один глаз был чуточку приоткрыт, как будто она подглядывала за нами.
Мне и раньше приходилось видеть мертвецов с открытыми глазами, и с полуприкрытыми, и вообще без глаз. На войне и не того насмотришься.
Я протянул руку и положил ее на лицо девочки, стараясь прикрыть этот глаз. И вдруг я своей рукой почувствовал, что девочка не умерла. Она просто летает где-то вблизи, оставив свое тело. Ей это нравится и если ее не позвать, то она так и останется бестелесной, живя рядом с нами и радуясь тому, что никто не сможет причинить ей боль или зло.
– Иди сюда, – прошептал я. – Неужели тебе не жалко мать, которая, может, и не маркиза или графиня, а нормальная женщина, она тебя родила и все делает для того, чтобы из тебя получилась самая красивая в мире барышня, и чтобы все мужчины мира лежали возле твоих ног, вымаливая хотя бы один ласковый взгляд. А как обрадуются твои подружки, став после тебя самыми красивыми в классе? Для вида они будут плакать, а сами будут поглядывать на тех парней, которые бегают за тобой. Давай-ка, возвращайся домой, еще успеешь в школу ко второму уроку, а я напишу записку в твою школу, что ты задержалась по уважительной причине.
Лицо девочки под моей рукой стало теплеть. Я ощутил легкое подрагивание век и мышц лица. Вернулась. Сейчас минуты через две можно будет убрать руку и объявить все летаргическим сном.
Я встал и сказал:
– Мне кажется, что это все-таки летаргический сон. В армии, помнится, был такой же случай, три дня человек спал, но в чувство привели.
– Это же невозможно, коллега, – подал голос доктор. – При летаргическом сне функции организма замедлены, но не находятся в полном отсутствии…
Девочка открыла глаза и села на кровати.
– А сколько сейчас времени? Да я же в школу опоздаю, – начала она метаться по комнате, одеваясь. – А вы напишите записку в нашу школу и скажете, что я вам помогала? – спросила она меня.
В знак согласия я кивнул головой.
В комнате стояла тишина. Потихоньку все стали расходиться. Подумаешь, девчонка в школу проспала, а мать панику подняла.
Сарафанное радио в мгновение ока раструбило по всему поселку, что я воскресил умершую девочку и что я тибетский врач, который лечит наложением рук. Толпы людей стали собираться возле моего жилья. И мое руководство, видя такое положение, выделило все-таки мне комнатку в доходном доме купца Мануйлова, населенном, как это говорится, срезом российского общества 1930-х годов.
Находясь один в комнате, я написал письмо тов. Ст. о том, какие перегибы на селе совершаются во имя сплошной коллективизации. Крестьяне превращаются в крепостных, совершенно не заинтересованных в коллективном производстве, от которого ему достаются палочки в расчетной книжке, называемые трудоднями.
В случае каких-либо потрясений, крестьянство не будет сторонником социализма и, если найдется умный человек, то крестьянская стихия заставит голодать города и будет дестабилизирующим фактором, таким же, как и рабочие, если их поставить в положение крестьян.
Коллективизация должна быть только добровольной и собственность должна быть частной, чтобы обеспечить конкуренцию с зажиточными крестьянами.
Письмо я написал печатными буквами и отправил из соседней губернии, где проходила учительская конференция, бросил его в приемное окошечко почтового вагона.
Письмо до адресата дошло. Я не скажу, что оно повлияло на ход истории, но вскоре была опубликована статья тов. Ст. «Головокружение от успехов».
Органы НКВД бросились разыскивать автора письма. К нам тоже приходил уполномоченный НКВД и беседовал со всеми работниками наробраза, выезжавшими на конференцию в соседнюю губернию, не видели ли мы что-то подозрительное среди участников конференции и не отлучался ли кто из них в последний день работы конференции на вокзал.
Чекисты стали работать точнее и профессиональнее, практического опыта им уже не занимать. Вряд ли кто видел меня, когда я бросал письмо, было темно, но осторожным быть нужно.
Лектор
Моя популярность не прошла для меня даром. Вызвали меня в уездный комитет партии и говорят:
– Вот ведь как получается. Вы разбудили девочку, которую врач мертвой признал, а вас сразу прославили как чудесного целителя. Нам вашу популярность терять нельзя. Нужно поработать в сельской местности, да и город нельзя оставлять своим вниманием.
Вы человек грамотный. Напишите-ка лекцию о том, что такое коммунизм, да и проедетесь по всем населенным пунктам уезда, расскажете людям, для чего им нужно будет поступиться своей собственностью и какое государство хотят построить большевики, в котором будут жить их дети. Недели вам хватит для подготовки лекции, а мы на работу к вам позвоним, что вы выполняете специальное партийное задание.
Пришел я домой в полном недоумении. Большевики сами прекрасно знают, что город Солнца никому не построить. Политика военного коммунизма и новая экономическая политика закончились. Идут индустриализация и коллективизация. Недовольство у народа большое. Как его успокоить? Наврешь людям, еще хуже сделаешь.
Пошел я в библиотеку и попросил библиотекаршу, девушку молодую, аккуратно одетую, тихую принести мне книги, где написано о счастье.
– Какие же это книги? – спросила она. – Может, про любовь?
– Про любовь будет потом, мне хотелось бы узнать, что у нас будет впереди, и какую жизнь мы собираемся построить, – сказал я.
– Хорошо, – сказала библиотекарша. – Если вы не торопитесь, то посидите здесь, полистайте газеты, а я буду приносить вам нужные книги. Но только у нас утопистов нет.
– Утопистов мне не нужно, – согласился я. – Мне нужен какой-нибудь один реалист, который бы в одном труде расписал, каким должен быть человек, какими должны быть человеческие отношения, как мы будем жить, и стоит ли ради этого положить свою жизнь на алтарь общества.
Девушка ушла вглубь стеллажей и исчезла. Раньше уездная библиотека была достаточно богатой. Стараниями заводчиков Демидовых и их потомков осуществлялось вспомоществование делу народного образования. Гражданская война и старания новых хозяев жизни значительно уменьшили книжный фонд.
Через полчаса девушка появилась, вся расстроенная и в руках у нее была всего лишь одна книга.
– Вот, единственная книга, которая отвечает на ваши вопросы, – сказала она. – Только вы не думайте, что я какая-то несознательная, я комсомолка и в комсомольской ячейке выполняю задание по атеистической пропаганде, но эту книгу я выбросить не могла, это тоже наша история.
Девушка подала мне книгу, на которой золотым тиснением было написано «Библия». Интересно. Если больше ничего нет, то перечитаем и ее. Посмотрим, что скажет главный идеолог уезда по содержанию моей лекции.
– Спасибо, а как вас зовут? – вполне естественно спросил я.
– Катя, – сказала тихо девушка.
– Спасибо, Катенька, – улыбнулся я. – Записывайте меня в вашу библиотеку и давайте книгу.
– В библиотеку я вас запишу, – сказала девушка, – но книгу записывать не буду, потому что она не числится в наших фондах. При последней инвентаризации мы ее «выкинули».
– Тогда и я в библиотеку записываться не буду, – сказал я. – Или записаться?
– Запишитесь, пожалуйста, – умоляюще сказала Катя, – а я для вас любые книги доставать буду. И даже без паспорта запишу, с одних ваших слов. А вы расскажете, как вы воскресили девочку?
– Я ее не воскрешал, она просто крепко спала, – ответил я.
– А можно я вам буду помогать? – спросила девушка.
– В чем помогать? – не понял я.
– В чем угодно, – сказала библиотекарша, глядя на меня восторженными глазами. – Что скажете, я то и буду делать.
– Ладно, посмотрим, – сказал я, – а сейчас до свидания.
Девочка действительно выбрала самую подходящую книгу.
В первый же вечер я открыл тетрадь и начал писать.
«Тезисы доклада о построении коммунизма в России.
В коммунистическом обществе будут проживать:
1. Нищие духом, то есть простые люди, для них это общество и строится.
2. Все плачущие при коммунизме утешатся.
3. Все кроткие наследуют себе землю.
4. Жаждущие правды, найдут себе правду.
5. Все изгнанные за правду будут главными людьми в этом государстве.
6. Все милостивые будут помилованы и при коммунизме.
7. Чистые сердцем узрят Вождя нашего.
8. Миротворцы будут названы сыновьями Вождя.
Законы коммунистического общества или моральный кодекс строителя коммунизма:
1. Не убивай. Примирись с братом своим и со своим соперником
2. Не прелюбодействуй. Если не можешь, вырви себе ненасытный глаз и отруби непослушную руку.
3. Не преступай клятвы, но исполняй перед Вождем клятвы свои. Или не клянись вовсе, потому что все принадлежит Вождю. Пусть слова будут ваши – да, да, да. Все другое от лукавого.
4. Не противься злому. Если кто-то хочет взять твою последнюю рубашку, отдай ее. Просящему дай и от того, кто хочет взять у вас взаймы – не отворачивайтесь.
5. Не подавайте милостыню на виду у других людей – никто этого не оценит.
6. Когда находитесь без пищи во имя вождя, не делайте хмурые лица, чтобы все видели, что вы без пищи – Вождь этого не оценит.
7. Не служите двум Вождям.
8. Не заботьтесь о том, что вы будете есть и пить. Это забота Вождя.
9. Не судите сами. Вождь назначит, кто будет судить.
10. Достаньте соринку из своего глаза, а потом уже помогайте другу очистить глаза.
11. Не кормите свиней бисером и не бросайте партбилеты псам.
12. Просите и подадут вам, ищите и найдете, стучите и вам отстучится.
13. Берегитесь агитаторов капитализма. По одежде и плодам их узнавайте.
14. Не ломитесь в раскрытые ворота, идите в маленькие калитки, потому что они ведут к истине.
15. Только Вождь сможет накормить всех тем, что у него есть, а тем, что останется, он снова наполнит все амбары и еще продаст соседям, чтобы иметь деньги для коммунизма».
Целитель
Ровно через неделю я отнес конспект лекции в уком (уездный комитет) партии.
Посмотрели. Спросили:
– И это все?
Сказали, чтобы зашел через два дня.
Через два дня секретарь по идеологии, фронтовик, рабфаковец, сказал:
– Мы тут всем укомом читали и ничего не поняли. Что за нищие духом, почему они являются движущей силой коммунизма?
– А вы считаете, – сказал я, – что мы должны сказать всем неграмотным, малограмотным и недалеким людям, что мы вас с собой в коммунизм не возьмем? Это сколько же людей мы оттолкнем от себя? Умного не уговоришь. Простому народу такое приятно слышать и легко понять.
– А почему главными будут те, кого сейчас изгнали за правду? – спросил секретарь.
– Ну, если прямо, – начал я объяснять, – то их не за правду изгнали, а за то, что в колхозы вступать не хотели. Так хоть дети их нашими врагами не будут, и сосланные тоже будут надеяться, что при коммунизме их правда восторжествует.
– А вы думаете, восторжествует? – недоверчиво спросил секретарь.
– Еще как восторжествует, – убедительно сказал я.
– А что за примирение с классовыми врагами, – с подозрением спросил уездный идеолог.
– А это, пожалуй, самое главное, – сказал я, подняв вверх указательный палец, – пора нам гражданскую войну заканчивать, вот к коммунизму мы ее и закончим.
– А когда мы коммунизм построим? – последовал следующий вопрос.
– А это как скажет наша партия и наш Вождь, – дал я уклончивый ответ.
– А кто у нас вождь? Тов. Л (У) умер шесть лет назад, – сказал секретарь, показывая себя колеблющимся коммунистом.
– Мне кажется, – сказал я металлическим голосом, не предвещавшим ничего хорошего, – если вы не знаете, кто у нас Вождь, то есть люди, которые вам втолкуют не только его имя и отчество, но и его биографию от первого до последнего слова.
Секретарь побледнел и сказал:
– Лекция неплохая, но тезисы с нашими комментариями мы отправим в губком (губернский комитет) партии на утверждение и потом сообщим результат.
Ответ из губкома пришел через две недели.
На фирменном бланке с угловым штампом было написано:
«Тезисы лекции не раскрывают суть поставленной цели, но они не противоречат генеральной линии нашей партии и поэтому могут быть рекомендованы для чтения опытными лекторами в трудовых коллективах и в сельских поселениях. Главное – не убедить, а посеять семена прозрения для несознательных элементов в среде крестьянства, рабочего класса и трудовой интеллигенции. О действенности агитатора тов. N подготовьте аналитическую записку для изучения опыта. Первый секретарь губкома Селезнев».
Добро на чтение лекций дано. В наробразе мне оформили командировку для чтения лекций в восьми волостях. Волости – это по-старому, по-новому это сельсоветы, хотя суть от этого не меняется.
Всего в волости одна деревня или сельцо, пара хуторков да нарезанная для коллективной обработки земля. И власть волостная – председатель сельсовета и председатель колхоза, и каждый тянет одеяло в свою сторону.
У председателя колхоза сил больше, потому что у него парторг по штату есть, который может подойти к председателю сельсовета и сказать:
– Ты что, против линии партии выступаешь?
Ты давай, давай, давай,
Газетки, друг, почитывай,
А ты давай, давай, давай
Меня перевоспитывай.
Вечером в сельский клуб собралось человек тридцать мужиков. Сели степенно по лавкам. Задымили самокрутки. Бабы сели вдоль стенок, пощелкивая семечки и сплевывая шелуху в кулачок. Давай, лектор, просвещай, да недолго, завтра чуть свет вставать.
Про генеральную линию партии слушали сосредоточенно, но заметно оживились, когда я начал рассказывать о том, кто будет жить в коммунистическом обществе.
Встал один мужик с бородой и говорит:
– Я вот неграмотный вообще, беден как сокол, дома семеро по лавкам сидят, неужели и меня со всей фамилией в коммунизм возьмут? А ведь и не коммунист я.
– На то и коммунисты сюда посланы, – сказал я, – чтобы подготовить каждого: имущего и неимущего, кроткого и не кроткого, милостивого и не милостивого, чистых сердцем и с темными замыслами, чтобы вы и дети ваши жили в коммунизме.
– А работать в коммунизме надо будет? – спросил один мужичок из первых рядов.
– Надо будет работать еще более активно, – ответил я, – чтобы жизнь наша улучшалась.
– А вот я помню, – сказал хитренько тот же мужичок, – что в церкви батюшка наш говорил почти то же самое. Что всех нас, кто этого достоин, ждет царствие небесное. Так чем же коммунизм отличается от царствия небесного?
– Почти ничем, – улыбнулся я, – только одно на небе, а другое на земле.
– И там все будут такие же, как ангелы? – не унимался мужичок, вероятно, сельский говорун и балагур. Такие и садятся поближе к лектору, чтобы в нужный момент ущучить его.
– Все не могут быть ангелами, – твердо сказал я, – из падших ангелов получаются демоны. Чем меньше их будет, тем больше ангелов будет на земле. Быть ангелом не обязательно, нужно быть просто человеком и исполнять моральный кодекс строителя коммунизма.
– Вот, лешак тебя задери, – раздалось из задних рядов, – ну чисто сказку нам рассказываешь. А когда этот коммунизм будет построен?
– Честно скажу – не скоро, – сказал я. – Сначала нужно решить триединую задачу: построить материально-техническую базу, воспитать нового человека и стереть различия между городом и деревней.
– Неужели и мы в деревне будем жить как в городе? – раздался женский голос.
– Даже лучше, – обрадовал я всех. – Многие городские жители будут стремиться в деревню, чтобы чаще видеть раздолье нашей земли и прикоснуться к ее живительным корням.
– Поприезжает городских, нам шагу ступить некуда будет, – недовольно сказал степенный мужик с окладистой бородой.
– Так ты и сам будешь такой, как городской, – рассмеялся я, – о себе, дядя, говоришь.
– А вот у меня, человек хороший, рука не двигается, – сказал бородатый. – Как контузило в империалистическую, так и обездвижила. И доктора ничего сделать не могут. Может, посмотришь руку-то?
– Посмотреть-то я посмотрю, – сказал я, – но я же не доктор и ничего сделать не смогу.
– Ты просто посмотри, мил человек, – сказал бородач, – может и у меня будет так же как с той девчонкой в городе.
Кто-то уже разнес тот случай. Вот и средства массовой информации – народная молва намного быстрее и эффективнее всех пропагандистов.
Делать нечего. Подошел к мужику. Взял его руку. Внешне не повреждена, но мышцы атрофировались без движения. Нужно двигать рукой, а не получается, потому что заторможен центр в голове, который отвечает за движения именно этой руки.
– Сгибай руку, – твердо и по-командирски сказал я.
– Не могу, – отвечает мужик.
– Через не могу, – твердо сказал я. – Закрой глаза и скажи себе: «Я согну эту руку».
Мужик закрыл глаза, напрягся и вдруг рука чуть двинулась. Все так и ахнули. Мужик тоже себе не поверил. Попытался рукой двинуть, и она немножечко двинулась.
– Вот видишь, все может человек, – победно сказал я. – Будешь тренировать руку каждый день и через месяц сможешь для пробы кому-нибудь по сопатке съездить, а лучше в работу ее впряги, чтобы семеро по лавкам голодными не были.
Мужики засмеялись и всей гурьбой провожали меня до крыльца сельсовета, где мне накрыли ужин и постелили постель.
Целитель 2
Лекция в другой волости началась уж совсем необычно. На околице деревни меня встретила делегация с хлебом и солью. Председатель сельсовета махнул рукой, и подъехала телега, похожая на бричку, застеленная хорошим свежим сеном.
– Садитесь, товарищ лектор, мигом до клуба домчим, – сказал председатель.
– Давайте мы немного пешком пройдемся, – предложил я, – ноги устали сидеть на подводе.
Деревня была такая же, как и все деревни в России. Почти одинаковые рубленые дома, какие-то более ухоженные, какие-то обветшалые, крытые соломой или уже давно почерневшей дранкой. И детишки под стать домам, то ли аккуратно одетые, то ли распоясанные, как их родители. Но все это были наши русские люди, со своими порядками и со своим укладом жизни, который не смогли нарушить никакие революции и раскулачивания.
Дорога между домами была разбитая и пыльная. Пыль жирная, как свежесмолотая мука, осыпалась слоями после проезда впереди едущей телеги. Мы шли по тропинке в траве, что росла возле плетней, где пыли не было, и чувствовалась свежесть от зеленой травы.
У клуба уже стояли толпы народа.
– Откуда у вас в деревне столько людей? – спросил я. – Неужели все семьи такие многодетные?
– Это пришли из соседних деревень послушать вас, – сказал председатель. – Слава прокатилась, да так быстро, что даже и не знаем, как всех в клубе разместить, может, по причине хорошей погоды трибуну вам устроим прямо на крыльце клуба, и мужики самосадом досаждать не будут, и бабы тоже к культуре приобщатся.
– Хорошо, давайте на свежем воздухе лекцию проведем, – согласился я. – Прямо и сейчас начнем, чтобы людей не задерживать.
– Да как же вы прямо натощак и читать будете, – обеспокоился председатель, – мы вам и стол накрыли, и водочка из монополии есть, и овощи свежие, и щи в печке настоянные.
– Нет, начнем прямо сейчас, – твердо сказал я. – Люди будут голодные, а лектор с сытым лоснящимся лицом чаяния голодных людей не уразумеет. Скажите, чтобы рассаживались, а я сейчас папироску выкурю и начну разговор.
Я пошел к крыльцу клуба, как вдруг ко мне в ноги бросилась женщина, которая с рыданиями просила помочь его сыну, здоровый парень, а родился слепым, немым и глухим.
– Помоги, батюшка, – голосила женщина, – помоги, кроме тебя ни на кого никакой надежи нет.
Где-то захлюпали носами другие бабы, забурчали мужики, и молоденькая белобрысая девочка за руку подвела ко мне здоровенного парня, беспомощного как ребенок в своей немочи. Ну, что я мог с ним сделать? Ведь и вчерашний мужик повиновался лишь психологическому внушению, включив неработающий участок мозга. А этому как помочь? Один Господь Бог помочь может, да разве есть у кого такая вера в Бога, чтобы мочь по воде пройти аки посуху.
Когда человек рождается, выходя из утробы матери, он начинает дышать воздухом, кричит, слыша свой крик и открывая глаза, чтобы посмотреть, куда он попал из уютной материнской колыбели. Может и этот парень такой же. Родился, а воздуха вдохнуть не мог, крик не издал и ничего не услышал, и не увидел.
– Когда он у тебя родился, – спросил я, – он не кричал и не дергался?
– Нет, батюшка, – сказала женщина, – такой же, как и сейчас. Помоги, нам батюшка!
Попросил я принести ведро колодезной воды да табуретку. Поставил ведро на табуретку, взял парня за голову и окунул ее в ведро. Крепко держал я его голову в воде, боялся, что утоплю его при всем честном народе, да только вырвался парень у меня из рук и закричал басовито так «а-а-а-а-а», замотал головой и начал озираться во все стороны, как будто он только что родился.
Схватил я платок с головы его матери да глаза и уши закрыл, чтобы не повредить слух большим шумом и глаза ярким светом от солнца. Парень что-то мычал, а я сказал матери, чтобы отвела его в темное и тихое место и постепенно начинала его учить говорить, и обязательно грамоте обучила.
После этого я встал за импровизированную трибуну на крыльце сельсовета и начал говорить по конспекту лекции. Было на площади человек триста и не слышно было их, лишь кто-то кашлянет в руку, и все стоят молчком.
Закончил я читать, а читал недолго, минут тридцать, усталость какая-то навалилась. Спросил, какие у кого есть вопросы.
Председатель сельсовета шепнул мне, что хотят семьями ко мне подходить, чтобы проблемы изложить, но лучше это сделать после обеда, потому что ходатаев будет много.
Обед был приготовлен действительно на славу. Пара рюмок водки и хорошая закуска сняли то напряжение, которое я испытал с глухим и слепым от рождения парнем. Было предчувствие, что следующие встречи будут не лучше. Но ведь я же не Бог. То, что у меня получается, это результат лишь жизненного опыта да природной смекалки. А что будет потом?
Божий человек
И начался прием людей. Сейчас я понимаю врачей, которым приходится каждый день встречаться с большим количеством совершенно чужих им людей и выслушивать все их жалобы то ли на здоровье, то ли на обстановку, которая мешает им жить и вызывает недомогания.
Вероятно, так же чувствует себя и Бог, к которому ежедневно и ежеминутно несутся миллионы молитв по самым разным вопросам и для всех он единственная и последняя надежда.
Пришли жители всех деревень, где я должен был выступать. Практически за сегодняшний день я выполнил план командировки.
Большинству пришедших на прием я давал советы показаться к врачу, потому что случаи были чисто медицинские, то порезы, то язвы, то фурункулы, то боль в животе, то твердый живот. Это я знаю – дело докторов.
Пришел мужчина один с дочкой. Сам на костылях. В конце гражданской войны подвернул ногу, думал так пройдет, а оно зажило так, что человек и ходить перестал. На костылях с места на место перескакивал. Жена умерла.
Спросил:
– Будет ли для его дочки счастье?
Сказал я ему, что будет у дочки счастье и именно он обеспечит его, прямо здесь на выходе из клуба.
Улыбнулся мужчина скептически и пошли они с дочкой восвояси. Прямо на крыльце он споткнулся и упал с лестницы, повредив больную ногу. И выбора у него не было: то ли нога сломается, то ли сустав выправится.
Но я здесь совершенно ни при чем. Встал мужик и хромая пошел, поддерживаемый дочкой.
– Эй, ты, – кричат ему, – костыли-то на что, подари кому-нибудь.
Подбежала ко мне его дочка и руку поцеловала.
Да за что? Я-то что сделал? Ведь это промысел Божий.
Последними пришли уже под вечер муж с женой. Возраста среднего, а бобыли. Не может жена родить, а, может, и муж виноват – семя бесплодно. Это врачи должны разбираться. И что от того, что разберутся? Люди любят друг друга, раз отсутствие детей не является препятствием для их совместной жизни.
– Что я вам могу сказать? Попробуйте представить себя молодыми и проведите ночь любви так, как это делалось нашими предками, – посоветовал я им. – Наденьте на себя венки из цветов и постелите себе мешки из-под зерна, если нет у вас мешков, зерном наполненных. Раньше новобрачным ложе устраивалось на ржи, как символе плодородия, которое должно передаться и людям. Если так не получится, то возьмите себе ребенка из детского дома. Счастье принесете безвинной душе и себе счастье обретете.
