Kitabı oku: «Под красным знаменем революции. Факты и размышления»
Моей маме Любови Андреевне Фроловой посвящаю
Был ли кто-либо из большевиков против перерастания буржуазно-демократической революции в России в социалистическую?
Да, были: "в этой партии, на верхах ее, перед моментом решающих действий, выделилась группа опытных революционеров, старых большевиков, которая встала в резкую оппозицию к пролетарскому перевороту и в течение наиболее критического периода революции с февраля 1917 г., примерно, по февраль 1918 г. занимала во всех основных вопросах социал-демократическую, по существу, позицию. Чтобы охранить партию и революцию от величайших замешательств, вытекавших из этого обстоятельства, нужно было исключительное, беспримерное уже и тогда влияние Ленина в партии".
Эта цитата и последующие взяты из книги Л.Д.Троцкого "Уроки Октября". Вот, что написано в ней: "Ленин дал еще накануне 1905 года своеобразию русской революции выражение в формуле демократической диктатуры пролетариата и крестьянства. Сама по себе эта формула, как показало все дальнейшее развитие, могла иметь значение лишь как этап к социалистической диктатуре пролетариата, опирающегося на крестьянство. … Но у известных кругов нашей партии ударение в ленинской формуле ставилось не на диктатуре пролетариата и крестьянства, а на ее демократическом характере, который противопоставлялся социалистическому характеру. Это опять-таки означало: в России, как отсталой стране, мыслима только демократическая революция. Социалистический переворот должен начаться на Западе. Мы сможем стать на путь социализма лишь вслед за Англией, Францией и Германией. …
Становиться в реальных условиях революции на позицию доведенной до конца демократии против социализма, как "преждевременного", означало политически сдвигаться с пролетарской позиции на мелкобуржуазную, переходить на положение левого фланга национальной революции. …
Кто продолжал в этих условиях держаться за формулу "демократической диктатуры", тот на деле отказывался от власти и вел революцию в тупик. …
… мы имели перед собой не эпизодические расхождения взглядов, а две тенденции исключительного принципиального значения. Одна из этих тенденций, основная, была пролетарской и выводила на дорогу мировой революции; другая была "демократической", т.-е. мелкобуржуазной, и вела в последнем счете к подчинению пролетарской политики потребностям реформирующегося буржуазного общества. …
… в нашей собственной партии революционный февральский сдвиг породил на первых порах чрезвычайное нарушение политических перспектив. По существу дела, "Правда" в дни марта была гораздо ближе к позиции революционного оборончества, чем к позиции Ленина." На этом я прерву цитирование, чтобы напомнить тем, кто знал, но забыл, и сообщить тем, кто не знал, что редактором «Правды» в этот период времени был И.В.Сталин.
Следующая цитата: ""Когда армия стоит против армии, – читаем мы в одной из редакционных статей, – самой нелепой политикой была бы та, которая предложила бы одной из них сложить оружие и разойтись по домам. Эта политика не была бы политикой мира, а политикой рабства, политикой, которую с негодованием отверг бы свободный народ. Нет, он будет стойко стоять на своем посту, на пулю отвечая пулей и на снаряд – снарядом. Это непреложно. Мы не должны допустить никакой дезорганизации военных сил революции" ("Правда", N 9, 15 марта 1917 г., статья: "Без тайной дипломатии") … И далее в той же статье: "Не дезорганизация революционной и революционизирующейся армии и не бессодержательное "долой войну" – наш лозунг. Наш лозунг – давление (!) на Временное Правительство с целью заставить его открыто, перед всей мировой демократией (!), непременно выступить с попыткой (!) склонить (!) все воюющие страны к немедленному открытию переговоров о способах прекращения мировой войны. А до тех пор каждый (!) остается на своем боевом посту (!)". Программа давления на империалистическое правительство с целью "склонить" его к благочестивому образу действий была программой Каутского – Ледебура в Германии, Жана Лонгэ во Франции, Макдональда в Англии, но никак не программой большевизма. Статья заканчивается не только "горячим приветствием" пресловутому манифесту Петроградского Совета "К народам всего мира" (манифест этот полностью продиктован духом революционного оборончества), но и "с удовольствием" отмечает солидарность редакции с явно оборонческими резолюциями двух петроградских митингов. Достаточно указать, что одна из этих резолюций заявляет: "Если германская и австрийская демократии не услышат нашего голоса (т.-е. "голоса" Временного Правительства и соглашательского Совета. Л. Т.), мы будем защищать нашу родину до последней капли крови" ("Правда", N 9, 15 марта 1917 г.)." Опять прерву цитирование, чтобы отметить, что автором этой статьи был Л.Б.Каменев
Цитирую далее: "Цитированная статья – не исключение. Наоборот, она вполне точно выражает позицию "Правды" – до возвращения Ленина в Россию. Так, в следующем номере газеты, в статье "О войне", хоть и имеются кое-какие критические замечания по поводу "манифеста к народам", но в то же время заявляется: "Нельзя не приветствовать вчерашнее воззвание Совета Рабочих и Солдатских Депутатов в Петрограде к народам всего мира с призывом заставить собственные правительства прекратить бойню" ("Правда", N 10, 16 марта 1917 г.). На каком же пути искать выхода из войны? На этот счет дается ответ: "Выход – путь давления на Временное Правительство с требованием заявления своего согласия немедленно открыть мирные переговоры" (там же)." Отвечаю на вопрос: кто автор статьи "О войне"? Автор – И.В.Сталин
Продолжаю: "Таких и подобных цитат – скрыто-оборонческих, замаскированно-соглашательских – можно было бы привести немало. А в то же самое время, даже неделей ранее, Ленин, еще не вырвавшийся из своей цюрихской клетки, громил в своих "Письмах из далека" (большинство их так и не дошло до "Правды") всякий намек на уступку оборончеству и соглашательству. "Абсолютно недопустимо, – писал он 8 (21) марта, улавливая облик революционных событий через кривое зеркало капиталистической информации, – скрывать от себя и от народа, что это правительство хочет продолжения империалистской войны, что оно – агент английского капитала, что оно хочет восстановления монархии и укрепления господства помещиков и капиталистов" ("Пролетарская Революция", N 7 (30), стр. 299). И затем, 12 марта: "Обращаться к этому правительству с предложением заключить демократический мир все равно, что обращаться к содержателям публичных домов с проповедью добродетели" (там же, стр. 243). В то время как "Правда" призывает к "давлению" на Временное Правительство с целью заставить его выступить в пользу мира "перед всей мировой демократией", Ленин пишет: "Обращение к Гучковско-Милюковскому правительству с предложением заключить поскорее честный, демократический, добрососедский мир есть то же самое, что обращение доброго деревенского "батюшки" к помещикам и купцам с предложением жить "по-божески", любить своего ближнего и подставлять правую щеку, когда ударят по левой" (там же, стр. 244 – 245).
4 апреля, на другой день после приезда в Петроград, Ленин решительно выступил против позиции "Правды" в вопросе о войне и мире: "Никакой поддержки Временному Правительству, – писал он, – разъяснение полной лживости всех его обещаний, особенно относительно отказа от аннексий. Разоблачение, вместо недопустимого, сеющего иллюзии "требования", чтобы это правительство, правительство капиталистов перестало быть империалистским" (том XIV, ч. 1, стр. 18). Незачем говорить, что воззвание соглашателей от 14 марта, вызвавшее столь приветственные отзывы со стороны "Правды", Ленин называет не иначе, как "пресловутым" и "путаным". Величайшее лицемерие – призывать другие народы рвать со своими банкирами и в то же время создавать с собственными банкирами коалиционное правительство. " "Центр" весь клянется и божится, – говорит Ленин в проекте платформы, – что они марксисты, интернационалисты, что они за мир, за всяческие "давления" на правительство, за всяческие "требования" к своему правительству о "выявлении им воли народа к миру" " (том XIV, ч. I, стр. 52).
Но разве революционная партия – можно бы, на первый взгляд, возразить – отказывается от "давления" на буржуазию и ее правительство? Разумеется, нет. Давление на буржуазное правительство есть путь реформ. Марксистская революционная партия не отказывается от реформ. Но путь реформ пригоден в отношении к второстепенным, а не к основным вопросам. Нельзя путем реформ получить власть.
Точка зрения "Правды" не пролетарски-революционная, а демократически-оборонческая, хотя и половинчатая в своем оборончестве. Мы низвергли царизм, мы оказываем давление на демократическую власть. Эта последняя должна предложить мир народам. Если германская демократия не сможет оказать надлежащее давление на свое правительство, мы будем защищать "родину" до последней капли крови. Перспектива мира не ставилась как самостоятельная задача рабочего класса, которую он призван осуществить через голову буржуазного Временного Правительства, потому что завоевание пролетариатом власти не ставилось как практическая революционная задача. Между тем, одно неотделимо от другого. …
Речь Ленина на Финляндском вокзале о социалистическом характере русской революции произвела на многих руководителей партии впечатление взорвавшейся бомбы. Полемика между Лениным и сторонниками "завершения демократической революции" началась с первого же дня. …
Позиция Ленина была: непримиримая борьба с оборончеством и оборонцами, овладение большинством в Советах, низвержение Временного Правительства, захват власти через Советы, революционная политика мира, программа социалистического переворота внутри и международной революции вовне. В противовес этому, как мы уже знаем, оппозиция стояла на точке зрения завершения демократической революции путем давления на Временное Правительство, причем Советы остаются органами "контроля" над буржуазной властью. Отсюда вытекает иное, несравненно более примирительное отношение к оборончеству.
Один из противников позиции Ленина возражал на апрельской конференции: "Мы говорим о Советах Рабочих и Солдатских Депутатов, как об организующих центрах наших сил и власти… Одно название их показывает, что они представляют собой блок мелкобуржуазных и пролетарских сил, перед которыми стоят еще незаконченные буржуазно-демократические задачи. Если бы буржуазно-демократическая революция закончилась, то этот блок не мог бы существовать… а пролетариат вел бы революционную борьбу против блока… И однако, мы признаем эти Советы, как центры организации сил… Значит буржуазная революция еще не закончилась, еще не изжила себя, и я думаю, что все мы должны признать, что при полном окончании этой революции власть действительно перешла бы в руки пролетариата" (речь т. Каменева). "
А, вот, что "сказал на апрельской конференции … Ногин, также принадлежавший к оппозиции: "В процессе развития самые важные функции Советов отпадают. Целый ряд административных функций передается городским, земским и т. п. учреждениям. Если мы будем рассматривать дальнейшее развитие государственного строительства, мы не можем отрицать, что будет созвано Учредительное Собрание, а за ним Парламент… Таким образом выходит, что постепенно наиболее важные функции Советов отмирают; однако, это не значит, что Советы позорно кончают свое существование. Они только передают свои функции. При этих же Советах республика-коммуна у нас не осуществится".
"Не все противники ленинской точки зрения доходили на апрельской конференции до выводов Ногина, – но все они логикой вещей оказались вынужденными принять эти выводы несколькими месяцами позже, накануне Октября. Либо руководство пролетарской революцией, либо оппозиционная роль в буржуазном парламенте – вот как встал вопрос внутри нашей партии. Совершенно очевидно, что эта вторая позиция была по существу меньшевистской …
Таким образом, на апрельской конференции формула демократической диктатуры пролетариата и крестьянства теоретически и политически распалась и выделила две враждебные точки зрения: демократическую, прикрытую формальными социалистическими оговорками, и социально-революционную, или подлинно-большевистскую, ленинскую. …
Следующим этапом в развитии разногласий явились Демократическое Совещание (14 – 22 сентября) и выросший из него Предпарламент (7 октября). …
Прения в большевистской фракции Демократического Совещания по вопросу о бойкоте Предпарламента имели, несмотря на сравнительную ограниченность своей темы, исключительное значение. В сущности, это была наиболее широкая и внешне-успешная попытка правых повернуть партию на путь "завершения демократической революции". … Т. Каменев развил аргументацию, которая позже, в более резкой и отчетливой формулировке, составила содержание известного письма Каменева и Зиновьева к партийным организациям (от 11 октября). Наиболее принципиальную постановку придал вопросу Ногин: бойкот Предпарламента есть призыв к восстанию, т.-е. к повторению июльских дней. Некоторые товарищи исходили из общих оснований парламентской тактики социал-демократии: "Никто не посмел бы, – так приблизительно говорили они, – предложить бойкотировать парламент; однако, нам предлагают бойкотировать такое же учреждение только потому, что ему дано имя Предпарламента".
Основное воззрение правых состояло в том, что революция ведет неизбежно от Советов к буржуазному парламентаризму, что "Предпарламент" является естественным звеном на этом пути, и что незачем уклоняться от участия в Предпарламенте, раз мы собираемся занять левые скамьи в парламенте. Завершить демократическую революцию и "готовиться" к социалистической. А как готовиться? Через школу буржуазного парламентаризма: ведь передовые страны показывают отсталым образ их будущего. Низвержение царизма мыслится революционно, как оно и произошло; но завоевание власти пролетариатом мыслится парламентарно, на основах законченной демократии. Между буржуазной революцией и пролетарской должны пройти долгие годы демократического режима. Борьба за участие в Предпарламенте была борьбой за "европеизацию" рабочего движения, за скорейшее его введение в русло демократической "борьбы за власть", т.-е. в русло социал-демократии. Фракция Демократического Совещания, насчитывавшая свыше 100 человек, ничем не отличалась, особенно по тем временам, от партийного съезда. Большая половина фракции высказалась за участие в Предпарламенте. Уже сам по себе этот факт должен был вызвать тревогу, и Ленин действительно бьет с этого момента тревогу непрерывно.
В дни Демократического Совещания Ленин писал: "Величайшей ошибкой, величайшим парламентским кретинизмом было бы с нашей стороны отнестись к Демократическому Совещанию, как к парламенту, ибо даже если бы оно объявило себя парламентом и суверенным парламентом революции, все равно оно ничего не решает: решение лежит вне его, в рабочих кварталах Питера и Москвы" (том XIV, ч. 2, стр. 138). Как Ленин оценивал значение участия или неучастия в Предпарламенте, видно из многих его заявлений и в частности из его письма Центральному Комитету от 29 сентября, где он говорит о "таких вопиющих ошибках большевиков, как позорное решение участвовать в Предпарламенте". Для него это решение было проявлением тех же демократических иллюзий и мелкобуржуазных шатаний, в борьбе с которыми он развил и отточил свою концепцию пролетарской революции. Неправда, будто между буржуазной революцией и пролетарской должны пройти многие годы. Неправда, будто единственной, или основной, или обязательной школой подготовки к завоеванию власти является школа парламентаризма. Неправда, будто путь к власти лежит непременно через буржуазную демократию. Это все голые абстракции, доктринерские схемы, политическая роль которых одна: связать пролетарский авангард по рукам и ногам, сделать его – через посредство "демократической" государственной механики – оппозиционной политической тенью буржуазии: это и есть социал-демократия. Политику пролетариата надо направлять не по школьным схемам, а по реальному руслу классовой борьбы. Не в Предпарламент идти, а организовать восстание и вырвать власть. Остальное приложится. Ленин предлагал даже созвать экстренный съезд партии, выставив бойкот Предпарламента в качестве платформы. Отныне все его письма и статьи бьют в одну точку: не через Предпарламент, в качестве "революционного" хвоста соглашателей, а на улицы – для борьбы за власть!
Надобности в экстренном съезде не оказалось. Давление Ленина обеспечило необходимую передвижку сил влево как в Центральном Комитете, так и во фракции Предпарламента. Большевики выходят из него 10 октября. В Петрограде развертывается конфликт Совета с правительством вокруг вопроса о выводе на фронт большевистски настроенных частей гарнизона. 16 октября создан Военно-Революционный Комитет, легальный советский орган восстания. Правое крыло партии пытается задержать развитие событий. Борьба тенденций внутри партии, как и борьба классов в стране, входит в решающий фазис. Позиция правых полнее и принципиальнее всего освещается в письме "К текущему моменту", за подписью Зиновьева и Каменева. Написанное 11 октября, т.-е. за две недели до переворота, и разосланное важнейшим организациям партии, письмо это решительно выступает против вынесенного Центральным Комитетом решения о вооруженном восстании. Предостерегая против недооценки врага, а на самом деле чудовищно недооценивая силы революции и даже отрицая наличность боевого настроения масс (за две недели до 25 октября!), письмо говорит: "Мы глубочайше убеждены, что объявлять сейчас вооруженное восстание – значит ставить на карту не только судьбу нашей партии, но и судьбу русской и международной революции". Но если не восстание и не захват власти, тогда что же? Письмо довольно ясно и отчетливо отвечает и на этот вопрос. "Через армию, через рабочих мы держим револьвер у виска буржуазии", и под этим револьвером она не сможет сорвать Учредительное Собрание. "Шансы нашей партии на выборах в Учредительное Собрание превосходны… Влияние большевизма растет… При правильной тактике мы можем получить треть, а то и больше мест в Учредительном Собрании". Таким образом, письмо открыто держит курс на роль "влиятельной" оппозиции в буржуазном Учредительном Собрании. Этот чисто социал-демократический курс как бы маскируется следующим соображением: "Советы, внедрившиеся в жизнь, не смогут быть уничтожены… Только на Советы сможет опереться в своей революционной работе и Учредительное Собрание. Учредительное Собрание и Советы – вот тот комбинированный тип государственных учреждений, к которому мы идем". …
Письмо "К текущему моменту" возражает против утверждения, что за нас уже большинство народа в России, оценивая при этом большинство чисто парламентски. "В России за нас большинство рабочих, – говорит письмо, – и значительная часть солдат. Но все остальное под вопросом. Мы все уверены, например, что если дело теперь дойдет до выборов в Учредительное Собрание, то крестьяне будут голосовать в большинстве за эсеров. Что же это, случайность?" В этой постановке вопроса основная и коренная ошибка, вытекающая из непонимания того, что у крестьянства могут быть могущественные революционные интересы и напряженное стремление их разрешить, но не может быть самостоятельной политической позиции: оно может либо голосовать за буржуазию, через посредство ее эсеровской агентуры, либо примкнуть действенно к пролетариату. Именно от нашей политики зависело, какая из этих двух возможностей осуществится. Если мы идем в Предпарламент, чтобы иметь оппозиционное влияние ("треть, а то и больше мест") в Учредительном Собрании, то тем самым мы ставим крестьянство почти механически в такое положение, при котором оно должно искать удовлетворения своих интересов на путях Учредительного Собрания, следовательно, не через оппозицию, а через его большинство. Наоборот, захват власти пролетариатом немедленно же создавал революционные рамки для крестьянской борьбы против помещика и чиновника. Если говорить столь ходкими у нас как раз в этом вопросе словами, то в письме сказываются одновременно и недооценка и переоценка крестьянства: недооценка его революционных возможностей (под пролетарским руководством!) и переоценка его политической самостоятельности. Эта двойная ошибка, недооценка и переоценка крестьянства в одно и то же время, вытекает, в свою очередь, из недооценки собственного класса и его партии, т.-е. из социал-демократического подхода к пролетариату. Здесь нет ничего неожиданного. Все оттенки оппортунизма сводятся, в последнем счете, к неправильной оценке революционных сил и возможностей пролетариата.
Возражая против захвата власти, письмо пугает партию перспективами революционной войны. "Солдатская масса поддерживает нас не за лозунг войны, а за лозунг мира… Если мы, взявши власть сейчас одни, придем в силу всего мирового положения к необходимости вести революционную войну, солдатская масса отхлынет от нас. С нами останется, конечно, лучшая часть солдатской молодежи, но солдатская масса уйдет". Эта аргументация в высшей степени поучительна. Мы видим здесь основные доводы в пользу подписания брест-литовского мира. Но здесь эти доводы направляются против захвата власти. Совершенно ясно, что позиция, нашедшая свое выражение в письме "К текущему моменту", чрезвычайно облегчала сторонникам выраженных в письме взглядов приятие брест-литовского мира. Нам остается здесь повторить то, что мы говорили об этом в другом месте: не временная брест-литовская капитуляция сама по себе, изолированно взятая, характеризует политический гений Ленина, а только сочетание Октября с Брестом. Этого не нужно забывать."
Полагаю, здесь могу прервать цитирование, поскольку как я писал в моей книге "Восемь доказательств", И.В.Сталин занимал непоследовательную позицию и по вопросу о Брестском мире: "На заседании ЦК РСДРП(б) 11(24) января 1918 г. и совещании представителей различных течений в РСДРП(б) 21 января (3 февраля) 1918 г. И.В.Сталин поддержал предложение В.И.Ленина о подписании мирного договора. На заседании ЦК РСДРП(б) 17 февраля 1918 г. И.В.Сталин так же голосовал за предложение В.И.Ленина о немедленном вступлении в новые переговоры с Германией о подписании мира.
Однако, на заседании ЦК РСДРП(б) 18 февраля 1918 г., созванном в связи с тем, что немецкие войска, начав наступление по всему фронту, быстро продвигались вперед и взяли Двинск, И.В.Сталин вместе с Я.М.Свердловым и Г.Е.Зиновьевым, первоначально высказался за посылку немецкому правительству телеграммы о согласии возобновить переговоры правительству, тогда как В.И.Ленин предлагал немедленно обратиться к германскому с согласием заключить мир.
23 февраля 1918 г. на заседании ЦК РСДРП(б), созванном из-за предъявления Германией новых еще более тяжелых условий мирного договора и требования рассмотреть их в течение 48 часов, И.В.Сталин в своем первом выступлении, предложив начать мирные переговоры, заявил, что «мира можно не подписывать». В этой связи В.И.Ленин указал: «Сталин неправ, когда он говорит, что можно не подписать. Эти условия надо подписать. Если вы их не подпишите, то вы подпишите смертны приговор Советской власти через три недели».
После критики В.И.Лениным, в своем втором выступлении И.В.Сталин высказался за немедленное подписание мира и, как и Г.Е.Зиновьев, проголосовал за."
Но вернемся к письму Л.Б.Каменева и Г.Е.Зиновьева. "Всякий, не желающий только говорить о восстании, – писали противники восстания у нас за две недели до победы, – обязан трезво взвесить и шансы его. И здесь мы считаем долгом сказать, что в данный момент всего вреднее было бы недооценивать силы противника и переоценивать свои силы. Силы противника больше, чем они кажутся. Решает Петроград, а в Петрограде у врагов пролетарской партии накоплены значительные силы: пять тысяч юнкеров, прекрасно вооруженных, организованных, желающих, в силу своего классового положения, и умеющих драться, затем штаб, затем ударники, затем казаки, затем значительная часть гарнизона, затем очень значительная часть артиллерии, расположенная веером вокруг Питера. Затем противники с помощью ЦИК почти наверняка попробуют привезти войска с фронта" ("К текущему моменту"). …
… это факт чудовищной переоценки сил врага, полного искажения всех пропорций при таких условиях, когда у врага уже не было по существу никакой вооруженной силы. …
… за две недели до бескровной победы нашей в Петрограде, – а мы могли ее одержать и на две недели раньше, – опытные политики партии видели против нас и юнкеров, желающих и умеющих драться, и ударников, и казаков, и значительную часть гарнизона, и артиллерию, расположенную веером, и войска, надвигающиеся с фронта. А на деле не оказалось ничего, ровным счетом нуль. …
Теперь или никогда! – повторял Ленин.
На это правые возражали: "…глубокой исторической неправдой будет такая постановка вопроса о переходе власти в руки пролетарской партии: или сейчас, или никогда. Нет! Партия пролетариата будет расти, ее программа будет выясняться все более широким массам… И только одним способом может она прервать свои успехи, именно тем, что она в нынешних обстоятельствах возьмет инициативу выступления… Против этой губительной политики мы подымаем голос предостережения" ("К текущему моменту"). …
"Но решающий вопрос, – выдвигают противники восстания свой последний и сильнейший довод, – заключается в том, действительно ли среди рабочих и солдат столицы настроение таково, что они сами видят спасение уже только в уличном бою, рвутся на улицу. Нет. Этого настроения нет… Существование в глубоких массах столичной бедноты боевого, рвущегося на улицу настроения могло бы служить гарантией того, что ее инициативное выступление увлечет за собой и те крупнейшие и важнейшие организации (железнодорожный и почтово-телеграфный союзы и т. п.), в которых влияние нашей партии слабо. Но так как этого-то настроения нет даже на заводах и в казармах, то строить здесь какие-либо расчеты было бы самообманом" ("К текущему моменту"). …
Решение о вооруженном восстании было вынесено Центральным Комитетом 10 октября. 11 октября разослано было важнейшим организациям партии разобранное выше письмо "К текущему моменту". 18 октября, т.-е. за неделю до переворота, появилось в "Новой Жизни" письмо Каменева. "Не только я и тов. Зиновьев, – говорится в этом письме, – но и ряд товарищей-практиков находят, что взять на себя инициативу вооруженного восстания в настоящий момент, при данном соотношении сил, независимо и за несколько дней до Съезда Советов, было бы недопустимым, гибельным для пролетариата и революции шагом" ("Новая Жизнь", N 156, 18 октября 1917 года). 25 октября власть была захвачена в Петербурге, создано Советское правительство. 4 ноября ряд ответственных работников вышел из состава Центрального Комитета партии и Совнаркома, выдвинув ультимативное требование создания коалиционного правительства из советских партий. "…Вне этого – писали они – есть только один путь: сохранение чисто большевистского правительства средствами политического террора". И в другом документе того же момента: "Мы не можем нести ответственность за эту гибельную политику Ц.К., проводимую вопреки воле громадной части пролетариата и солдат, жаждущих скорейшего прекращения кровопролития между отдельными частями демократии. Мы складываем с себя поэтому звание членов Ц.К., чтобы иметь право откровенно сказать свое мнение массе рабочих и солдат и призвать их поддержать наш клич: "Да здравствует правительство из советских партий! Немедленное соглашение на этом условии!" ("Октябрьский переворот", – "Архив революции" 1917 г., стр. 407 – 410). Таким образом те, кто были против вооруженного восстания и захвата власти, как против авантюры, после того как восстание победоносно совершилось, выступили за возвращение власти тем партиям, в борьбе с которыми власть была пролетариатом завоевана. Во имя чего же победоносная большевистская партия должна была вернуть власть – а речь шла именно о возвращении власти! – меньшевикам и эсерам? На это оппозиционеры отвечали: "Мы считаем, что создание такого правительства необходимо ради предотвращения дальнейшего кровопролития, надвигающегося голода, разгрома революции калединцами, обеспечения созыва Учредительного Собрания в назначенный срок и действительного проведения программы мира, принятой Всероссийским Съездом С. Р. и С. Депутатов" ("Октябрьский переворот", – "Архив революции" 1917 года, стр. 407 – 410). Дело шло, другими словами, о том, чтобы через советские ворота найти путь к буржуазному парламентаризму. Если революция отказалась идти через Предпарламент и пробила себе русло через Октябрь, то задача, как ее формулировала оппозиция, состояла в том, чтобы, при содействии меньшевиков и эсеров, спасти революцию от диктатуры, введя ее в русло буржуазного режима. Дело шло не больше и не меньше, как о ликвидации Октября. О соглашении на таких условиях не могло быть, разумеется, и речи.
На следующий день, 5 ноября, было опубликовано еще одно письмо того же направления: "Я не могу, во имя партийной дисциплины, молчать, когда марксисты, рассудку вопреки и наперекор стихиям, не хотят считаться с объективными условиями, повелительно диктующими нам, под угрозой краха, соглашение со всеми социалистическими партиями… Я не могу, во имя партийной дисциплины, предаваться культу личности и ставить политическое соглашение со всеми социалистическими партиями, закрепляющими наши основные требования, в зависимость от пребывания того или иного лица в министерстве, и затягивать из-за этого хотя бы на одну минуту кровопролитие" ("Рабочая Газета", N 204, 5 ноября 1917 г.). В заключение автор письма (Лозовский) объявляет необходимым бороться за партийный съезд для решения вопроса о том, "останется ли Р. С.-Д. Р. П. большевиков марксистской партией рабочего класса, или она окончательно вступит на путь, ничего общего с революционным марксизмом не имеющий" ("Рабочая Газета", N 204, 5 ноября 1917 года). …
Принять требования оппозиции значило ликвидировать Октябрь. Но тогда незачем было и совершать его. Оставалось одно: идти вперед в расчете на революционную волю масс. 7 ноября в "Правде" появляется решающее заявление Центрального Комитета нашей партии, написанное Лениным … Воззвание это полагает конец каким бы то ни было сомнениям насчет дальнейшей политики партии и ее Центрального Комитета: "Пусть же устыдятся все маловеры, все колеблющиеся, все сомневающиеся, все давшие себя запугать буржуазии или поддавшиеся крикам ее прямых и косвенных пособников. Ни тени колебаний в массах петроградских, московских и др. рабочих и солдат нет. Наша партия стоит дружно и твердо как один человек на страже Советской власти, на страже интересов всех трудящихся, прежде всего рабочих и беднейших крестьян ("Правда", N 182 (113), 20 (7) ноября 1917 года).
