Kitabı oku: «Ваше благородие», sayfa 6

Глава 15

Воскресный выход получился на славу. В мастерской отца Марфы Никаноровны я смастерил легкую тележку из ореховых брусков и небольших колесиков от детских колясок на резиновом ходу.

Использовать ореховые бруски для такого дела, конечно, расточительно, но я же не краснодеревщик и не собирался заниматься изготовлением мебели в будущем, а эти бруски требовали минимальной обработки рубанком, чтобы они стали изящными и круглыми.

К тележке я прикрепил высокую брезентовую сумку, которую мы по случаю купили на блошином рынке недалеко от Казачьего собора.

В сумку мы положили котелок, лук, чеснок, специи, бутылку засургученной водки, бутылочку вина для дам, ложки, вилки, тарелки, кружки, другие продукты, обязательный плед, летний зонтик, чтобы Марфа Никаноровна не обгорела на солнце, и все это легко перевозилось на тележке, не обременяя нас тяжестью всего приготовленного.

К месту встречи мы прибыли практически вовремя. Моя тележка привела всех в восторг, а мужчины начали отпускать шуточки по поводу того, что я смогу хорошо зарабатывать на перевозке товаров, закупаемых любителями на неделю впрок.

Каждый попробовал везти мою тележку и отметил, что это намного удобнее, чем тащить корзину с припасами в руках.

Место для пикника было выбрано удачно и там не было большого наплыва отдыхающих, хотя вокруг уже разместились несколько семейных компаний.

Я быстро собрал свою бамбуковую удочку, купленную в магазине для охотников, и пошел удить рыбу. Надо сказать, что в те времена не было такой лески, какая есть сейчас. Синтетические лески появились за границей только в 1935 году, а я купил прочную плетеную леску из белого конского волоса. Относительно прочную. Там были лески из конского волоса машинного кручения, но они были менее прочные. Были лески из крученого шелка, но тех хватало на одну-две рыбалки. Зато крючки были неплохие.

Удочку я настроил на донный вариант ловли, когда свинцовый груз удерживает леску на одном месте, а поводок с наживкой болтается на течении и привлекает рыбу.

Надо прямо сказать, что раньше рыбы в реке было больше и она была крупнее. Это мы повыловили всю рыбу в реках и потравили ее всякими гербицидами и отходами промышленных предприятий. Раньше и промышленности было меньше, и химии всякой почти не было, разве что бытовые отходы из туалетов выливались куда-то, я не уточнял куда, но мимо рек они не проходили и не в черте города, это не всеобщая канализация.

Ко мне подошли, дымя папиросами, Иннокентий Петрович и Иванов-третий.

– Так-так, – сказали они, – осваиваем дедовские методы добывания пропитания из сибирских рек?

И тут у меня удочку дернуло. Подсечка – и я ловко вытащил крупного чебака, граммов на двести. У моих компаньонов даже глаза заблестели.

Обновив наживку, я снова забросил удочку, и поклевка не заставила себя ждать. Я почувствовал, что леска начала уплывать, как будто кто-то поднял ее со дна и течение подхватило. Такими проделками отличаются лещи и караси. Сделав подсечку, я с трудом вытащил большого леща. Тут и количество зрителей за моей спиной удвоилось.

За последующие десять минут под аплодисменты я поймал небольшую щучку и крупного чебака. Все, хватит, рыбалку нужно прекращать, да и не забывать рыбалку позднее, как необходимый приварок для нашего с Марфой Никаноровной стола.

Прямо на берегу я почистил рыбу, выбросив отходы в реку на прокорм хищных рыб.

Нарезанную рыбу на тарелке отнесли к нашему столу, а я с котелком воды пошел к импровизированной печке и разжег приготовленный костерок.

Рыба готова для приготовления. Вода на огне. Быстро почистил лук, почистил картофель, отправил Иннокентия Петровича мыть его. Иванов-третий сообщил, что вода закипает. Отлично. Взял рыбу и специи и пошел к котелку. Посолил воду, бросил специи и, как только закипела вода, опустил туда рыбу. И еще напоминание. Обязательно удаляйте жабры рыб. Это как фильтры, через которые фильтруется речная вода.

Рыба будет вариться минут пятнадцать. Как только побелеют глаза, будем выкладывать рыбу на большую тарелку. Картофель и морковку я нарезал мелко, чтобы быстрее сварилась. Не верьте никому, что нужно резать картофель крупно. Это только для лентяев.

Во время варки я как заправский повар сновал туда и сюда, проверяя, как все накрыто на столе. А на столе кроме ухи было вполне достаточно всякой снеди.

Сняв готовую уху с огня, я взял одну горящую головешку и пошел с нею к столу. На виду у всех я погасил головешку в ухе, а затем влил в уху граммов пятьдесят водки.

Уха была оценена на пять баллов. Мы выпили по рюмочке водки и поели ухи. Я тоже ел ее с огромным удовольствием, как будто сто лет не ел.

Кстати, вы думаете, что я гасил головешку в ухе и лил туда водку для аромата? Ничуть не бывало. Это делается для того, чтобы уничтожить запах речной тины от воды и от рыбы.

Также никто не знал, чем отличается уха от рыбного супа. Все очень просто. Если на столе есть водка, то из рыбы получается уха, если водки нет, то это рыбный суп.

Иннокентий Петрович спросил меня, не помню ли я, где так ловко научился чистить рыбу, картофель, овощи и где научился рыбалке?

Говорить правду я не стал и врать тоже, поэтому и сказал, что не помню, но это умение не является лишним для жизни человека.

После ухи я сообщил, что экзамен по университетскому курсу назначен на шестое сентября и что мне сейчас будет нужна удача и поддержка моих друзей.

Иннокентий Петрович как постоянный оптимист сказал, что он нисколько не сомневается в успешности сдачи мною экзаменов, но вот куда далее меня поведет стезя с университетским значком на груди?

Я сказал, что думаю попробовать себя на военном поприще, так как военная служба это самая уважаемая и почетная служба, хотя и сопряженная со многими опасностями, но разве мы даже здесь защищены от этих опасностей?

Я сидел с разделочным ножом Иванова-третьего в руках, которым только что нарезал ветчину. Внезапно мое внимание привлек молодой человек, довольно высокого роста и чахоточного вида с рукой в правом кармане брюк, который напрямую шел к нам с явно недобрыми намерениями.

Иванов-третий курил в сторонке, чтобы дым не попадал на дам и на детей, и стоял вполоборота к нам и вполоборота к неизвестному человеку. Он как бы участвовал в общем разговоре и мельком видел идущего к нам человека. Шагах в семи молодой человек остановился, выхватил из кармана револьвер и закричал, целясь в Иванова-третьего:

– Именем российской социал-демократической рабочей партии…

И тут я метнул в молодого человека нож, зная его центр тяжести и примерно рассчитав, сколько оборотов сделает нож перед попаданием в цель.

Нож как-то легко вонзился в грудь террориста, и он упал, не успев сделать выстрела. Иванов-третий и я метнулись к злоумышленнику. Я прижал ногой к земле руку с револьвером, а Иванов-третий достал из кармана миниатюрные японские бронзовые наручники, которые надеваются на большие пальцы, и надел их на преступника.

Иннокентий Петрович осмотрел раненого и определил, что, в принципе, рана опасная, но если не трогать нож, то можно успеть доехать до больницы и оказать ему медицинскую помощь.

Наш полицейский друг вышел на городскую улицу и поймал извозчика, на котором приехал к нам минут через десять.

Мы погрузили раненого на извозчика, Иванов, Иннокентий Петрович и Марфа Никаноровна поехали вместе, а я остался с женщинами и детьми.

Все были в шоке. Я налил женщинам вина и налил себе водки. Я умел стрелять, знал навыки рукопашного боя с винтовкой, рубки шашкой, но мне ни разу не приходилось применять военные навыки в отношении живых людей. Все получилось быстро и механически, и только сейчас ко мне стало приходить осознание того, что я мог убить живого человека.

Посидев еще немного, мы сполоснули в реке использованную посуду, собрали вещи и погрузили все на мою тележку, освободив всем руки. Выйдя на городскую улицу, я нанял извозчика и развез по домам женскую половину компании.

Со слов Марфы Никаноровны, я оказался мастером на все руки. Она слышала, что в военных училищах будущих офицеров учат какому-то ремеслу, чтобы офицер не был беспомощным ребенком в трудной ситуации.

Ручная тележка, сделанная мной из тонких деревянных брусков орехового дерева, стала просто незаменимой помощницей в выходах на рынок и в выездах на пикники, не отягощая руки разным имуществом и продуктами.

Кроме столярного мастерства, я оказался удачливым и умелым рыбаком. А во время последнего пикника метнул нож в террориста, покушавшегося на полицейского чиновника Иванова-третьего. Хорошо, что рядом была она с Иннокентием Петровичем, и они успели спасти преступника для последующего допроса и наказания за преступление.

Глава 16

Марфа Никаноровна вернулась домой к вечеру.

– Революционер будет жить, – сказала она. – Нож достали, еще немного и не было бы необходимости доставать его операционным путем. Ты раньше умел метать ножи?

Я пожал плечами, вспоминая, как мы тренировались в метании штык-ножей от автомата. Они не были приспособлены для метания и иногда ломались, но это была наша инициатива и мы нашли книги, которые разъясняли технику метания ножей. Любое умение всегда когда-нибудь пригодится. Я вспомнил старую пепельницу, которая стояла на комоде у моей тетки. Пепельница была дореволюционная, на ней с ятями был нарисован ребус, который читался так: «Ремесло не коромысло, плеч не оттянет, а само в рот протянет». Так и военное ремесло особо-то и не отличается от другого ремесла. Не брось я нож, то оперировали бы Иванова-третьего, и не факт, что он бы выжил после стрельбы в него из револьвера с близкого расстояния.

– Мне приходилось ассистировать в операциях, – сказала Марфа Никаноровна, – но это все люди чужие мне, пострадавшие неизвестно где, то есть прямо не имеющие ко мне отношения, но здесь я была не только медицинская сестра, но как непосредственный участник боя, в котором пострадал человек, несший нам зло.

– Успокойся, – сказал я, – на нашем веку будет не одна война и к этому нужно привыкать. А это был не бой. Просто так, стычка. Мы сейчас допьем вино с ветчиной, а потом я заварю чай с пустырником, и ты завтра ничего не будешь помнить.

На следующий день пришел Иванов-третий с благодарностью за чудесное спасение от террориста и сказал, что на завтра меня приглашает к себе полицмейстер полковник Грудинин Павел Иванович.

– Ты не задумывался над тем, почему именно на тебя было направлено покушение? – спросил я. – Без обиды, но ты не настолько важное должностное лицо, как, например, полицмейстер или участковый пристав. Почему именно тебя хотели застрелить именем РСДРП?

– Я просто не даю спуску этим социалистам, – гордо сказал Иванов-третий. – Меня каждая социалистическая собака знает, мою методику проведения обысков они будут помнить всю жизнь.

– То есть ты бьешь людей с социалистическими взглядами направо и налево и из принципа ломаешь людям жизнь и имущество? – спросил я.

– Ну, не из принципа, а из мести, потому что они хотят, чтобы какой-нибудь ремесленник был равен мне, – возмущался Иванов-третий. – А они, понимаешь ли, хотят разрушить весь мир насилья до основания, а затем построить мир, где всем станет тот, кто был ничем. Как это можно допускать?

– А ты не пробовал из песни убрать слово «насилья»? – спросил я. – Мне кажется, что оно здесь самое главное. А еще там есть весь мир голодных и рабов. Ты не думал, что если убрать насилие, голодных и рабов, то никакой мир разрушать не надо? Тогда нужно строить хорошую и красивую жизнь для всех людей.

– Как-то не задумывался над этим, – признался мой полицейский приятель. – Я человек подневольный, что прикажут, то и делаю.

– И ты останешься во всем виноватым, потому что это ты делаешь, – сказал я, – а те, кто отдавал тебе приказы, скажут, что это твоя инициатива, а они не приказывали тебе это делать. Ты же не приложишь к материалам суда, если таковой состоится, вернее, если тебе дадут дожить до него, их слова или бумажку с приказом избивать задержанных и ломать у них домашнюю утварь. Есть у тебя такая бумажка?

– Что-то ты как социалист говоришь? – подозрительно спросил Иванов-третий. Сразу видно, что полицейские бывшими не бывают и что полицейский – это навсегда, как проказа. – Может, и ты книжечки подпольные почитываешь?

– Тебе бы тоже не помешало книжечки подпольные почитать, – сказал я, – и называются они просто «История». Там подробно описывают революции в Англии и Франции, гражданскую войну в Американских Соединенных штатах. Я уже не говорю о физике с третьим законом господина Исаака Ньютона.

– А Ньютон-то здесь при чем? – удивился третий Иванов.

– А третий закон Ньютона в физике гласит, что сила действия равна силе противодействия. Чем сильнее ты бьешь задержанных, тем сильнее это аукнется на тебе и на твоих близких. Не забывай и о них. И помни, чем сильнее ты бьешь лбом в дубовую дверь, тем сильнее у тебя болит голова. Я не Кассандра, но сдается мне, что все, что было в 1905–1906 годах, это только цветочки, так, разминка перед большими событиями. Ладно, во сколько мне прийти к полицмейстеру? И учти, если хочешь донести на меня, то делай это сразу и не медли ни секунды, потому что каждая минута промедления пойдет не в зачет тебе в Третьем отделении Канцелярии Его Императорского величества.

– Да ты что, Олег Васильевич? – заохал полицейский. – Да я, да на тебя, да ты мне жизнь спас, да еще при моих детях… Складно ты говоришь, подумать мне надо. Много ты вопросов назадавал, а ответы мне самому придется искать.

На следующий день в девять часов до полудня я был в приемной у полицмейстера. У него как раз шло совещание участковых и становых приставов губернского центра. Дежурный офицер, взглянув на часы, пригласил меня пройти в кабинет полицмейстера.

Полицмейстер встретил меня у дверей, взял под руку и представил собравшимся полицейским офицерам:

– Вот он наш герой. Обезвредил известного террориста, спас жизнь офицера полиции и проявил при этом незаурядную храбрость. Прошу высказаться, господа, как нам поощрить героя, который известен своим литературным даром и является достаточно известным лицом в нашем городе.

С мест посыпались предложения: выписать мне похвальный лист, наградить серебряными часами, дать денежную премию, наградить георгиевской медалью «За храбрость» за спасение офицера.

– Спасибо, господа, – сказала полицмейстер, – я тоже считаю, что за спасение офицера и проявленную храбрость господина Туманова нужно наградить медалью «За храбрость» на георгиевской ленте, о чем будет составлена реляция на высочайшее имя. А вы, господин Туманов, не хотели бы служить в полиции?

– Благодарю вас за лестное предложение, господин полковник, – ответил я, – но я готовлю себя к военной службе. Всю жизнь мечтал об этом.

– Похвальное желание, молодой человек, – сказал полицмейстер, бывший гвардейским полковником и постоянно носившим гвардейский мундир, – мы еще встретимся на вручении вам медали генерал-губернатором Степного края.

Я четко сделал поворот кругом и так щелкнул каблуками, что этому могли бы позавидовать и вояки со стажем. Четыре года в училище учились делать повороты со щелканьем каблуков.

Лишняя известность мне не помешает, особенно при сдаче университетского курса.

И что-то мне сильно везет в последнее время. То ли судьба заглаживает свою оплошность, забросив меня сюда, то ли я иду по правильной дорожке, особо не кривя душой, то ли действительно есть Бог, и он мне послал ангела-хранителя, направляющего меня по стезе к великому.

«Перестань наполеониться, – сказал я сам себе. – Просто ты в безвыходной ситуации и тебе нужно выжить в чуждом для тебя мире. Даже в близком для тебя мире тебе тоже нужно было выживать и колебаться вместе с генеральным курсом Коммунистической партии, чтобы не быть растоптанным красным колесом. Партбилет-то твой тю-тю вместе с удостоверением личности. Похоже, что они остались там, а ты здесь. Ворам эти документы ни к чему, они их выкинут в урну. Дворники их найдут и сдадут в милицию. Милиция донесет в комитет госбезопасности, комитет будет считать тебя шпионом и объявит в розыск. Потом, лет через пять, при отсутствии информации занесут в список без вести пропавших. Так что надеяться не на кого, нужно прокладывать путь самому, опираясь на тех людей, которые встречаются по пути».

Марфа Никаноровна сказала, что она, наконец, окончательно убедилась в том, что я действительно военный человек и уже сталкивался с врагами, и меня не будет мучить совесть за причиненное зло человеку, являющемуся врагом. Но она еще поняла, что я противник насилия и сторонник решения проблем путем переговоров и достижения консенсуса по спорным вопросам. Возможно, что я внутренний нигилист или социалист, симпатизирующий революционным элементам, призывающим к уничтожению самодержавия.

Глава 17

Чем дальше я углубляюсь в жизнеописание его благородия, тем сильнее у меня чувство того, что человек уже прожил одну жизнь и сейчас проживает вторую, внося в нее коррективы в соответствии с существующим положением. В любой жизни нужно выживать, а в нашей жизни общество делится на жертвы и злодеев, и нужно сделать так, чтобы пасть злодея сомкнулась не на твоей шее. Все как в тюрьме: умри ты сегодня, а я умру завтра. Чтобы выжить, люди объединяются в шайки, банды, сообщества, коллективы, общества и партии. И внутри этих образований ранее упомянутые законы действуют так же, как и вне их.

Сверяясь с моими шифрованными записями, его благородие прочитал мне целую лекцию по шифрованию текстов.

Основной способ – использование решетки Кардано. Рисуется квадрат из четырех строчек и четырех столбцов. Получается шестнадцать квадратиков, четыре на четыре. Второй, пятый, седьмой и шестнадцатый квадратик вырезаются. Получившуюся решетку накладывают на бумагу и в свободные клетки вставляют буквы слов. При заполнении клеток решетку поворачивают вправо или влево на девяносто градусов и продолжают писать текст в свободных клетках. Так поворачивают четыре раза и все шестнадцать клеток оказываются заполнены буквами, которые поодиночке не обозначают ничего. Но если мы на эти буквы накладываем решетку, то бессистемные буквы превращаются в осмысленные слова. Такие шестнадцати-буквенные блоки могут размещаться один за другим или в определенном писавшим порядке.

– Не сиди истуканом, – сказал его благородие, – возьми рабочую тетрадь и делай пометки, а эти цифры запомни, как «Отче наш», чтобы читать свое записанное без всяких табличек: три, шесть, десять, шестнадцать, двадцать, двадцать два, двадцать пять, двадцать восемь, тридцать, тридцать четыре, сорок, сорок три, сорок пять, сорок девять, пятьдесят пять, пятьдесят восемь, шестьдесят. Это для решетки Кардано размером восемь на восемь клеток. И запомни, что то, что будешь записывать, может обернуться большими неприятностями в первую очередь для тебя. Поэтому думай, что будешь писать, а, возможно, что ты еще будешь моим биографом и в серии «Жизнь замечательных людей» выпустишь книгу обо мне. И сегодня же зайди в лавочку и купи себе широкий галун полкового писаря. Или этот галун уже давно у тебя закуплен? Я подал представление о присвоение тебе чина фельдфебеля, ну, а раз ты нестроевой, то будешь полковым писарем. А там, глядишь, и в подпрапорщики выйдешь или по статской линии пойдешь. Но на статскую службу я тебя не отпущу и начну с тобой заниматься для сдачи экзамена на подпрапорщика. Но это еще не скоро. Всему свое время.

Надо же, как глубоко глядит, как будто знает, что у кого впереди будет. А зря я тогда не попросил его научить меня метать ножи. Да кто тогда знал, что он это умеет.

Мои записки, конечно, не такие подробные, как записи его благородия, но постараюсь что-то добавить к изложенному. Вон, Марфа Никаноровна свои мнения тоже дописала, как бы со стороны посмотрела на то, что происходило.

Прочитывая записи его благородия, я начал вспоминать то, что мне казалось тогда второстепенным или странным и не имело никакого значения.

– Потом ты будешь сам составлять свои решетки Кардано по ширине страницы, – говорил господин капитан. – Это очень просто. У тебя будет с десяток решеток, а потом люди поймут, что эти решетки являются прототипом перфокарты, то есть карточки, которая будет хранить огромный объем информации для ее обработки на электронно-вычислительной машине.

Сейчас, когда ЭВМ стали повседневной обыденностью для ученых, можно сказать, что его благородие что-то знал о будущем или просто предвидел его.

Время, когда я стал служить у его благородия, было тревожное. Совсем недавно были подавлены революционные выступления в Москве. По всей России полыхнуло пламя недовольства после японской войны. Народ озлобился, а солдаты, ехавшие с Маньчжурского фронта, вообще дезорганизовали Транссибирскую железнодорожную магистраль. Потом поехали бывшие военнопленные моряки с крейсера «Варяг». Морды откормленные, пьяные, наглые, они так бы воевали за честь России, как они хулиганничали в поездах. Я был тогда молодым солдатиком, но многое слышал от старослужащих и от тех, кому довелось услышать жужжание пуль японских «арисак». Про «Варяг» вообще много странного говорили. Будто не было никакого песенного боя, а так, перестрелка, после чего крейсер затопили прямо в корейском порту, поэтому почти весь экипаж живой и остался. После того, как нашу эскадру разгромили под Цусимой, нужны были герои, вот и взяли героев с «Варяга». Говорят, что взяли какую-то немецкую песню, перевели ее, вот и стали моряки в пьяном угаре со слезами на глазах распевать: «Товарищ, я вахту не в силах стоять, сказал кочегар кочегару, котлы в моей топке совсем не горят, в котлах не сдержать больше пару». Потом вообще оказалось, что наши моряки с «Варяга» на иностранных судах были доставлены в Одессу и оттуда поездом приехали в Петербург. Не иначе как про дебоши варяговцев на Транссибирской магистрали рассказывали социал-демократы.

Народ наш особенный. Как по сусалам получит, так на начальство начинает вызвериваться, а не на врага. Да жизнь-то у народа была такая, что хоть волком вой, хоть в сырую землю ложись. То печенеги с половцами, то монголы с татарами нас грабили, то потом в рабство к помещикам угодили. Когда Наполеон пришел, то все думали, что он от рабства-то и освободит. Ан нет, такой же рабовладелец оказался. А когда армия наша пришла во Францию, так солдатики толпами начали разбегаться в разные стороны, вот армию поскорее и вывели из-за границы. Говорят, тысяч пятьдесят в бега подались, французами стали. Моего прадеда старший брат тоже во Франции дезертировал, а вот брат с ним не пошел. Сейчас где-нибудь в винограднике своем сидит и вино попивает.