Kitabı oku: «Точка на карте»

Yazı tipi:

ISBN 978-5-0056-2283-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая

Саратов

Глава 1

События, о которых далее пойдет речь, начались в славном городе Саратове. На дворе был 1990 год. Зима только вступила в свои права, когда декабрьским утром отставной сержант ВДВ Андрей Фомич Евлаков возвращался на родину, в переполненном плацкартном вагоне, из военной части под Рязанью. Отслужив три года сверхсрочно и получив старшего сержанта, двадцатитрехлетний паренек вдруг почувствовал, что военное дело его больше не привлекает. В ту пору пошло великое шатание в руководящих кругах государства, поползли слухи о возможном смещении генсека. Подобные разговоры не раз уже слышал Андрей и в высших чинах командования.

Отец, Фома Осипович, писал ему из Саратова: «Близятся большие перемены, сынок. Бросай службу, возвращайся скорее домой. Я планирую поехать работать в Германию. У меня уже и место там присмотрено. Квартиру же я оставлю тебе. Дам денег, сможешь начать свое дело».

Андрей не любил отца, считал его виновным в смерти матери. Из-за него и на сверхсрочную решил остаться. Теперь же все переменилось: боль притупилась, а сожительство с отцом, решившим податься за бугор, уже не грозило. «Если что, – решил Андрей, – пойду по контракту, а пока передохну».

Первым делом по возвращении Андрей отнес на могилу матери свежих цветов. Потом пришлось налаживать «одичавшие» за пять лет отношения с отцом. Фома Осипович, как и обещал, дал Андрею денег, и молодой человек со свойственной ему быстротой, пустил наличные в оборот. Арендовал у одного пожилого армянина подвальное помещение и устроил там мастерскую по пошиву обуви. Нашелся и поставщик кожи – некая Елена Сахно. Мастера изготавливали поддельную «адидасовскую» обувь и Андрей сплавлял ее оптовикам. Поначалу «фирмовые» кроссовки были кожаные, хорошего качества, так что покупатели были довольны. Но вскоре Андрей Фомич понял, что «так дела не делаются» и перешел на кожзаменитель, параллельно расширив производство пошивом курток и фуражек.

Фома Осипович через год действительно укатил в Германию, оставив сыну квартиру. Недолго думая, на следующий же день после отъезда отца, Андрей устроил грандиозную вечеринку, пригласив свою девушку Раю и кучу веселых друзей. Новообретенную свободу он щедро оросил шампанским. Гости были в восторге, но в еще большем восторге была Раиса, которую Андрей попросил остаться в его доме навсегда. Они стали жить вдвоем, время от времени устраивая встречи для друзей. Жизнь была легкой, веселой и приятной. Так длилось пару лет, пока над богемой не сдвинулись тучи.

Однажды Андрей получил извещение из нарсуда. Он мысленно прикинул – что бы это могло быть? Прокрутил в голове все значительные события минувшего месяца. Вроде бы ничего не было. А между тем, кое-что было. На позапрошлой неделе, раскричавшись в пьяном споре с одним приятелем, Андрей неосторожно обронил слово о сущности своего процветания. Хвастая предприимчивостью, он хотел поучить друга как надо жить, и проговорился о своем незаконном производстве. Друг оказался завистливым и амбициозным малым, поэтому решил поделиться радостью с компетентными органами. Был совершен рейд уполномоченных на импровизированную обувную фабрику. Партию товара, готовую к отгрузке, конфисковали и представили на суде в качестве вещественного доказательства. Андрею присудили крупный штраф, настолько крупный что, услышав, поначалу и не поверил. Рабочие, что были похитрее, вовремя «рассосались». Но некоторые явились с повинной в расчете на снисхождение. А в результате им тоже присудили штраф. Так что бывшие рабочие на Андрея тоже «окрысились». «Вот идиоты совковые!» – сокрушался Андрей, сидя на скамье, – «Привыкли жить по системе в надежде на доброго дядю».

Но делать было нечего. Чтобы уплатить штраф, неудавшемуся сапожнику, оставшемуся без сапог, пришлось продать все швейное оборудование и двухкомнатную квартиру. Чтобы иметь хоть какое-то жилье, Андрей срочно продал свою «девятку» и стал перебираться в новое обиталище.

«Здравствуй отец!

Прежде всего хочу извиниться за долгое молчание. У меня и оправдания-то нет подходящего. Но вот решил написать, так как это единственное, что меня теперь может утешить. Письмо от тебя я получил в прошлом месяце. Оно сейчас лежит передо мной. Я рад, что ты наконец нашел работу по специальности, ведь ты – хороший инженер! Не стану распространяться на счет твоего сожительства с некой фрау Миллер. Ты свободный, взрослый человек и можешь распоряжаться собой как захочешь.

Приехать к тебе в настоящее время не могу, но даже если бы мог, то все равно не приехал бы. Мне будет стыдно смотреть тебе в глаза. Причину этого я объясню ниже. А пока что должен сообщить тебе самую неприятную весть. Нашу квартиру, что на Первомайской, я продал за долги. Теперь живу на Комсомольской, так что письма пиши мне на тот адрес, что указан на конверте. Да, отец, я стал банкротом. А причиной моего банкротства стало судебное дело, связанное, как ты понимаешь, с моим бывшим производством. Вернее, причиной была моя собственная глупость. Я думаю, ты помнишь некоего товарища, Кожанова Павла Тимофеевича. Он теперь мелким чиновником в горсовете состоит. Так вот, он и был наводчиком, я это знаю. Давно его вычислил, хоть он это и отрицает. Да что там говорить, от меня отвернулись все, кто раньше называл своим другом. Панин Олег, всегдашний мой партнер по сбыту суррогата, совсем меня не узнает, будто никогда не был со мной знаком. Лена Сахно тоже поджала хвост. Она мне сказала: «Я не хочу, чтобы мое имя фигурировало в этом деле».

Даже Раечка от меня сбежала, почуяв запах жареного. Я остался совсем один. Теперь живу в коммуналке. Раньше, честное слово, я не верил в то, что в таких постройках можно жить. Теперь я в этом совершенно убедился. Здесь ведь, если не станешь членом одной большой семьи, пиши – пропало. А я не живу, нет, я существую! Здесь мне все противно и гадко. Уже самые физиономии жильцов вызывают во мне отвращение. Некоторых я успел узнать слишком хорошо. Вот, например, ближайший мой сосед, Михаил Свистунов, – типичный алкоголик. Об этом не надо даже спрашивать – это написано на лице. При каждой встрече просит взаймы денег или закурить. Очень похоже, что за всю свою мерзкую жизнь он не прочитал ни одной книги, хотя работает сторожем в библиотеке. У меня складывается такое впечатление, что здесь пьют абсолютно все. Не проходило и дня, чтобы не устраивалась гулянка. А там и дикий рев и драки и трехэтажный мат. Да вот, к примеру, еще Анжела Серпухова. Грязная бабища, всегда в замызганном халате, растрепанная, с трубным голосом. На всю общагу ее слышно. И ведь – дура. Не в пример ее муж – Борис Николаевич, все время или ест или курит или книгу читает, тихий такой увалень. Есть и старики, доживающие тут свой век. Вот возьмем, к примеру, Бубнова Филарета Иваныча. Пенсионер, любит поиграть в картишки, в домино, почитать газету. Он живет без телевизора, слушает радио. Оно у него не выключается весь день. Есть еще бабушка, Устинья Филатовна, – богомолка. Ранним утром начинает громко молиться, все соседи ее слышат. Ветхая старуха, еле ходит, но в церковь не опаздывает.

Много тут молодежи. Эту молодежь я больше всего ненавижу, хоть и сам еще не старик. Рядом, налево, живет Женька Вихлянцев. Лет ему примерно как мне. Хам и паразит необыкновенный. Постоянно приводит домой пацанов и девок, и там они пьют водку, курят траву, ржут, орут и дерутся. Включают музыку громко, – до полночи невозможно уснуть. А девушка его, Лилия, тощая наркоманка, готовится стать матерью. Я бы не позавидовал ее ребенку.

Но самая видная фигура, «королева» всей коммуналки, это Александра Тихоновна или тетя Саша, как ее тут все называют. Это пожилая, громоздкая женщина, вездесущая и всезнающая. Ни одно дело не обходится без нее. Сплетни – ее призвание, совать нос в чужие дела – ее жизнь. Кажется, она и живет не сама по себе, а чужими жизнями, чужими судьбами, постоянно всем руководя и всех контролируя, как паук, сидящий в углу паутины.

И, черт возьми, постоянно раздражает этот жирный кухонный запах, который напоминает, в какое дерьмо я попал. Наверно, отец, я долго так не выдержу, я чего-нибудь с собой сделаю. От тяжелой депрессии я начал пить. Боюсь стать алкашом, отец. Напиши мне, поддержи, как сможешь. Я хожу на могилу матери по вечерам и там плачу и разговариваю с ней. Это приносит мне хоть какое—то облегчение. Кажется, я начинаю сходить с ума.

Прощай отец, не забывай своего непутевого сына. Пиши мне на новый адрес. Бог знает, когда мы теперь свидимся».

Всю эту ночь Андрей пролежал, не сомкнув глаз. В голове ворочались горькие думы, мешали уснуть. Подкатывала к горлу обида, большая, всеобъемлющая обида на все и всех. Тяжелым, потным кулаком душила жалость к себе.

Утром он не захотел вставать, не стал готовить себе завтрак. Просто продолжал неподвижно лежать, бесцельно глядя в потолок. В глазах его исчезли всякие признаки мысли. Казалось, он впал в летаргический сон и достиг нирваны. Даже выражение лица сделалось пустым, как у покойника. Дверь была заперта на ключ. Андрей не отзывался на стук, не реагировал на крики. Когда начали подсыхать и резать глаза, он инстинктивно опустил веки.

Через неделю кто-то вспомнил об Андрее. Послали лазутчика.

Женька Вихлянцев, стоя на газовой трубе, уцепился за подоконник и заглянул в комнату Андрея. Сквозь грязные стекла он разглядел на кровати неподвижное тело.

– Ну что? – крикнул снизу Миша Свистунов.

– Да там он…

– Живой? – высунулась в окно тетя Саша.

– Не знаю я, не шевелится.

– А ты, сынок, в окно постучи.

– На кой хрен! Я ему в дверь сто раз стучал.

– Значит помер, – решил Свистунов и машинально стащил с лысеющей головы кепку.

– С чего бы ему помереть, – протрубила вышедшая во двор Анжела Серпухова, – Молодой вроде, здоровый…

– Это вы его довели, – с содроганием выговорила тетя Саша.

– Как же, мы! – огрызнулась Серпиха. – Это вон Женька Вихлянцев.

– Чего?! – возмутился парень и в раздражении забарабанил по стеклу. – Андрюха! А ну вставай, сукин ты сын!

– Наверно, выпил чего-нибудь не того, – сообразил Свистунов, – и загнулся. Я вот, один раз, было, развел полстакана спирта, а он, зараза, оказался техническим…

– Чего тут думать, дверь надо ломать, – вмешалась Анжела.

– Может лучше… пусть милиция, – предложил Свистунов.

– Еще ментов нам тут не хватало, – заревел сверху Вихлянцев, припоминая початый стакан анаши под кроватью, – сами справимся.

Стали ломать дверь. Она не поддавалась.

– Женя, фомка нужна, – сказал Михаил, потирая отбитое плечо.

– У меня нету…

– Сгоняй к Филиппычу, у него должна быть.

– Ага, делать мне больше нечего, – возмутился Вихлянцев, однако ж, пошел.

Минут через пять Женька вернулся с арматурной монтировкой. На шум собралась толпа зевак. Стали давать советы.

– Сильнее вбивай, – кричал сзади бритый наголо Филиппыч, пришедший сюда же из интереса. – Зацепил? Отжимай! Вдвоем! И дверь толкай!

– А за взлом ничего не будет? – забеспокоился Борис Серпухов. – Это же взлом!

– Не бойся, Боря, никто ничего не узнает, – процедила Анжела, не глядя на мужа.

Наконец дверь с треском поддалась, растворилась.

Свистунов прошел первым. За ним, пригнувшись и оглядываясь, вошли остальные. С первого взгляда могло показаться, что вы попали в усыпальницу египетского вельможи: на всем лежала пыль. Тут же была и мумия – тело Андрея, и священные драгоценности – пустая бутылка из-под вина, засохший кусок сыра, колбасная кожура.

– А—а! Что я говорил! – обрадовался Михаил, указывая на бутылку.

Филиппыч огляделся: «И взять-то нечего… Как мышь церковная».

– Глядите! У него веки дрогнули! – воскликнула Валя Луговая, девушка, стоявшая среди прочих зевак.

– А ну, пустите меня! – раздался сзади голос тети Саши. Расталкивая толпу мясистыми локтями, она пробиралась к Андрею. Ее опытные пальцы быстро нащупали пульс.

– Как есть живой, – возвестила королева коммуналки. – Миша, позвони в скорую, живо! Надо ему водки капнуть, ато совсем стрясут по дороге, не дотянет. Мотя, сходи, дружок, там у меня заначка за радиатором стоит…

– А—а, теть Саш! – лукаво подмигнул Вихлянцев. – Водчонку подтариваешь, и – ни гу—гу.

– Молчал бы уж! – замахнулась на него тетя Саша.

Принесли водку. Народ с интересом поглядывал на происходящее. Тетя Саша накапала Андрею сквозь сжатые зубы грамм тридцать и сама приложилась.

Андрей резко, с хрипом вздохнул, закашлялся. Но ни рукой, ни ногой он так и не смог пошевелить. Раздались радостные возгласы.

– Ну вот, дружок, так-то лучше! – пробасил Мотя, который вообще-то был женщиной, но об этом мало кто догадывался.

Филиппыч крякнул, забрал монтировку и, что-то бормоча, ушел.

Вскоре явилась скорая. Длинный, редкозубый фельдшер с выкаченными глазами оказался юмористом. Быстро осмотрев Андрея, он сказал:

– Цепляй его за ноги кто-нибудь, а я – за голову, будем выносить.

– Да ты что, сдурел! – надвинулась на него тетя Саша. – Совсем мозги пропил!

– Ладно ладно, уж и пошутить нельзя, – засмеялся медик. – Щас носилки припрут, будем грузить. Выходите все, нечего тут глазеть!

– Смотри, – пригрозила тетя Саша. – Если с ним чего случится!

Фельдшер только смеялся, оскаливая желтые зубы.

Спустя полчаса Андрей находился в приемном отделении Саратовской городской клинической больницы №8. Растянувшись на пружинной койке, он медленно восстанавливал силы, всасывая набухшей веной питательную жидкость из змеящейся сверху системы. Дыхание стало явственное и ровное.

Накурившаяся черноволосая медсестра Танюша, опираясь о спинку койки, следила за выражением лица пациента. Большие и маленькие мускулы на заострившемся лице Андрея вздрагивали, будто кто-то изнутри подергивал их за ниточки.

К полудню Андрей открыл глаза, огляделся – глазам стало больно от окружающей белизны. Подумал: «В раю я что ли?». Но вскоре вместо архангела Гавриила явилась все та же медсестра и заставила выпить какую-то мерзкую жидкость. Скоро Андрей понял, что это слабительное.

Ближе к вечеру, когда вдоль улиц зажглись фонари, начал накрапывать мелкий, полный тихой свежести осенний дождь. Он барабанил о подоконник, выводя какой-то невнятный, но приятный своей непредсказуемостью, блюзовый ритм.

Медсестра Танечка последний раз навестила пациента, измерила давление, температуру, велела не вставать и, пожелав спокойной ночи, ушла.

Но долго лежать в одиночестве Андрей устал. Захотелось вдохнуть свежего воздуха, послушать шумы засыпающего города, поэтому он все же встал на ноги и, нетвердо ступая, направился к окну…

Вон там, за стеклом, где-то в своей черной массе жил муравейник. Вдоль освещенных тротуаров, укрывшись зонтами, бодро шагали поздние прохожие. Промчалась новенькая «девятка», прорычал грязный злой «жигуленок». Андрей растворил окно. В палату моментально ворвался одичавший осенний ветер. Ухватив парня за шиворот, щедро окатил холодными брызгами. Андрей вздрогнул и рассмеялся. Ему вновь захотелось жить.

На другой день, как полагается, явились посетители. Это были все те же соседи по коммуналке.

Спозаранку приперся Миша Свистунов. Достал из-под полы бутылку, предложил Андрею. Но, сославшись на слабость, Андрей отказался.

Миша глотнул из горла и уставился на больного человечным, чуть ироничным взглядом. Такие глаза у него Андрей видел впервые.

– Ну давай, братец, рассказывай, зачем ты себя уморил? – произнес алкоголик мягким голосом.

Андрей машинально ухватил со стола апельсин и с хрустом содрал кожуру.

– Это не важно, Миша. Теперь не важно. Ведь жизнь продолжается, да?

– Да вроде как… продолжается, – согласился Свистунов с ухмылкой.

– Ну вот… Знаешь, если бы я там помер, ничего бы не изменилось.

– Этот мир не изменит даже сам дьявол, – ответил Михаил.

– Он уже изменил его! – возразил Андрей. – Но я хотел изменить свою жизнь, а не весь мир.

– Ну и как, получается?

– Получается, – твердо заявил Андрей и перевел взгляд на окно. – Ведь жизнь… она не ограничивается четырьмя стенами. Она может быть красивой и яркой, как этот апельсин.

Он с удовольствием вдохнул цитрусовый запах и закрыл глаза.

– Всякое может быть, – отрешенно согласился Свистунов.

К полудню пришли сразу трое: Анжела Серпухова и тетя Саша с Мотей. Все трое принялись кричать и тормошить Андрея. Они были из тех людей, которые живут нынешним днем. И живут полной жизнью. Когда человек ищет быстрых перемен, он спивается. Обитатели коммуналки не искали перемен. Они просто размерено жили и размеренно пили. Те редкие психически срывы, которые происходят временами со всеми, не являлись для них глобальными событиями.

Вся троица была в добром расположении духа. Сказать, что они были выпивши, значит ничего не сказать, так как это был образ их жизни. Правильнее сказать – они были в норме.

– А я утром встал, – декламировал Мотя, который, все же, был женщиной, – и подумал, а как же там Андрюха? Потом мы вместе решили выпить за твое здоровье. Правильно, Желка? Это уж всем известно, если не выпить за здоровье больного, то никакого здоровья ему не видать. Так что ты можешь быть совершенно спокоен. А ты че такой скучный?

– А чему радоваться? – криво ухмыльнулся Андрей.

– Э нет, мальчик, так не пойдет, – возмутилась тетя Саша. – Не для того мы тебя из могилы вытаскивали, чтобы ты тут прокисал. Сейчас мы тебя накормим как следует.

Из обширной вещевой сумки тети Саши одна за другой начали появляться закуски, купленные специально и домашнего приготовления. Под конец появилась бутылка вина.

– Хоть этого здесь и не разрешают – прошептала королева коммуналки, – но Мотя прав, если не выпить, никакого здоровья не будет.

– Спасибо, меня здесь прекрасно кормят. Магнезия – на завтрак, касторка – на ужин, – пошутил Андрей. – Но я вам все равно благодарен. Послушайте, все это одному не съесть. Вы должны мне помочь.

В конце концов все вместе выпили и закусили. Завязалась беседа. Андрей и сам не заметил, как втянулся в разговор. О чем говорили, он не помнил, но после ухода трех захмелевших фей, он почувствовал себя счастливым. Ворочаясь в кровати от пьяных мыслей, он скоро уснул.

Осенний день был на редкость ветреным. Под натиском стихии дрожали и позвякивали стекла в рамах палаты. Отрываясь по одному, с деревьев осыпались первые листья. Осень вступала в свои права. В такую погоду хорошо спать, что Андрей и делал, набираясь сил.

Он проспал до половины седьмого. В палатах уже зажгли свет. Вскоре пришла медсестра, измерила давление и сказала, что к нему пришла какая-то девушка.

– В самом деле? – машинально бросил Андрей, а сам подумал: «Неужели Раечка решила вернуться? Так пусть катится ко всем чертям!»

– У тебя давление повышено, – сказала Татьяна. – Что вы тут пили?

– Ничего, – отмахнулся Андрей.

– Ты себя хорошо чувствуешь?

– Да, прекрасно.

– А как на счет этой?..

Андрей ерошил волосы, соображая. Потом сказал:

– Ладно, пусть зайдет.

Через минуту вошла девушка. Но это была не Раечка. Андрей широко открыл глаза, глядя на незнакомую посетительницу. Кто бы она могла быть? Черты ее лица подсказывали Андрею, что он ее где-то видел, и не раз. Но где?

– Здравствуйте! – сказала она, улыбнувшись. – Вы меня помните? Я Валя Луговая, ваша соседка с третьего этажа.

Тут Андрея осенило: ну конечно! Странно, что он не вспомнил сразу. Сколько раз она встречалась на лестничной площадке. Но он не обращал на нее внимания, как, впрочем, и на остальных обитателей коммуналки. Просто один из ничего не значащих эпизодов жизни.

– Ах да, конечно, – улыбнулся Андрей в ответ. – Похоже, что-то с памятью моей случилось. Наверно мозги совсем усохли. С вами рядом еще художница живет, как ее…

– Самохина Наталья Сергеевна, – помогла Валя.

– Да да, она еще курит все время какие-то длинные сигареты.

– Точно. Странная женщина. Кстати, я тут вам принесла пару пачек, – сказала Валентина, доставая из сумочки сигареты. – Можно я сяду?

– Да, конечно, – виновато улыбнулся Андрей, подвигая стул. Сунув сигареты под матрас, сказал: – Мне не разрешают курить, но все равно, спасибо.

– Да, я знаю, – засмеялась Валентина. – Вот зажигалка.

«А она не лишена чувства юмора», – отметил про себя Андрей.

– Вы такой худой и бледный. Вы сегодня что-нибудь ели?

– Да, пожалуй, сегодня я съел гораздо больше, чем положено. Наши сожительницы обо всем позаботились. И давайте, пожалуйста, перейдем на «ты». Хорошо?

– Я не против, – согласилась Валя. – Знаешь, я обратила на тебя внимание сразу, как ты появился у нас в общежитии. Ты не похож на других.

– Почему?

– Сразу видно, что ты человек не нашего круга.

– Что это значит? – не понял Андрей.

– Ну… обычно в коммуналку попадают нищие студенты, молодожены или просто спившиеся люди. Ты не похож на них.

– Да, действительно, – грустно усмехнулся Андрей. – Скорее я похож на дурака. У меня было налажено прибыльное дело, но я сам его погубил.

– Расскажи мне об этом, – предложила Валентина и придвинулась ближе к изголовью. – Мы, женщины, любим всякие истории.

Андрей вздохнул и начал рассказывать, как все было. Иногда в продолжение рассказа он останавливался, устремив взгляд в одну точку, переживая прошлые события заново. Поэтому Валентине приходилось стимулировать его на продолжение рассказа. Потом она коротко рассказала о своей жизни. Валя родилась в селе Усть-Курдюм, неподалеку от Саратова. Отец умер, когда ей было шесть. Она жила с матерью до шестнадцати лет, а потом приехала в город искать своего счастья. Устроилась на швейную фабрику, где работает до сих пор. Была замужем три года. Развелась из-за того, что муж все деньги проигрывал в карты.

– Ты сейчас с работы? – предположил Андрей.

– Да, и решила тебя навестить. В общежитии теперь все только о тебе и говорят. Кстати, ты говорил, что учился на бухгалтера?

– Учился, еще до службы в армии. У меня где-то диплом лежит.

– Если хочешь, могу попросить за тебя на работе.

– В самом деле? – оживился Андрей.

– Да, у нас на фабрике освободилось место помощника бухгалтера. Зарплата, конечно, небольшая, но, все же, лучше, чем ничего. Верно?

Андрей призадумался: «Терять ему нечего, а жить на что-то надо».

– Ладно, – сказал он, – я подумаю над этим. Не знаю, смогу ли. Давно дело было.

– Вот и хорошо. Я зайду к тебе завтра и ты мне скажешь, что надумал. А сейчас мне пора!

И она ушла.

Как ни был взбудоражен мозг Андрея событиями минувшего дня, усталость взяла свое. Вскоре он заснул глубоким, счастливым сном. Он и в самом деле был счастлив. Не смотря на то, что потерял абсолютно все, он ни разу за весь день не вспомнил об этом. Андрей продолжал жить, не смотря ни на что. И эти, еще недавно казавшиеся ему гадкими люди, теперь виделись совершенно иначе. Он чувствовал ветер перемен, а перемены – хорошие или плохие, так или иначе, выводят человека из ступора, заставляют что-то предпринять. Поэтому, когда на следующий день явилась Валентина, Андрей сказал ей, что согласен на предложение и готов приступить к работе сразу по выписке.

Прошло еще три дня, прежде чем Андрей смог вернуться домой. Посвежевший и отдохнувший, он с радостью принялся за уборку холостяцкого жилища. А комната и впрямь казалась заброшенной. Грязные стекла в окнах, слой пыли абсолютно на всем, разбросанные как попало вещи могли привести в изумление случайно зашедшего сюда человека.

Андрей прекрасно понимал, что ровным счетом ничего вокруг не изменилось. Зато изменился он сам. Выметая и выскребая из углов грязь, он как бы очищал себя самого, считая, что с ним произошло невероятное чудо.

Валентина стала для Андрея ближайшим другом и собеседником на долгие осенние вечера. Утром они вместе шли на работу, вечер проводили в его или ее комнате, смотрели телевизор, разговаривали, читали друг другу книги. Это был их маленький рай. Андрей и Валентина понимали, что влюблены друг в друга, но пока не предпринимали никаких серьезных шагов, не связывали друг друга никакими обязательствами. Они наслаждались этой чистой, невинной близостью. Так проходили дни и недели. Приближалась зима.

Однажды, ранним ноябрьским утром, Андрей проснулся и по привычке прошлепал к окну, раздвинул занавесь. В глаза ему бросился яркий, до боли, свет. Немного привыкнув, он разглядел, что весь двор и голые ветви деревьев покрыты пушистым снежком. Этим открытием Андрей поспешил поделиться со своей подругой. Валя сказала:

– Первый снег всегда напоминает мне детство. Когда я была маленькой, это событие неизменно приводило меня в восторг. Я тогда целый день не уходила со двора. Порой его наваливало так много, что мы с мамой с трудом прокладывали дорогу к колодцу. Я лепила маленьких снеговиков, а соседские мальчишки обстреливали их снежками. Помню, что я всегда плакала.

– Но, все же, ты была счастлива? – вставил Андрей.

– О да, это был праздник.

Рабочий день прошел как обычно. В обеденный перерыв Андрей подумал: «А почему бы нам…», и вечером пригласил Валю в ресторан. Домой они вернулись поздно. Почти вся коммуналка погрузилась в сон. Простившись, они разошлись по своим комнатам. Время близилось к полуночи. За окном опять пошел снег, поднялся порывистый ветер. Он швырял в стекло слипшиеся хлопья снега, шумел в костлявых кронах деревьев.

Прильнув к стеклу, Андрей наблюдал разбушевавшуюся стихию. Нечто подобное происходило сейчас в его душе. Совершенно явно, всем своим нутром, он почувствовал, что настал этот долгожданный психологический момент. Он сделал шаг от окна. И тут раздался еле слышный, короткий стук в дверь. Андрей машинально подошел и отворил. На пороге стояла Валя. Она была в ночной сорочке и с зажженной свечой в руке.

От неожиданности у Андрея перепутались все мысли. Он ничего не мог понять. Сердце в груди билось как птенец.

Приложив к губам палец и, воровато оглянувшись, Валя прошептала:

– Андрей, ты хочешь меня?

Это была последняя капля. Не в состоянии совладать с безумными демонами страсти, Андрей почувствовал, как где-то в середине живота возникла дрожь, раскатилась по всему телу упругой волной, горячей кровью ударила в лицо.

– Я… уже давно тебя хочу, – ответил он внезапно осипшим голосом и привлек ее к себе. В следующий момент Валя почувствовала, как его губы страстно впились в ее рот, а ладонь, пройдясь по спине, скользнула между ягодиц. Задыхаясь от страсти, Валентина выговорила:

– Люби меня нежно, ладно?

– Я буду нежен, – ответил Андрей и, закрыв дверь, стал нежно стаскивать с нее одежду.

Эта ночь сделала их еще ближе друг к другу. Теперь они не расставались никогда. Население коммуналки это понимало и всячески поддерживало молодых.

«Ты мой ангел, – говорил Андрей подруге, – ты вернула меня к жизни».

И это было действительно так. Все эти дни Андрей жил как во сне. Но ему суждено было проснуться. В середине декабря из Германии пришло извещение о смерти отца. Оно было написано ломаным русским языком. Прочитав его, Андрей в отчаянии отбросил бумаги и, согнувшись пополам, упал на диван. Впервые ему стало жалко отца.

Валя искренне сочувствовала. Ведь она потеряла отца еще в раннем детстве.

Вытерев влажные ресницы, Андрей посмотрел в окно. Там снова шел снег. Валя сидела рядом, положив ладонь ему на плечо.

– Господи, как же я был жесток! – выдавил из себя Андрей. – Я даже не успел сказать ему доброго слова, Валь, знаешь, я всегда был таким эгоистом…

– Ну что ты, Андрюша!

– Да, я был эгоистичной дрянью, никогда не жалел отца, не понимал его чувств.

– Не надо, – тихо сказала Валя и тоже посмотрела в окно, потом на часы – было половина двенадцатого. – Постарайся уснуть, ладно?

Утро пришло тихо и сумрачно. Снега не было. Все небо затянуло серой пеленой. Упругий ветер толкался в окно, позванивая стеклами. Было еще очень рано.

Андрей открыл глаза, ощущая на щеке приятное тепло. Валя спала рядом, склонив голову ему на грудь. В полутьме очертания предметов были размытыми. Как будто весь мир перекрасили в серые тона, отняли былую яркость. Беззвучно Андрей вылез из-под одеяла, не спеша оделся, сунул в карман сигареты и вышел из дома.

Коммуналка еще спала и, казалось, весь город спит беспробудным сном. Даже слепой дождик, моросящий мелкой пыльцой, был под стать настроению Андрея. Он медленно двигался вдоль улиц, отвернув воротник плаща, закрываясь от непогоды и прохожих, которых старался обходить стороной. Андрею хотелось побыть одному. Чтобы никто не видел его слез, не пытался заговорить с ним. Как-то само собой получилось, что ноги привели его на кладбище, где была похоронена мать. Слишком хорошо запомнил Андрей эту дорогу, когда приходил сюда вечерами, полный тяжелых дум о собственной жизни.

Неподалеку, за калиткой, с намокшего креста метнулась ворона, хлопая тяжелыми крыльями, скрылась в тумане.

Андрей быстро отыскал полузасыпанную могилу матери, смахнул со скамеечки снег и, присев на краю, закурил. Он долго сидел молча, глядя на выцветшую фотографию. Казалось, мама была жива. Нежным взглядом она смотрела на Андрея – такая родная и близкая, она будто находилась рядом, всегда готовая выслушать и утешить свое чадо.

– Знаешь мама, – вымолвил Андрей негромко, – папа умер. Я теперь совсем один остался. Правда, у меня есть Валя… Я тебе о ней рассказывал. Она очень хорошая. Она любит меня бескорыстно, как ты.

Андрей немного помолчал.

– Мам, ты на отца не сердись. Он был не таким уж плохим отцом, просто, мы очень мало с ним говорили. Мы, мужики, такие глупые, – не понимаем, что любим, пока не потеряем. Если ты его встретишь там, на небе, ты передай ему мои слова…

Было уже около десяти утра, когда Андрей вернулся домой. Валя его встретила у порога:

– Где ты был, Андрюша? Я тебя везде ищу.

– Прости, я хотел побыть один, – ответил Андрей.

– Ты есть будешь?

– Нет, что-то не хочется.

– Может, хоть чаю попьешь?

Андрей немного погодя ответил:

– Чаю – можно.

Валя достала из шкафа посуду. Наливая чай, сказала между прочим:

– Телеграмму принесли. Я за тебя расписалась.

– Да? – Андрей привстал. – И что в ней?

– Не знаю, не читала. Это ведь тебе… Вон там, на столе.