Сказки из Малиновки

Фрол гордо отвечает: «Жена это моя, Фенечка».

Барин еще деньжат добавил, певунье-красавице на ленты. И уехал. А через пару дней позвали Фрола в город ворота новые выковать знакомому купцу в новый дом. Не в первый раз от него заказы приходили, и всегда щедро купец платил, ценил искусную работу. И кузня своя у него была, и помощников Фролу давал. Обрадовался кузнец, собрался быстро, кой-чего из инструмента прихватил, да бельишко на смену. И пошёл в город. А вечером в кузню барин снова пожаловал. В избу зашёл без спроса, Феня обомлела. А барин на стол пачку ассигнаций бросил, дорогие украшения из бархатного мешочка высыпал и на колени встал:

– За тобой, красавица, приехал. Увидел и влюбился в тебя вмиг, ни спать, ни есть не могу. Всё готов отдать, лишь бы ты ласково глядела, да песни мне пела.

Феня к деньгам и не притронулась, лишь бровью сердито повела.

И барину от ворот поворот дала.

– Уходи, барин. Я жена мужняя, не по-христиански это от живого мужа жену сманивать.

Нахмурился Феликс, но ушёл и добро своё забрал. Вздохнула с облегчением Феня: пронесло. А через пару дней Фрола мёртвого привезли из города: прибило его на стройке, ворота сорвались при установке и кузнеце насмерть придавили. Купец с похоронами помог, поминки богатые устроил, денег молодой вдове щедро отсыпал. И осталась Феня одна. И только девять дней прошло – вновь барин заявился и опять стал девушку обхаживать. Пристыдила она его, говорит: «Совести нет у тебя, барин. Я только мужа схоронила, а ты с любовью лезешь».

Осерчал барин и говорит: «Мужа это я твоего в город заманил, и я поспособствовал, что б он живым оттуда не вернулся. Всё я могу, много у меня денег. Силой мог бы тебя увезти, но хочу, что б по любви поехала со мной. А уж я тебя, голубушка, озолочу, будешь королевишной у меня! Женой законной сделаю».

Замерла Феня, постояла, в пустоту посмотрела, а потом вдруг и говорит: «А и поедем, барин. Чего мне здесь одной куковать?» Первая в бричку запрыгнула, а барин следом полез, счастью своему не веря. И уехали. Всю ночь веселье в барской усадьбе шло, цыгане плясали и песни пели, а Феня пуще их выпевала и выплясывала. Фейерверки до небес пускали, под утро только угомонились. И полыхнуло. Со всех сторон усадьба занялась. В колокол забили, народ набежал тушить, только чем сильнее заливали, тем жарче горело. За час всё выгорело дотла. Никто не спасся: ни сам Феликс Кирсанов, ни помощники его. Даже костей не осталось. Мужики потом божились, что летала над домом огненная птица дивная, красоты неописуемой, и огонь пускала снова и снова. А когда усадьба сгорела – опустилась та птица на берёзку и запела песню прекрасную, да так печально, что прослезился народ. А потом сделала круг над пепелищем и исчезла на востоке. Оказалось потом, что и кузня как-то незаметно сгорела, и Феня пропала. На пожарище пытались наследники что-то строить, да горело всё раз за разом. Забросили усадьбу, Пустошью назвали. А земле только на пользу. Вон какой луг чудесный образовался. Совсем стемнело.

– Иди домой, Юрка. Утро вечера мудренее. А за гостинец спасибо.

***

Поужинали мы с бабусей, и я спать завалился. Устал с дороги. Но только глаза сомкнул, как загомонили на улице. Выскочил на крыльцо – горело на Пустоши. До неба столб пламени поднимался. Вскоре подъехала пожарная техника тушить стали. Я час простоял, пожар только сильнее разгорался. Я замёрз и в дом пошёл. Прилёг, и сон меня сморил. Утром проснулся от тихого покашливания: сквозь приоткрытую дверь увидел деда Лёню. Он свою любимую козью ножку раскуривал.

– Что, Юрка, видал, как полыхнуло ночью?

– Видал, – я присел рядом.– Всё сгорело?

– Всё, можешь не сомневаться. Что я тебе говорил? Нельзя строить на лугу. Все знают. Но это ж городские! – дед пыхнул ароматным дымом.

– С донником?

–С донником!– подтвердил он.

– Дед, мне почудилось ночью, или нет, вроде как птица огненная летала над пожарищем?

– Мож, почудилось, а мож, и нет. Кто знает.

Я чего пришел то: на затон поплывешь со мной? Чего-то я по птенчикам свои соскучился.

– Да! – радостно заорал я.

– Ну, так собирайся, через полчаса отплываем.

Мокошь

На Рождество ко мне в Малиновку должна была девушка моя приехать. Таня, Танюша, моя невеста. Она мне еще во время учебы приглянулась. Я ж с детства воду любил, плавал в реке как рыба. Отец со смехом всегда говорил, что я одновременно и плавать, и ходить начал. И очень даже может быть, что это никакая не шутка. Летом я в деревне у деда с бабушкой на реке плескался, а зимой мне родители брали абонемент в бассейн, и я 2-3 раза в неделю ходил. А после, когда студентом стал, уже в свой, университетский стал ходить. Так классно в бассейне! Вода голубая, как в море, чистая и хлором совсем не пахнет. Какой-то современный способ обеззараживания применяют, типа озонирования. Ну, так вот пришел я однажды в бассейн уже перед закрытием. Всего несколько человек плавают, и только одна девушка. И так она здорово и красиво рассекала водную гладь, что я залюбовался, а потом и заинтересовался. И в холле стал специально её поджидать, ну и заодно обдумывать, как к ней подкатить. Так то я парень не из робких, да и не урод совсем. Но тут как назло ничего оригинального в голову не приходило. А она уже из раздевалки выходит, рюкзачок в руке держит. Была-не была, шагнул ей навстречу и говорю:

– Привет, я – Юрий, а ты здорово плаваешь. Можно тебя «американо» угостить?

А она с улыбкой на меня посмотрела и отвечает.

– А я – Татьяна, угостить можно, только я люблю «латте» хороший, чтобы пенка толстая была.

Вот так всё у нас и началось. Чем больше я узнавал Таню – тем больше она мне нравилась. В июне я защитился, а Тане защита предстояла только через год: она училась курсом младше. Я, как и запланировал, поехал работать в Малиновку. И незадолго до Нового года сделал Тане предложение. Волновался, конечно, хотя и знал, что она меня любит. Таня себе не изменила: просто улыбнулась и сказала «Да!» Уже вместе мы решили, что на Рождество Танюша в качестве моей невесты приедет в Малиновку на пару дней познакомиться с моей семьёй. Мама, отец, бабушка, мой дед и даже дед Лёня, все с нетерпением Танюшу ожидали. Стол накрыли, чего только на том столе не было! Посидели душевно. Таня всем моим очень понравилась, дед Лёня, когда уходил, при всех сказал мне:

– Правильную девчонку выбрал. Одобряю!

А бабуля мне шепнула на ушко:

– Зайди к нам с дедом, у меня для твоей Танюши кое-что есть.

Сразу зайти не получилось, а через пару дней, перед Танюшиным отъездом забежал в гости к своим старикам. Бабушка немного поворчала, что долго не шёл, а потом достала маленькую берестяную коробочку и протянула её мне.

– Возьми, это твоей Танюше подарок.

Я удивился.

– Бабуль, что это?

– А это, Юрочка, то, что поможет жить вам с Таней в мире и согласии и деток народить столько, сколько вы пожелаете.

Я приоткрыл коробочку, сунул руку внутрь, и на мою ладонь легла тяжёлая серебряная цепочка, красивого плетения, с кулоном в виде полумесяца, рожками вниз, украшенного кристалликами ограненного горного хрусталя. Неведомый мастер выполнил полумесяц так тонко и красиво, что я невольно залюбовался кулоном.

– Ба, откуда такая красота?

Бабуля улыбнулась и любовно погладила полумесяц.

– По молодости история со мной одна приключилась, никому её не рассказывала, знала, что не поверят, а то и за дурочку сочтут.

Ух, как мне интересно стало! Стал просить бабушку, что бы рассказала.

– Тебе расскажу, Юрочка. Знаю, ты в такое веришь, да и история касается нашей семьи.

Замуж я вышла рано, едва 18 исполнилось. Я девка видная была, как в кино то там говорил актёр: «Красотою лепа! Червлена губами! Бровями союзна». И фигурой не обделили матушка с батюшкой. Проходу мне парни не давали, а я в агронома приезжего влюблена была, в Степана Романовича. Ну а как же: высокий, красивый, образованный. Не чета нашим парням. И он меня приметил, ухаживал красиво, цветочки дарил, конфеты шоколадные покупал. А когда посватался Степан – от счастья чуть с ума не сошла, согласилась, конечно. Свадьбу сыграли, зажили как все люди. Год живём, другой, третий. Замужние подруги уже все с детками, а у нас всё никак не получается.Вот и заметила я, что стал мой Стёпочка, Степан Романович, искоса на меня поглядывать. Смотрит задумчиво, а у меня от этого взгляда всё сжимается в груди. А потом стал на работе задерживаться, то во второе отделение колхозное ездил, то с председателем чегой-то там считали. Приходил за полночь и спать ложился на диванчике. Кумушки-сплетницы весть мне принесли: мол, у Стёпы твоего полюбовница завелась, с ней он времечко проводит. А я не верила, прочь гнала их: не такой мой Стёпа, любит только меня, а что поздно домой приходит – так работа у него такая, ответственная и трудная.

А как-то летом жду мужа, а его всё нет и нет, не спится мне. Вышла на улицу: красота, луна светит, кузнечики стрекочут. Иду по улице не спеша, слышу – у Вали-продавщицы возле дома парочка милуется. Вальку сразу узнала, а кавалера её нет. Хотела тихонько назад отступить, а кавалер Вальку поцеловал в последний раз и пошёл по улице в мою сторону, тихонько посвистывая. А я к забору чужому прижалась, ни жива, ни мертва: узнала я мужчину, Стёпа это мой был, и мотив этот насвистывал он всегда, когда в добром расположении духа был. Прошёл Степан мимо, не заметил меня. А я на ватных ногах и с колотящимся сердцем следом потащилась. Зашел супруг в дом, а я заходить боюсь, все внутри от обиды дрожит. Ну, кое-как дрожь уняла, захожу, а муженек укладывается на свой диван. Брови поднял, на меня смотрит удивлённо, мол, где шаталась, жена, среди ночи? Встала я у притолки, смотрю на Степана, и видно, что-то в моём взгляде было такое, что понял он, что я всё про них с Валентиной знаю.

– Знаешь? – спрашивает.

– Знаю… – отвечаю чуть слышно.

Вздохнул Степан.

– Ну и к лучшему, давно объясниться нам надо было. Любовь у нас с Валентиной, она уже и ребёночка от меня ждёт.

– А со мною что же было? – шепчу помертвевшими губами.

Снова Степан вздохнул.

– И тебя любил, да только пустоцвет ты, дитя от тебя не дождаться. А Валюха вон сразу понесла. Давай, Варя, по-хорошему на развод подадим, без скандала, да я на Валентине женюсь, а то уж живот заметен у неё. Не хочу, что бы бабы за её спиной судачили, да и негоже ребёночку вне брака рождаться.

Захолонуло всё у меня внутри, замерло. Выскочила я из дома, да и к реке побежала, хотела утопиться. Бросилась в воду, до середины реки доплыла, а утонуть не получается. Я с детства плаваю, выталкивает меня вода, руки-ноги сами работают. Устала я топиться, к берегу поплыла. Вылезла, села на песочек, холодно мне, перед рассветом всегда холодает. Дрожь меня пробирает, зуб на зуб не попадает. И такая меня злость-обида взяла на саму себя, что с жизнью расстаться из-за подлеца хотела! Вспомнила, что на краю леса дуб огромны растет. У нас на селе его Мокошиным дубом называют, по преданию его сама Мокошь, языческая богиня судьбы посадила в незапамятные времена. Ходят тайком к дубу женщины, счастливой доли просят для себя. Вот и я побежала к этому чудесному дереву, подумала: попрошу ребёночка у Мокоши. Вдруг поможет, рожу себе, назло Стёпке и Вальке.