Kitabı oku: «С любовью ко всему живому. Рассказы о животных»
№ 1
Мечта
Измученной, усталой, утомленной
от жадности, жестокости людской,
мечтаю убежать в тот мир —
волшебный, радостный, зелёный…
и я хочу позвать тебя с собой!
Где дышится легко,
где лес благоуханный,
Сияют солнцем золотые небеса,
Гудит, звенит назойливо оса,
как вечный страж, оберегая чьи-то тайны…
От утренней росы трава на солнце серебрится,
Земля покрыта изумрудным мхом
и эльф веселый прилетает насладиться
пушистым, плюшевым ковром…
Как будто детские игрушки
раскиданы капризною рукой,
толстеют жирные свинушки,
а на краю лесной опушки —
гриб в яркой шляпке – смешной гном,
любезно приглашает в дом,
хрустально-сказочный дворец —
сплетение ветвей, вершин венец,
где первым инеем покрыл их словно лаком,
седой, румяный Дед Мороз,
где очень добрая собака,
сует мне в руку мокрый нос…
Где непосредственность желаний,
невинность детства, чистота…
Там совершенство мироздания!
И вечный праздник – там мечта!
В лучах малинового солнца,
с восторгом птичьих голосов,
непостижимым, легендарным принцем,
приходишь ты из предрассветных снов…
И первой встречи миг божественного озарения,
И взгляда глубина, и мыслей восприятие без слов…
Я вам желаю в женщине найти Христа
и быть любимым, дай вам, Бог!
№ 2
С любовью ко всему живому
Жил на свете Человек. Одни называли его святым, другие отшельником и чудаком, третьи просто крутили пальцем у виска…
Каждое утро к подъезду его дома на Арбате прилетала большая стая голубей.
И бежали навстречу бездомные собаки, радостно виляя хвостиками, и бомжи, коими богата была Москва в 90-е, поджидали в сторонке, стараясь не остаться незамеченными очень скромным и неприметным пожилым человеком в потертой куртке, кепке, почти надвинутой на глаза…
Не любил, когда его узнавали!
И для каждого находилось у него не только доброе слово, но и угощение: птицам – пшено, собакам – колбаска и косточки, бомжам – хлеб, сосиски, мелкие деньги…
Впрочем, люди ценили не столько дары, сколько искреннюю заботу знаменитого артиста о тех, кто пал на самое «дно» в силу жизненных обстоятельств:
Ибо побеседовать о жизни, пожать руку великому человеку, вновь почувствовать себя уважаемыми – дорогого стоит…
«Идите с миром», – отвечал им на слова благодарности.
Сам же шел кормить бомжей четвероногих – бывших «друзей человека», от которых массово избавлялись россияне, ставшие внезапно нищими после грабительских экономических реформ 90-х.
Сколько породистых и метисов, лохматых и короткошерстых, маленьких и больших, было обречено на холодную и голодную смерть, если, конечно, «повезет» им избежать лап живодеров!
И он выбрал для себя миссию – помогать этим несчастным, брошенным созданиям, хотя сам едва сводил концы с концами: жил на мизерную пенсию в маленькой квартирке, с кухней в четыре квадратных метра, куда и друзей было неловко пригласить…
Черно-белый телевизор, не работающий душ и кран холодной воды, вместо занавесок на окнах – мешки из-под сахара… комнаты, нуждающиеся в ремонте… и больная, лежачая жена.
«Почему только вы ходите, а где ваша супруга?» – спрашивали местные продавцы.
«Да вот, шляпу подходящую в гардеробе не нашла» – отшучивался, покупая лапшу «Доширак» для себя и пшено – для голубей…
Мясные обрезки и косточки для животных ему оставляли продавцы соседнего Смоленского гастронома.
Он же мясо не потреблял – был вегетарианцем, занимался йогой, врачей не посещал – даже карточки медицинской не имел в поликлинике. Возможно, именно поэтому дожил до преклонного возраста без хронических болячек.
На девятом десятке, изношенный организм уже давал о себе знать…
Это удручало, впрочем, как и все, происходившее в России в 90-е. «Новую эпоху» – криминального разграбления страны – не мог принять и приспособиться…
Но в любую погоду – дождь, снег, мороз и гололед, несмотря на настроение и сердечные боли, он находил в себе силы встать с постели, чтобы идти к тем, кто нуждался в его заботе, любви, ласке.
«Я должен кормить голубей» – твердил сам себе каждое утро.
Птицы садились на плечи, голову, клевали корм с ладони, собаки жались к ногам, ласкались.
И чувствовал он, как необходим этим беззащитным созданиям в мире холодном, равнодушном, жестоком…
Птицы и собаки следовали за ним повсюду, так же, как в далекие времена, животные сопровождали православных святых – Сергия Радонежского, Серафима Саровского, Евфросинию Вяземскую…
И бродил он с этой свитой по арбатским дворикам, кормил собак, кошек. Беспризорных котят, щенков относил в зоомагазин, где затем их бесплатно отдавали в добрые руки.
Страстную любовь к животным, природе, пронес через всю жизнь, с тех детских лет, когда его – болезненного ребёнка, мать устроила в школу, располагавшуюся в заповеднике.
Застенчивый, погруженный в себя, мальчик часами гулял в лесу, подружился с птицами, насекомыми и даже деревьями. Беседовал с ними, нежно разглаживал пожухшие листочки, физически ощущая страдания срубленных, случайно покалеченных, варварски поломанных…
Лес воспринимал как огромное чудо, как храм, и боялся причинить вред любому, даже муравью…
Вот ползет невесомая букашка по ладони, едва касаясь лапками, нежно щекочет кожу: хрупкие ножки, ломкие крылышки, изящное тельце – ювелирная работа божественного мастера!
А может быть, и люди для кого-то там, наверху, всего лишь ничтожные насекомые?
Даже став взрослым, никогда не убивал он тараканов, мух, пауков, потому что все живое создано самим Творцом, и человек не вправе уничтожать его творения.
Как-то зимой, в жестокий мороз, он заметил на люке теплоцентрали умирающего пса.
«Надо взять собачку, а то за ночь замерзнет» – и восьмидесятилетний человек поднял несчастного, отнес домой…
Так в квартире поселился Мальчик – обычный «дворик», с вылезшей шерстью, выпирающими под кожей ребрами, злобный и недоверчивый…
Но, если есть в человеческом сердце настоящая любовь – любую дворнягу можно отогреть. Пёс поправился, оброс шелковистой шкуркой, стал лучшим другом своему спасителю. И, когда они в обнимку отдыхали на диване, на телефонные звонки отвечала супруга:
«Не тревожьте Гошу, На нем спит собака. Он очень боится её побеспокоить. Она же дворняга. Столько перенесла. Пусть поспит…»
Бывало, Мальчик занимал диван раньше хозяина, и приходилось тому укладываться рядом – на полу…
«Собаки – они как лекарство: лечат, спасают людей, укрепляют нервную систему. После восьмидесяти всем надо иметь собаку. Она спасёт вас, поможет с режимом дня лучше всяких докторов» – советовал он друзьям, и мечтал о том, чтобы все люди подкармливали животных! Человек должен жить в доброте и любви к живым существам, иначе он даже не животное по Дарвину, а резиновый манекен, набитый трухой под названием внутренние органы.
Кроме Мальчика, в семье жили два попугая и, спасенная из лужи, божья коровка.
Благодаря неустанной заботе, ей выпало счастье прожить на свете целых ТРИ года, вопреки двухлетнему жизненному сроку в природе.
Одного из попугаев нарекли Борисом – он был куплен в день, когда президентом страны стал Ельцин. Попугай умел говорить, и часто, с интонациями супруги хозяина, кричал в след: «Что ты всё бегаешь? Пойди, поспи!»
По вечерам Человек выходил на балкон, рассматривал в телескоп звездное небо, и верный Мальчик ложился у ног, согревая своим теплом.
Как же манили далекие галактики, инопланетные цивилизации!
Но, – беседовал он с собакой, – человечество слишком агрессивно, не захотят инопланетяне с нами общаться, вряд ли мы будем приняты во вселенское высокоразвитое созидательное братство…
Вся история человечества – бесконечные войны, разрушения, насилие, горе и слёзы народные. Наши технические достижения направлены не на благо человечества – на уничтожение друг друга. И, с техническим прогрессом, деградирует человеческая мораль…
Где гарантия, что новые знания не будут повернуты против соседей по галактике?
Возможно, пройдет не одно столетие, прежде чем, люди поймут, зачем они на Земле…
И, прежде чем рваться к звездам, стоило бы навести порядок в собственном доме, где столько нуждающихся, больных, неимущих, а для этого нужно всего лишь жить по законам ЛЮБВИ!
Именно этой любовью – к жене, дочери, собаке… любовью ко всему живому он и жил, и был счастлив, хоть пенсии не хватало, и сантехнику починить было не на что, и жена тяжело болела, и дочь – художница, скульптор, мало зарабатывала.
От предлагаемой материальной помощи, всегда отказывался: «другим сейчас тяжелее… есть люди беднее. Я же могу жить и в бочке, как Диоген»
Ни деньги, ни машины, ни дорогая обстановка – ничто материальное не интересовало – любил лишь страстно книги, заполонившие всю квартиру.
Пифагор, Сократ, Гомер, Овидий, Гораций, Петрарка…
Как же созвучны были их взгляды его собственным мыслям, миропониманию! Ведь ещё две тысячи лет назад, любимый поэт Овидий писал:
Бросьте силки и капканы! Не трогайте пташек небесных;
Уст человеческих кровью созданий живых не скверните;
Смертные – смертных щадите!
Часто поступали приглашения принять участие в спектаклях – «Юморинах» в Театре киноактера. Несмотря на плохое самочувствие, всегда соглашался, шутил, что зарабатывает на корм бездомным животным.
Вот и 6 сентября 2001 года, когда за два часа до начала спектакля, его попросили заменить заболевшего артиста – согласился…
В тот день чувствовал себя неважно, болело, щемило сердце, и поэтому попросил, чтобы его выступление было первым. Перед отъездом в театр, вышел прогуляться вместе с дочерью и Мальчиком. Голова кружилась, ноги подкашивались, но ему страстно хотелось пройтись по любимому Арбату, попрощаться с друзьями – птицами, собаками, поскольку было предчувствие: видит их в последний раз…
Сердечный приступ случился прямо на сцене – «скорая» отвезла в больницу, где ещё полтора месяца врачи боролись за его жизнь. Он умер 22 октября 2001 года…
Знаменитого актера и великого Человека в последний путь провожали не только люди – бездомные собаки тянулись за гробом, в небе кружили птицы…
Год спустя на его могиле, на Ваганьковском кладбище, был установлен, созданный на народные средства, памятник с очень скромной надписью:
ГЕОРГИЙ ВИЦИН
1917–2001
Жил на свете Человек. Одни называли его святым, другие отшельником и чудаком, третьи просто крутили пальцем у виска, но вместе с ним ушел навсегда целый мир, с его героями, юмором, традициями.
P.S. Прошло полтора десятка лет…
Многое изменилось с тех пор. Далеко шагнул технический прогресс. И уж не в диковинку, как в 90-е, компьютеры, интернет, сотовые телефоны, и обладателем автомобиля может стать любой желающий.
Но страна наша на грани нравственной катастрофы.
Никогда ранее так преступно не возвещалась непристойность, разнузданность, обнаженность пороков, никогда не наглели так взяточники, мошенники и казнокрады, никогда не тащили, расхищали, и обогащались в столь чудовищных масштабах.
И нет в сердцах сострадания, доброты ни к бедным, ни к «братьям нашим меньшим».
Каждый день приходят страшные вести о дикой жестокости, чудовищных расправах с животными, творимых существами, которых и людьми назвать язык не повернется.
Милосердие же возводится в разряд преступления: в России штрафуют людей, подкармливающих животных!
Где наша многовековая культура, нравственность? Где православные традиции и заповеди святых старцев – Сергия Радонежского, Серафима Саровского, призывавших делиться последним куском и со зверем голодным, и с человеком нуждающимся?
Вместо проповедей, доносящих слово Божье о животных, телевидение и прочие СМИ стряпают негативные передачи о бездомных, и людей сострадающих нарекли цинично – «зоошиза».
Убийство провозглашено добродетелью: догхантеры – живодеры и садисты, ныне в почете!
И толпа алчет крови – убивать, убивать, убивать!!!
Льются злоба и ненависть с голубого экрана – новоявленный лжепророк сзывает рать сатанинскую на последнюю битву меж злом и добром!
И все же хочется верить, что не перевелись на земле русской люди милосердные, что доброта и любовь всегда победят зло!
№ 3
По следам знаменитой ищейки
Вступление
После отмены крепостного права, в России поднялась со дна общества социальная пена: бродяги – попрошайки, мошенники, карманники, медвежатники, взломщики, грабители, убийцы заполнили деревни и города империи…
К началу 20-го века разгул преступности принял угрожающие размеры, чему способствовал и слишком гуманный, так называемый, «кровавый режим царизма»: за период с 1825 по 1905 год – в Российской империи было казнено… 894 человека: смертные приговоры выносили военные суды лишь государственным преступникам.
Жизнь человека считалась даром божьим, убийцы не уважались даже среди каторжников!
Уголовный сыск, заваленный нераскрытыми «делами» нуждался в новых способах расследования. Благодаря энтузиасту и новатору в области криминалистики В. И. Лебедеву (главе сыскного отделения полиции в Петербурге), в девятисотые годы стали применять дактилоскопию, фотографировать задержанных, составлять словесный портрет, использовать служебных собак.
21 июня 1909 года (ныне этот день называют профессиональным «Днем кинолога») состоялось торжественное открытие первой школы полицейских собак на окраине Санкт-Петербурга, в Старой деревне.
Щенков – будущих четвероногих Пинкертонов, привезли из лучших зарубежных питомников.
Собаки проходили курс обучения вместе с 26 полицейскими из разных городов российской империи, где были организованы сыскные отделения. А спустя три месяца состоялся первый экзамен выпускников.
Это был воскресный петербургский день – 25 октября 1909 года. С самого утра моросил мелкий дождь. Плотное покрывало мутно-серых облаков иногда пробивали робкие солнечные лучи, озаряя буйство золотисто-багряных красок увядающей осенней природы. На курортах Сестрорецка давно закончился сезон, но пригородные рестораны и трактиры Новой Деревни распахнули свои двери уже с полудня. Фешенебельный «Вилла Роде» с первоклассной кухней, великолепным оркестром был излюбленным местом отдыха богатых петербуржцев и столичной богемы. «По вечерам, над ресторанами… вдали над пылью переулочной… над скукой загородных дач» – Александр Блок повстречался там со своей таинственной Незнакомкой. Среди завсегдатаев были Куприн, Северянин, Шаляпин, Собинов, Распутин, а позже… и Ульянов (Ленин). Романтическая атмосфера «серебряного века» сочеталась здесь с откровенным распутством: приглашенные актеры представляли «живые сцены», в коих обнаженные «музы» и «русалки» купались в шампанском, одалиски танцевали на столах среди посуды, а разгоряченная публика кидала к их ногам крупные денежные ассигнации… Хозяин «Виллы Роде» Адолий Роде, не скрывал, что в принципе, его заведение является борделем…
Сразу за высоким забором ресторана располагался Приморский вокзал, откуда летом паровозные составы из желтых вагончиков возили дачников в Сестрорецк, Разлив, Курорт, Дюны – на берег Финского залива, где можно подышать чистым, морским воздухом, насыщенным благоуханием соснового леса. С окончанием дачного сезона, осенью и зимой железная дорога продолжала действовать, обслуживая чиновников и рабочих оружейного завода Сестрорецка.
В буфете вокзала, на втором этаже посетителям предлагались дешевые и сытные обеды, изысканные вина первоклассных фирм. В тот осенний день в зале было многолюдно – купцы, разнорабочие, мелкие чиновники… Никто из них не догадывался, что вскоре станут свидетелями и статистами намного более занимательного действа, чем все разнузданные сцены соседней «Виллы Роде».
В два часа пополудни загрохотали сапоги дюжего дворника Степана Прохорова по деревянной лестнице вокзала, хлопнула дверь:
– Половой, квасу! – красный, потный, растрепанный, он, как нельзя более, соответствовал, звучавшей из граммофона, песне. Могучий бас Шаляпина сотрясал всё помещение вокзала – «Из-за острова на стрежень». Жадно глотая напиток, утирая пот картузом, дворник подозрительно оглядел зал. Компания молодых купчиков закусывала водочку расстегаями, и, видимо, вдохновленная разбойничьей песней, оживленно обсуждала только что увиденный в синематографе немой фильм «Понизовская вольница (Степан Разин)». Рядом за столиком, потягивая чай из блюдечка, пожилой телеграфист философски сетовал:
– Почему в России всегда романтизируются бандиты, вроде Стеньки? Только пережили революцию, и опять эти настроения! Не дай Бог повторения…
– Быть может, вам больше придется по нраву романс «Белой акации гроздья душистые»? – предложил буфетчик, перебирая граммофонные пластинки.
– Людей много – это хорошо! – мысленно радовался дворник, – значит, задачку труднее решить! Посмотрим на представление…
– Что, Степан, запыхался? – вытирая стойку полотенцем, поинтересовался хозяин буфета.
– Убегаю, кум… вроде, как преступник я теперича, ловят меня жандармы, – дворник вытер мокрые губы, перевел дух.
– Сейчас отдышусь, и на ближайшем поезде махну к Финляндии поближе… Городовых увидишь, шепни – я спрячусь! – добавил он шепотом.
– Не нужны мне неприятности с властями! Что натворил – то? аль убил кого? – заволновался буфетчик.
– Убил! – неожиданно весело улыбнулся дворник, – не волнуйся! Ловят меня – не поймают! Следы хорошо запутаны! Так что сооруди-ка мне, кум, на целковый ветчинки, рыбки, булку французскую, бутылку пива, да и папирос не забудь, – набегался я, замерз и проголодался. Поезд то лишь через час…
Но не успел отведать Степан и первое блюдо, как буфетчик встревожился:
– Глянь в окно! Уж и бегут за тобой, душегуб! Уходи подобру – поздорову!
Но бежать через дверь, было поздно. Степан, схватив картуз, прыгнул на подоконник, спрятался за занавеской. Застонала деревянная лестница под сапогами полицейских, дверь распахнулась, и на пороге появился околоточный надзиратель с большой, черной, гладкошерстой собакой на поводке. Пёс, вывалив язык, тяжело дышал, белки глаз налились кровью, он уже учуял преступника, и рвался на поводке вперед, скреб лапами по деревянному полу.
– Всем оставаться на местах!
Шум в трактире мгновенно стих, лишь шипела под иглой не выключенная граммофонная пластинка. Собака пантерой бросилась к окну. Портьеры распахнулись, и сразу раздался выстрел – преступник целился в околоточного! Но, с грохотом вывалился из его рук револьвер, а затем и сам «злодей» плюхнулся мешком на пол, взмолился:
– Сдаюсь! собачку придержите! порвет, зверюга! Ай! Спасите, ради Христа! – собака, вцепившись в ворот дворницкого кафтана, угрожающе рычала над поверженным противником.
– Всё, ты арестован! На выход! – торжественно, под дружные аплодисменты посетителей буфета, объявил полицейский.
– Браво! – продолжали восхищаться работой полицейских невольные зрители, – Спасибо! Поймали душегуба! В кутузку его!
– Господа! Должен принести извинения за доставленные неудобства, но преступник сей – не настоящий, ряженый специально для испытаний полицейских собак! Ваших аплодисментов достоин лишь этот пёс! Он прекрасно справился с заданием!
И, нарочито грозным голосом, но улыбаясь в усы, скомандовал:
– Взять преступника под стражу!
Уже на улице, усаживая «арестованного» под охраной на извозчика, похвалил:
– Спасибо, Степан! Хорошо послужил! Держи червонец!
– Рад стараться, ваше благородие! А пёс-то умный! Я полтора часа кружил, следы запутывал! Думал, не найдет, ни в жисть… и квас не успел допить, как он уж тут как тут!
– Треф шел по следу два километра! Мимо Черной речки, «Виллы Роде», по набережной, и вывел-таки к Приморскому вокзалу!
– А что ж меня сейчас под конвоем-то?
– Чтобы понял пёс – не зря работал – выследил, задержал преступника! Все – по-настоящему… иначе, вдруг разочаруется? Ловил, поймал, а преступника отпустили… работать не будет!
Так, в трактире на Приморском вокзале началась удивительная карьера легендарной полицейской ищейки – добермана-пинчера по кличке Треф, благодаря которому было раскрыто почти полторы тысячи преступлений, предотвращено более двухсот терактов, сохранено множество человеческих жизней…
– Молодец, Треф! отлично справился! лучше всех! преступника поймал, и меня от смерти «спас», спасибо тебе, пёс! – вечером околоточный надзиратель Владимир Дмитриев кормил собаку в вольере питомника. – Мы получили первый приз, диплом, и звание «сыскной собаки»! – объяснял он Трефу.
– Скоро едем в Москву! По приглашению самого градоначальника Джунковского! 150 рублей он за тебя отвалил – огромные деньги! Так что служить будем в Московском охранном отделении сыскной полиции! Верой и правдой, на благо России!
– Устал, поди! – нежно погладил он голову пса.
Треф расслабленно прижался к ногам хозяин, коим считал своего дрессировщика. Зубастая широкая улыбка озаряла его морду. Как же он любил «играть» с Дмитриевым: отыскивать спрятанные вещи, идти по следу, приносить апорт, брать барьеры! Треф был совсем молод – одиннадцать месяцев, почти щенок, и самой высшей наградой за выполненное задание, для него было не угощение, не похвала, а нежная ласка вот здесь, в вольере, когда уже никто не видит, и можно расслабиться. Вертелся обрубок хвостика, и, вывалившийся мокрый, длинный язык лихо висел в сторону, делая его суровую морду умиленной и радостной…
– Иди на место! Отдыхай!
Пёс послушно отправился в будку, формой напоминающую бочку. Он не роптал, поскольку привык оставаться один, с раннего щенячьего возраста.
– Я, пожалуй, тоже пойду! До завтра, милый зверь!
А Треф уже крепко спал, лапы его дергались, он скалился и скулил – быть может, догонял злодеев, которых ему только предстояло найти? Или снилась беззаботное щенячье детство в рижском питомнике «фон Тюринген»…
В конце девятнадцатого века в Германии жил человек, страстно любивший собак: содержал приют для бездомных, потерявшихся животных – лечил, кормил, заботился… И занимался селекцией, страстно мечтая вывести собаку, которая могла бы защитить его в любой экстремальной ситуации – злобную, бдительную, неутомимую, способную без устали пробегать сотни километров рядом с каретой: слишком много покушений было на него – сборщика налогов. Разъезжать по Тюрингии с большой сумкой денег без подобной стражи было опасно.
И он скрестил немецкого пинчера, боссерона, ротвейлера, манчестерского терьера… Итогом стала мускулистая, сильная, энергичная, и, вместе с тем, элегантная собака с великолепными способностями ищейки. Свое творение Луис Доберман назвал «тюрингским пинчером». Лишь после его смерти новой породе официально присвоили имя селекционера – «доберман-пинчер». К началу XX века доберманов в Европе насчитывалось уже более тысячи.
Внешне они весьма отличались от современных: Треф был приземистым, широкогрудым, большеголовым; шерсть – жесткая, с густым подшерстком, спасавшая от холода в суровые русские зимы. Ведь работать ему приходилось в любую погоду – мороз, метель, снег, дождь, промозглую слякоть… Доберманов в России в ту пору почти не знали, и Треф был диковинкой.
В самом конце ноября 1909 года неподалеку от станции Бронницы, в деревне Кузнецово Московской губернии, в собственном доме был найден полуразложившийся труп одинокого старика – крестьянина Гришаева.
Убитый лежал на полу горницы в луже засохшей крови. Все деревенские соседи знали: у старика водились деньги, но при обыске дома, полицейскими ничего ценного найдено не было. Ни мотивов убийства, ни подозреваемых – ничего…
Казалось, кому есть дело до одинокого старика из глухой деревушки? Но слуга «кровавого царского режима» – московский губернатор Джунковский выслал на поиски его убийцы уникальную, дорогостоящую собаку! И 28 ноября в Кузнецово поездом прибыли Дмитриев с Трефом.
Тщательно обнюхав место преступления, пёс бросился во двор, к навозной куче, и вскоре откопал разорванную, окровавленную женскую юбку, которой убийцы вытирали руки. Среди преступников была женщина! И действительно, по словам соседей, с неделю назад по деревне проходила компания нищих – баба и два мужика, но куда они направлялись, никто не заметил…
Треф пошел по след у – через огород, дыру в ограде, за деревню, в поле… В соседней деревне привел к дому, где, как выяснилось, накануне ночевали трое подозреваемых. Узнали и имена бандитов – братьев Васьки и Сашки Рябых, и подружки их – Агафьи – жестоких убийц, грабителей, давно находившихся в розыске.
Дальнейшая погоня проходила по берегу речки Гжелки, от деревни к деревне, вдоль железной дороги. И Треф, шаг за шагом, «рассказывал» подробности маршрута: вот здесь преступники пили водку, здесь – переночевали, там – их не пустили в дом…
Первые несколько километров полицейские бежали рядом с собакой, но, вымотавшись, спустили пса с поводка, и двигались за ним уже в арендованных санях, на лошади. В тот день Треф шел по следу 117 километров, почти 12 часов!
Агашку и Сашку Рябого полицейские взяли в одной из ночлежек деревни Томилино. Куда делся третий фигурант – Васька, так и осталось неизвестным… Может, и подельники убили…
После экзамена, это было первое дело, раскрытое Трефом, и банда серийных убийц перестала существовать! На следующее утро сыщики проснулись знаменитыми. Заголовки газет пестрели самыми лестными эпитетами: «Треф – любимец публики!» «Четвероногий Пинкертон»! «Гениальная собака!» «Собачий Шерлок Холмс!», «Достояние Российской империи!».
Когда же 6 декабря 1909 года в Московском Манеже состоялась выставка служебных собак, огромная толпа народа жаждала увидеть новоявленную звезду уголовного сыска. После вручения Трефу главного приза – Золотой медали, ещё несколько часов зеваки толпились вокруг собаки!
Его полюбили не только за невероятный, аналитический ум, но и за то, что в отличие от своих двуногих коллег – полицейских, никогда не брал взяток, никогда не продавал свою честь, и, выкладываясь полностью физически, всегда оставался бодрым, энергичным, работоспособным.
Слава Трефа распространилась даже за границами Российской империи: в газетах и журналах того времени, словно кадры немого кино, мелькают репортажи: вот – Треф вместе с Дмитриевым нашли убийцу, украденные драгоценности, вещи, деньги, схватили вора, обнаружили взрывчатку, «накрыли» банду террористов… Вот, преследуя бандитов, прошли почти сотню километров, вдоль железной дороги, по насыпям, через глухие лесные заросли, узкие тропы, вдоль болот… Наверное, без огромной преданности, взаимопонимания, уважения и любви друг к другу, вряд ли у них был возможным подобный результат.
Часто приходилось выезжать в другие города, туда, где совершенное преступление ставило местных полицейских в тупик, и надежда оставалась только на уникальные способности ищейки. Толпы зевак, желающих поглазеть на четвероногую знаменитость, собирались на вокзалах за несколько часов до прибытия поезда. Известность Трефа не уступала в ту пору оперной звезде – Федору Шаляпину.
Нечто мистическое было в его гениальной способности «носом чуять» всю подноготную преступлений, распутывать следы… Нередко, воришки, опасаясь, что собака, выйдет на них, старались заранее избавиться от краденного, дабы обезопасить себя, и даже являлись с повинной – «все равно псина найдет, а так, может и скидка будет!» Однажды, при одном только виде грозного добермана, подмастерье-подросток неожиданно признался: «Я украл у хозяина деньги, и за печку спрятал!!!»
Сколько раз, исчезнувшие ранее ценности и деньги, неожиданно возвращались владельцам, лишь становилось известно, что в городе Треф! Даже кличка его стала нарицательной: муж-гуляка, у которого бдительная супруга находила «заначку» с деньгами, кричал: «Да ты у меня настоящий Треф! Тебя бы на поводок, да в сыскную службу! Талант зарываешь!»
Были и те, кто мечтал о смерти бескомпромиссного пса. Но Трефа приучили брать пищу только из рук Дмитриева. Без него – пёс обречен был умереть от голода…
Между тем, тучи сгущались над Российской империей: политические убийства, взрывы в театрах, ресторанах, на бирже, гибель мирного населения – нестабильна обстановка в стране перед первой мировой.
В 1911 году агенты охранного отделения накрыли большую группу боевиков, занятых подготовкой террористических акций. Среди них оказался Филлипов – бывший участник мятежа на броненосце «Князь Потемкин-Таврический», лично казнивший трех офицеров. Ему, заочно приговоренному к повешению, после восстания удалось сбежать, и с группой «товарищей» продолжить свою преступную деятельность.
Филиппов предложил начальнику Московского охранного отделения полковнику жандармерии П.П. Заварзину помощь в розыске базы террористов. В доказательство своей готовности помочь следствию, Филиппов признался, что незадолго до ареста вместе с сообщниками совершил налет на усадьбу одинокой вдовы-помещицы, в ходе которого были убиты три человека. Собственными руками Филиппов задушил вдову: «Так я её прижал, шо у ей ажио кости захрумтели на шее». Как вспоминал Заварзин в мемуарах, в этот момент он выразительно пошевелил своими огромными пальцами так, что полковника едва не стошнило. Теперь, двуногая тварь опасалось, что, узнав об аресте, подельники завладеют его долей награбленного.
Филиппов «сдал» полиции бандитский «схрон» в доме некого Маливы в Брянске, однако, при обыске ничего подозрительного найдено не было. И тогда на помощь брянским жандармам вызвали Дмитриева с собакой. Изучив двор и дом, Треф не нашел ничего. Зато в огороде, пёс обнаружил тайник – глубокую яму с бочонком, в котором была приготовлена взрывчатка на двести бомб!
По брянскому делу было задержано 35 человек. Большинство из них отправились на каторгу, причастных к убийствам – повесили. Филиппов же, на счету которого было одиннадцать человеческих жизней, был приговорен к бессрочной каторге. Он избежал казни благодаря сотрудничеству с полицией, но вышел на свободу спустя шесть лет по всеобщей амнистии, объявленной Временным правительством после февральской революции 1917 года.
На воле оказались почти девяносто тысяч уголовных преступников – воров, налетчиков, громил, прозванных «птенцами Керенского». И когда в марте 1917 года был упразднен Департамент полиции, количество убийств и грабежей возросло в десятки раз.
В то же самое время, в городах, бывшие урки, перед портретом Керенского торжественно обещали, никогда не возвращаться к «преступному прошлому». Каждому из них вручались 500 рублей – «подъемные» для начала «честной жизни», продовольственный паек и направление на работу в «красную милицию» – заменившую собой царскую полицию. Так началось сращивание силовых структур с уголовным миром.
В октябре семнадцатого большая часть революционных отрядов состояла из уркаганов, впоследствии влившихся и в ЧК, и принявших как руководство к действию ленинский лозунг: «Грабь награбленное! Во имя революции все дозволено!» Работником ЧК стал и серийный убийца Филиппов… Но это было позже…
