Говорят, Таня с тех пор почти не изменилась. Только глубокая морщина между бровями да упрямая седая прядь на чёрном шёлке волос выдавали невысказанное горе.
Я закряхтел от боли. Чёртов осколок! Бедро точно грызла свора собак. Лучше бы проклятый снаряд разнёс мне башку и уложил героем рядом с товарищами, чем превращать в гниющее хромое отребье. Руки задрожали, и я отложил нож: всё равно работа не шла. Сдерживая стон, я сжал в кулаке берёзовую болванку и, чтобы как-то отвлечься, стал наблюдать за Таней.
Невысокая, статная, она ладьёю плыла по палате, останавливаясь у каждой койки, чтобы выполнить свою нехитрую работу. Танюша наполняла графины водой, меняла грязные простыни, перевязывала раны, выдавала лекарства, успевая каждому из покалеченных солдат сказать ласковое слово. Наконец она подошла к офицеру в углу. Глаза его были закрыты, щеки пылали. Таня промокнула ему лоб, и офицер чуть слышно прохрипел: «Пить». Наполнив гранёный стакан водой, она бережно поднесла его к пересохшим губам. Внезапно офицер заметался, вцепился ей в руку, грубо рванул к себе и плюнул в лицо:
– Продажная мразь! Подстилка для фрицев! Твоих ублюдков мы подвесим ногами вверх, а тебя закопаем живьём!
Таня отшатнулась, но безумец бросился на нее и стал душить. Не успев опомниться, я отточенным движением метнул в него своё единственное оружие – полуобтёсанную болванку. Деревянная граната с шумом врезалась в стену прямо над головой офицера и рухнула на пол.