Kitabı oku: «Струны сердца»
========== Последний роковой дебют ==========
Маленькое неприглядное и не обладающее гордым правом называться красивым помещение музыкальной студии, о музыкальном назначении которого можно было догадаться только по находящимся там гитарам и не первой свежести барабанам, наполнилось крайне неприятным и режущим слух звуком, никак не имевшем место в проигрываемой песне. Не в первый раз, стоит заметить.
– Опять! – воскликнул парень лет двадцати, до этого певший прерванную песню. От резкого порыва недовольства он забыл выключить микрофон, поэтому его крик оглушил всех находившихся в помещении, включая и его самого. – Опять! – повторил он, все-таки выключив этот самый микрофон, и уже намного более тише. – Сколько можно? Всё одно и то же, снова и снова… Аккорды не для тебя, да? Струн боишься?
– Хиро-сан, я… – тихо заговорил объект критики.
– Что? Давай, говори свои оправдания. Ну так?
– Струны старые, вот.
– Они виноваты, да? Тогда слушай сюда. Если ещё раз такое повторится, этих струн вместе с твоей гитарой здесь и в помине не будет, понял?
– Да.
Песня началась заново. Немного слащавая, но иногда агрессивная, она, тем не менее, началась. Но, несмотря на обещание об отсутствии дальнейших ошибок, через недолгое время непрошеный звук вновь огласил студию. Спустя недолгую пору ворчаний и ругательств было решено обойтись на первых порах одним гитаристом. Неплохой музыкант, но…
– Юта, я предупреждал, – неожиданно тихо начал Хиро. – А теперь… ВОН!
Остальные участники группы сочувственно посмотрели вслед младшему, уныло бредущему по направлению выхода. Хорошо, хоть гитара цела осталась, подумалось вдруг Юте по дороге к станции метро Ёцубаси. Всё равно он уже подумывал о том, чтобы уйти из этой группы, ведь всегда можно начать сначала.
Сидя в вагоне поезда метро, он отбивал пальцами ритм их последней песни, весьма глупой на его взгляд. Не было никакого ритма. «А этот Хиро, гад…» – начал про себя ругать солиста Юта, продолжая это увлекательное занятие всю дорогу обратно. Всё воскресение пошло насмарку.
С тех пор, как он переехал из Дайто* в Осаку, сегодняшняя неудача стала самой большой за всё время проживания в этом городе. А ведь всё начиналось так хорошо! Хорошая старшая школа, сравнительно дружный выпускной класс, крутая группа, которая пригласила его играть… И вот в один пасмурный осенний день, как раз накануне серии промежуточных тестов, удаче показалось, что она уделила слишком много внимания одному ему. Но, вышло так, что это было ещё не всё.
– Хирамаки-кун, снова опоздал?
На работе его встретил управляющий дешёвого ресторана, где Юта занимал значительную должность, а именно, должность посудомойки, или же – менеджера по мойке посуды. Этот выговор не стал последним, продолжившись замечаниями по поводу недостаточной чистоты тарелок. На просьбу уйти сегодня пораньше управляющий ответил, что больше он может не приходить на работу вообще.
– А как же… – начал было Юта.
– Нет, – отрезал управляющий. – Закрой дверь с той стороны.
Если в первой половине дня Юта ограничивался тем, что пинал по дороге мелкие камни, расстроившись от неудачных отношений в группе, то теперь готов был разрушить целый квартал, а когда…
– Ты уже несколько дней задерживаешь плату за квартиру, – проворчала ему вслед Фуруде-сан, хозяйка жилища.
…тогда он был готов разрушить и разбомбить уже весь город. Сколько всего за один день!
Это стало последней каплей, заставившей его отгородиться от всего мира дверью, не внушающей на первый, и даже на второй взгляд, большого доверия, и оказаться в помещении, которое Фуруде-сан гордо обозначила понятием квартира, и, конечно же, не являющимся таковым. Комнатка с прилагающимися к ней удобствами первой необходимости, скорее. Гитара была неаккуратно поставлена около стены, после чего не преминула громко удариться о пол. Да, вот теперь точно последний аккорд. Что же дальше?..
*Дайто – небольшой город в префектуре Осака.
Немного похожая, правда, не до самых мелких деталей, сцена произошла на другом конце города. Может быть, повлияла электромагнитная буря в этот день на поведение людей, может быть, – сообщение о лёгком землетрясении, но, тем не менее, сцена, как и у нашего предыдущего героя, произошла. Теперь можно взглянуть мельком на её продолжение.
– Уже третий, – скучающе произнес барабанщик.
– Так же и с четверым будет, – добавила клавишница.
– И что же, в таком случае, делать?
Трое человек смотрели на гитариста с еле скрываемым раздражением. По его вине вот уже который день не было репетиций в их традиционном понимании. А всё потому, что его один за другим не устраивали участники, непосредственно отвечающие за ритм. Он этих взглядов не замечал, а, может, искусно притворялся, и обдумывал что-то свое. Комната, слабо освещённая лампами и щедро – заходящим солнцем, медленно наполнялась отравленным раздражением воздухом.
– Дзюн, ты не перебарщиваешь? – осторожно спросила девушка с короткими волосами, в которых посверкивали розовые пряди.
Она уже хотела подойти к нему, но его взгляд, брошенный в её сторону, заставил её остановиться и даже попятиться обратно, будто синтезатор мог послужить самой лучшей защитой в этом жестоком мире.
– Тот постоянно сбивался, после него – выучить ничего не мог, этот просто не подходит… – перечислял Дзюн. – Нет, я не перебарщиваю. Да ты и сама-то, – он оценивающе посмотрел на девушку, – в довольно шатком положении.
– У тебя на работе проблемы? А может, в личной жизни? – вдруг спросил парень, сидящей за ударной установкой.
– Чего?
– Да так, просто спросил…
– Томору, думай осторожней, о чём его спрашивать, – посоветовала девушка, уже успевшая сникнуть. – Иногда он становится действительно страшным.
На некоторое время установилась тишина. Томору разглядывал свои барабанные палочки, будто это было самым важным на свете, Дзюн задумчиво перебирал пальцами струны электрогитары, спиной прислонившись к стене, а девушка с завидной периодичностью нажимала одну и ту же клавишу синтезатора.
– Харука! – не выдержал-таки, наконец, этого постоянного звука молодой человек с крашеными светлыми волосами, до этого пролистывающий какой-то журнал. – Перестань, – добавил он уже мягче.
– Что-то ты нервный в последнее время, Кента-кун, – откликнулся на это Томору.
– Этот… – он кинул в сторону Дзюна довольно неприветливый взгляд, – этот Кикучи-кун кого угодно доведет. Давайте всё-таки начнём репетицию, – обратился он ко всем.
– Без бас-гитары? – Дзюн вопросительно поднял бровь.
– Хотя бы без неё. Что поделать, если тебя никто не устраивает?
– Нет, нет, так не пойдет…
– Тогда мы возьмем первого попавшегося гитариста, которого встретим.
– Я «за», – вставила Харука.
– Поддерживаю, – поддакнул Томору.
Несмотря на явное нежелание следовать общему решению, Кикучи Дзюн был вынужден согласиться.
– Вот только вряд ли мы так быстро найдём первого попавшегося, – добавил он.
Остальная репетиция проходила как всегда. В меру шуток, достаточно сарказма и масса советов. Обычное дело. Закончили поздно, далеко за полночь, и, выходя из дома Аоки Томору, подвал которого служил им своеобразной музыкальной студией, девяносто процентов участников группы зевали с завидной периодичностью. Все, кроме одного. Кикучи Дзюн выглядел вполне бодрым, если не замечать его глубокую задумчивость и крайне недовольное выражение лица.
– Сколько человек тебе ещё понадобиться прослушать, когда ты, наконец, скажешь, что он подходит? Сотню? – спрашивал Кента. – Концерт через неделю – не так уж много времени.
Он и Дзюн брели по улице к станции Ёкозотсуми, распрощавшись со второй половиной группы, им было ехать дальше всего. Ночь темна, воздух свеж – самая приятная обстановки после душного помещения. Цветные огни рекламных вывесок слабо поблескивали, с трудом пробираясь сквозь запутанные ходы тёмно-зелёной листвы деревьев, изредка покачивающейся на ветру. Тихо.
– Если понадобится, то – да. Мне нужно идеальное звучание.
– В мире нет ничего идеального.
В ответ на это Дзюн только пожал плечами, заставив мотнуться в сторону футляр с гитарой, легкомысленно висевший у него на одном плече.
После дня, который трудно было бы назвать лёгким, и утомительной репетиции, вымотавшей окончательно, они решили расслабиться. Район Дотонбори* прекрасно для этого подходил, и пара клубов с караоке в придачу, куда Такахаши Кента любил захаживать для «развития своих вокальных способностей», как он говорил, помогли расслабиться на все сто. После такого громкого звучания в голове осталась звенящая пустота.
Ночью многие звуки могли нарушить гармонию, ведь мир не спешил окунуться в положенный ему в это время сон. К метро они продолжали идти молча и были вынуждены, хотели они этого или нет, слушать эти самые звуки. Откуда-то доносилась приглушённая музыка, где-то слышалась мяуканье кошки, люди разговаривали, разговаривали… Один звук отличался от всех прочих. Гитара звучала всё отчетливей по мере того, как они подходили к станции метро.
– Ты это тоже слышишь или у меня галлюцинации? – всё-таки спросил Кента.
– Тогда у нас общая галлюцинация… я это тоже слышу. Чёрт возьми, это как раз то, что нужно, – с воодушевлением произнёс Дзюн.
Около метро в Дотонбори всегда было большое скопление людей, будь то рабочий или выходной день, так уж повелось. В этот раз многие из этого скопления то и дело останавливались перед человеком, расположившимся со своей гитарой прямо около входа на станцию, поставив небольшой усилитель на землю. В принципе, обычное дело. Но вот только музыка была необычной. Чёткие ритмы, чистый звук заставляли остановиться около него каждого второго прохожего. Вот только не каждый был готов расстаться со своими денежками. Песни никому не известные, оттого интересные всем, чередовались с песнями, давно въевшимися в память под влиянием радио и телевидения, но с добавлением чего-то своеобразного, своего.
– Эй, я же не бесплатно тут стою, – обратился парень к Дзюну и Кенте. – Хотите слушать дальше – платите.
Оказалось, они задержались перед ним дольше, чем предполагали сами, простояли с десяток минут. Уличный гитарист, среднего роста, с растрепанными волосами, в пиджаке, больше смахивавшем на школьный, что не мешало ему быть испещрённым значками, был не такой уж взрослый для произнесённых угроз. Двое переглянулись.
– Причесать… – пробормотал Кента, кинув в его сторону оценивающий взгляд.
– Переодеть… – добавил Дзюн.
– И будет как новенький, – прозвучало заключение. – Ты не хочешь играть в группе? В смысле, не один, а именно в группе?..
– Да понял он уже, – прошипел Дзюн.
Парень недоверчиво посмотрел на них, отпустив гитару на самостоятельное существование, что позволило ей просто повиснуть на ремне.
– А если и хочу, тогда что? – после долгого молчания сказал он.
– Тогда можешь присоединиться к нам. Будешь выступать с нами.
– Это вы-то группа? – деланный смешок. – А ты, небось, поешь?
Он невежливо ткнул пальцем в сторону Такахаши. Тот только кивнул.
– В первый раз вижу вокалиста с таким тихим и тонким голосом.
Тот не ответил. Только глаза начали метать искры так, что могли бы освещать пространство в радиусе пяти метров. Он никогда не выносил критику и не сдержи его в тот момент Дзюн, пошёл бы на невежду и его гитару с кулаками.
– А всё-таки подумай, – мягко сказал Дзюн, когда атмосфера стала менее наэлектризованной. – Надумаешь – позвони.
Он написал на клочке бумаги номер своего телефона и отдал парню, который, несмотря на все свое нежелание и всю свою сварливость, эту бумажку взял.
– А ты… Дзюн, – прочитал он имя, написанное под цифрами.
– Он самый.
Они уже начали идти дальше к станции, отошли на десяток шагов, пока их не окликнули.
– Дзюн-сан! Солист-сан! – он чуть смутился. – Юта… меня Юта зовут.
Струна, нечаянно задетая, издала долгий низкий звук.
*Дотонбори – одно из основных туристических направлений в Осаке.
А всё-таки не зря он вот уже который день стоял и развлекал всех, кому не лень было остановиться хотя бы на полминуты. И дело было даже не в деньгах, хотя они здорово помогли ему в сложившейся ситуации – оказалось, играть на гитаре на улице не такое уж провальное дело, и даже, наоборот, прибыльное. Просто эти люди, которых Хирамаки Юта встретил поздним вечером на Дотонбори, оказались не всего лишь случайными прохожими. Он всегда хотел играть в группе, только ему вечно не везло. И вот появились эти двое. Не сахар, конечно, но нужно только начать, чтобы прославиться. Судьба, наконец, действительно улыбнулась ему. Только нужно еще повременить со звонком, а то…
– Ты собираешься платить за квартиру?
От приятных раздумий его оторвала Фуруде-сан фразой, ставшей уже привычной для нескольких последних дней.
– Да, – неожиданно ответил ей Юта, широко улыбнувшись.
Через несколько минут, размышляя над тем, что Фуруде-сан может быть только роботом, если не спит в такое время суток в её-то возрасте, он высыпал на стол в её квартире все монеты, которые ему накидали. Хватило с лихвой. На полмесяца. А звонить сразу не стоило. Нет.
Следующий день начался с созерцания телефона. Он будто хотел испытать выносливость своего хозяина, маня к себе. Юта придумывал себе тысячу и одно дело для того, чтобы отвлечься от навязчивой мысли позвонить этому странному высокому парню с гитарой за спиной. Юта видел достаточно музыкантов, чтобы составить себе примерное представление о среднестатистическом, но Дзюн этим стандартам никак не поддавался и был… своеобразным что ли. Не в силах больше сопротивляться желанию позвонить, чтобы «начать новый этап в своей жизни», как сам Юта себе это назвал, он с трудом нашел бумажку с телефоном и быстро набрал номер. Собирались ответить долго, и вышло только с третьего раза. Чтобы его вспомнить, Дзюну потребовалось около полуминуты и множество напоминаний. А он-то ожидал мгновенных распростертых объятий. Наконец, после серьезного разговора, который трудно было осуществить по телефону, Дзюн назвал адрес, по которому надлежало явиться без всяких опозданий, вечером, в восьмом часу. Далеко для проживающего в районе Конохана добираться в Тсуруми, но, стоило только вспомнить, что путь в тысячу ри* начинается с первого шага, а в данном случае – путь к славе – с нескольких десятков километров и пары пересадок с одной линии метрополитена на другую, и Юта после полного дня проигрывания всем знакомых мелодий на улице (деньги никогда не были лишними) уже шёл по указанному адресу, даже немного раньше названного времени. Простиравшаяся перед глазами местность совсем не соответствовала его ожиданиям, где разыгравшаяся фантазия рисовала полный набор студий и съёмочных площадок, в общем, всего, что могло и не могло прилагаться к музыкальной индустрии. Вместо всего этого всё чаще и чаще попадались частные жилые дома, пока не заняли обзор полностью. Маленькие и большие, высокие и низкие здания, среди которых не было ни одного, что несло хотя бы оттенок музыкального предназначения. Какое же будет то, что находилось по адресу, указанному Дзюном?
Оно оказалось довольно большим, это самое здание, по всем признакам напоминающее жилой дом. Подозрения Юты насчёт того, что Дзюн назвал неправильный адрес, всё увеличивались, ведь, когда он разговаривал с ним по телефону, тот явно куда-то спешил или был оторван от более важного занятия, чем разговор с уличным музыкантом. В любом случае надо было позвонить в эту дверь, перед которой Юта стоял уже около минуты. Он взглянул на табличку около входной двери. Семья Аоки. Что ж, пусть будет так…
Звонок.
Открыли не сразу, только после второго раза за дверью послышались чьи-то торопливые шаги.
– Здравствуйте, – сказала ему молодая барышня лет этак… Юта бы сказал, что четырнадцати. – Вам кого?
Вот и первое препятствие. А собственно, кого нужно было назвать? Молчание затянулось. Молодая барышня выжидающе смотрела на него.
– Я пришёл… к музыкальной группе, – наконец нашёл, что сказать, Юта, тут же мысленно обругав себя за неудачный вариант.
– А, это… – разочарованно выдохнула она и тут же крикнула куда-то в сторону, вглубь дома: – Нии-сан**! Тут опять к тебе.
Жестом она пригласила войти, что Юта сделал далеко не сразу, ещё немного помедлив. Как только он зашел, молодая барышня тут же быстро убежала наверх по лестнице, только её и видели. Юта остался один в чужой просторной гостиной. Посчитав, что сразу же садиться на диван, мягкий, но не блиставший новизной, не совсем прилично, он начал гадать, чья же сестра открыла ему дверь: Дзюна или того солиста с тонким голосом. После цепочки долгих размышлений он уже начал склоняться к последнему варианту, как всё его соображения разбились в пух и прах. Перед ним показался совсем незнакомый коротковолосый парень с чёлкой, зачесанной влево и длинным платком, обмотанным вокруг шеи, несмотря на то, что доме было довольно тепло, а мода на такие платки закончилась три месяца назад. Юта долго его разглядывал, уже начал прикидывать примерный возраст, где-то около двадцати, как понял, что дальнейшее разглядывание далеко неэтично.
– Здравствуйте, – поприветствовал он, поклонившись.
– Новый? Юта-кун, да?
Забыв выпрямиться, Юта кивнул.
– Мы ждали тебя. Иди за мной.
Тон этого человека звучал как-то совсем по официальному, заставляя чувствовать Юту совсем не на своем месте. Он последовал за Аоки, проходя длинные коридоры и многочисленные двери. Откуда-то доносился детский смех, откуда-то – грохот (что-то упало), откуда-то – красивая мелодия, издаваемая клавишным инструментом. К последнему звуку им и предназначалось открыть дверь, которая вела, как оказалось, в подвал. Что ж, все когда-то с этого начинают…
– Наконец-то! Долго же я ждала. Где вы бродили? Ух ты какой! Молодой такой…
Вокруг Юты крутилась девушка, до этого вскочившая из-за синтезатора, на котором, видимо, и играла тут красивую мелодию, и начала обсматривать его со всех сторон, вынуждая его замереть и не сдвигаться с места.
– Вот наш новый басист, Юта-кун, – представил его девушке Аоки. – Я – Аоки Томору. А это Томояма Харука, наша временная клавишница.
– Временная?! Ты что! Да как ты?..
– Ладно-ладно, успокойся, – быстро исправился Томору душевного спокойствия ради, подняв руки в обезоруживающем жесте.
Харука отошла от него на несколько шагов, обиженно скрестив руки на груди и опустив голову.
– Тоже мне, «временная», – бормотала она. – Не придёт этот ваш Тода Мио, никогда не придёт…
Бормотание, которое становилось всё сложнее разобрать, продолжалось.
– Это надолго, – Томору махнул рукой в сторону Харуки. – Скоро остальные подойдут. А пока давай, рассказывай.
Томору уселся на сидение за барабанной установкой.
– Что рассказывать?
– Ну, как сюда попал, кто вообще такой, сколько лет с гитарой и так далее…
– Я… – от обилия вопросов Юта окончательно смешался. – Вот ты сказал, что я – новый басист. Но я ведь никогда на бас-гитаре не играл. Ты, наверное, перепутал.
– Да?..
Дверь внезапно, как это обычно и бывает в середине разговора, открылась, пропуская ещё одного человека. Светлые крашеные волосы, чуть подчёркнутые чёрным карандашом глаза, как и подобает всем более-менее знаменитым адептам музыкального поприща, бесформенная кепка и легкомысленно расстегнутая на три верхних пуговицы рубашка… Да-да, тот самый парень, участие в группе которого Юта нещадно осмеял.
– Приветствую ваше величество, Такахаши-сама, – насмешливо поприветствовал вошедшего Томору.
– Приветствие принимается… А это кто? – он оценивающе оглядел Юту.
– А разве не вы его приглашали? – вопросом ответил Томору.
– А… пришёл-таки? – обратился он к Юте, когда в его глазах, наконец, появился оттенок узнавания.
– Да, пришёл.
– О-отлично, – растягивая гласные, сказал Такахаши. – Осталось подождать только…
– А где он? – встрепенулась Харука.
– Прямо здесь, – неожиданно раздался знакомый голос.
Мало кто заметил, как Дзюн вошёл в эту комнату, да это было и неважно – главное результат, который стоял прямо перед всеми, в расстегнутой чёрной куртке и футболке с плохо идентифицируемым рисунком, и вертел на одном пальце связку ключей.
– Уже давали гитару? Слушали? – приступил Дзюн к допросу всех, кто находился в подвальном помещении.
– Тебя ждали.
– Тогда начнём! Послушай, – обратился он к Юте, – изобретать ничего нового не надо, просто подыграй мне.
Парень быстро схватил покоящуюся до этого на потёртом диване электрогитару, настроил так, как ему было нужно, поправил ремень, да ещё сделал что-то, что понятно было только ему, что-то вроде заглаживания царапины, прошедшей по доброй половине корпуса, и начал наигрывать мелодию, в принципе, несложную, если вы знаете, что от вас хотят, и уже играли на бас-гитаре по крайней мере полгода. Для Юты это было в первый раз. Что ж, все когда-то бывает в первый раз. Остальные участники смотрели на него с любопытством. Ещё бы! От него зависела выручка в двести иен, потому как накануне завязался спор о том, продержится ли следующий претендент на вакантное место. За спором последовал и тотализатор. И, тем не менее, о тотализаторе Юта ничего не знал, и просто играл так, как считает нужным, так, что и забыл, что находится в душном подвале среди незнакомых людей, будто существует только он и музыка.
– Принят, – вырвал его из полузабытья голос Дзюна.
– А?
– Говорю, теперь с нами играть будешь. Или не хочешь?
– Хочу!
– Тогда за работу. Начнём с…
– Ты не забылся? – осторожно поинтересовался Такахаши.
Дзюн нехотя смолк, больно уж плохо сохраняя наигранный покорный вид.
– А теперь начнем с той песни, которую будем играть на концерте. Нужно концовку другую придумать. Ну и… название.
У Юты это была первая репетиция, проведённая с новой группой. Несмотря на их разрозненный и на первый взгляд неупорядоченный вид, они были своеобразными и… интересными что ли. Для Юты это было тяжело – вот так, с первого раза стараться играть так, как совсем не играл раньше, но пальцы сами перебирали нужные струны, и к концу репетиции, когда уже почти наступила ночь и девочка, встретившая Юту в первый раз в этом доме, передала вежливую просьбу убавить громкость, а лучше затихнуть совсем, получалось всё легче и легче. Если не принимать во внимание жуткую усталость.
– Кстати… – осторожно начал он, когда объявили конец репетиции. – Я тут забыл спросить. А название, какое у вас название?
Все четверо человек замерли на несколько секунд, сохраняя напряженный вид, будто им напомнили больную тему, после чего общее движение возобновилось.
– Пока не решили, – наконец ответил Такахаши.
*ри – мера длины, примерно 4 км.
**нии-сан – обращение к старшему брату.
Неожиданно, но вполне объяснимо, немного холодно, но довольно солнечно настало двадцать девятое ноября. Пять дней. Вот уже пять дней Юта играл музыку, ставшую такой привычной, что он смог бы сыграть её и ночью во время сна, благо от него много не требовалось, ведь главное – попадать в ритм, что у него удавалось довольно хорошо. По крайней мере это устраивало Дзюна на первых порах. А первые поры были довольно короткие, и вот уже настал он, тот последний день перед тем самым концертом, которым стращали тех, кто на репетиции осмелился сказать, что устал и хочет передохнуть. Поэтому в этот самый последний день работали до тех пор, пока не начали засыпать на месте.
Но всё имеет конец, и эта репетиция тоже не стала исключением. Конечно же, она бы продолжалась, не скажи Дзюн, что ему срочно нужно идти в… насчёт своего пункта назначения он решил умолчать. Но это мало бы кого и интересовало, ведь главное – настала возможность отдохнуть. Пару часов. Что-то уж совсем рано назначили этот фестиваль молодых исполнителей. Юта поплёлся наверх глотнуть наконец свежего воздуха.
– Нэ, Юта-кун, – окликнул его Кента. – Тебе ведь в сторону Конохана?
Тот только кивнул. По прошествии этих пяти дней он глубоко раскаялся в том, как охарактеризовал голос солиста. Говорил-то он обыкновенно, но вот когда начинал петь… Что-то в этом голосе было необычное, что-то чистое, но с добавлением, когда это требуется, мягкой хрипотцы, если в песне момент, в котором нужно показать чувства, или же… этот голос можно было бы характеризовать до бесконечности, но ограничимся тем, что по прошествии этих пяти дней Юта убедился совершенно в обратном от того, что сказал раньше.
– Тогда пойдём вместе, – продолжил Кента, сказав последнее почти безапелляционно.
Что ж, ничего не оставалось, кроме как согласиться. Да и потом, это было нечто, похожее на примирение, ведь всё те же самые пять дней они довольно часто пререкались. Точнее Кента критиковал, а Юта старался не возражать, чтобы и эта группа не осталась всего лишь воспоминанием в его лохматой голове.
Улица встретила их холодным ночным дыханием, подгонявшим дойти быстрее туда, куда им нужно было, лишь бы не беспокоили тихой холодной атмосферы. Да… тихо и холодно. Юта уже почти успел заснуть на ходу, убаюканный этой тишиной и домами, повторяющимися один за другим по обеим сторонам улицы, как вдруг они вышли на оживлённый квартал, где жизнь ещё затихать не желала.
– Есть хочешь? – вдруг спросил Кента, о существовании которого по левое своё плечо Юта уже успел забыть.
– А?
– Есть, спрашиваю, хочешь?
– Ну… это…
В итоге, так и не добившись вразумительного ответа, Кента завернул в первую попавшуюся закусочную, где, несмотря на позднее время, всё ещё продолжали подавать рамен. Юта последовал за ним скорее по инерции, чем по необходимости. Аппетитный запах сразу же согнал все остатки сна, уже начавшего обездвиживать тело, а тепло приятно согревало. Закусочная дёшево выглядела, но это не мешало быть рамену довольно вкусным, из-за чего первые пять минут сохранялась полнейшее молчание.
– Ты как здесь, один живешь или с кем-то? – не вполне ожидаемо начал Кента, более менее наевшись и теперь спокойно доедая остатки второй порции.
– Один… А ты?
– Когда как придется. Когда у себя, когда у друзей. К своей семье я не ходок.
– Почему?
Такой разговор для Юты был в новинку. Нечасто с ним говорил сам Его Величество Такахаши Кента.
– Надоело. Захожу только ис-клю-чи-тель-но по праздникам, – с расстановкой проговорил он. – Официальный обед там, этикет здесь… Надоело.
– Богатая семья?
– Можно и так сказать… Денег хватает. А ты? Что насчёт тебя?
– Я переехал сюда, – начал Юта, не зная, что именно нужно было рассказывать. Ведь на взгляд со стороны всё выглядело так скучно, как в самом обычном фильме дешёвого финансирования. – О… а это, наверное, брелок такой, дорогой, ручной работы? – перевёл он разговор на первое попавшееся на глаза, то есть на маленькую игрушку, приделанную к мобильному телефону, который Кента положил на столик на всякий случай.
– А, это мне Харука сделала. – Он чуть улыбнулся, взглянув на вязаную игрушку, похожую на панду и кота одновременно.
Несколько минут снова прошли в молчании. За это время они оказались единственными посетителями закусочной.
– А можно насчёт неё спросить? – на этот раз прервал молчание Юта.
– Насчет кого?
– Харуки. Томору сказал, что она временная участница. Это почему?
Некоторое время Кента смотрел на него молча, будто оценивая, стоит ли тратить физические и душевные силы на рассказ событий не столь давних, но довольно продолжительных человеку, которого он знает только неделю. Если только ограничиться двумя словами…
– Да, считается, что она пришла на время, пока не вернется Мио…
Тода Мио обладал весьма редким характером, когда искреннее сострадание и человеколюбие могло в секунду смениться самым жутким сарказмом и едким недовольством всеми его окружающими людьми. Вот и в тот раз прекрасная музыка, создаваемая отточенными и ловкими нажатиями клавиш, заставляющая задуматься о том, не стоит ли даже позволить себе скупую мужскую слезу, сменилась ядовитыми замечаниями о том, что за тот концерт в прошлый четверг в забытом не только всеми богами, но и людьми клубе вышла слишком маленькая выручка. После чего последовал привычный спор о невыгодном внешнем виде группы и необходимости самим придумать единый сценический образ за неимением гримера и дизайнера… Тяжко приходилось с выходцем из более менее известной ранее, но расформированной ныне группы. В конце концов, всё завершилось тем, что без особых предупреждений Мио перестал приходить к ним, и связаться с ним было практически невозможно. Через неделю оказалось, что он прекрасно чувствовал себя, наигрывая мелодии на своих любимых клавишах в совершенно другом коллективе, подписав временный контракт. Последнее хоть немного, но успокаивало. Всё же он играл чертовски хорошо.
Но это обстоятельство не облегчало положение в настоящем. Клавишник все-таки был нужен, и тогда…
– Тогда Дзюн, после нескольких неудачных попыток поиска клавишника, потащил меня на концерт учеников музыкального колледжа, – продолжал рассказывать Кента, упустив из внимания то, что собирался уложиться в пару минут. – Не буду говорить всего (если честно, не хотел я туда идти), но потом мы услышали её.
Произведения классиков всегда прекрасны, и исполняли их в этот раз очень хорошо, недаром Осакский музыкальный колледж выигрывал разные конкурсы национального уровня. Каждый инструмент звучал по-разному, но одинаково чудесно. До одного момента.
Девушка в белом платье, с заколотыми двумя розовыми заколками длинными чёрными волосами должна была играть почти в конце. Выйдя на сцену одна, она поклонилась, села за фортепиано, сохраняя идеальную стать, привычным движением откинула крышку, скрывающую клавиши… Начало было сыграно без единой проволочки, без единой ошибки, и Кента уже успел немного задремать, но вдруг всё изменилось коренным образом, ритмы стали чаще, музыка живее и более близкой к сердцу, очень быстрой и даже задорной. Если подумать, такого в этом фрагменте совсем не должно было быть, а девушка всё играла и играла свою никому не известную музыку. Когда она всё же закончила, и её пальцы неожиданно остановились над клавишами, стены едва выдержали взрыв аплодисментов, а она только молча принимала их, сохраняя такое выражение лица, будто сделала что-то, что уже давно должна была сделать.
– Ну и после этого она и ушла из оркестра, – продолжал Кента. – Точнее… выгнали её. Мы тогда её ждали после концерта и всё сами увидели. Тогда её к нам и пригласили.
– И она сразу согласилась?
– Ну да. Она хотела играть свою музыку, и мы ей это предложили.
– А если ваш Тода вернётся?
На этом моменте внезапный приступ разговорчивости Такахаши Кенты закончился, и вопрос Юты так и остался без ответа, как и кафе без третьего заказа. Была ли необходимость в первом или во втором или же вовсе нет – это осталось совсем не важным, но обладатели гордого звания последних посетителей кафе покинули его, отправившись восвояси… насколько это можно было считать таковым.
