Kitabı oku: «За гранью грань»
Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.
© О. Романовская, 2016
© ООО «Издательство АСТ», 2016
Глава 1
Светлые… Порой казалось, это ирония, злая усмешка судьбы. Не могут быть светлыми люди, подобные братьям. Может, я слишком чувствительна, может, глупа, но вид корчившихся на крюках темных не вызывал удовлетворения. Наоборот, я их жалела, что категорически запрещалось, особенно дочери такого важного человека, как магистр Лаур Онекс. Положение обязывало стоять в первых рядах и смотреть, поэтому я старалась уходить в горы в дни казней. Там хорошо, птицы, травы… А еще не слышно криков. Они разрывали душу на мелкие кусочки, заставляли закрывать уши, но и тогда в памяти долго звучала чья-то агония. Жуткий обычай! Какие бы злодейства ни совершили темные, никто не заслуживал такой смерти.
И ошейники… Механизмы боли, они истирали кожу до костей. Как целитель я ужасалась таким увечьям. На трупах – увы, долго темные в плену не жили. Почти все пленники пытались сбежать и погибали: охранные чары приводили в действие ошейник. Тот не только блокировал токи магии в теле, но и запускал в разум щупальца подчиняющих чар. С их помощью людей превращали в безвольных марионеток. Кто сопротивлялся, через пару минут корчился на полу в агонии. А вы говорите – светлые!
Порой я ненавидела и отца, и дядю Алева: именно он творил правосудие. Коренастый, с вечным мечом на бедре, тот не восседал в тронном зале: правитель окрестных земель, единственный магистр, сиятельный лорд и маг Высшего дома, он активно участвовал в охоте на темных. Такие, как Алев Онекс, не сидят дома, они любят войну и открытое небо над головой. Однако статус обязывал. Ох, лучше бы дядя не возвращался с поля боя! Алев Онекс приносил с собой кровь, пот и боль. Видимо, они крепко въелись в его сознание.
А еще дядя любил убивать и насаживать темных на крюки. Да, темные мечтали нас истребить, люто ненавидели, даже перед смертью посылая проклятия, но и мы ведь не лучше.
«Тебя всего шестнадцать, ты еще юна, многого не понимаешь», – повторял отец, когда я робко возражала против зверств. Возможно, поэтому чаще молчала и не вмешивалась. Старательно закрывала глаза на развлечения родных и старалась реже бывать в городе. Зато туда бегала сестра. Алексия три года назад окончила обучение и успела набраться опыта в боевых вылазках. Она не целитель, как я, а полноправная стихийница. Высокая, стройная, с вьющимися пшеничными волосами и изумительным голосом. Настоящая светлая, какими обычно нас рисует людское воображение. Мы похожи, только Алексия чуть выше и глаза зеленые, а не карие, как у меня и матери.
В детстве я могла часами смотреть, как сестра играет с огнем. Он, будто пес, лизал руки и покорно принимал любую форму. Хотела сестра – перед ней дракон, хотела – огонь венчиком обнимет голову. Потом выяснилось, Алексия умеет не только развлекать младшую сестру, но и убивать. Отец как-то с гордостью обмолвился о сожженном замке темных. Я тогда убежала в слезах и долго не могла простить сестру. Умом понимала: темные – сплошь злодеи, но сердцем жалела. Там же женщины, дети… В ответ темные вырезали два города и соорудили запруду из человеческих тел. Даже в магическом зеркале смотрелось жутко, а ведь я привыкла к крови: нельзя целителю ее бояться. Вот и как после этого?..
В плен темные попадали редко: предпочитали смерть бесчестию. Добывали их обычно не в бою, а хитростью. Устраивали ловушки, вмешивались в сеть порталов, искажая настройки, чтобы те не сработали или выкинули не там. Брали не всех, а тех, кто мог рассказать нечто полезное. Пытали, однако темные стискивали зубы и смотрели так, будто собирались воскреснуть через пару минут и сторицей отплатить за «гостеприимство». Над ними издевались. Любой мог подойти, плюнуть, ударить, подразнить водой. Алексия же и вовсе приносила складное кресло и читала, пока темный не испускал дух.
Каюсь, некоторых приговоренных я поила. Большего сделать не могла, прознали бы и наказали. Крадучись, будто вор, пробиралась на кухню, наполняла тыквенную флягу и несла во двор. Темные отказывались, и я вливала влагу насильно, частенько рискуя пальцами. Да что там пальцами – собственной жизнью! Проклятие – далеко не самое страшное, чем мог наградить маг, стоящий одной ногой в небытие. Спасали ошейники – страшное изобретение светлых. Все ими гордились, но я, лекарь, не могла восхищаться сломанными костями, выдранным мясом и кровоподтеками.
В тот день я перебирала собранные накануне травы. Что-то нужно измельчить, что-то пустить на вытяжки, что-то повесить в темный уголок. Холщовая котомка валялась на кровати, а сами травы лежали на столе, на чистом полотне.
Визит Алексии застал врасплох. Я полагала, она в городе, у подруги. Меня в Вердейл не тянуло: слишком шумно и грязно. Впрочем, не звали, знали: нелюдимая Дария испортит все веселье. И то правда, какой от меня прок девичьей компании? Там ведь о парнях да моде щебетали, а я в этом не разбиралась: нельзя племяннице магистра думать о пустяках, когда в лазарете раненые. Вот и развлекалась, пересказывая им последние новости, пока меняла повязки. Порой я завидовала беззаботным девушкам из Вердейла. Им не приходилось никому закрывать глаза. И не только темным – скольких светлых я проводила в последний путь! Что еще могла шестнадцатилетняя соплюшка? Я мечтала когда-нибудь победить смерть и сделать всех счастливыми. Когда-нибудь – это когда прекратится бесконечная война, в которой добро со злом сплелись в единый клубок.
– Дария! – Рука сестры легла на плечо, заставив вздрогнуть. – Пойдем со мной!
Алексия выглядела встревоженной и отчего-то отводила глаза. Судя по заляпанной грязью мужской одежде, сестра только что порталом вернулась с приграничья. Оно рядом, всего пара дней пути. В нашей части долины относительно тихо, но чем ближе к горам, тем опаснее.
Помолчав, сестра шикнула:
– Только никому не говори!
Заинтригованная, пообещала молчать. По настоянию Алексии прихватила сумку с набором целителя и поспешила в комнату сестры. Мы жили рядом, через короткий коридор. Мне досталась комнатушка с окнами на двор, Алексия устроилась в покоях тетушки, сгинувшей на войне с темными. Эх, я бы оценила панораму на реку! Сестра же напрочь лишена романтики, даже старую резную мебель приказала выбросить и заказала новую, совсем простую. В спальне меня поджидал сюрприз: на полу лежал мужчина. Окровавленный, весь в грязи, в смирительном ошейнике, со связанными руками. Темный, тут даже думать не надо. На вид – лет сорок, может, чуть младше. Волосы каштановые, обожженные магией. Судя по сохранившимся прядям, некогда они отливали цветом спелой сливы. Глаза зеленые, но не как у Алексии, а темнее. Весь живот в крови, ткань прилипла к телу. Странно, что выжил, но, может, под одеждой не так страшно, как на вид. Правая кисть изрезана, левая неестественно согнута. Судя по всему, вдобавок сломаны ребра. На пальце – кольцо. Значит, женат. Интересное кольцо, к слову, из белого золота с гравировкой. Снять бы, почитать. Темные для меня – непознанный мир, их обычаи только по книгам знаю, а тут такая возможность!
– Где ты его взяла? – Я перевела взгляд на Алексию.
Отец узнает – голову оторвет! Любимица любимицей, но протащить порталом темного в родовой замок!.. Ладно в темницу – в жилые покои! Узнаю сестру, такую бесшабашную магессу еще поискать. Недаром она заводила среди младшего поколения рода.
– В Сомнейской долине. – Алексия кинула на пол пыльную рубашку. Только сейчас заметила, сестра тоже ранена, но походный лекарь успел ее перевязать. – Сюда телепортом закинула. Он пощады попросил, пожалела.
Изумленно уставилась на темного. Они никогда не просили пощады!
– Я сама ушам не поверила, – устало улыбнулась Алексия и потянулась к кувшину с водой. – Обычный бой. Наших шестеро, их трое. Этот, – она кивнула на темного, – храбро сражался, Гейла убил. Последний из своих остался. Я добить не смогла. Уже меч в живот вонзила, а он прохрипел: «Пощади!» Глянь, выживет ли. Если нет, ты знаешь, как безболезненно отправить в вечное плаванье.
– А потом его куда? – Склонилась над раненым, сканируя ауру. – В рабы или в бордель продашь?
Да, есть в Вердейле подобное заведение. По слухам, там практиковали разные извращения. Не светлые – обычные люди. Темные, к слову, подобные вещи тоже любили, даже превзошли всех. По слухам, попавшие к ним женщины частенько не доживали до утра, ведь ласковы навсеи – так официально называли темных – только с женами. Помимо них существуют наложницы – совместная собственность всех членов семьи. Жутко, одним словом.
– Наверное, себе оставлю, если отец не запретит… – Алексия кинула на пленника короткий задумчивый взгляд. – Он тихий, не дергался, когда ошейник надевала. А ведь они гордые.
Тоже верно. Странно все как-то, на ловушку похоже. Может, это лазутчик? Я присмотрелась к темному. Раньше не вглядывалась в лица навсеев, быстро поила и убегала. Тут уж не до любопытства, хотя птицы к нам попадали знатные: все занимали ключевые посты или хотя бы дослужились до офицерского звания. Разумеется, откровенничать они не желали и заканчивали дни на крюках. Вместе с кровью вытекала сила: другим способом из темных ее не забрать. Все равно бесчеловечно! Хотя темные поступали с нами намного хуже. Судя по обрывкам разговоров, им нравилось пытать. Неважно кого: животных или людей.
Страшный жестокий мир! Даже не верилось, что за узкой полоской залива течет мирная жизнь, нет боли, крови, проклятий. Как бы я хотела улететь туда, но не могла. Светлая – это долг. Маги обязаны защищать людей, чтобы они могли беззаботно веселиться, любить, рожать детей. Много веков назад, еще со времен Великого исхода, мы обосновались здесь, на полоске суши между морем и горами, чтобы извести темное племя. И, кажется, преуспели: элементали утверждали, будто навсеев рождалось меньше. Проверить не могли: темные тщательно прятали детей, только духи воздуха их и видели.
Наверное, долгие годы борьбы ожесточили нас. Иначе откуда азартный блеск в глазах Алексии при известии об очередной вылазке навсеев? Откуда злость в отце, когда тот выплевывает ругань в глаза пленнику? И жажда крови, она тоже возникла не на пустом месте. Но я верю, когда-то все это закончится и элементали воздуха унесут нас на широких покрывалах за залив, к людям, которых мы так берегли.
Убрала руку и вздохнула. Плох. Смотрит затравленным взглядом. На дне зрачков плещется ненависть.
Страшно, будто кладешь голову в пасть горного льва!
Аура рваная. Внутренней силы много, но кровотечение с каждой минутой ослабляло темного и приближало смерть. Повезло, что Алексия неглубоко вонзила меч. А тут еще другие раны, ожоги.
– Я должна вас осмотреть, я не причиню зла, – вкрадчиво обратилась к навсею, надеясь достучаться до разума. Сомневаюсь, будто послушает, но врачебная этика требует. – Успокойтесь и не сопротивляйтесь.
Ресницы у навсея длинные, брови густые. Нет, Алексия определенно пленника оставит, если тот выживет. Мощный, широкоплечий. Губы тонкие, подбородок квадратный – и с ямочкой. Едва заметной, но такой трогательной для убийцы. Кожа смуглая, оливковая, волосы с необычным отливом: хорошо видно у висков, где новые отросли. Глаза… Ой, да они с ободком! Только сейчас я заметила легкий ореол вокруг зрачка на тон темнее радужки.
– Дария! – сердито окликнула сестра. – Хватит пялиться, он мой!
Показалось или по лицу темного пробежала гримаса презрения?
– Мне не нужен любовник. – Чистая правда, мужчины – это по части Алексии. – Просто никогда навсея близко не видела. Подержи, пожалуйста, ему руки.
Смирный смирным, а подстраховаться надо. Главный враг любого мага – беспечность, а раненые в предсмертном броске способны положить пол-отряда.
– На нем ошейник, колдовать не сможет, – заверила Алеския, но, тем не менее, ухватила темного за запястья.
Навсей скривился от боли и со злостью пробормотал: «Ланга!»
Мы для них ланги, они для нас навсеи.
Я достала ножницы и разрезала одежду темного. Пару минут молча разглядывала, гадая, стоит ли лечить. Алексия тоже смотрела, но с иными целями: оценивала тело. Цепкий взгляд ощупал каждый дюйм. Особенно Алексию волновало то, что ниже пояса. Сестра томно вздыхала и, не будь меня, наверняка бы распустила руки. Я тоже мельком глянула на мужское достоинство и вернула белье на место. Повреждений нет, а прочее мне не нужно до свадьбы.
– Хорош, правда? – Алексия плотоядно облизнулась.
– Не знаю, – покраснела я.
– Да брось! – Сестра стянула с темного белье. – Глянь, какой ладный, красивый! – Пальцы неуемной Алексии пробежались по добыче и отпустили. – Неужели не интересно? Штаны все равно нужно сжечь, – невинно вздохнула она и ловко испепелила одежду прямо на пленнике. – Рубашку тоже – лохмотья же.
Ткань вспыхнула, оставив навсея обнаженным. Вот зачем, спрашивается? Еще успеет развлечься. Им ведь отношения налаживать, а сестра с самого начала все испортила.
– Неинтересно! – огрызнулась я и напомнила: – Он при смерти, а ты о содержимом штанов думаешь! Лучше помоги на кровать уложить. Или, как собаку, на полу держать станешь?
Алексия устыдилась и отвела взгляд.
Темный отчего-то смотрел на меня, нехорошо так смотрел. Будто это я его унизила! Даже обидно стало.
– Уйди, – попросила сестру, когда мы совместными усилиями устроили навсея на кровати. – Ты его нервируешь да и меня сбиваешь.
– Позовешь! – Алексия неохотно удалилась.
Стоило захлопнуться двери, как я развила бурную деятельность. Разложила содержимое сумки на столике, нагрела воды, приготовила чистые бинты, освежила заклинания в голове. Темный то ли ворчал, то ли постанывал. Когда вновь склонилась над ним, заметила капельки пота у крыльев носа и плотно сжатые челюсти. Больно ему, очень больно, и не только телу – ауре.
– Верьте мне! – шепнула я и, помолчав, добавила: – Я не заберу силу.
После же… Вот недаром выставила Алексию, она бы руки оторвала. Любой бы на ее месте оторвал, но мне нужна помощь навсея, доступ к его магии. Без этого мне не вылечить ничего, кроме кожи.
Щелкнул ошейник. Какой он тяжелый и как холодит пальцы! Будто металла на морозе коснулась. Под ошейником гематома. Быстро свела ее, окутав горло темного зеленоватым облачком. Заодно навсей поймет, я лекарь, а не палач. Кажется, сообразил, или просто хитрый. Лежит, не двигается, подозрительно смотрит. А у меня пальцы дрожат. Ничего во мне, кроме целебной магии, нет, защититься в случае нападения не смогу. Метнется темный смазанной тенью, ударит ребром ладони по горлу – и все, мертва. Видела такое. Но темный не спешил нападать, наблюдал. Видимо, не считал достойной траты последних крупиц жизненных сил.
Немного успокоившись и убедив себя – ничего дурного, сняв ошейник, не сделала, приступила к лечению. Сначала осторожно перевязала, затем вскинула руки и зажмурилась.
– Глупая ланга, – донесся сдавленный шепот раненого, – ты открылась!
Вздрогнула, сообразив, о чем он, но продолжила лечение. Краем глаза заметила черное облачко, однако заставила себя стоять, где стою. Он слаб, он не сумеет. А если да? Меня он не пожалеет: темным незнакомо это чувство.
Облачко развеялось, едва коснувшись пальцев. Навсей застонал и закатил глаза. Я же, унимая дрожь, погрузилась в ауру темного. Она оказалась вязкой и дырявой, только успевай штопать. Взмокнув, закатала рукава и чуть ли не легла на раненого. Пальцы искали прорывы и зашивали. Губы непрерывно бормотали десятки заклятий.
Прикосновение темного заставило дернуться и вернуться в вещественный мир. На память о невидимом щупальце осталась красноватая метка на щеке.
– Ты открылась! – с усмешкой повторил навсей. – Но ты не маг.
Вот так заявление! От возмущения даже о собственной ауре забыла, а зря, темный до нее таки добрался. Пока только исследовал и черпал силы, но лиха беда начало. Я же, парализованная, не могла двигаться. Тело отказывалось подчиняться, даже дышала по приказу навсея.
Думала, убьет – нет, отпустил, втянул то самое черное облачко – свою вторую половину. И сразу побледнел, захрипел. Спрашивается, зачем так надрывался? Повязка на животе тут же взбухла от крови, вправленный перелом заново вспучился обломками кости. Терпеливо вылечила все снова и поднесла к губам снотворное. Лучший союзник больного – отдых, но, мучаясь от боли, глаз не сомкнешь. Заодно во сне снова застегну ошейник, только бархотку проложу, чтобы уменьшить повреждения. Ток энергии она не изменит, а жизнь навсею облегчит.
Однако до сих пор качает! Никогда в меня еще не забирался чужой. У нас нет второй половины, так называемым на-ре, мы не вмешиваемся в естественный ход вещей, поэтому без щитов беспомощны перед темными.
Навсей лежал пластом. Глаза закатились, дышал поверхностно. Преодолев дурноту, положила ладонь на чужую грудь, выравнивая сердцебиение. Навсей глухо застонал и ответил мне помутневшим взглядом. Нет, так дело не пойдет, я не для того тебя лечила, чтобы ты умер!
– Зачем? – глухим шепотом спросил темный.
Лоб вспотел, жилы на шее взбухли, а повязка на животе поалела. Плохо, очень плохо! Нагнувшись, фактически обняла навсея, вместе с ним дрожа от жара. Поневоле принюхалась: пот, гарь, вереск.
– Это я вас должна спросить: «Зачем?» – пробормотала с укором, укачивая, как ребенка. Маленькая я – такого большого его. – Ну не смог бы ваш на-ре меня подчинить или убить, только зря себя мучаете. Умереть хотите?
Злость ушла с лица темного, ее сменили растерянность и усталость. Неужели тоже открылся, неужели убрал колючки? Наверняка понял, что я делаю: забираю часть испорченной энергии, заменяя чистой, свежей. После такого тошнит, а если переборщишь – сляжешь. Но иного способа спасти навсея нет, умер бы, лечи я его обычными средствами.
– Хочу, – согласился темный и облизал пересохшие губы.
Рука дрогнула, пальцы сжались – судорога. Тихо, тихо, сейчас сниму!
Ранения в живот – самые страшные, хуже только в бедро и в горло. Да, именно в брюшную полость, а не в грудь: грозят множественными внутренними кровоизлияниями и разрывами кучи органов. Повезло, что Алексия не проткнула насквозь. А ведь у навсея и другие повреждения имеются, те же магические.
– Тогда пощады зачем просили?
Удивленно уставилась в зеленые глаза с болотным ободком. Какие же у него длинные ресницы! Густые, иссиня-черные, даже завидно. Понятно, почему сестра, вопреки правилам, принесла, только жалко мне навсея. Это не тот народ, чтобы смириться, стерпеть, подчиниться. Значит, впереди унижения и наказания. Себе забрать? Сестра ведь навсея к близости принуждать станет, знаю, какими средствами это делают. Откуда? Лекарь же, в четырнадцать лет пришлось, преодолевая дурноту, читать рецепты. Фу, противно!
Может, действительно забрать? Спокойно выздоровеет, разговорить сумею, опять же жизнь спасу. Останавливали две вещи: гнев Алексии и опыты мэтра Дорна. Учитель замучает несчастного, проверяя, как сворачивается кровь, заживают раны, восприимчив ли навсей к разного рода заклинаниям и ядам. Спасибо не препарирует!
Темный промолчал и отвернулся. Неужели Алексия солгала? Или сказал в минуту слабости, а теперь сожалеет?
– Дышать легче? – переложив темного на подушки, заботливо поинтересовалась я.
– Да, – сдавленно ответил он, изловчившись, приподнял голову и требовательно спросил: – Зачем возишься? Ланге нужна игрушка?
Щеки зарделись.
– Не тебе ведь.
Показалось, или по губам навсея мелькнула усмешка?
Вздрогнула, когда его пальцы отыскали мои. Темный держал слабо, но руки не вырывала, словно загипнотизированная, смотрела на черные вены под кожей. Неужели скончается? Умирающие часто просят подержать их за руку.
Поддавшись минутному порыву, провела ладонью над пальцами, убирая порезы.
– Глупая ланга! – уже устало повторил навсей. – Наклонись и не двигайся.
Что он задумал? Нахмурившись, осталась сидеть, как была, но темный настойчиво повторил просьбу.
– Ланга боится меня? – На пороге смерти, а все туда же! – Я слаб, ты же видишь.
И я рискнула, наклонилась, чтобы утонуть в черном облаке на-ре. Теперь меня ощупывали, вернее, не меня, а мое сознание. Щекотно! Я не сопротивлялась: понимала, зачем это навсею, поэтому обошлось без боли. Наконец темный закончил и втянул тень обратно. Его трясло; навсей не скрывал стонов. Казалось бы, мелочь, но показательно: мне можно видеть его слабость. Хотя, не спорю, случаются моменты, когда уже не в силах терпеть. Те, во дворе, тоже кричали.
Видимо, доза снотворного оказалась мала, если не действует.
Челюсти навсея пришлось разжимать: их свело судорогой. Зато лекарства проглотил сам: и снотворное, и обезболивающее.
Ресницы дрогнули, с них упала слезинка – побочный эффект боли.
– Ничего, все будет хорошо, – ободрила я и взяла с туалетного столика Алексии ножницы, чтобы подрезать обожженные пряди.
Навсей что-то невнятно пробормотал и заснул. С облегчением вздохнула и занялась прической темного. Помыть бы его нормально, переодеть. Нужно попросить у старшей горничной чистую ночную рубашку и сиделку найти, чтобы мыла, кормила, горшок выносила.
В дверь робко постучались.
Вздрогнула и испуганно покосилась на спящего навсея. Найдет дядя, отец, двоюродные братья – убьют ведь, а я грешным делом успела привязаться. Интересно было бы расспросить о разных вещах, да и жалко его. Наступил на горло собственной гордости и получил наказание хуже смерти. Пленных надлежит уважать, пусть даже окружающие считают иначе.
– Это я, – донесся через дверь приглушенный голос Алексии.
Щелкнул замок, и сестра вошла. Метнула быстрый взгляд сначала на меня, потом на навсея и отчего-то нахмурилась.
– Он мой, – четко обозначила свои права Алексия. – Рано тебе.
Только сейчас поняла, чем вызвала праведный гнев: посмела подстричь волосы. Ну Алексия, ну сестричка! Тебе ли не знать, что я с парнями даже не целуюсь, а ты решила, будто любовника заведу. Нет, кому рассказать – лишиться девственности с пленным навсеем! Представила и едва не умерла от смеха.
– Твой, даже не обсуждается.
Алексия кивнула. Мышцы лица расслабились, но ненадолго.
– Идиотка малолетняя! – всплеснула руками сестра, заметив валявшийся на полу ошейник.
Густо покраснела, не находя слов оправдания. А сестра бесновалась, читая лекцию на тему безопасности.
Ошейник вновь сдавил горло навсея. Алексия не пощадила беднягу, установила максимальный контроль, а меня вытолкала взашей, обозвав безмозглой девчонкой.
* * *
Навсей медленно, но верно шел на поправку. Я регулярно проведывала его, к неудовольствию отца, который полагал – место темного за десятью замками под охраной магов-сихийников. Алексии пришлось выдержать нешуточный бой за право оставить себе раба. Разумеется, она ни словом не обмолвилась о постельных планах: любовника-темного отец бы убил. Он и на слугу-то смотрел с подозрением, лично проверил ошейник и выставил кучу ограничений. К примеру, как только верхняя серебряная полоса на ошейнике начнет светиться, сигнализируя о возросшей силе навсея, мне запретят к нему ходить, а самого навсея подвергнут неприятной процедуре частичного лишения дара. Проводить ее могут только магистры, и то собравшись все разом.
Двоюродные братья оказались догадливее отца и быстро поняли, каковы планы Алексии. Они подначивали ее разными пошлыми шуточками, советовали не вестись на «смазливое личико, скрывающее гнилое нутро», а если уж так хочется именно конкретного мужчину, провести ритуал отъема силы. Не знаю почему, но Алексия не согласилась, хотя тогда навсей стал бы абсолютно безопасен. Она и влечение к нему отрицала, будто не пожирала темного глазами. Дошло до того, что Алексия попросила освидетельствовать пленника на предмет мужской силы. Смутившись, попыталась отказаться и получила отповедь: это тоже вопрос здоровья. В итоге, сгорая от стыда, откинула одеяло и глянула на место ниже живота. Навсей находился в сознании, все видел и слышал, но ничем, кроме брезгливой гримасы, недовольства не выказал.
На картинках детородный орган выглядел иначе. Во-первых, сверху он зарос волосами – жесткими, черными. Во-вторых, яички я представляла несколько меньше и уж никак не в виде мохнатых шариков. В-третьих, сам орган заканчивался… Словом, неприлично заканчивался, вызывающе алел. И мне предстояло его щупать. М-да!
Видя мое смущение, сестра усмехнулась:
– В первый раз видишь? А еще лекарь! Хочешь, покажу, что где?
Промолчала и, вздохнув, положила ладонь на основание органа, и не просто так, а особым образом – пальцами вниз. В итоге накрыла примерно две трети. Большой, но в книгах пишут, бывает больше. Напряженный. Не член – живот у навсея. Опасается за мужскую честь? Ох, я гораздо больше боюсь, пальцы дрожат, едва-едва касаюсь. Эх, надо было у трупа потрогать, когда мэтр Дорн предлагал. А я стушевалась. Зато теперь как маков цвет. Ладно, представлю, будто это нога. Если не смотреть, а только щупать, выдержу. Нет, надо смотреть, иначе кожных заболеваний не замечу.
Ох, узнает матушка – уши надерет! Несовершеннолетняя девица щупает половозрелого голого мужчину за интимное место! Мама и так не одобряла тесное общение с больными противоположного пола, а тут и вовсе темный – существо в высшей степени порочное, наверное, поэтому и привлекательное. Для сестры. А мне – интересное с научной точки зрения.
– Ну? – поторопила Алексия. – Повреждения есть? Болел чем-нибудь?
Вздохнула и, выбросив из головы посторонние мысли, занялась осмотром. На вид – здоровый, по ауре тоже. Глянула украдкой на лицо темного и обомлела: ему приятно! Тут же отдернула руку, вспомнив об особенностях мужского организма. К счастью, обошлось без демонстрации боевого состояния, но все равно неприятно. Будто темный – животное.
Затем мы осторожно перевернули навсея на бок: на живот нельзя. Темный уже не молчал, а проклинал, шипел, но Алексия с помощью ошейника контролировала все действия. Я лекарь, мне сказали освидетельствовать, я и смотрю. Все.
– Здоровый, – помыв руки, сообщила результаты.
На сестру старалась не смотреть: стыдно. И перед навсеем тоже, я ведь его как бычка-производителя… Зато теперь точно знаю, никогда больше подобный осмотр не повторю.
Алексия просияла, навсей, кажется, выругался. Я бы тоже не обрадовалась. Темный, навсей… Как его зовут-то?
– Геральт, – с готовностью сообщила сестра. – Фамилии, происхождения не сказал.
– Алексия, у него жена, дети, наверное. – Ничего не могла с собой поделать, мысль о дальнейшем использовании темного вызывала брезгливое отторжение. И это моя сестра! – Оставь его в покое, давай я тебе травяной чай пропишу? Успокоишься, потом встретишь достойного человека, и все случится.
– У меня давно случилось, – с гордостью сообщила Алексия. – И да, я его хочу. Хочу, Дария, могу сто раз повторить, не ханжа.
Скривилась. С мужем можно, с женихом тоже, но чтобы потом свадьба, а тут бордель! Неужели Алексия такая распущенная? Как темная. Навсеи развратны, любят грязь, извращения, даже гаремы заводят, где делают с девицами то, после чего людям в глаза не взглянешь. Но сестра-то девушка порядочная, светлая, умная, воспитанная – и вдруг заводит раба-любовника. Не понимаю! Чем может мужское достоинство привлекать? На вид будто личинка.
– Надо же, не одобряешь! – Геральт с интересом посматривал на меня. – Светлая до мозга костей.
Он выплюнул это как оскорбление. Промолчала и под надуманным предлогом ушла. Больше я в комнату навсея – поселили его на служебном этаже, прямо под покоями сестры, – не входила. Слышала, будто Алексия действительно с Геральтом спала, но сестра взрослая, я ей не указ. Если уж отец и дядя не возражают, все в порядке. Видимо, я слишком мала, не понимаю. Пару раз порывалась спросить у матери, но не решалась. В книгах же ответа не нашла, там только процесс описывался. Коротко, но хватило, чтобы укрепиться во мнении о гадливости подобного занятия без любви. С ней – другое дело, и не больно, и, наверное, не о слизняке между мужских ног думаешь. Во всяком случае, кузина заверяла, неприятных ощущений не испытывала, наоборот, очень хорошо.
Дни тянулись буднично. Я привыкла. Может, кто-то и считает, будто светлые целыми сутками танцуют, поют и веселятся, но это не так. У нас ведь фактически форт, замок, даже стены приучают к суровости. Вердейл тоже небольшой, ничем особым похвастаться не может. Обычный такой провинциальный городок с ярмаркой по воскресеньям. Собственно, туда я и направилась: хотела прикупить лент для рукоделия, полакомиться леденцовыми петушками, попробовать себя в людских забавах. Тут мне даже хитрить не надо: не смогу ни волну на воде поймать, ни канат невидимой нитью к столбу привязать. Местные жители это знали, поэтому охотно брали в команды. Других магов не жаловали: жульничали.
В честь ярмарки город украсился бумажными фонариками: синими, желтыми, красными. Окна радовали глаз гирляндами искусственных цветов. Живыми, сотворенными магами, розами оплетали легкие арки из лозы. Влюбленные парочки охотно целовались под ними, не боясь косых взглядов.
Надев яркое платье с лимонным пояском, выпорхнула за ворота. Одна, без подруг, без Алексии. Не до меня теперь сестре, у нее же навсей. Ума не приложу, как она его заставила, сломила. Темные гордые, не иначе зельем опоила. Зато к завтраку Алексия выходила с неизменной довольной улыбкой.
Погода стояла чудная. Припекало солнышко, пели птицы – лето, одним словом. Я не торопилась, спускаясь в город. Да и при всем желании не получится: лекарь – персона известная, каждый встречный поздоровается, доброго утра пожелает и совета спросит. Я терпеливо отвечала, хотя и не считала себя великим целителем. Вот мэтр Дорн – он да, и на войне был, и от холеры людей спасал, а я так, ученица. Подумаешь, лазарет, сращенные кости и прочие мелочи! Когда все под рукой, каждый сможет. Только тяжело, быстро устаешь, повозившись даже с одним. А каково с десятками? Но ничего, с годами стану сильнее.
Вердейл сразу подхватил в объятия, унес вместе с людским потоком к площади. Я не противилась: затем и пришла, чтобы на горожан посмотреть, последние сплетни послушать.
А вот и шатры актеров. Не удержавшись, свернула к ним, поглазеть на ряженых. Разыгрывали традиционную для здешних мест комедию об отце, не желавшем благословлять брак влюбленных. Но те не сдавались, не накладывали на себя руки, а шли к намеченной цели. По традиции, актеры надевали гротескные маски и соревновались друг с другом в яркости костюмов. Хохотала, наблюдая за проделками переодетого нотариусом жениха. Комедиант так потешно хмурился и строил рожи.
