Kitabı oku: «Египетские приключения», sayfa 3

Талисман

Еще не взошло солнце, когда мать стала собираться на реку, чтобы занять хорошее место для стирки, не преминув напомнить мне, что я должен заботиться о доме.

– Наши негодники соседи положили глаз на мой талисман, – ворчала она, разламывая на куски твердый темный хлеб, который подавала нам на завтрак. – Почти все они воры, и позволю себе заметить, что в городе немного домов, где нашелся бы такой же красивый талисман, как мой.

Я искренне пообещал заботиться о талисмане.

– Не выходи из дому, – приказала мать. – И никаких игр на улице.

– Ладно, мам.

Старый Мути, живший по соседству, начал тарабанить в перегородку так, что маленькие кусочки сухой грязи засыпали весь пол.

– Иду! – заторопилась мать, взвалив корзину с грязным бельем на плечи. – Я не разрешаю вам трогать хлеб до моего прихода. В нашем доме почти не осталось еды. – С этим словами она вышла.

Я и отец сидели в темноте скрестив ноги, не зажигая лампы, чтобы сэкономить масло, и медленно жевали хлеб, наблюдая, как слабый серый свет в дверном проеме становился светлее. Отец дал мне глоток пива. Он всегда так делал, когда мы оставались одни, при этом молчал, приберегая силы для долгого рабочего дня, в течение которого ему приходилось таскать тяжести на длинных веревках. Когда очертания домов на другой стороне улицы, видных в дверном проеме, стали четкими, отец вышел, шаркая ногами, как делают все рабочие, чтобы не растрачивать силы. Я закончил свой завтрак в одиночестве.

Работа по дому не заняла много времени. Я расправил тростниковые подстилки, служившие нам постелью, несколько раз провел по грязному полу метлой из прутьев, и мне показалось, что комната стала чистой. Я внимательно осмотрел кувшин, в котором хранилось зерно, и глиняную печать, которой он был запечатан. Неплохо было бы пожевать горсточку зерна, и я бы не упустил случая сделать это, но знал, что получу трепку, если мать обнаружит, что кувшин открывали.

Я не посмел сломать печать на кувшине с зерном, поставил его на место и направился к двери, чтобы выглянуть на улицу. Я вспомнил, что мне надо было еще подмести улицу перед домом. Моя мама воспитывалась в зажиточном доме. Вокруг дома был двор, а посередине двора росло инжирное дерево, под которым обычно отдыхали хозяева. Она так и не смогла привыкнуть к коркам от дыни и к рыбьим головам, которые люди выбрасывали на улицу и которые обычно скапливались около нашей двери, потому что мы жили в конце улицы, прямо у городской стены. Я поднял пару гнилых луковиц и изо всей силы швырнул их, прицелившись в пятую дверь, где, как я знал, жили девчонки, слишком трусливые, чтобы отругать меня. К несчастью, луковицы попали в дом Сети, а так как он знал, что у нас был день стирки, не раздумывая швырнул их обратно, причем вернулись они гораздо быстрее. Одна попала мне точно в лоб, когда я выглядывал из-за двери. Какое счастье, что я не начал уборку улицы с чего-нибудь потяжелее.

После этого не было смысла продолжать уборку улицы. Сети был по крайней мере на два года старше меня и достаточно рослым, чтобы уже ходить на работу со своим отцом, чего и я желал от всей души.

– Я покажу тебе, как бросать мусор к моему двору! – вопил он. – Я соберу половину рыбьих голов со всего города и свалю их перед вашей дверью, и только посмей не убрать их!

Он отлично знал, что мама выпорет меня, если ей придется переступать через мусор, когда она вернется домой.

Теперь не приходилось ожидать ничего хорошего, если день так ужасно начался. Мои друзья были уже на улице, и, если бы не Сети, я мог бы присоединиться к ним. В городе увлекались новой игрой, которую уже знали все дети, и мы играли в нее всего лишь три или четыре дня. Мы чертили на земле квадраты ногой и бросали черепок от разбитого горшка, а потом прыгали на одной ноге из одного квадрата в другой, пиная эту битку. Это была хорошая игра, потому что мы загадывали победителя и могли выиграть веревку, или цветной камень, или кусок настоящей медной проволоки. Накануне вечером отец принес мне сокровище, стоящее действительно хорошего пари, – кусок от плитки, выброшенной строителями от нового дворца фараона, с изображением головы утки.

Я решил забраться на крышу, взяв с собой голову моей утки, и наблюдал оттуда, что делали мои друзья. Позже, когда все успокоится, я смогу спуститься и участвовать в игре. Но, хорошенько подумав, я пошел к глиняному сундуку, в котором хранились самые ценные вещи, и достал талисман. Пока я буду на крыше, кто-то может войти, и поэтому я решил, что талисман надежнее взять с собой.

Талисман матери, плоское, широкое оплечье, вышитое крошечными синими бусинками, расположенными близко друг к другу, сзади свисавший широкой полосой, на которой ярко-красными нитками были вышиты священные знаки, передавался в маминой семье из поколения в поколение и всегда доставался самому красивому ребенку. Мать, единственная из одиннадцати детей, кому достался талисман, очень верила, что когда-нибудь наступит день, и эта драгоценная вещь принесет ей необыкновенную удачу, тем более что до сих пор ей в жизни не очень везло.

Маленькие дети никогда не носили одежду, и я не был исключением. Только в дни праздников я надевал короткое опоясание, поэтому мне ничего другого не оставалось, как надеть оплечье-талисман на себя так, что красные знаки, свисавшие вдоль спины между лопатками, отпугивали дьяволов, как если бы у меня на затылке были глаза. Когда я вырасту, талисман будет моим, хотя, честно говоря, это не делает чести единственному ребенку в семье.

Распластавшись на животе на краю крыши, я свесил голову и наблюдал за игрой, происходящей на улице. Тая стояла на одной ноге во втором квадрате покачиваясь и не сводила взгляда с осколка от горшка, который лежал прямо у линии третьего квадрата. Я знал, как трудно выиграть в таком положении: Тая должна прыгнуть в третий квадрат и одновременно пнуть битку в четвертый так, чтобы не коснуться ногой линии. Девочка зажала в руке яркий красноватый камень, и в ее глазах сверкали слезы от страха, что она может проиграть.

– Вперед, давай! – раздалось насколько голосов ребят, которые стояли вокруг.

Тая нагнулась вперед, чтобы прыгнуть, но резко изменила решение и выпрямилась, теряя равновесие.

– Ну, сдавайся, Тая! – вопил Пепи, с нетерпением протягивая руку.

Девочка встала на две ноги и зарыдала.

– Это нечестно! Ты подтолкнул меня, – всхлипывала она.

– Это не я! – кричал Пени с негодованием. – Отдавай камень.

– Он не толкал! – закричал я, до пояса свесившись с крыши, и бросил сороконожку на шею Таи. Пепи был моим другом.

Тая закричала и со всей силы швырнула в меня драгоценным камнем. Так как она была девчонкой, то, конечно, промазала, и в эту же минуту Пени схватил ее за волосы, и они стали кататься по земле. В ответ я хотел облить ее грязной водой, но случайно окатил других ребят, и вскоре на меня посыпались палки, камни и прочий мусор.

Я посчитал, что будет разумнее скрыться, поэтому спрятался между навесом и стеной. Навес представлял собой самодельное неуклюжее сооружение, огороженное с трех сторон и покрытое крышей, а четвертая сторона открывалась ветру. В такие дни, как сегодня, под навесом было нестерпимо жарко, но зато душными вечерами, когда нагретый воздух поднимался от зловонной дорожки, под нашим навесом дышалось прохладным чистым воздухом. За навесом была стена вдвое выше меня, даже когда я стоял на его крыше. Эта стена тянулась с одного конца города до другого. За ней, насколько мне было известно, располагались дома, в которых жили стражники и слуги, а также другие важные люди, кому фараон доверил строительство этого города и для которых отец таскал камни, привезенные по Нилу баржами.

Я достал кафельную плитку с изображением утки и ее острым краем стал выцарапывать на стене грубый портрет Таи, испугавшейся сороконожки, которая попала ей на шею. Вдруг большой кусок грязи размазался на стене и испортил рисунок. Дело в том, что стена и город были возведены временно, только для того, чтобы приютить рабочих, пока не будет построен город, который по своей красоте должен превзойти Фивы. И как только фараон закончит его строительство, и стена, и жилища рабочих рассыплются в прах. Иногда казалось, будто между новым городом, который рос на глазах, и временным, который вот-вот должен рухнуть, существует соревнование. И вдруг меня осенило, что я могу проковырять в стене дырку своей плиткой. И если бы мне удалось зацепиться за что-нибудь, мог бы посмотреть через стену.

Я начал процарапывать еще одну дырку немного выше. Возможно, я смогу подняться вверх, так как стена несколько сужалась. Опасность состояла в том, что грязь будет рушиться под моим весом, и я рискую упасть. Царапать сломанной плиткой, держа ее над головой, оказалось не так просто. Два или три раза мне пришлось прилечь в тени, чтобы отдохнуть, но я упорно продолжал ковырять стену, тем более что все равно мне нечем было заняться, чтобы скоротать время. Сначала я царапал очень осторожно, но спустя какое-то время осмелел, и работа пошла полным ходом.

Щелк! Край моей драгоценной плитки отломился и просвистел мимо моего уха. Я с ужасом понял, что клюва у моей утки больше нет. Очень огорчившись, я бросил вниз плитку и вернулся на край крыши.

Драка внизу давно закончилась, а мои друзья все еще не успокаивались и продолжали кричать. Сети, все еще крутившийся поблизости, уже успел пожалеть о том, что ввязался в историю с луковицами, иначе он отправился бы к своей любимой девушке, которая жила на другой улице.

В ужасном настроении вернулся я к стене и хотел продолжить работу. Но, едва притронувшись к стене, вдруг почувствовал, что один из кирпичей шатается. В следующую минуту я вытащил его и просунул руку в отверстие. Край стены оказался шероховатым.

Я запрыгал от радости. Кирпичи составляли только верхний слой, а внутри стены были щебень и камни. Легко ухватившись рукой за твердый выступ и просунув ногу в дырку, я начал раскачивать следующий кирпич. Мне предстояло сделать еще четыре дырки, чтобы ухватиться за верхний край стены. Пришлось несколько раз откладывать работу и отдыхать, а один раз даже идти за водой, чтобы смыть пыль и пот. На крыше было нестерпимо жарко, но мне это было на руку, поскольку никто не обращал на меня внимания. Я тяжело дышал, а сердце бешено стучало, и его стук отдавался в голове. Наконец мне удалось ухватиться за край стены сначала одной рукой, потом другой и заглянуть внутрь.

Я не смог ничего разглядеть, разве несколько кустов и пруд. На некотором расстоянии был виден дом, наполовину скрытый за деревьями. Приложив усилия, я взобрался на стену и повернулся лицом к улице. С разодранных коленок струйками стекала кровь. Победившая сторона вернулась к игре.

– Эй! – тихонько позвал я, бросив маленький камешек, чтобы привлечь их внимание. – Эй, посмотрите на меня!

Пепи резко повернулся и от удивления вытаращил глаза. Он открыл рот и тут же закрыл его рукой.

– Ух ты! – воскликнул он. – Как тебе это удалось? Если тебя увидят, то тебе не жить.

– Ух ты! – хором вторила восхищенная толпа.

Я еще никогда в жизни не имел такого успеха, и ощущение победы вскружило мне голову.

– Удалось? – гордо спросил я. – Вы только посмотрите на меня!

Я медленно поднялся на ноги. Мне казалось, что я нахожусь очень высоко над землей, а верхний край стены был очень узким. Я начал танцевать и размахивать руками, показывая, что могу удержаться на стене, подпрыгивая все выше и выше, поскольку отметил, что зрители смотрят на меня с восхищением.

– Эй! – отчетливо услышал я тоненький голосок по другую сторону стены.

Сердце у меня екнуло, и я попробовал повернуться во время прыжка и посмотреть, кто меня зовет. Естественно, я потерял равновесие: закачался, пытаясь удержаться на узком крае стены, соскользнул и исчез за стеной.

Очевидно, мамин талисман имел очень большую силу, потому что благодаря ему я угодил прямо на огромную кучу мусора, оставленную садовниками. От удара у меня перехватило дыхание, но не повредил ни руку, ни ногу, не набил даже ни одной шишки. Бывало, падая со ступенек, я ушибался намного сильнее.

– Эй! – опять услышал я тот же тоненький голосок у себя за спиной как раз в то время, когда пытался выбраться из кучи. – Зачем ты спрыгнул?

Я заморгал и изумленно огляделся. Я лежал на земле, прижавшись спиной к стене, а с трех сторон вокруг меня были свалены в кучу ветки кустов с розоватыми и фиолетовыми цветами, между стеной и кучей веток стояла маленькая незнакомая девочка, такая красивая, что я поспешно замахал руками, делая знаки, которые могли защитить меня, окажись она злым духом.

Она была меньше меня, а ее кожа казалась намного глаже и нежнее. Ногти на руках были покрашены в тот же бледно-красный цвет, что и губы, а тонко подведенные тени окаймляли ее большие темные глаза. Единственная длинная прядь на ее бритой головке была аккуратно причесана и блестела. На ней не было никакой одежды, а лишь кольца и браслеты, вроде тех, которые носят молодые женщины. Ее шею покрывало широкое оплечье. Оно свисало ниже груди, сияя красными, золотыми, синими и зелеными блестящими полосками. Его край украшали цветы голубого лотоса, а из-под него виднелся знак Атона, нового бога фараона, в форме большого золотого диска, окруженного лучами, в виде ладони, протянутой для благословения.

– Ч-ч-что ты здесь делаешь? – спросил я заикаясь, в надежде выяснить, добрый она дух или злой.

– Я просто слушала, что говорят дети по ту сторону стены, – объяснила она. – Они говорили такие слова, которые я никогда в жизни не слышала. – И она назвала некоторые.

– О боже! Так нельзя говорить, – торопливо прервал я. – А что сказала бы твоя мама?

– Я думаю, она рассмеялась бы, – сказала она глубокомысленно. – А вот няня – та уж точно разозлилась бы.

– Даже моя мама не позволила бы мне так говорить, – отметил я. – А зачем ты слушаешь, что говорят плохие дети?

Она вздохнула:

– Как бы мне хотелось поиграть на улице без взрослых!

Я посмотрел на ее безупречные руки и чистую, без единой ссадины, кожу и покачал головой.

– Тебе бы это не понравилось, – усомнился я. – Всякие там корки от дынь и вонючие рыбьи головы.

– Я никогда не видела рыбью голову, – упорствовала она. – Неужели она пахнет еще хуже, чем эта куча мусора? Я сейчас чихну!

– Нет, тебе это точно не понравится, – повторил я и стал объяснять, как мы живем. – Так или иначе, ты не можешь перелезть через стену.

– Да, я знаю. Но мы могли бы и здесь поиграть во что-нибудь.

Я засомневался и начал размышлять о том, как попаду домой. Наверняка этот сад обнесен стеной, не хватало еще, чтобы меня поймали.

– А во что ты умеешь играть? – Я медлил, потому что чувствовал себя безопаснее около кучи мусора.

– У меня есть вот что, – сказала маленькая девочка и, шмыгнув в кусты за моей спиной, что-то оттуда вытащила.

Я подошел посмотреть. Это была фигурка ребенка, вырезанная из дерева и ярко раскрашенная, с париком из настоящих волос и в крошечном платье с красным поясом. Ее руки и ноги соединялись так, что кукла могла садиться или вставать.

– Я никогда не видел ничего подобного, разве что только в храме, – сказал я с восхищением, трогая пальцем ее мягкие темные волосы. – Даже фигуры в храме не могут сидеть. Что еще она умеет делать? Это – бог?

– Она ничего больше не умеет, – ответила девочка, – но мы могли бы играть – я была бы мамой, а ты – папой, а под этим кустом был бы наш дом.

– Ну-у, мне кажется, это не очень интересно, – возразил я, опасаясь, что мы по-разному понимаем, что такое дом. – Давай играть знаешь во что? – Я быстро начертил в пыли ряд квадратов и осмотрелся вокруг в поисках маленького кусочка высохшей грязи, отпавшей от стены. – Я тебе покажу ту самую игру, в которую играют дети на улице.

Маленькая девочка запрыгала от радости. Я позволил ей немного потренироваться, прежде чем объяснять правила игры. Как я и подозревал, она еще никогда в жизни не прыгала на одной ноге, не говоря уже о том, чтобы пинать кусочек глины. Я легко мог бы выиграть.

– Давай теперь играть по всем правилам, – сказала она, немного освоившись, – на что-нибудь, как все. Если ты победишь, то заберешь мое оплечье, а если выиграю я – ты отдашь свое.

Я вздрогнул от неожиданности:

– Я не могу его отдать, это – мамино.

– Конечно же ты отдашь, – рассердилась она и топнула ножкой. – В конце концов, что еще ты можешь поставить на кон?

Я согласился, подумав о том, что в любом случае победа за мной. Я терпеливо дождался своей очереди и прошел все восемь квадратов без единой ошибки, а затем передал ей черепок.

Она просто чудом перепрыгнула во второй квадрат, а прыгая в третий, оступилась. Я притворился, будто ошибки не заметил, потому что с интересом следил за ее старательными движениями. Когда же она коснулась ногой земли в другой раз, мое терпение лопнуло.

– Ты проиграла, – не выдержал я. – Ты стояла на земле двумя ногами.

Она сердито посмотрела на меня.

– Хорошо, – сказала она, – я начну сначала, ведь я еще тренируюсь. Кстати, сейчас же отдай мне свое оплечье.

– Но ты же еще не победила! – воскликнул я с негодованием. – Я легко обыграю тебя.

– Нет, я выиграю, – заявила она. – Я всегда выигрываю, потому что я – дочь фараона.

Я задрожал и изобразил знак, который мог нас защитить.

– Не говори так, – испуганно произнес я. – Фараон – бог, и никто не смеет шутить над ним. Как тебе не стыдно лгать? Фараон не живет здесь.

– А он и не стал бы жить в таком противном местечке, как это, и с той толстой женщиной, – неистово сказала она, и на глазах у нее выступили слезы.

– Если бы ты была его дочерью, то не была бы сейчас со мной.

На мгновение девочка потеряла дар речи. Затем быстро глотнула и сжала золотой знак Атона на груди.

– У моего отца святая болезнь, – начала она наконец. – Бог проникает в него иногда, и тогда он кричит и падает на землю в страшных судорогах. Когда бог одерживает верх над ним, он спокойно лежит и видит странные видения, но, пробуждаясь от них, чувствует себя очень плохо.

– Что так бывает с фараонами, все знают, – отметил я скептически.

– Ну вот, например, сегодня, когда мы поехали смотреть новый храм, который строит мой отец, мы случайно проезжали по этой улице мимо этого злосчастного дома. Внезапно мой отец закричал и скатился с колесницы. Моя мама тут же с громким криком соскочила на землю, призывая слуг на помощь. Слуги подняли его и занесли в дом. Тогда я тоже туда вошла и увидела толстую женщину, от которой пахло точно так же, как от этой кучи мусора. Женщина бегала с воплями и отдавала приказания слугам. Она мне совсем не понравилась, и никто не заметил, как я потихоньку вышла в сад. Они могут найти меня.

– Они будут искать тебя повсюду, – сказал я в ужасном испуге, зная, что будет, если меня найдут здесь с ней.

– Ну и пусть, – сказала она надувшись. – Мне все равно. – Она отвернулась от меня и хотела сорвать цветок от куста. – Святая болезнь пугает меня, – сказала девочка, немного помолчав, и я заметил, как ее плечи задрожали. Она заплакала.

Я подошел и молча встал у нее за спиной, не смея до нее дотронуться. Она заплакала еще сильнее, но все же не очень громко.

– Ну ладно, возьми мой талисман, – сказал я, пытаясь ее успокоить, и в отчаянии протянул ей оплечье. – Он всегда приносил удачу нашей семье, и кто знает, может быть, принесет и тебе. Видишь эти красные знаки, которые висят на спине? Они отгоняют злых духов! Я думаю, что тебе сразу станет лучше, как только ты наденешь его.

Она посмотрела на талисман, а потом бросилась ко мне, обняв меня за шею. Я не посмел обнять ее и стоял как столб, хотя мне было очень приятно ощущать ее мягкую щеку на моем плече и аромат темных волос.

– Если я возьму талисман твоей матери, – сказала она, – тогда ты должен взять мой.

С этими словами она сняла тяжелое оплечье и надела его на меня.

В тот же миг раздался громкий вопль, и кто-то выскочил из кустов, схватив меня прежде, чем я успел выскользнуть из рук маленькой девочки и убежать. Я изо всех сил пытался вырваться, но меня так крепко держали за руки, что даже закружилась голова, а когда мне вывернули руку, я вскрикнул. Молодой парень засмеялся и, снова ударив меня, потащил сквозь кусты к дому.

– Это уличный мальчишка, хозяйка, – кричал он, – он дотронулся до принцессы! Я схватил его как раз вовремя.

Высокая толстая женщина тяжело спускалась по склону от водоема, ее парик съехал набок, а большие руки заработали как весла, когда она побежала. Ее слуга крепко держал меня, она била меня по голове, пока по лицу не потекла кровь, потому что на ее пальцах были надеты тяжелые кольца.

– Как ты посмел поднять руку на принцессу? – кричала она задыхаясь. – Получай! Вот тебе еще! Это еще ничего по сравнению с тем, что тебя ждет! Вот тебе!

– Отпусти его! – кричала принцесса и колотила толстуху веткой.

На мгновение она прекратила меня бить и посмотрела на принцессу.

– Почему я должна его отпустить, принцесса Меритатон? – воскликнула она. – Мальчишка украл ваше оплечье и мог бы даже убить вас. Маленький злодей! – Она ударила меня снова.

– Он спас мою жизнь! – кричала принцесса отчаянно. – И вы еще пожалеете о том, что в вашем саду так опасно гулять.

– А что было в моем саду? – озадаченно спросила толстая женщина. Она отпустила меня и удивленно уставилась на рассерженную маленькую девочку.

Принцесса Меритатон озиралась вокруг, на ходу придумывая, что бы сказать. Ее взгляд упал на крошечный пруд, заросший водяными лилиями.

– Крокодил! – громко воскликнула она.

– Крокодил?

Принцесса Меритатон кивнула и посмотрела прямо в глаза толстой женщине.

– Оттуда вылез большой-пребольшой крокодил, – торжественно произнесла она, указывая на безобидный водоем, в котором не согласилась бы жить даже большая лягушка. – Он чуть не съел меня, а этот мальчик прогнал его.

– Но…

– Вы думаете, что я это все напридумывала? – с вызовом спросила Меритатон. – Я еще не то могу рассказать, если захочу, и моя мама поверит всему. У нас был раб, который дразнил моего щенка. Я рассказала про него моей маме, и раба убили. Я думаю, что и вас убьют тоже, если вы не сделаете так, как я скажу.

Толстая женщина сильно испугалась.

– Принцесса Меритатон, – умоляюще сказала она, – если вы захотите, чтобы я взяла этого мальчика в свой дом, и расскажете жене божественного фараона, что он спас вашу жизнь от крокодила, который живет в моем пруду, я, конечно, сделаю так. Однако я боюсь, жена фараона подумает, что бог отнял у меня разум и я сошла с ума.

– Конечно, мы не возьмем его в наш дом, – заявила принцесса, энергично покачав головой. – Мы отправим его обратно, на ту сторону стены, вон туда!

– Но стена слишком высока.

– Я знаю место в стене, где рабы перелезают ночью, – сказала принцесса. – Я им обещала, что ничего не расскажу, если они будут выполнять мои приказания. Пусть ваш слуга покажет нам это место.

Слуга отпустил мои руки и неуверенно забормотал, переводя взгляд с принцессы на хозяйку.

– Я думаю… я… я слышал… слухи… – Он запнулся и вытаращил глаза от испуга.

В углу около стены росло раскидистое дерево, не очень высокое. Раб сообщил, что там, наверху, стена выдолблена так, что за нее удобно ухватиться руками.

– До свидания, мальчик, – сказала Меритатон, когда я подошел к дереву. – Как жаль, что я не могу убить всех этих взрослых и поиграть с тобой на улице. – Она еще раз обняла меня и прижалась теплыми губами к моей щеке.

Мне показалось, что время остановилось, я весь задрожал, ощутив кровь богов, бежавшую в ее венах. Ведь одним кивком фараон мог послать сотни людей на смерть, и Меритатон, хотя и была младше меня, уже знала об этом. Я залез наверх с такой скоростью и ловкостью, с какой в жизни не взбирался ни на одно дерево.

– Стой! – закричала толстуха. – Вернись сейчас же! Верни оплечье принцессы. Держи вора!

– Я сама отдала его, – услышал я ответ Меритатон, – и хочу, чтобы оно осталось у него. А что, если я скажу своей маме, что это ты украла его? Тебе это понравится?

Тем временем я с быстротой ящерицы взбирался на стену. Наконец я залез наверх и повернулся: Меритатон уже бежала к дому, а толстая женщина, задыхаясь, семенила сзади и что-то сердито говорила. Ее грубый голос становился все тише и тише. Я видел красные знаки нашего талисмана на спине Меритатон. Она исчезла за деревом, и я спрыгнул со стены.

Когда я добрался домой, было уже темно, мама зажгла лампу и ждала меня. Я заметил, что она плакала.

– Ах ты, негодный мальчишка, где мой талисман? – закричала она и бросилась в угол, где стояла палка.

Она протянула руку и схватила меня за волосы, но тут же отпрянула, заметив оплечье, которое блестело при тусклом свете коптящей лампы. Хриплый звук вырвался из ее горла, она отпустила мои волосы и поднесла руку ко рту. Это был первый и последний раз, когда моя мама потеряла дар речи: как правило, она никогда не лезла за словом в карман. А отец, всегда такой молчаливый, спросил:

– Именем Атона, мой мальчик, где ты нашел эту вещь?

Моя мать просто села на мешок с зерном и пристально смотрела на меня, и даже когда я рассказал всю историю, она не произнесла ни одного слова. А мой отец объявил, чтобы мы быстро собрали все наши вещи и бежали к реке. Он договорился с капитаном торгового судна, которое отправлялось вверх по реке в город Фивы. Капитан, как и все жители Фив, поклонялся богу Амону. Он ненавидел нового бога фараона и тот город, который строился, поэтому даже не спросил о причине нашего бегства. Город Фивы был огромен. Приехав туда, мы почувствовали себя в безопасности. Отец продал несколько частей оплечья и купил дом с двором и инжирным деревом, под которым мы могли отдыхать. Он также купил рабов, умевших делать красивые фигуры из глины. Богатые люди обычно устанавливали их в гробницах, полагая, что они будут служить им в царстве мертвых. Продажа фигур приносила нам достаточно денег, и моя мама имела рабынь, которые стирали, делали муку из зерен и другую тяжелую работу. Когда она в очередной раз пошла на рынок, то купила много ярких синих бусинок, красной пряжи и золотых ниток.

– Чего не хватает в нашей семье, так это талисмана, – сказала она не терпящим возражения тоном. – Когда я закончу новое оплечье, мы отнесем его в храм и купим много даров богу Амону, чтобы он благословил наш талисман.

Так мы и сделали, а части оплечья принцессы все еще хранятся под полом нашего дома, чтобы удача не покидала нас. Когда я умру, пусть мои дети разделят их, как захотят. Талисман перейдет третьему из моих сыновей – самому сильному и красивому.