Kitabı oku: «Ведьма с серебряной меткой. Книга 1», sayfa 2
Он усмехнулся, качнул головой.
– Если я умру, всем от этого станет только легче. Моему отцу, моему брату. Как ты думаешь, зачем они меня сюда отправили? Чтоб сдох побыстрее. Я им как кость в горле был… все эти годы…
Дани помолчала. В душе подняло голову любопытство, но она снова одернула себя. Незачем служанке выслушивать откровения узника, который, к тому же, темный маг.
– Послушай, – вдруг сказал принц, – давай так поступим. Сегодня ты сама съешь мою порцию. Не пропадать же такому добру? А к завтрашнему утру, думаю, уже буду способен принимать пищу.
Дани вскинула подбородок, с недоумением уставившись на узника.
То есть… это как?
Он только что предложил ей… съесть его порцию? Эту замечательную кашу с наваром и куском мяса?
Не верилось.
Наверняка шутит.
Но желудок уже снова скрутило восьмеркой, а кишки заиграли голодный гимн.
– Я не…. Могу, – прошептала Дани, – меня тетка Джема убьет.
– А откуда она узнает? – принц поднял атласную бровь, – неужели ты думаешь, что я ей наябедничаю? Пусть это будет наша с тобой маленькая тайна.
Дани потопталась в нерешительности.
Внутри все пело – давай, давай! Съешь этот отличный ужин, впервые за столько-то дней! Возможно, именно этот кусок мяса поможет тебе протянуть подольше в этой сырой дыре! Возможно, ты не подхватишь завтра лихорадку, и не будешь харкать кровью, как многие, многие узники…
Но рассудок еще противился.
«Он хочет подкупить меня кашей? А если сейчас тетка Джема все увидит? Зачем ему все это?»
– Я не смогу бежать, купив тебя едой, – принц как будто читал ее мысли, – до тех пор, пока на мне этот ошейник, я не могу покинуть замок. А ошейник может снять далеко не каждый…
– Мастер Аламар может? – невольно вырвалось у Дани, и перед глазами всплыл из небытия образ черного человека.
– Может, – устало отозвался принц, – но не станет. Он верный пес короля. И он же поместил меня сюда… Ну так что, Дани? Мне кажется, что от куска мяса твои щеки немного порозовеют. На тебя смотреть страшно, в чем только душа держится.
И в этот миг Дани сдалась.
Осторожно, почти крадучись и не веря в происходящее, подошла к подносу с едой, опустилась рядом с ним на колени. На глаза навернулись слезы, она быстро вытерла их рукавом.
– Если ты стесняешься, то я могу отвернуться, – негромко сказал принц.
– Нет-нет… только вот… простите, если я не сумею есть красиво. Вам может быть неприятно…
– Ешь уже Благого ради.
Дани взяла теплую миску в руки, прикрыла глаза, впитывая тепло и запах пищи. Потом взяла ложку и принялась за еду, стараясь не запихивать в рот больше, чем могла прожевать. Пока ела, постоянно ловила озадаченный взгляд принца. Он временами морщился и потирал ошейник, словно тот причинял боль.
– Как давно ты здесь? – поинтересовался он.
– Два года, – она и не заметила, что уже подчищает миску. Тело наливалось приятным теплом, веки как будто потяжелели. Не хотелось ни шевелиться, ни думать.
– Два года, – эхом повторил мужчина, – и все еще жива. Как думаешь, сколько я здесь протяну? Сколько узников похоронили за то время, пока ты здесь?
– Немного, ваше высочество. Да и редко кого сюда присылают… Раньше, говорят, было больше.
– Да-да, знаю, – он скривился, – тюрьма для очень привилегированных преступников… или магов-менталистов, вроде меня.
И умолк. Дани тем временем собрала из миски последние крошки каши. Нужно было возвращаться на кухню, но от мыслей, что сейчас снова придется выслушивать брань тетки Джемы, в душе рождался яростный протест. Она глянула осторожно на принца. Тот лежал на тюфяке, закинув руки за голову, и внимательно смотрел на нее.
«Как странно, – подумала она, – и ведь не похож ни на преступника, ни на темного мага. Да что он такого мог сотворить, что его здесь заперли?»
– Тебе пора… Дани. Иди, пока не хватились. А то получишь трепку из-за меня.
Она проворно поднялась.
– Но… может быть, вы хотя бы выпьете вот это?
– Вот это? – принц приподнял бровь, – я не буду это пить, моя милая. Передай смотрителю, что я прошу бумагу, перо и чернила. Мне нужно написать пару строк своему драгоценному папаше. Королю Маттиасу, то есть.
– Хорошо, ваше высочество. – «Он назвал меня… милая?»
Дани подняла поднос и поспешила к двери, но уже на пороге ей пришлось остановиться.
– Дани, – позвал принц, – ты будешь еще приходить ко мне?
– Я буду приносить вам еду, ваше высочество.
– Хорошо, – сказал он, – теперь иди, пожалуйста. А то ведь и в самом деле хватятся. И не забудь о моей просьбе.
– Да, конечно. Бумагу, перо и чернила. Доброй ночи, ваше высочество.
Оказавшись по ту сторону двери, Дани с облегчением выдохнула.
Она совершенно переставала понимать происходящее. Принц не казался ни страшным, ни противным. Вел себя мило и воспитанно, как подобает благородному господину. Обращался с ней, как с человеком, не так, как семейка Эрве. Отдал свой ужин, наконец.
«Может быть, не так уж он и виноват? Может, он ничего и плохого не сделал?»
Дани заторопилась на кухню, и вдруг поймала себя на том, что улыбается.
«Это потому, что я давно так не ужинала», – решила она, спеша наверх.
И невольно ахнула, у самой лестницы налетев на Эльвина, который выступил из полумрака, словно зловещий призрак.
– Ой! Ты меня напугал, – пробормотала она и сделала попытку обойти мужчину.
Но не тут-то было.
Теплые пальцы Эльвина совсем недружелюбно впились в локоть.
– Погоди, куколка. Поговорить надо.
Дани похолодела. Это еще что? Зачем? А если вспомнить, что Эльвин о чем-то беседовал с инквизитором, то, выходит, она и доверять-то ему больше не может. Врал он все про обиженную девицу и ее злобного отца. Тут что-то другое, страшное, темное…
Горло внезапно вдавило спазмом, колени предательски подогнулись. На ватных ногах Дани последовала за Эльвином, обратно в галерею.
– Чего ты хочешь? – пролепетала она, кое-как высвобождая локоть и стараясь при этом не разбить содержимое подноса.
Эльвин хмыкнул, стал напротив, сложив руки на груди. Некоторое время пристально разглядывал Дани, склонив голову к плечу, отчего ей стало вовсе не по себе.
– Его высочество поужинал? – наконец поинтересовался мужчина.
– Нет… да… – она совсем смутилась.
– Говори, как есть, Дани. Мне ты можешь сказать правду. Понимаешь?
Чувствуя, как щеки стремительно наливаются жаром, Дани опустила голову.
– Он не захотел это есть. Он… мне предложил…
– А ты такая голодная, что не стала отказываться? – на губах Эльвина появилась странная улыбка.
– Да, голодная, – буркнула Дани, – а то сам не знаешь. Тебе-то тетка лучшие куски подкладывает.
– Я буду с тобой делиться, раз ты есть хочешь, – с сожалением ответил Эльвин, – послушай, куколка… Держи ухо востро с принцем, понимаешь? Он не из тех, кто будет спокойно сидеть и ждать смерти в этой дыре. Он обязательно попытается сбежать. Правда, сейчас на нем ошейник, с наложенным заклинанием сдерживания, но если он как-то ухитрится избавиться от ошейника, его здесь никто не удержит. И, Дани, принц далеко не безобидная овечка, понимаешь? Не дай ему заморочить себе голову…
– Ты так говоришь, словно я могу снять этот ошейник, – пробурчала Дани.
– А я не знаю, кто ты такая, – холодно парировал Эльвин, – на первый взгляд, конечно, ты самая обычная. Но иногда я чувствую, что в тебе есть дар. Слабенький, возможно, но все же есть.
– Если ты чувствуешь мой дар, то сам такой же, а?
– Допустим, – кривая ухмылка, – но это уже не твоего ума дело. Еще раз повторю: не дай принцу заморочить себе голову. Он переступит через твое бездыханное тело и продолжит заниматься тем, чем занимался.
– А… что он вообще такого натворил? За что его сюда привезли?
Эльвин покачал головой, и Дани показалось, что он тяжело вздохнул.
– Об этом тебе бы с удовольствием рассказал мастер Аламар…
– Но он не будет разговаривать с помойной крысой, – резко ответила Дани, – скажи ты мне.
– Восстание механоидов пять лет назад. Судя по собранным доказательствам, его рук дело, – сухо обронил Эльвин, – это все, что я могу тебе сказать.
– Так почему же его только сейчас взяли под стражу? Через пять-то лет?
– Потому что только сейчас все открылось, – Эльвин пожал плечами, – иди, Дани, и помалкивай о нашем разговоре, понимаешь?
– Понимаю, – она опустила голову.
Ощущение, что Эльвин что-то недоговаривает, неприятно тяготило.
В конце концов, он врал ей раньше. Что мешает врать сейчас?
А принц… Принц не выглядел злодеем. Что, если они ошиблись? И он ни в чем не виноват?
– Иди, – приказал Эльвин.
И следа не осталось от веселого парня. Перед Дани стоял взрослый и очень серьезный мужчина.
Дани кивнула и поспешила на кухню. Разговор вышел неприятный, оставил осадок с привкусом протухшей воды. Единственное, что Дани понимала – это то, что она потеряла друга по имени Эльвин, и от этого осознания было горько. Полынная горечь затопила ее всю, и удовольствие от сытного ужина померкло, утонуло в трясине сомнений.
Глава 2. Быть принцем
Во рту плавал отвратительный привкус тухлого яйца вперемешку с кровью. Глаза словно песком затрусили. Внутренности выплясывали как грешники на углях, периодически сжимаясь от голода в подобие сушеного яблока. При этом от одного взгляда на пищу начинало мутить, и тут уже приходилось думать о том, чтобы не скатиться на пол, и не блевать желчью.
Ксеон закрыл глаза и откинулся на тюфяк, стараясь меньше шевелить головой – каждое резкое движение отдавалось тошнотворной резью где-то внутри, сразу за глазными яблоками.
«Это все ошейник, – подумал он, – это все проклятый ошейник. Оттого, что гасит Дар».
Аламар, дери его Всетемнейший князь, сразу предупредил, что поначалу Дар будет рваться на свободу. Позже привыкнешь, и станет лучше, сказал он. Но сказал с таким выражением лица, что и дураку стало бы ясно: верховный инквизитор очень рассчитывает на то, что каждый день принца Ксеона будет пыткой.
Сукин сын. Отрыжка Всетемнейшего. Да чтоб тебя…
Ксеон застонал сквозь стиснутые зубы.
Одно радовало, инквизитор убрался из замка и не может наблюдать за его мучениями. При этом, правда, в сознание упорно просачивалась мысль о жалости к себе и о несправедливости Всеблагого, наделившего принца даром менталиста.
Несправедливость эту Ксеон собирался исправить в ближайшее время. А пока… настолько плохо ему не было уже давно. В голове, наполненной звенящей болью, плавали никчемные обрывки мыслей и, поблескивая, опускались на дно, в тишь, в глубину. В безвременье.
Ксеон заставил себя открыть глаза. Обморок – это последнее, чего бы хотелось.
Скованный Дар бился в висках, пытаясь пробить брешь в скорлупе чужого заклинания – и все безрезультатно.
Совсем не к месту вспомнилась скорбная мина на лице папаши. Как же так, сын? Как ты мог? Как?!! Возлюбленный сын мой?
В рожу короля Маттиаса хотелось плюнуть, да посмачнее.
Как ты мог, сын? Очень даже мог. И пять лет назад, в качестве эксперимента, и сейчас, и в будущем. Только вот выследили. И вовремя смяли волну, катящуюся по армии механоидов, дающую им собственную волю и тут же ее подчиняющую. Да если бы он успел… давно бы уже отправил и папашку, и нерадивого братика без капли Дара в этот же замок Энц. И никто, никто бы его больше не прятал во дворце от чужих глаз. А то, мол, как же так, король и младший принц – люди, а старший – выродок с темным даром. Папашке надо было быть чуть более осмотрительным. В самом деле, глупо думать, что тридцатилетний принц будет безвылазно сидеть в своем крыле и читать молитвенник. Да и вообще, несправедливо это, объявить дар менталиста темным. А все потому, что папашка боится, до смерти боится, что отнимут у него непобедимую армию…
Спина затекла от лежания на жестком тюфяке. Интересно, король Маттиас в самом деле думает, что его неудавшийся отпрыск вот так запросто смирится и будет остаток дней своих гнить в замке Энц?
Ксеон, стараясь не делать лишних движений головой, повернулся набок.
Выбираться отсюда надо, это несомненно. Куда-нибудь в Ависию, откуда нет выдачи в островное королевство Рехши. Он уже бывал там раньше, а потому переместиться туда не составило бы сложности, если бы не ошейник.
Мысли походили на мутный кисель, такие же бесформенные, растекались в ничто, едва успев сформироваться.
Выбираться.
Он удерет с этого острова. А потом вернется, обязательно, и вот тогда мало не покажется никому…
Но пока что – думай, Ксеон. Думай о том, кто снимет с тебя ошейник.
Звук проворачиваемого в замке ключа продрал по нервам ржавой железкой. Ксеон осторожно, из-под ресниц покосился в сторону открывающейся двери. Сам не зная почему, ожидал ту служанку, что приносила ужин, да сама же его и съела. Но посетитель оказался мужчиной, высоким, светловолосым и смутно знакомым в тусклом освещении. Сердце трепыхнулось птицей, и Ксеону стоило большого труда не дернуться, ничем себя не выдать. В висках вместе с болью пульсировала мысль – зачем он здесь? Получил приказ убить?.. И что тогда? Кричать? Пытаться сопротивляться? Пфф, да он же слабее котенка в этом треклятом ошейнике!..
А незваный гость приближался. Ступал мягко, словно леопард.
И когда, наконец, удалось его рассмотреть, внутри все скрутилось в тугой узел. Тревога, страх и… радость. Все это вмиг смешалось, вспухло дрожащим желейным шаром и лопнуло, рассыпавшись шелестящими искрами смеха.
Ксеон не видел этого человека пять лет. Пять, мать их, лет. И ровно пять лет он был совершенно уверен в том, что его друг погиб, взорвавшись вместе с великолепным четырехкрылым механоидом.
– Я тоже рад видеть вас, ваше высочество, – тихо сказал Эльвин, останавливаясь в изголовье тюфяка, – вот, принес вам все для письма. Как вы и просили.
– Ты… – выдохнул Ксеон, – подожди! Всеблагий, как же я рад, что… но ты… здесь…
Должно быть, все это выглядело жутко глупо со стороны, но Ксеону было наплевать. Потому как пять лет назад Эльвин Лаверн был его помощником, прикрывал спину, да и вообще, можно сказать, погиб, спасая своего принца…
Впрочем, выходит, жив остался.
– Прости, – сказал Ксеон, – ошейник. Плохо мне. Наверное, поэтому все мозги отшибло. Но я очень рад тебя видеть.
– Я понимаю, – каждое движение Эльвина было выверено, он словно перетекал по воздуху. Все, как и раньше.
Эльвин вздохнул. Выложил прямо на пол чернильницу с крышкой, несколько гусиных перьев и чистые листы бумаги.
– Подожди, – Ксеон перехватил его руку и невольно застонал. Проклятая головная боль и проклятый ошейник. – я пять лет считал, что ты умер. Не хочешь мне рассказать, где был все это время?
– Разумеется, ваше высочество. Но сперва я бы посоветовал не цепляться за мою руку и дать мне налить вам снадобья, которое облегчит откат связанного Дара.
Ксеон усмехнулся и разжал пальцы.
Потом наблюдал, как Эльвин отвинчивает крышку у фляги, наливает туда воды, а в эту воду отсчитывает капли из цветного флакончика.
– Не отравишь? – спросил, принимая из рук друга… друга ли?.. зелье.
– Зачем мне вас травить, ваше высочество? – по светлым глазам Эльвина ни Темного не понять. Две серебристые монеты в полумраке.
– Ну, мало ли. Может, обидел чем.
– Всеблагий с вами, – сухой, совершенно нейтральный тон.
Ксеон, скрипя зубами, приподнялся на локте, понюхал содержимое жестяной крышки. Пахло лимонами и медом. Выдохнув, он залпом проглотил снадобье. Оно пламенеющим клубком прокатилось по пищеводу и расплескалось огнем по стенкам пустого желудка. Потянулось горячими ниточками по всему телу, принося легкость, сминая, выметая прочь ту мучительную боль, что не давала покоя с того момента, как Аламар застегнул на шее ремешок.
Ксеон медленно вдохнул. Выдохнул. И благодарно посмотрел на Эльвина.
– Сам готовил?
Эльвин Лаверн стоял, уперев руки в бока, смотрел на своего принца сверху вниз, и едва заметно улыбался.
– Конечно, сам, ваше высочество. Неужели вы полагаете, что здесь, в замке Энц, есть иные целители? Или что Аламар Нирс решил проявить милосердие, оставив своему личному врагу то, что облегчит его состояние?
– Личному врагу… – эхом повторил Ксеон, – нда…
И уже уверенно сел на тюфяке.
Боль ушла, на ее место пришло неистовое желание что-то делать, предпринимать… Убраться из этой протухшей, мерзкой дыры под названием замок Энц.
Ксеон с силой провел пальцами по лицу. Способность мыслить возвращалась, и это радовало.
– Хорошо, что ты тогда выжил, – сказал он, – правда, я… постоянно вспоминал о тебе.
– Выжить было непросто, ваше высочество.
– Полагаю, тебя взяла наша драгоценная инквизиция?
– Верно, – Эльвин прошелся по камере, – и это не самые лучшие мои воспоминания, если вы понимаете, о чем я.
– Понимаю, – он выразительно ткнул пальцем в ошейник.
– Сперва я отбывал наказание в Эльбаррасе, – глухо сказал Эльвин, – это очень… обидно… осознавать, что днем раньше ты был богат, знатен и перед тобой открывались все двери, а теперь ты – куча дерьма, на которую, не задумываясь, наступает смотритель тюрьмы. Я был лишен всех титулов и званий, магической степени по целительству. Но вел себя примерно, за что его величество помиловал меня и отправил в ссылку. В замок Энц.
– Меня во всем винишь? – прямо поинтересовался Ксеон.
– Да вы-то тут при чем? – и снова ничего не прочесть в глазах, – вы ж меня к себе цепями не приковывали, я сам пошел. Потому что считал, что наделять механоидов подобием жизни, отбирая при этом свободу, противно закону Всеблагого.
– А сейчас как полагаешь?
Эльвин остановился напротив светильников. Ксеон только и мог, что пялиться в его широкую спину. Предпочел бы смотреть прямо в глаза, чтобы понять наконец, друг или враг перед ним, но – не в том был положении, чтоб приказывать.
– Мои взгляды не изменились с тех пор, – ответил Эльвин, помолчав.
– Это хорошо, – сказал Ксеон, – потому что мои тоже остались прежними.
Эльвин резко крутнулся на каблуках, бросил раздраженно:
– Но это не значит, ваше высочество, что я кинусь снимать с вас ошейник.
– Я и не просил бы. Я ведь знаю, что Аламар постарался сделать так, что любой, кто его расстегнет, получит такой заряд магии контролера, что мало не покажется. Наверняка все здесь уже об этом осведомлены, э?
– Чета Эрве точно в курсе. Наверняка мастер Нирс передал им предписания.
– Хм.
И мысли отчего-то снова вернулись к служанке.
Вряд ли ей кто-то счел нужным что-либо объяснять.
И точно так же вряд ли она бросится расстегивать кожаный ремешок, испещренный символами заклинания…
Но выход всегда есть. И с этим он тоже что-нибудь придумает.
Внезапно повеселев, Ксеон поднялся на ноги, похрустел позвонками, потягиваясь. Ему на миг померещилось, что лицо Эльвина исказилось ненавистью, но потом понял, что игра теней. На благородной, весьма породистой физиономии Эльвина была написана преданность идее. Это было хорошо. Нет. Это было прекрасно! Как здорово, что есть те люди, которые верят в то, что принц Ксеон желает следовать законам Всеблагого и избавить несчастных механоидов от горькой участи! Этакий герой, борющийся за свободу несчастных угнетенных созданий.
Ксеон прошелся по камере, остановился напротив Эльвина и искренне сказал:
– Мне жаль, что с тобой так все вышло. Правда, жаль. Но мы все рисковали. Видишь, и я теперь здесь. Но ты хотя бы свободно перемещаешься по острову, а я…
Эльвин ухмыльнулся.
– Мастер Аламар оставил предписания на ваш счет. Очень скоро вам будет позволено выходить на прогулку. И – повторюсь – я вас ни в чем не виню. У меня ведь тоже есть голова на плечах.
«Кочан капусты у тебя на плечах, а не голова», – подумал Ксеон, а вслух… В общем, ничего не сказал, сдержанно улыбнувшись и похлопав товарища по плечу.
– Не знаю, что бы делал без твоей настойки, – откровенно признался Ксеон. Потер ладони, – ну что ж, надо написать письмо драгоценному папаше.
Эльвин понимающе кивнул.
– Пишите, ваше высочество. Завтра утром отправим.
И, кивнув на прощание, двинулся к выходу.
– Эй, – уже на пороге окликнул его Ксеон, – но ты же ведь не думаешь, что мой дар – темный?
Эльвин замер, занеся ногу над порогом. Потом медленно обернулся.
– Темным объявляется дар, неугодный нынешнему правителю, – сказал он веско, – сегодня темный дар – менталиста, а завтра – целителя.
– Я рад, что хотя бы ты это понимаешь, – ответил Ксеон.
Он снова уселся на свое вонючее, вызывающее отвращение ложе, подвинул к себе листы бумаги, отвинтил крышку чернильницы. Начал выводить витиеватые, каллиграфически-правильные буквы:
«Дорогой отец! Полнится скорбью мое сердце, ибо отвернулись от меня и Всеблагий, и ваше королевское величество».
Получилось довольно проникновенно. Ксеон задумался, почесал пером щеку. Она начинала зарастать щетиной, было неприятно.
Он написал еще несколько строк о том, как сожалеет о своем темном даре и о том, что не сдох при рождении, чем сразу бы освободил возлюбенного своего отца от хлопот и многих печалей. Потом добавил пару слов о невыносимых условиях проживания в замке, которые, впрочем, он будет стойко переносить, дабы король Маттиас был спокоен. И попросил кофе, шоколада, копченостей… В общем, всего того, что скрасит дни всеми отвергнутого, одинокого узника.
«Любящий сын, отмеченный проклятьем».
И поставил размашистую подпись.
Ксеон задумался. Мысли совершенно непроизвольно раз за разом возвращались к маленькой служанке. Она была прехорошенькой плебейкой, наверняка недалекого ума. Глаза как у белочки, большие, темные, блестящие. Оставалось сделать так, чтобы она сняла с него ошейник. Сама. Всего-то делов, расстегнуть пряжку…
Вспомнил, как Аламар настаивал на цельнометаллическом ошейнике, но отец не позволил, пожалел сына. Так что повезло, даже ножовка не нужна, чтобы освободиться. Слабые женские ручки вполне сойдут…
Ксеон подумал о том, что поделится своим планом с Эльвином, а когда освободится, заберет старого товарища в Ависию, но вовремя спохватился.
Нет, определенно, ошейник Аламара дурно влиял на мыслительные способности.
В конце концов, он не видел Эльвина пять лет.
К тому же Эльвин пострадал, в общем-то, из-за него. На самом деле, конечно, из-за собственной глупости, но ведь ни один дурак себя таковым не считает, а в своих бедах винит кого-то еще.
В общем, все было мутно и непонятно с Эльвином. Что там у него в голове на самом деле? Кто знает?
***
В камере не было окон, и поэтому о наступлении утра Ксеон узнал по скрежету отпираемого замка.
– Эльвин?
Резко сел. В голове снова дернуло болью, но тут же отпустило.
– Нет, ваше высочество. Это я, Дани. Простите, госпожа Эрве заставила Эльвина помогать разделывать свинью.
В душе горькой пенкой поднялось разочарование. Только собрался поболтать с приятелем, а тут… но живо вспомнил о том, что, возможно, перед ним единственная обитательница замка Энц, которой Аламар не зачитал лекцию об опасности ошейника. О том, что каждый, кто попытается его снять, отбросит копыта.
– Доброе утро, Дани, – торопливо пригладил растрепавшиеся волосы, – неподобающий, конечно, вид, чтобы беседовать с дамой. Но ничего не поделаешь.
– Ну что вы, ваше высочество, – улыбнулась несмело, а глаза боится от пола оторвать, – какая же я дама… дамы во дворце.
Пугливая белочка.
Что ж, для пошива шубы требуется много прекрасных шкурок, и с этим ничего не поделаешь.
Ксеон поднялся, шагнул вперед и взял поднос из задрожавших вмиг рук. Он невольно поморщился оттого, что пальцы были в золе, и ногти обломаны. Неприятно, что она вот этими грязными руками еду носит.
– Проходи, будь любезна, – он быстро взял себя в руки, – ты можешь посидеть со мной немного? Пока я поем? А то, знаешь ли, в такой тишине и умом подвинуться можно.
Девушка потупилась, но прошла и остановилась в нерешительности. Ксеон тем временем уселся на тюфяк, поставил поднос на пол перед собой и похлопал ладонью рядом.
– Садись, в ногах правды нет.
Она побледнела. Потом очень трогательно покраснела и замотала головой, едва не сбив плотную, в несколько слоев намотанную косынку.
– Нет, нет… я не могу… ваше высочество, вы же принц.
– Ну и что? – он приподнял бровь, – да и какой я принц? Изгнанник. Узник замка Энц.
Тут его осенило, и Ксеон задал вопрос:
– Скажи, ты не хочешь садиться рядом, потому что я темный маг?
– Н-не… не знаю…
Наверное, тут было намешано все: и то, что принц, и то, что темный маг, и то, что просто молодой и малознакомый мужчина. Но ситуацию надо было как-то переломить, и Ксеон выбрал тактику, которая помогала почти во всех случаях. Он искренне верил в то, что все женщины любопытны в той или иной мере.
– А что ты знаешь о темных магах, Дани? – миролюбиво спросил он.
Выдержал паузу, ковырнул ложкой кашу, попробовал.
Не пища с королевского стола, но и не тошнотворна гадость, как вчера.
Хотя, скорее всего, вечером он просто не мог есть из-за головной боли.
– Ничего, ваше высочество, – Дани пожала плечами.
– Садись, я с удовольствием тебе расскажу.
Он взял кусок хлеба, разломил его пополам, потом выудил из каши кусок мяса, положил его поверх и протянул девушке.
– Давай, садись. Я не кусаюсь, в самом деле.
На миг в больших карих глазах мелькнуло сомнение. Потом Дани быстро подошла к полуоткрытой двери и неслышно прикрыла ее. Вернулась и аккуратно уселась на край тюфяка, стараясь держаться подальше от Ксеона.
Он мысленно поздравил себя с маленькой победой, вручил белочке заслуженные хлеб с мясом и спокойно принялся за кашу.
Через некоторое время она подала голос.
– Ваше высочество, а как же… про темных магов?
– С превеликим удовольствием, милая. Но прежде чем я расскажу о темных магах, позволь спросить: тебе известно, кто такие айхи?
Дани снова покраснела.
– Я только знаю, что тетка постоянно поминала их в вечерних молитвах. Просила Всеблагого огородить нас от них.
– Да, образование тебе не удосужились дать, – Ксеон удрученно покачал головой, – ну что ж, тогда слушай. Мы все знаем, что силами добра и зла под этими небесами управляют Всеблагий и Темный князь, так? Ну так вот. Населяя земли, Всеблагий создал магов и людей, наделив при этом магов властью изменять сущее. Как угодно изменять. Зажигать небесные огни, возводить стены льда, осушать моря… В общем, все, что угодно. И племя изначальных магов называли себя айхи, что значит «подобные». Как ты понимаешь, подобные Всеблагому и Темному князю. Последние были братьями-близнецами, и, невзирая на… гхм… разницу в мировоззрении, не пришли в восторг от того, что не-боги пытаются уподобиться богам и стать всемогущими. И тогда они расщепили Дар. Айхи стали рождаться ущербными. Один мог только лечить, другой только возжигать огонь, третий… ну, не важно. В общем, с некоторых пор Дар магии расщеплен. Очень давно не рождалось магов с полным Даром. Ну а когда айхи смешались с людьми, так и вообще…
– Интересно, – завороженно прошептала девушка, – спасибо, это было очень интересно. Мне никто никогда такого не рассказывал.
– Да я так думаю, с тобой вообще мало кто разговаривает, м?
– А что такое мировоззрение?
– Это то, как ты в целом относишься к происходящим в мире событиям, – терпеливо объяснил Ксеон и продолжил, – ну так вот. Касательно темного дара… Тут, Дани, все сложно. Во время правления моего пра-прадеда темным даром считалась способность призывать дожди, потому что королевство Рехши и без того походило на болото. Во времена правления моего деда ситуация изменилась, наступила засуха. Темным был объявлен дар пиромантии, из-за высокого риска устроить пожар. Понимаешь, к чему веду?
– А сейчас темным объявлен дар менталиста, – глухо произнесла Дани, – потому что… я слыхала, что непобедимая армия короля Маттиаса состоит из механоидов.
– Умница, – искренне похвалил Ксеон, – то есть, будь у моего отца армия из обычных людей, мой дар не был бы признан темным. И инквизиция бы не занималась отловом других менталистов, запечатывая их дар.
Ему показалось, что Дани зябко передернулась, как будто вспомнила что-то очень нехорошее.
– Так что глупо бояться мага, которого объявили темным, Дани, – заключил Ксеон.
– А тетка Джема вас боится. Думает, вы с ней что-нибудь плохое сделаете, – хмыкнула девушка.
– Плохое, милая, может сделать просто плохой человек. Как, например, мастер Аламар. Но отнюдь не темный маг.
Она вскинула глаза. Смотрела завороженно, о чем-то задумавшись.
– А почему… мастер Аламар плохой человек?
Ксеон пожал плечами.
– Ему нравится мучить других людей. Меня, например. Он сделал все, чтобы я тут валялся, выл от боли и молил Всеблагого о смерти.
– Но… он же не просто так…
– Ты милая наивная девушка, – Ксеон мягко улыбнулся, – ты даже не представляешь себе, сколько на свете людей, которым просто нравится мучить других.
– Мне он тоже не понравился, – призналась Дани, все еще не отводя взгляда, – от него… в дрожь бросает.
– Ну вот мы и пришли к выводу, что какую-нибудь гадость следует скорее ждать от верховного инквизитора Рехши, чем от несчастного принца, которого упекли в замок Энц только потому, что он менталист!
Он внимательно посмотрел на Дани, потом медленно поднял руку, коснулся костяшками пальцев ее щеки. Ощущение шелка. Теплого, мягкого. Пахнущего персиками.
«Сладкая куколка, – мелькнула мысль, – интересно, у нее есть жених? А, впрочем, какая разница. Белочка она и есть белочка».
Дани дернулась, внезапно отстраняясь.
– Ваше высочество, – прошептала хрипло, – не нужно. Не надо со мной так играть. Не надо.
И, вскочив, быстро подняла опустевший поднос и ушла.
Ксеон с улыбкой улегся, закинул руки за голову.
Кажется, первая партия осталась за ним.
***
Эльвин заявился чуть позже, аккурат в те минуты, когда Ксеон устроил себе разминку и, напряженно сопя, в который раз отжимался от холодных каменных плит.
– А, заходи, – тяжело дыша, стал на четвереньки и медленно поднялся, отряхивая ладони, – письмо готово. Я бы его и Дани передал, но она пугливая, как горная козочка. Сбежала.
От Ксеона не укрылось, что светлые брови Эльвина сошлись на переносице, и взгляд сделался колючим, словно битые стекляшки.
– Оставьте Дани в покое, ваше высочество.
– Почему? – невинно поинтересовался Ксеон, – графа Лаверн потянуло на худосочных плебеек?
Наклонившись, он подобрал свернутое в трубочку письмо и протянул Эльвину.
Тот взял бумагу с таким выражением, словно там по меньшей мере была завернута гадюка. Качнул головой.
– Графа Лаверн ни на кого не потянуло, ваше высочество. Дани – бедная сирота, ее некому защитить.
– Так я с ней ничего плохого не делаю. – Ксеон продолжал пристально следить за выражением лица преданного соратника и не совсем понимал, что происходит. Эльвин влюбился в девку? Или периодически укладывает ее в койку? Или имеет еще какие-то виды? Но, вроде бы, в ней ни капли магии. На первый взгляд…
– Вы морочите ей голову, – обвиняюще сверкнув глазами, проронил Эльвин.
– Наоборот, я ей вправляю мозги на место, объясняя истинный порядок вещей под этими небесами и в пределах королевства Рехши. Ты же не сподобился рассказать ей, кто такие айхи, и почему вероятность рождения мага с полным даром практически равна нулю.
