Kitabı oku: «Баллада Рэдингской тюрьмы», sayfa 4

 
 
 
Мы точно шли сквозь топь на ощупь:
Кругом – болото, мгла,
Не смели больше мы молиться,
И сжата скорбь была,
В нас что-то умерло навеки,
Надежда умерла.
 
 
О, Правосудье Человека,
Подобно ты Судьбе,
Ты губишь слабых, губишь сильных
В чудовищной борьбе,
Ты сильных бьешь пятой железной,
Проклятие тебе!
 
 
Мы ждали, чтоб пробило восемь,
Томясь в гробах своих:
Счет восемь – счет клеймящий Рока,
Крик смерти в мир живых, —
И Рок задавит мертвой петлей.
Как добрых, так и злых.
 
 
Мы только думали и ждали,
Чтоб знак прийти был дан,
И каждый был как бы в пустыне
Застывший истукан,
Но сердце в каждом било – точно
Безумный в барабан!
 
 
Внезапно на часах тюремных
Восьми отбит был счет,
И стоном общим огласился
Глухой тюремный свод,
Как будто крикнул прокаженный
Средь дрогнувших болот.
 
 
И как в кристалле сна мы видим
Чудовищнейший лик,
Мы увидали крюк, веревку,
Пред нами столб возник,
Мы услыхали, как молитву
Сдавила петля в крик.
 
 
И боль, которой так горел он,
Что издал крик он тот,
Лишь понял я вполне, – весь ужас
Никто так не поймет:
Кто в жизни много жизней слышит,
Тот много раз умрет.
 

4

 
Обедни нет в день смертной казни,
Молитв не могут петь.
Священник слишком болен сердцем,
Иль должен он бледнеть,
Или в глазах его есть что-то,
На что нельзя смотреть.
 
 
Мы были взаперти до полдня,
Затем раздался звон,
И, стражи, прогремев ключами,
Нас выпустили вон,
И каждый был с отдельным адом
На время разлучен.
 
 
И вот мы шли в том мире божьем
Не как всегда, – о нет:
В одном лице я видел бледность,
В другом – землистый цвет,
И я не знал, что скорбный может
Так поглядеть на свет.
 
 
Я никогда не знал, что может
Так пристальным быть взор,
Впивая узкую полоску,
Тот голубой узор,
Что, узники, зовем мы небом
И в чем наш весь простор.
 
 
Но голову иной так низко,
Печально опустил,
И знал, что, в сущности, той казни
Он больше заслужил:
Тот лишь убил – кого любил он,
Он – мертвых умертвил.
 
 
Да, кто грешит вторично, – мертвых
Вновь к пыткам будит он
И тянет труп за грязный саван:
Вновь труп окровавлен,
И вновь покрыт густой он кровью,
И вновь он осквернен!
 
 
По влажно-скользкому асфальту
Мы шли и шли кругом,
Как клоуны иль обезьяны,
В наряде шутовском, —
Мы шли, никто не молвил слова,
Мы шли и шли кругом.
 
 
И каждый ум, пустой и впалый,
Испуган был мечтой,
Мысль об уродливом была в нем,
Как ветер круговой,
И Ужас шел пред ним победно,
И Страх был за спиной.
 
 
И были стражи возле стада
С чванливостью в глазах,
И все они нарядны были
В воскресных сюртуках,
Но ясно известь говорила
У них на сапогах.
 
 
Там, где зияла раньше яма,
Покрылось всё землей.
Пред гнусною стеной тюремной —
Песку и грязи слой,
И куча извести – чтоб мертвый
Имел в ней саван свой.
 
 
Такой на этом трупе саван,
Каких не знает свет:
Для срама большего он – голый,
На нем покрова нет, —
И так лежит, цепями скован
И пламенем одет!
 
 
И известь ест и плоть и кости,
Огонь в него проник,
И днем ест плоть и ночью – кости,
И жжет, меняет лик,
Ест кость и плоть попеременно,
Но сердце – каждый миг.
 
 
Три долгих года там не сеют
И не растят цветов,
Три долгих года там – бесплодность
Отверженных песков, —
И это место смотрит в небо,
Глядит без горьких слов