Kitabı oku: «Какое счастье быть красивой женщиной», sayfa 2
А у нас тут какое-то (кто бы считал) февраля
А у нас тут какое-то (кто бы считал) февраля.
Ты ведь помнишь, как я феврали —
так недавно! – любила?
И осколки надежд с неба – градом в лицо…
Тополя
стариковски стволами скрипят…
А душа – не остыла:
очень просит тебя, и попробуй ты ей объясни,
что прошло столько лет,
этот долг уж пора безвозвратным/
безнадёжным признать
(Слишком много с такими возни:
это дорого, больно и слишком
ресурсозатратно —
чтобы просто хранить, чтобы думать,
каким бы ты был;
чтобы брошенным псом
не смотреться в закрытые двери
в ожиданьи тебя —
ты ведь просто случайно забыл,
а не бросил нарочно.
Самой же придумать, и – верить…)
Ты однажды вернёшься,
и в чёрных провалах глазниц
я увижу тебя —
не придуманным, а настоящим,
и вся жизнь промелькнёт
с тихим шелестом старых страниц
безнадёжного дела,
заброшенного в дальний ящик
моей жизни дурной,
но в архив не сдаются с тобой
никакие дела – всё в надежде на чудо пылятся…
Ты однажды вернёшься,
но встретишь не радость, а вой:
ты живым – приходи,
а посмертно не надо являться.
А он – как ты тринадцать лет назад
А он – как ты тринадцать лет назад:
глаза точь-в точь такие и ресницы,
и сколько я ни жму по тормозам —
он здесь, со мной, ты —
можешь только сниться.
Когда он улыбается во сне —
совсем как ты в прекрасном прошлом нашем —
я знаю: он дарован богом мне.
Надолго ли? Да кто ж там точно скажет…
Но мы с тобою были – навсегда —
с момента самой той внезапной встречи,
и тлеем порознь долгие года,
сгорев дотла буквально в первый вечер.
А он – горит так ровно и тепло,
любовью грея тело мне и душу,
а время до сих пор не истекло,
и я не жду конца любви, не трушу.
Я не дрожу осиновым листом,
что вдруг перегорит он и остынет —
пусть будет всё, как будет, но – потом:
сейчас – он мой, навеки и отныне.
Плюс одиннадцать
Ты говоришь, мол, она тебе мозги вынесла,
и сердце выела очень медленно ложкой чайной,
что ты бежал без пальто от неё
в плюс одиннадцать
от общей усталости и вообще от отчаяния,
и даже холода, мол, не чувствовал —
настолько всё достало и допекло…
А я это слушая, улыбаюсь немного грустно,
и смотрю сквозь тебя,
будто не человек ты – стекло.
Я знаю, женщины тоже все очень разные,
и кто-то светит, но правда совсем не греет,
печаль иных настолько вирусная, заразная,
что хочется вырваться, вылечиться, и скорее…
Но ты – мужик, без пальто замерзаешь
в плюс
одиннадцать
(А не минус десять, и не в минус пять!),
я всем видом тебе сочувствую,
а в душе над тобой смеюсь:
когда на дворе плюс пять,
я со своим иду – загорать…
Пальто накидываем —
очень нехотя! – в минус три:
тепло нам – от любви,
а она – внутри…
Я за тобой…
Я за тобой – как в неравный последний бой,
и не нужны наркомовские сто грамм:
в трезвом уме и памяти – за-то-бой,
дикой пантерой следую по пятам…
Запах знакомый мускусный в ноздри бьёт —
хочешь, да не собьёшься – иду след-в след,
спину твою прикрывая от всех невзгод,
не претендую на лавры от побед.
Я за тобой – как в неравный последний бой,
и не нужны наркомовские сто грамм:
чую без них – кто-то так же сейчас за мной —
мягко ступая, след-в-след идёт по пятам…
Говорят, этот мир никогда не бывал другим
Говорят, этот мир никогда не бывал другим:
в нём всегда разливались
моря человечьей боли —
мы всегда не умели (но очень уметь хотим)
уважать и свою, и чужую свободу воли…
***
Я тебя отпускаю: лети. По живому режь
этот узел морской на двоих одной пуповины —
пусть пульсирует липко-солёный фонтан надежд,
перепиленных заживо нами на половины.
Ты меня отпускаешь: иди. Нараспашку дверь.
Не к лицу мужику уговаривать, падать в ноги —
столько лет до тебя как-то жил, и сейчас, поверь,
как-нибудь проживу, и – счастливой тебе дороги.
Мы друг друга сейчас отпускаем —
нельзя держать
человека свободного
в клетках своих желаний…
– Как ты там?
– Умерла…
– Не могу без тебя дышать…
Друг от друга свобода
нам точно с тобой нужна ли?
***
Говорят, этот мир никогда не бывал другим,
что любовь здесь веками
сплеталась корнями с горем…
А дороги мои все ведут нихуя не в Рим,
и куда ни беги —
возвращаюсь к тебе и к морю…
Ворую тебя у безумных забот дневных
Ворую тебя у безумных забот дневных —
мой план разработан давно до секунды каждой:
одних – обойти, и сразить наповал – иных,
патроны – беречь (пригодятся ещё однажды).
А пленных – не брать:
ни к чему обязательств груз,
идти налегке – безопасней, быстрее, легче;
я только совсем не встретить тебя боюсь,
но тысячу лет готова идти навстречу.
Ворую тебя у холодных пустых ночей —
из липкого сна вырываю в реальность с хрустом,
мы только ночами свободны: и ты – ничей,
и я, словно платьице – скидываю нагрузку.
…Немного напуган, но держишься молодцом,
я всё понимаю, но всё же решиться надо:
берёшь меня в правую, дёргаешь за кольцо —
я буду твоей самой-самой ручной гранатой.
Весь мир притаился как будто во мгле ночной,
и дверь распахнулась,
замком дружелюбно склацав,
впуская тебя – я сегодня твоей, ручной
гранатой взорвусь на горячем постельном плаце.
Это кино – не про любовь совсем
Память дурная – мается и болит,
ляжет и так и этак – никак не ладно,
ты в моих снах – сто лет уже на repeat,
то уберу – потом достаю обратно.
***
Это кино – не про любовь совсем,
в рейтинге снов – наш всё равно best seller:
там мне всегда – нервные двадцать семь,
сладок финал – в нашей с тобой новелле.
Там мы ещё – криком кричим «Люблю!»,
там мы пока – слышим с тобой друг друга,
сильной рукой нежно берёшь – мою,
не выпускай – не пережить разлуку…
Это кино – снова за кадром кадр —
пересмотрю, пусть и финал известен:
вдруг в этот раз подлый судьбы удар
перенесём – мужественно и вместе…
***
Память дурная – мается и болит,
ляжет и так и этак – никак не ладно,
ты в моих снах – сто лет уже на repeat,
то уберу – потом достаю обратно.
Начитать тебе длинное голосовое…
Начитать тебе длинное
голосовое —
ну и пусть его
порвёт на части —
нежным голосом
[как сердце ноет —
не узнаешь]…
Сказать: «Будь счастлив!»…
Прятать новые
стихи больные
под двойной замок,
никому – ни слова,
как тебя одного лишь
всю жизнь любила,
и что в жизни следующей —
буду снова.
Терапевт вздохнёт и лишь
разведёт руками:
бьюсь, как рыба,
выброшенная
на сушу —
ничего сто лет
не помогает:
мозг поправить – можно,
а вынуть душу?
Та душа тебе была
предназначена,
только ангелы
карты спутали…
Я – твоя, ты – мой
однозначно, но
параллельными —
жизнь маршрутами.
Начитать тебе длинное
голосовое —
ну и пусть его
по частям порежет…
По секрету: ангелы,
когда их двое —
мой, да твой —
карты жизней путают
гораздо реже…
Внезапный гость
Накрашу губы. И глаза
(вдруг будет трудным разговор),
и в пол педаль, и – по газам,
и трек любимый – на повтор…
Ты извини, что без звонка
лечу к тебе зачем-то в ночь —
мне надо знать наверняка,
нужна ли, ждёшь ли… Мне помочь
сейчас не в силах телефон —
как ни крути, не передаст
ни монитор, ни микрофон
всего, что видит женский глаз
в мгновенья первых двух секунд:
смущенье/ликованье/злость,
когда внезапно – тут как тут —
внезапный на пороге гость…
***
Столкнулись в лифте:
– Ты куда?
– А ты куда?
– К тебе!
– И я…
– Я без звонка…
– Да ерунда!
– Люблю…
– Соскучилась…
– Моя…
Хочу к тебе
Хочу к тебе. В плечо уткнуться носом.
И лёгкие наполнить до краёв —
тобой одним. Не мучиться вопросом —
бессмысленным – любовь иль не любовь
у нас… И через час (сегодня, завтра)
что будет с нами – в общем, все равно,
когда стучит в виски молитва (мантра?):
«Хочу к тебе, хочу к тебе»… Давно
уж нет того волшебного портала,
где мы столкнулись, судьбы поломав…
Я столько лет – в других тебя искала!
Ты – наконец-то понял, как не прав,
что не решился сделать шаг навстречу,
чуть оказаться выше и сильней,
чем я… Тогда казалось – время лечит,
какого ж чёрта с каждым днём – больней?!.
Хочу к тебе…
Я – за тобой…
Я – за тобой…
Голая, босая – снова.
Ты мне – любой
люб, и – срывая засовы,
тайной тропой,
след заметая по-лисьи,
я – за тобой —
зверем, след взявшим, и – рысью…
я – за тобой…
Как без любви?
Я до сих пор
помню и вкус, и запах
крови своей —
душу мне рвал, и плакал…
Тот разговор
кончился так нелепо —
на ре-минор
стало фальшивить небо:
ливнем хлестать,
молнией – прямо в сердце,
и никуда
ни убежать, ни деться.
Криком кричу:
больше не буду, правда,
я не хочу
больше любви, не надо!
«Как без любви?» —
плачет в ответ он тоже,
бросил: «Лови!» —
я и поймала…
Боже…
Здравствуй, моя хорошая!
«Здравствуй, моя хорошая!» —
В горле внезапно ком:
Слишком внезапно прошлое
В жизнь ворвалось звонком.
Сердце, что было заперто,
В рёбра стучит – «Пусти!»,
Ангел мой с неба – замертво,
Крылья сложив – «Прости…»
Всё понимаю, господи,
Как нас беречь, дурных —
Память – измятой простынью —
Бьёт каждый раз поддых,
Счастье былое – каплями
Горькими по щекам,
Больно мы в прошлом падали,
Но и летали там…
Ты – у меня в расфокусе, в раздрае
Ты – у меня в расфокусе, в раздрае:
одно сплошное мутное пятно,
пока настроюсь, резкость выбирая —
ты в бешенстве уже, конечно, но…
Я на тебе взгляд в тысяча сто первый
раз – больше трёх секунд не задержу,
ведь знаю, быть объектом – это нервно
(сама не толерантна к шантажу —
пусть даже сексуальному, но всё же):
быть свежим мясом – так себе удел…
Шагнула в двери – прожигает кожу
твоё «Хочу!!!» в сто тысяч децибелл.
Прости, не оглянусь – боюсь, ослепну:
зрачки – как блюдца, линзами твой свет —
в глазное дно, усилив раболепно
(опасно – говорю, как краевед).
Ты – у меня в расфокусе, в раздрае
сама я: словно бабочка к огню,
лечу к тебе, пути не разбирая…
…натягивая холода броню.
А мне говорят, что ждать осталось немного
А мне говорят, что ждать осталось немного,
что скоро врачи будут ВРИО Господа Бога,
и каждому —
словно куклу из жуткой пластмассы —
лепить любимого по ТЗ из гли… биомассы.
И даже мне через лет каких-то там двадцать
слепят – тебя.
Почти.
Он так же смеяться
будет, жмурясь смешно до кончика носа,
рост-вес-количество лет —
вообще без вопросов,
и закачают воспоминаний лет так на двести:
и как мы порознь когда-то жили,
и как мы – вместе,
и уникальную биокожу – тобой отдушат…
Но будет он – биоробот всё же:
кто вложит душу?
Наташа, ну как же так?
Наташа, ну как же так? —
опять он меня спросит,
качая ногой в такт,
мыслям своим каким-то —
была же такая устойчивая
ремиссия?
Но ведь не закрыт гештальт,
и вновь на носу – осень,
казалось – какой пустяк,
но в прошлое дверь закрыта,
а мне туда нужно очень:
не пройдена миссия.
И будут меня опять
откачивать и вязать
в странной такой палате
к прутьям чужой кровати
длинными рукавами,
ремнями.
Наколют, заставят спать,
а я и во сне бежать,
лекарства напрасно тратя —
к тебе, пока жизни хватит,
качаясь под фонарями
тенями.
Неужели
Неужели когда-то я сама это выбрала —
не зря ж говорят – скажи? – про свободу воли:
знать, что ты жив,
и тихонько любить тебя издали,
пусть даже совсем не это люди зовут любовью?
Радоваться каждому твоему счастью,
никогда не стать тебе ни женой, ни невестой,
знать точно-точно, что мы друг друга – части,
и были бы целым, если б не грех инцеста.
В улыбках детских —
отраженья твоих улыбок видеть,
удивляться, какие же сильные гены,
бояться повторения всех наших ошибок,
и точно знать, что они всё повторят непременно.
Молчать надрывно: да как так, мама,
почему не спрятала земель за тридевять
нас друг от друга, чтоб мы не свиделись —
мама молчит упрямо…
Одна подруга
гладит по волосам:
поплачь, если легче,
ты знаешь, быть может он сам
тоже плакал от вашей случайной встречи —
как-то так вышло, что не уберёг
Бог…
Пять-ноль
Ты мне сегодня снился. Твои глаза —
ад дальнобоя: дальний слепящий свет,
мне бы, включив рассудок – по тормозам,
только – давлю на газ (ведь рассудка – нет).
Пулей лечу навстречу тебе: лоб в лоб —
сам напросился, мой драгоценный хам,
ни увернуться, ни разминуться чтоб,
чтоб бамперами, душами – сразу в хлам.
Драться, кусаться, плакать – твою же мать,
чёрта какого – снова в мои не-сны?
Столько училась – больше тебя не ждать,
и – за-бы-вать от осени до весны.
Думала: может, летом во мне пройдёшь —
солнце и не такую лечило боль,
пусть самым страшным шрамом срастётся ложь,
только б не всё сначала опять… Пять-ноль.
Я проиграла. Снова. Опять. Так что ж
не позволяешь просто тебя – забыть,
сваями новой жизни (как в масло – нож)
слабый рассудок как-нибудь закрепить?
И на руинах прошлого – новый дом
выстроить, занавесочки, стол, кровать?
– Да у меня такой же, но дело в том —
Там точно так же надо тебя не-ждать…
Память листает лица знакомые
Память листает лица знакомые,
но не нашла – твоего,
если б встречала – точно б запомнила,
не потеряла б его.
Я тебя вижу, чувствую… Господи,
счастье – сегодня, сейчас —
рядом кошачьей следует поступью:
хранит родившихся «нас»…
Всем, что имею, пользуйся запросто,
и вся твоя навсегда —
я… Мне и страшно каплю, и радостно
слышать ответное «да»…
Руки – ветвями, ливня просящими,
тянутся к влаге твоих
губ… Это наше всё – настоящее.
Мир на мгновенье притих,
чтобы пролиться влагой живительной —
страсти взаимной дождя…
Я улыбаюсь, даже (ты видел ли?)
в ночь от тебя уходя…
Я – твой вокзал
Я – твой вокзал. Тупик.
Поезд не едет дальше.
Ты от тепла отвык —
столько наелся фальши.
Только в один конец
этот билет. Последний.
Где-то в спине – свинец:
кто-то стрелял намедни.
Друг это был иль враг —
мерой какой измерить?
Кто я тебе – никак
вычислить. Только – верить.
Пьяной отравой снов
долго болели. Надо
не надевать оков
на долгожданных… Рядом,
если им надо – быть
и исчезать с радаров,
если не с нами жить
выбрали. Контрудары —
не наносить: свои ж —
пусть как хотят, но – живы!
Я – твой вокзал. Стоишь…
Нервно танцует жила.
Хочешь, найду билет —
втридорога – обратно?
Что ты, конечно, нет:
я – навсегда, понятно?
Жизненный мой тупик —
дальше. Причём – намного.
Просто – сорвал ручник,
чтоб скоротать дорогу.
Ты – мой вокзал…
Память моя давно Мёртвого моря горше
Память моя давно Мёртвого моря горше —
сколько бессильных слёз высушено на дне,
сердце черным-черно, только не плачет больше,
и не пьянит вино – истина не в вине.
Сколько таких, как ты, мне повстречалось?
– Мало.
Сколько таких, как я, встретил ты?
– Ни одной.
Помнишь, как нам с тобой – воздуха не хватало?
Помнишь, казалось всем – нас не разлить водой?
Мы так спешили жить – опыт, ошибок трудных
сын, к нам пришёл потом, сразу и навсегда…
Мы так хотели жить – вкусно, в запой, не нудно,
но не срослось – облом, вместо вина – вода,
вместо «люблю», «хочу» – вечное злое «надо»,
только кому, зачем надо – ответа нет.
Счастья былого свет вновь провожаем взглядом:
встретились вот. Стоим.
Просто: «Привет!» – «Привет…»
В сердце твоём расту
В сердце твоём расту —
свежей на пепелище
зеленью. За версту —
видно, но ты не ищешь
свежих побегов стрел —
может, уже не веря,
что этот артобстрел
чувств – не принёс потери.
Только всегда весной
я прорастаю снова —
скоро дурман-травой
будет замаскирован
наших пожарищ вид —
чёрный и неприглядный…
Только былых обид
дай разрядить снаряды…
Я тобой не напрасно встречена
Я тобой не напрасно встречена,
ты ведь знал это, ты ведь знал?!
Только с гордостью не излеченной
в счастье сам себе отказал.
Заливались другие – тенором,
только ты один – стороной,
а ведь не открывала тендера
я – я верила, что ты – мой.
Эти свадьбы собачьи глупые,
что двоих окружали нас,
никому не нужны, но спутали —
сбили с толку, укрыли с глаз,
как любили с тобой друг друга, но
только с детства очередей
не терпели… Теперь поруганны —
наши души – угля черней.
И седьмой стороной – далёкою —
обхожу тебя, не держу,
и в глаза твои – с поволокою —
даже издали не гляжу:
ни дай боже – скомпрометировать,
ведь известно, нам лучше врозь;
улыбаясь всем – комментировать,
что не пара мы, не срослось,
принимать от других неискренне
и признания, и цветы…
Только ты один – богоизбранный
был мне нужен всегда. Лишь ты.
Я тобой не напрасно встречена,
ты ведь знал это, ты ведь знал?!
Только с гордостью не излеченной
в счастье сам себе отказал.
Четвертая женщина
А ты думал, их только три —
роковых, что судьбу ломают?
Я – четвертая, посмотри:
настоящая, не играю!
Я на край тебя приведу
и поставлю спиной к обрыву,
чувствуй бездну спиной… В Аду
не бывал ещё? Хочешь прыгнуть?
Хочешь, встану спиной сама?
Доверяя, глаза закрою?
Я давно бы сошла с ума
в одиночку, но нас ведь – двое.
Мы играем в одну игру:
кто кого победит, кто главный?
Ты умрёшь, если я умру.
Или – наоборот. Забавно.
Мы сегодня, как инь и ян,
плюс и минус, чей модуль равен:
я – трезва, ты – привычно пьян,
я – смиренна, ты – своенравен.
Но – один на двоих обрыв:
небо, ветер, крутые скалы,
три аккорда – таких больных,
да охрипших стихов оскалы…
Я так тебя люблю, что просто глохну
Я так тебя люблю,
что просто глохну
и слепну,
если просто рядом ты,
а без тебя так плохо —
легче сдохнуть,
но как же мир
без этой красоты?
Отращиваю волосы, и жопу —
качаю, смех счастливый берегу…
Но мой воздушный лайнер жизни – в штопор
вошёл, и я – хочу, но не могу
исправить ничего тут, горизонта
к хвосту стремится линия, земля —
летит навстречу, даже по дисконту
гроша не стоит жизнь сейчас моя.
Но на себя штурвал тяну в надежде,
что – выровняю, вырулю, смогу,
что – выживу, и буду вновь, как прежде,
от счастья улыбаться на бегу…
Девятый круг
А я про любовь к тебе
не буду писать признанья:
я – третья в твоей судьбе,
не лишняя – запасная,
спасательный круг в беде,
когда твоё судно – тонет…
Я сердце своё в узде
держу, и рука не дрогнет.
Я ангелами стою
за левым плечом – охраной…
Хотела с тобой – семью,
но – поздно теперь, и – рано
нам было любить тогда:
мы молоды были, глупы,
упрямились иногда
баранами просто тупо,
ты – с этой, а я – с другим,
как лихо мы порознь – можем,
но как я несчастна с ним,
и как ты несчастен тоже…
И вновь – на девятый круг
заходим мы (Рая? Ада?):
так много людей вокруг,
но нам никого не надо.
Травматики
Весна нам прописала поцелуй,
а я к тебе сегодня без рецепта:
люби меня, бери и салютуй —
мы оба слишком долго ждали это.
И нам решили Ангелы помочь,
назначив нам нечаянную встречу,
а ты – как много лет тому, точь-в-точь,
а время от любви – увы! – не лечит…
А у меня, как косы, по спине
струятся без тебя пустые ночи,
ты столько лет так сильно нужен мне —
и был, и есть, и будешь. Очень-очень!
И я – твоя, и ты – не прекословь! —
навеки мой: глаза твои и руки…
Травматики – мы дуем на любовь,
обжёгшись нелюбовью и разлукой…
Встретились души взглядом
Встретились души взглядом —
сил нам обоим, боги,
ухнуло вниз домкратом
сердце куда-то в ноги,
всё, что на нём держалось:
спины, характер, воля —
рухнуло вниз, распалось
от нестерпимой боли.
Памятью так накрыло —
тяжесть невыносима,
думала – разлюбила,
верила – Хиросимы
выключен, обезврежен
и не течёт реактор,
враг обесточен, свержен,
только упрямы факты:
встретились взглядом души —
и потекли упрямцы,
воду травя и сушу
волнами радиаций.
Молоко на губах обсохло миллионы часов назад
Молоко на губах обсохло
миллионы часов назад,
я не слышу давно – оглохла! —
если гадости говорят,
но божественной силой будто
обладают любовь и ты:
слово доброе за минуту
исцеляет от глухоты,
расправляются носогубки —
улыбаюсь тебе в ответ,
и навстречу лечу голубкой,
и воркую тебе – привет!
Просто женщина. Не святая
(Вряд ли святость тебе нужна) —
я летаю с тобой, я таю…
И подумаешь – не жена…
А мы оба взрослее вдруг стали и глубже
А мы оба взрослее вдруг стали и глубже…
Пусть гусиные лапки лучатся у глаз —
мы потратили молодость в ссорах ненужных,
так давай дорожить нашим счастьем сейчас.
Не страстями постельными – нежностью жгучей
я, как прежде, полна… Не болею тобой —
объективно ты мой самый сильный и лучший
из всех тех, кто мне был предоставлен судьбой.
Никогда на тебя не хотела кредита —
без процентов-то слишком уж ценник высок,
только бартер: любовь – на любовь, и мы квиты.
Осторожно целую губами висок…
Счастье в рассрочку мы взяли когда-то
Счастье в рассрочку мы взяли когда-то —
очень хотелось быть вместе скорее,
и неминуема дата расплаты —
я этой думой тяжёлой болею:
что с нас возьмут, под какие проценты?
Деньги ли, души ли, жизни ли? Что же?
Я всё отдам – до копейки, до цента,
только – деньгами, пожалуйста! Можно?
Я украду, заработаю – разных
много путей, чтоб разжиться деньгами:
пусть не законных, преступных, опасных,
только пусть счастье останется с нами,
только пусть нежность наш дом не покинет,
только пусть близость нас в целое плавит,
только пусть больше нас не половинят —
сердце разбитое целым не станет…
Утро встречаю гимном
Утро встречаю гимном —
праздную каждый час
жизни с тобой, любимый,
благословляю – нас.
Пусть за спиною шепчут,
ведьмой зовут – не верь:
к любящим просто легче
счастье стучится в дверь —
что не обидят, знает,
и что дадут приют…
Счастье лишь там бывает,
где его просто ждут.
