Kitabı oku: «Машина порядка», sayfa 3
Почетные доярки российской политики
В России отсутствует политический класс аналогичный тому, что существует в развитых странах Запада. В США и Европе есть люди, профессионально занимающиеся политикой и ничем больше. Они постоянно баллотируются в парламент, заседают в центральном или региональном правительствах либо состоят в рядах оппозиции. Квалифицированный западный политик заседает в парламенте десятилетиями, да еще и передает свое кресло по наследству – внучатам и правнучатам.
Другое дело – у нас. В России крупные предприниматели воспринимают депутатство как феодальный титул. Судите сами. Вот едет по дороге Чрезвычайно Богатый Человек. Но, чу, свисток, и его останавливает гаишник. Неприятно. Хочется, чтобы зараза милицейская не в свисток свистела, а честь отдавала. Конечно, можно «достать» автомобильный номер какой-нибудь грозной и престижной организации. Но в кабинет губернатора или министра с номером в руках, пусть и престижным, не войдешь. Хочется «чести», как говорили в старину. И бизнесмен покупает себе депутатство, как в XIX веке купил бы графский титул. Мир волшебно меняется – гаишники козыряют, министры отвечают на запросы, губернатор вынужден считаться с мнением уважаемого человека. Не говоря уже о депутатской неприкосновенности, делающей особу народного избранника поистине священной.
Но современного политического класса в России нет. «Система не работает». Поскольку парламент не имеет власти, в России нет сильных политических партий. Поскольку нет сильных политических партий, невозможна ситуация, когда политик делает карьеру строго в рамках политических институтов. Министров и депутатов в России рекрутируют откуда угодно, из числа личных друзей, сослуживцев и «соседей по комнате» в университетском общежитии, только не из числа профессиональных политиков. Больше того, профессиональных политиков во властном слое почти нет. Они, как бы мягко сказать, находятся уровнем ниже.
Если миллионер действует, подобно феодалу, то с неизбежностью должен быть класс, который бы оформлял его претензии на титул. Политическая деятельность перекладывается на плечи экспертов – политтехнологов и политконсультантов. Выборы новоявленному «пэру и сэру» ведет консалтинговая фирма. Работу в Думе обеспечивает аппарат помощников. Тут и начинается «экспертократия».
* * *
Эксперты – это «изуродованные мукой и злым колдовством» политики. Недоразвившийся политический класс России. Выше политического класса у нас находится класс феодально-бюрократический, который соединяет в своих руках власть и собственность, отводя российским политикам скромную роль советников. Нет сомнения, что в рамках французской или американской политической системы многие из нынешних членов Общественной палаты были бы конгрессменами или министрами. Мешает неформальный имущественный ценз – чтобы играть в политику в России, нужно быть очень богатым человеком.
Социально экспертное сообщество находится ниже властного слоя. Политтехнологи – обслуживающий персонал. Чтобы стать вровень с правящем слоем, приходится навязывать ему идею правления экспертов.
«Эксперт (от лат. expertus – опытный): специалист в области науки, техники, искусства и других отраслей, приглашаемый для исследования каких-либо вопросов, решение которых требует специальных знаний», – говорит БСЭ.
«Брокгауз» дает сходное определение: «экспертиза, фр., исследование и установление таких фактов и обстоятельств, для выяснения которых необходимы специальные познания в какой-либо науке, искусстве, ремесле или промысле. Лица, обладающие соответствующими познаниями и приглашаемые в суд или в другое учреждение для подачи своих мнений, называются сведущими людьми или экспертами».
Эксперт по определению – внешний наблюдатель. Он не может править, поскольку для этого необходимо быть частью власти, частью бюрократии. Но это хорошая маска для недоделанного политического класса. Напялив ее, он как бы говорит властям – «посмотрите, мы не претендуем на ваши кресла. Мы лишь хотим бежать рядом, «взявшись за стремена», и время от времени давать вам, ваши высокопревосходительства, высококвалифицированные советы».
Экспертная маска, надетая на политический класс, легитимизирует его в глазах правящей элиты. Политический класс перестает восприниматься феодально-бюрократической властью как конкурент (хотя в действительности им, конечно, является). «Ах, этот? Опять, небось, с экспертным заключением? Ну что ж, впустить». Двери начальственной бани гостеприимно отворяются.
Однако если маска эксперта понятна власти, то она непонятна простым гражданам. В демократических странах политический класс в глазах простого народа легитимизируют выборы. «Джон Смит – сенатор и правит нами, потому что его избрал народ штата Небраска». Этот тезис понятен любому американцу или европейцу. Однако в России статус эксперта – это трудноверифицируемый статус, возникающий из сочетания связей с власть предержащими. Что народу «эксперт Пупкин»? Трудно объяснить, почему эксперт именно – Пупкин, а не Тупкин. Даже если у эксперта «ума общественная палата», по телекартинке это никак не определить. Я говорю только об экспертах, засвеченных в СМИ. О безымянных тружениках политконсалтинговых полей речь вообще не идет – немногим известны имена даже лучших из них.
Что делать? Если политический класс по-прежнему претендует на власть, приходится мимикрировать. На этот раз – с целью отвести глаза народу. Возникает «Общественная палата», где вместе с экспертами заседают гимнастки, актеры и религиозные деятели. Тут уж все понятно. «Эксперт – он как Калягин. Только немножко круче». Эксперт – он, в сущности, почетная доярка. Так народу понятно? Так понятно.
* * *
Представители политического класса – видные политтехнологи и руководители общественных организаций прячутся среди епископов и деятелей культуры. Понятно, что не только кухарка, но и Майя Плисецкая не в состоянии управлять государством. «Калягин» и «доктор Рошаль» никогда не будут иметь политического влияния. По банальной причине – им некогда. В отношениях с властью они будут выступать разве что как лоббисты своих профессиональных цехов. А значит, их решения будут определяться экспертами, которые получат свою нишу в рамках действующей власти, не мытьем, так катаньем впишутся в правящий класс. Лишь в этом смысл экспертократии. Не более.
Бюрократ и эксперт, безусловно, полюбят друг друга. Бюрократ всегда сможет сказать, что действовал по совету эксперта и потому не в ответе за результаты своей работы. Эксперт всегда сможет сказать, что он – всего лишь приглашенный специалист, не ответственный за реализацию своих советов. Благая безответственность!
Я чуть усилю пафос, я скажу с надрывом. Надеюсь, наступит время, когда российские политики не будут прятаться по Общественным палатам, им не понадобятся маски экспертов и союзы с чиновниками. Когда в России будет самый обычный, ничем не выдающийся парламент, куда с экспертных жердочек и выборных полей переместится российский политический класс.
Смерть молодежной политики
Молодежная политика умерла.
Отгремел оркестр. На скромный могильный холмик, «по виду детский», легли венки: «От ФЭПа», «От ИНСа», «От Администрации президента».
И тишина. Только избиратели с бюллетенями стоят.
Нам неважна смерть молодежной политики. Другие (прежде всего, политолог Павел Данилин), констатировали ее раньше нас. Нам важен вопрос – почему она умерла? И что грядет вместо нее.
Молодежная политика родилась как перформанс. В условиях полного запрета на легальную оппозиционную активность для крупных партий власть сквозь пальцы смотрела на активность мелких молодежных группировок, изображавших протест. Явлинский не мог митинговать у здания Лубянки. «Солидный человек, не поймут-с». Зато это мог сделать лидер Московского Молодежного «Яблока» Илья Яшин.
Разве можно представить Бориса Грызлова, стоящего у здания Думы с кастрюлей на голове и вопящего: «Рогозин, съешь котлетку»? Нет и еще раз нет.
Молодежная политика родилась как перформанс, но продолжилась как медиа-фантом. На первом этапе политические акции крохотных групп из 5–10 человек имели смысл постольку, поскольку освещались СМИ. Неудивительно, что появились журналисты, профессионально специализирующиеся на молодежной политике. На фоне официоза, «прокисавшего в незначительных интригах», молодежная политика казалась глотком свежего воздуха. Здесь кидались помидорами, мышами, вместо головных уборов предпочитали кастрюли – в общем, весело проводили время. И вдруг «веселая карусель» молодежных политиков сгинула в один миг.
На эстраде существует понятие «разогрева». Слабая «команда» развлекает публику перед выходом на сцену популярной группы. Похоже, молодежная политика исполнила «разогревающую» роль. Аудитория активно машет руками, топает ногами, в общем, готова танцевать. Что же дальше?
* * *
Молодежная полтика – политика крохотных тусовок в 5–10 человек (исключение из этого правила – разве что нацболы). Далеко не все тусовки были видны по телевизору. Пока несколько привилегированных тусовок грелись под лучами софитов, «там, во глубине России» шел процесс консолидации.
Гипотеза – «тусовки в 10 человек» возникли в массовом порядке. Просто подавляющего большинства из них мы не видим, поскольку активны в поле политического перформанса оказались лишь некоторые из них. Под «тусовками» мы в данном случае понимаем небольшие группы людей, объединенные доверием к друг другу, а также желанием действовать как сплоченные команды.
Если мы обратимся, например, к делу Иванниковой, то мы увидим, что функцию привлечения к нему общественного внимания взяла на себя небольшая (5–10 человек) тусовка Русского общественного движения (к которому присоединились ДПНИ, представители ЛДПР и другие). Иначе говоря, по своим тактико-техническим характеристикам «команда РОДа» мало чем отличалась от молодежных политтусовок, разве что возраст входящих в нее людей был не молодежный. Структурно же отличий никаких – небольшая группа активистов с плакатами «работает на камеры» и привлекает к себе внимание. Наш вывод – наблюдатели напрасно не объединили феномен молодежной политики и русской правозащиты. По сути, мы имеем дело с одним и тем же явлением.
Автор этих строк – человек, несомненно, политически ангажированный, склонный участвовать в политических мероприятиях гораздо чаще, чем средний обыватель. Потому на основании «включенного наблюдения» могу сказать, что в последнее время политически ангажированных «команд» становится все больше. Отчасти из-за прихода в политику прежде аполитичных тусовок, отчасти за счет формирования новых, ранее не существовавших.
Собственно, молодежная политика с ее пляшущими в лучах софитов смешными человечками оказала гальванизирующее влияние на атомизированный социум. Какая-то (небольшая) часть молодежи поняла, что открылся лифт социальной мобильности – надо объединяться в тусовки, всячески «светиться» в СМИ и «будет счастье».
В известном мне придонном секторе политических тусовок практически нет уже «одиноких волков». «Людей разобрали». Если «Вася Пупкин» не ходит в «Консервативное совещание», то он непременно ходит в «Билингву».
* * *
Молодежная политика замерла, когда в прослойке политических активных граждан не осталось людей, не разобранных по тусовкам. Естественно, подобное структурирование политического актива потребовало переформатирования молодежной политики. Она исчезла, как только возникли «точки сборки».
Под «точками сборки» мы понимаем оргструктуры, способные, опираясь на малочисленные «тусовки», проводить крупные мероприятия. Пример – небезызвестный «Правый марш», проведенный очень малочисленным «Евразийским союзом молодежи» (по сути, такая же «тусовка» из 10 человек, как и остальные) и ДПНИ. Пока оргресурс «точек сборки» очень слаб. Они не способны надолго объединять вокруг себя разрозненные команды и способны подвигнуть их на коллективные действия лишь при благоприятном стечении обстоятельств. Пока что «благоприятные обстоятельства» случаются только в право-националистическом лагере.
Однако совершенно очевидно, что ресурс «точек сборки» далеко не выработан, больше того, до конца не осознан. Основная проблема в взаимоотношениях между нарождающимися «точками сборки» и «тусовками» заключается в том, что пока неясна схема, в соответствии с которыми можно поставить тусовки под контроль. С одной стороны, они – довольно подвижные клетки социального организма. Ставить их под прямой административный контроль какой-либо политической партии или идеологического направления вряд ли возможно – участники «тусовок» – добровольцы, и они сразу же утратят интерес к «тусовкам», как только те приобретут черты бюрократических структур. Сетевые же принципы не работают. «Тусовки» не умеют консолидироваться вокруг «точек сборки» по свистку или на основании сообщений в СМИ. Получается странная ситуация – с одной стороны, висящая в «поднебесье» «точка сборки», почти не имеющая связи с «тусовками» и пытающаяся отдавать им приказы, с другой – «тусовки», не понимающие, чего от них хотят, топчущиеся на месте и не воспринимающие приказы свыше.
* * *
Таким образом, нынешнюю ситуацию следует считать промежуточной. Передел политического пространства между «тусовками» и возникновение «точек сборки» привел к концу молодежной политики, какой мы ее привыкли видеть. Но на смену ей не пришла новая модель российского околополитического социума. Возможно, как и российской армии, нашему околополитическому социуму не хватает сержантов, то есть посредников между «точками сборки» (офицерами) и «тусовками» (солдатами). В западной политической модели роль сержантов выполняют всякого рода грантодатели, которые структурируют политическое пространство с помощью точечных финансовых вливаний и создают, таким образом, среду коммуникации между «точками сборки» и «тусовками» (то есть в их реальности – мелкими организациями гражданского общества).
Однако в российском случае денег у оппозиции нет и не предвидится. Власти же предпочитают жестко контролируемые иерархические структуры, вроде «Наших». Поэтому околополитический социум останется, скорее всего, в «агрегатном состоянии» до тех пор, пока его не выведет из этого состояния какой-либо кризис или появление силы, которая создаст «сержантов» и тем самым заполнит разрыв между «точками сборки» и «тусовками».
Современных русских людей все меньше объединяет с государством
Сайты Интернета сейчас засыпаны разоблачениями в шпионаже в пользу США различных деятелей российской оппозиции. И хотя шпионаж – вовсе не моя специальность, должен сказать, что завывания про американских шпионов не действуют и действовать не могут.
Сама система лояльности государству нынешним режимом тотально подорвана. В каких случаях человек лоялен стране? Когда оно осознается как «своя». Но что значит фраза «эта страна – моя»? Она означается ситуацию, когда человек ощущает единство – себя и государства. Это единство выражается через метафоры – «Родины», «России-матушки» или «града на холме». Принадлежность к государству, к защищаемому государством народу дает человеку сопричастность вечности. Ибо мы умрем (человек – смертен), но государство, народ будут существовать и после так же, как существовали прежде нас.
Итак, человек достигает осознания государства своим через механизм сопричастности. Само же государство может существовать, длиться в веках только в том случае, когда отстаивает ценности, лежащие вне времени. Чувство единства, слияния с государством одновременно слито с чувством причастности к всеобщим ценностям. Например, ценностям свободы.
Государство, лишенное ценностного кода, лишенное идеи, которую оно намерено отстаивать перед лицом вечности, погибает молниеносно. На наших глазах Советский Союз утратил веру в коммунизм и мгновенно распался.
Современных русских людей все меньше объединяет с государством. Еще стоят созданные при советской власти социальные системы, еще существуют вечные союзники страны – армия и флот, но ценности безвозвратно потеряны. Дело даже не в стариковских разговорах про «молодежь, которая ни во что не верит». Дело в принципиальном отказе нынешнего российского государства от производства национальной идеи. Национальная идея, строго говоря, это и есть та система ценностей, во имя которой народ должен защищать государство.
Российское же государство в вопросе о национальной идее изволит плодить противоречия. Национальная идея – это всегда идея свободы. Между тем современная РФ пытается сформулировать странную идеологию суверенной демократии, в соответствии с которой государство свободно («суверенно»), а вот граждане его – нет. Если же свободно только государство, а граждане его порабощены, то неизбежно возникнет идея освобождения и граждан, которая, конечно, с радостью будет поддержана внешними силами. И против этой идеи будет трудно что-то возразить, ибо свобода – основополагающая ценность, которая восторжествовала в последние столетия.
Если государство не гарантирует мне свободу, то государство – не «мое», а чье-то. Ибо раб будет всегда подозревать, что в рабовладельческом государстве кто-то свободен. А раз так – будет лоялен не ему и не касте «свободных», но тем, кто пообещает освободить его от цепей. Для России роль такого внешнего освободителя, несущего ценности свободы, играет Запад.
Требуя лояльности государству, провластная критика не объясняет, а из каких соображений нужно быть лояльным. Вопрос немаловажный. Если коммунизма нет, то государство, созданное для его строительства, должно быть уничтожено либо переформатировано. Для чего существует нынешняя Российская Федерация? Если не для свободы, а для ответственного экспорта на Запад энергоносителей, то есть для обслуживания западных интересов, то неясно, чем плох иностранный шпион, действующий в интересах все того же Запада? Действительно, если правительство говорит, что всеми силами намерено отстаивать интересы США и качать нефть и газ в «Европы», не жалея сил, почему то же самое не может сказать оппозиция?
* * *
Возникает уникальная ситуация, когда на обвинение «вы – иностранный шпион!» можно совершенно спокойно ответить: «Да, а чо?». И на это «чо» никакого рационального ответа попросту нет. Действительно, если правительство искренне и раболепно сотрудничает с Западом, то почему нельзя с ним сотрудничать кому-то другому? Штатные пропагандисты нынешней власти слишком много говорили о том, что правительство – единственный европеец в России. Однако на практике, правительство стремится быть единственным американцем. То есть единственным субъектом, уполномоченным на сотрудничество с Западом. Этакий эксклюзивный шпион, один на все общество.
Впрочем, если сказать точнее, сотрудничество с Западом рассматривается просто как привилегия правящей касты. Когда бывший глава администрации президента Александр Волошин посетил Вашингтон и встретился там с рядом крайне высокопоставленных чиновников (визит освещался газетой «Коммерсант»), никому и в голову не пришло обвинить председателя совета директоров РАО «ЕЭС» России в шпионаже. Тем паче – в «сотрудничестве с Западом». Понятно же, что члену правящей касты общаться с западными партнерами не просто необходимо, напротив – прямо предписано. Чего не сказать про всяких «оппозиционеров», для которых встреча с иностранными чиновниками – уже компромат.
Больше того, здесь проходит своего рода классовое разделение. Есть элита, номенклатура, для которой прописаны «космополитизм» и «Куршавель». Уважаемые люди, естественно, связывают все свои надежды на будущее со швейцарскими поместьями и американскими банками. Учат детей в западных школах. Покупают лондонские замки.
Но «быдло»…
А вот быдлу предписан патриотизм. «Большие дяди» из правительства, разумеется, будут сотрудничать с НАТО в рамках программы «Партнерство во имя мира». Но глупая молодежь прямо-таки обязана бегать по улицам с воплями протеста против политики «агрессивного блока». Получается шизофрения, раздвоение личности. Ибо и то и другое – политика власти. Это хорошо видно на примере украинских выборов. Поддерживаемый Кремлем блок Витренко яростно выступал против присутствия НАТО на украинской земле, за дружбу с Россией. Дело благое. Вот только насмешливые критики не преминули указать Витренко, что сама Россия намерена проводить совместные с НАТО маневры. Проклинать НАТО – удел обманутого быдла. Дружить с НАТО – удел правильных, продвинутых «пацанов».
Подобный подход маргинализует патриотизм. В самом деле, если за Россию, за ее независимость и суверенитет могут выступать только фрики под лозунгами типа «наш сапог свят», если правительство ухитряется предъявлять оппозиции обвинения в сотрудничестве с Западом, одновременно плотно сотрудничая с ним само, это значит, что действительный суверенитет и действительная безопасность страны под угрозой. Ибо защитники Родины не могут рекрутироваться с помощью технологий «разводилова для лохов». Рано или поздно люди устанут от «патриотического камлания», смысл которого прост, как портянка евразийца – защита коррумпированного начальства от любых честных выборов.
* * *
Сегодня по просторам России «шествуя важно, в спокойствии чинном» идет Столоначальник. На груди его сияют значки «отличник приватизации» и «шпион иностранной разведки с 1991 года», в руках шуршит почетная грамота об окончании Ризеншнауцерского института демократического республиканизма (1994). Над головой колышутся транспаранты «Мы очень хотим быть рабами» и «Долой иностранных шпионов». Их несут странные люди с нездоровым патриотическим блеском в глазах. Столоначальник благосклонно кивает, дает странным людям леденец и тут же уезжает в карете с ливрейными лакеями на запятках, ибо через час предстоит прием у американского посла.
Не то чтобы мне не нравилась эта картина. Просто власть ставит нас перед выбором – либо Запад управляет страной опосредованно, через нынешних правителей, либо напрямую. Боюсь, при таком подходе найдется много желающих оптимизировать систему и устранить ненужных посредников. Благо никаких ценностных оснований для защиты государства нет.
