Kitabı oku: «Великие мифы народов мира», sayfa 2

ГРЕКО-РИМСКАЯ МИФОЛОГИЯ

История о Купидоне (Амуре) и Психее является литературным вымыслом; тем не менее она приводится в данном сборнике мифов, поскольку приобрела черты священной истории, сосредоточения религиозной мысли. Кроме того, литературное произведение было основано на древнем греческом сказании, включавшем и религиозные элементы. Следует помнить, что матерью Купидона является не Венера, героиня ранней римской мифологии, и не Венера-Родительница из поэмы Лукреция; она отождествлялась с Афродитой, богиней, культ которой был широко развит на южных и восточных островах Греческого архипелага. В дошедшей до нас форме история относится к довольно позднему периоду: она была написана Апулеем из Мадавра, который родился в 124 году н. э., и составляет эпизод его известного произведения «Золотой осел».

1 Домашние Пенаты охраняли единство семьи, общественные – целостность Римского государства. (Здесь и далее примеч. пер.)

КЕЛЬТСКАЯ МИФОЛОГИЯ

Кельтская мифология известна только благодаря фрагментам, которые дошли до нас из ирландской (гаэльской) и уэльской (бритонской) романтических историй. О мифологии континентальных кельтов мы не знаем ничего.

Альфред Натт в «Путешествии Брана» писал, что на континенте кельтские племена соприкоснулись с богатой и высокоразвитой греко-римской мифологией и практически отказались от собственного мифотворчества. На Британских островах кельтский мифологический романтизм избежал влияния Рима, был пощажен христианством и вплоть до нашего времени служил основой для крестьянских представлений о феях и эльфах, которые, по существу, являлись древними сельскими верованиями в волшебные силы. Они сохранились в первозданном виде и лишь частично видоизменились под яростным напором представителей воинствующего христианства. Гаэльские крестьянские верования отличались от верований жителей других частей Европы, потому что кельты сохранили в романтической форме элементы дохристианской мифологии. Благодаря тому, что эти элементы вошли в артурианский романтизм, литература современной Англии сохранила доступ в волшебное царство мифов и легенд и получила возможность собирать божественные плоды неувядаемой красоты в чудном саду старины.

В Ирландии образованные люди, которые гордились своей национальной историей, писали исторические произведения и романтические истории, используя образы мифологии. Они дошли до нас в документах XI и XII веков, В Уэльсе менее обширный и более разрозненный материал за период между 1080 и 1260 годами был оформлен в романтический сборник, который известен под названием «Мабиногион».

В Древнем мире кельты были известны своими самобытными взглядами, касающимися жизни души, – у них существовала концепция иного мира, в котором царило всеобщее счастье.

Известный исследователь кельтских мифов Альфред Натт пишет, что, хотя самые древние записанные греческие и ирландские высказывания разделяет от пятнадцати до двадцати веков, все же обе мифологические системы находятся примерно на одной ступени развития, разве что Ирландия сохранила с большей полнотой и точностью концепцию, из которой появилась гомеровская Греция. Исследование мифологий других арийских народов, вернее, народов, говорящих на арийских языках, как и на греческом и ирландском, выявляет удивительный факт: только греки и ирландцы сохранили раннюю концепцию иного счастливого мира в сравнительной полноте.

Кельтская религия представляла собой обожествление сил жизни и роста.

«В Греции силы жизни и роста, которым поклонялись примитивные земледельцы, являются только одним из элементов законченного эллинского пантеона, который подвергся таким многочисленным изменениям, был настолько расширен и прославлен, что стал почти неузнаваемым. В Ирландии, если судить по сохранившимся ранним текстам, эти силы, очевидно, составляли доминирующий элемент пантеона, который не слишком отклонился от своей первоначальной формы. Главное же заключается в том, что основными действующими феноменами являются сельские силы жизни и роста, поэтому в мифологии преобладают рассказы, связанные с сельскохозяйственным занятием жителей».

Альфред Натт делает следующий вывод относительно кельтской мифологии, проявляющейся в ирландском романтизме:

«Общие черты греческой и ирландской мифологий принадлежат к ранней стадии арийской мифологической эволюции и не являются результатом влияния, которое оказывает более развитый народ на сравнительно отсталый. Уцелев в Греции, они показывают высокий уровень ирландского дохристианского развития, отсюда последовательность и выразительность ирландской мифологии. Она, безусловно, несколько отрывочна по форме и искажена из-за передачи через создание христиан, однако мы обязаны Ирландии сохранением мифологических концепций и образов более архаичных, чем величайшие мифологии Греции и ведической Индии».

Приведенные здесь кельтские истории относятся главным образом к приключениям в ином, счастливом, мире, в божественной стране. «Путешествие принца Брана» – типичный образец этой части кельтской мифологии, оно опубликовано с комментариями Альфреда Натта. Поэмы, составляющие древнейшую часть этого произведения, относятся к VIII или, возможно, к VII веку. В божественной стране, по которой путешествует принц Бран, происходят события, которые приводят к рождению Этайн и к смерти короля Коннайре. Божественная страна также является местом приключений Пвилла в мифологии Уэльса. Пвилл, Аравн и Матонви первоначально были божествами кельтской Британии: рассказы о них взяты из уэльского «Мабиногиона».

ФИНСКАЯ МИФОЛОГИЯ

Финская мифология создавалась финнами, народом, принадлежащим к финно-угорской группе, включающей финнов и их ближайших родственников эстонцев, а также саамов и венгров. Эта мифология знакома нам по эпосу «Калевала». В дошедших до нас финно-угорских мифах действие происходит в стране лесов и озер Северной Европы. До недавнего времени эти предания существовали в виде устного народного творчества. Разрозненные отрывки поэмы, известной под названием «Калевала», были опубликованы в 1822 году Закариасом Топелиусом. Элиас Леннрот собрал остальные и сформировал двадцать две или двадцать три тысячи стихов в пятьдесят рун. Метрической форме, в которой дошла до нас «Калевала», подражал Лонгфелло в своей «Песне о Гайавате».

Может показаться удивительным, что и в Новое время в Европе продолжало развиваться мифологическое творчество. Конечно, нельзя сбрасывать со счетов влияние христианства на народные песни, составляющие «Калевалу». Значительная же часть такой поэзии, где не обошлось без влияния католицизма, находилась на подъеме в Средние века.

Приведенные здесь эпизоды взяты из «Калевалы», использованы руны XIII и XIV, а также труд Джона Аберкромби о магических песнях финнов.

ИСЛАНДСКАЯ МИФОЛОГИЯ

Приняв во внимание, что во Франции, Британии и Ирландии христианство было установлено на шестьсот лет раньше, чем оно появилось в Исландии и Скандинавских странах, мы осознаем, какая долгая жизнь была суждена мифологии Северной Европы в сравнении, скажем, с мифологией Британии и Ирландии. Исландская мифология является частью скандинавской мифологии, которая, в свою очередь, образует часть мифологии германских народов. Она развивалась отдельно в Норвегии и, возможно, в Исландии, где и были сделаны записи, дошедшие до наших дней. Исландия в том виде, в каком она представлена в исландских сагах, была центром скандинавского мира. Впоследствии ее мифология подверглась влиянию христианства. О величайшем произведении, которое рассказывает нам о сотворении мира и судьбе богов – «Прорицание провидицы» («Волюспо»), – ее переводчик Генри Адамс Беллоуз пишет следующее:

«Не подлежит сомнению, что поэма является языческой, а не христианской. В каждой ее строфе присутствует сила и яркость образов, которой ни один архаизированный христианин не может достичь. С другой стороны, свидетельства христианского влияния достаточно весомы, чтобы перевесить аргументы Финнура Джонссона, Мюлленгофа и других исследователей, которые утверждают, что «Волюспо» – продукт исключительно язычества. Норвежцы X века – скитальцы, из них христианство приняли только единицы, тем не менее они имели тесные связи с уже обращенными кельтами, и во многих отношениях кельтское влияние ощущается очень сильно».

Мы обязаны своими знаниями этой мифологии поэтической и прозаической Эдде. Первая представляет собой собрание поэм, прославляющих богов и героев прежних времен, а вторая является справочным руководством, где описываются божества и их деятельность, а также приводятся отдельные истории из жизни богов и героев. Ученые пришли к выводу, что саги, составляющие «Поэтическую Эдду», приняли свой нынешний вид примерно между 900 и 1050 годами. «Прозаическая Эдда» была составлена исландским ученым Снорри Стурлусоном примерно в 1220 году. Повторное открытие этой мифологии приветствовалось всеми германскими народами и считается достоянием человечества. Сюжеты германской мифологии легли в основу знаменитой оперы Вагнера «Кольцо нибелунга»¹; трагическая музыка знаменитого композитора дала им новую жизнь.

ИНДИЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ

Индия – самая «мифологизированная» из существующих цивилизаций; мифология, широко используемая в ее литературе, имеет тройственный характер. Прежде всего, существует арийская мифология, которая имеет связь с мифологиями Персии, Греции и Италии. Мы знаем ее по ведийским гимнам (оформившимся между 1200 и 800 годами до н. э.) и поэтому называем ведийской. Затем, существует мифология, которая номинально происходит из вед, но значительно отличается по содержащимся в ней идеям и концепциям. Это мифология брахманизма, живая мифология Индии, открытая для нас в грандиозных эпических произведениях, созданных примерно в IV веке до н. э., – «Рамаяна» и «Махабхарата». Буддизм, движение, изначально имевшее целью упростить брахманизм, добавил новые черты в мифологию страны. Из него сформировалась мифологическая система, связанная с существами, которые время от времени воплощались в героев, призванных спасти человечество: истории о подобных инкарнациях и о попытках будд достичь просветления являются ее составными частями. В нее также входят рассказы о животных, повествующие о воплощениях будд в тела зверей. В отличие от Персии и Европы мифотворчество Индии никогда не вытесняли движения, подобные зороастризму и христианству.

В отношении своей мифологии Индия является неким водоразделом: системы, которые на первый взгляд сильно различаются между собой, на самом деле очень близки друг другу. Диаус Питар, отец-небо, по сути, не кто иной, как Зевс или Юпитер; с ним взаимодействуют Индра – грозовой бог, Агни – бог огня и небесные всадники-близнецы, которые сходны с божествами в европейской мифологии. Ведическая мифология была идеологией простых людей, обрабатывавших землю и выращивавших скот. Брахманизм же исходил из определенных философских идей: время и пространство представлены здесь в размерах непостижимых для европейской культуры; есть бесчисленное количество миров, нет числа периодам творения; боги бессмертны, но им суждено быть поглощенными вместе со вселенной в конце космического цикла. Мифология брахманизма, в том виде, в каком она представлена в эпосах, очень богата. В предлагаемом сборнике из нее взяты четыре истории: о пахтанье океана и рождении Ганги (из «Рамаяны»), о Савитри и властелине мертвых, о выборе Дамаянти (из «Махабхараты»). Рассказ о Готаме взят из буддистской мифологии и является одной из письменных историй о Будде, в которого воплотился принц Сиддхаратха, живший в V веке до н. э. В ранних ведах сюжеты очень бедны: индийские гимны, если сравнивать их с гомеровскими, чрезвычайно объемны, однако ни один из них не содержит последовательно изложенного сюжета. История о небесной нимфе и ее смертном супруге пересказана на основе единственного более или менее распространенного упоминания в гимнах. Она также встречается в более поздней литературе, однако персонажи ее уже несколько видоизменены. Если в ведах апсары являются нимфами, которым свойственна простота и даже суровость, то в литературе более позднего периода они предстают сладострастными искусительницами. Интересно отметить, что эти божества, дэвы, в Персии после появления там зороастризма стали демонами. Позднее эти демоны превратились в демонические существа из арабских сказок.

КИТАЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ

В Китае, в отличие от Индии и Греции, не уделялось большого внимания литературному описанию деятельности богов. Здесь не было ни своего Гесиода, ни Гомера, ни Вальмики². Можно подумать, что у китайцев отсутствовало любопытство относительно своего происхождения. Их философы всегда занимались проблемами этики и политики, а поэты – человеческими взаимоотношениями и связями с природой. Последователи Конфуция считают, что предметы, о которых мастер отказывался говорить, это «необычайные явления, подвиги, хаос и духи». Такое отношение культивировалось и литературными кругами, уничтожив интерес к мифологии. Однако не приходится сомневаться, что у китайского народа есть немало преданий о личностях, которые можно счесть мифическими. Вместе с тем эти предания настолько прозаичны и фантастичны и столь очевидно являются продуктом литературного вымысла, что их просто невозможно пересказать, сохраняя серьезность. Для китайцев вселенная создана и поддерживается безликими силами; у них отсутствует то, что является основой мифологии, – персонификация сверхъестественных сил и их идентификация с некоторыми интересами человечества.

Легенда о творении Паньгу имеет свои истоки в даосизме. Китайские ученые полагают, что он появился в Китае извне. «Небесная ткачиха и пастух» – звездный миф, объясняющий происхождение звезд Вега и Волопас. Его герои почитаются женщинами, занимающимися рукоделием разного рода. Миф известен не только в Китае, но и в Японии.

ЯПОНСКАЯ МИФОЛОГИЯ

В отличие от даосизма, конфуционизма и буддизма синтоизм является примитивным комплексом верований японского народа. Два приведенных в настоящей книге космологических мифа взяты из идеологии синто. Триумф солнечной богини над тьмой и хаосом идентифицируется с триумфом императорской династии над враждебными ей силами: считается, что императорский род происходит от солнечной богини.

ПОЛИНЕЙЗИЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ

Широко распространенный на островах Тихого океана народ канака, или маори, имеет богатую и удивительно однородную мифологию. Одни и те же божественные существа фигурируют в мифах большинства островов. «Мы находим, – пишет Марта Уоррен Беквит, – одну и ту же историю, которую рассказывают в Новой Зеландии и на Гавайях с точностью до мелких деталей; одинаковы даже имена». В нашем понимании все полинезийские предания являются мифологическими. М. Беквит утверждает, что боги и люди являются для полинезийца представителями одной семьи, только выступающими в разных формах. Боги имеют власть над определенными явлениями. Сверхъестественное сочетается с естественным в точности так же, как у полинезийца боги связаны с людьми. Факты об одном существе, даже переместившемся на небеса, считаются объективными и касающимися любого другого и используются для объяснения социальных обычаев и физических явлений в действительности.

Полинезийцы, как и древние египтяне, считали, что душа имеет двойственную природу: часть ее может покидать тело и потом возвращаться или ее можно изъять и вернуть с помощью заклинаний.

Самое точное художественное изложение полинезийского мифа о Пеле и Хииаке мы находим у Н.Б. Эмерсона. Перед нами мифическая история о гавайской богине вулканического огня в том виде, как ее излагают верящие в нее люди, переданная для нас исследователем, знающим этих людей и уважающим их традиции. Упомянутый миф, впервые опубликованный, занимал более двухсот страниц, и в нем было использовано сто семьдесят драматических поэм. Читая этот миф, мы в полной мере осознаем, насколько изолирована и не похожа на нашу полинезийская культура. Приведенный далее полинезийский миф о сотворении мира родился в Новой Зеландии. Он включен в «Полинезийскую мифологию» Джорджа Грея. Рассказ о попытке Мауи завоевать бессмертие для людей взят из этого же труда. Другой рассказ о Мауи является частично новозеландским, частично гавайским. Он приведен в моей книге «У порога дня». В конечном счете он основан на труде У.Д. Уэстервельта «Мауи – полубог». Мауи – панполинезийский герой. Мифы о нем существуют на всех островах, которых достиг народ канака-маори.

ПЕРУАНСКАЯ МИФОЛОГИЯ

Две великие американские цивилизации – среднеамериканская и южноамериканская – находились на подъеме примерно в одно и то же время, а их упадок наступил в период, предшествовавший приходу европейских завоевателей. До нас дошло намного меньше сведений о цивилизации инков, нежели об ацтеках. Большинство наших знаний о древнем Перу основывается на трудах Гарсиласо де ла Вега, отец которого был испанцем, а мать – коренной жительницей Перу, он же считал себя потомком инков. Труды Г. де ла Вега были переведены на английский язык К. Маркхэмом, в книгах которого содержится почти все, что нам известно о древних памятниках, литературе и традициях инков. В первом мифе я вообразил рассказчика – кого-то вроде Г. де ла Веги. Второй рассказ, по существу, мифом не является. Это скорее сказка. Но до нас дошло так мало мифов инков, что любой рассказ, имеющий пусть даже отдаленное отношение к их мифологии, но являющийся плодом воображения этого древнего народа, не лишен интереса. «Пастух лам и солнечные девы» – это пересказ версии К. Маркхэма. Он был рассказан Мартину де Моруа, который в 1583 году изучал культуру кечуа.

МИФОЛОГИЯ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АМЕРИКИ И МЕКСИКИ

Что касается восприятия Центральной Америки и Мексики как единой культурной области, я в этом вопросе признаю авторитет Эдуарда Селера, объединяющего Гватемалу, Юкатан и Мехико. Он писал: «Единство обширного района, на котором существовала древняя цивилизация, яснее всего выражено через календарь, который эти люди считали основой, альфой и омегой всех возвышенных и оккультных знаний». Согласно этой точке зрения культуры майя, тольтеков и ацтеков являются разновидностями единой культуры.

Самым художественным изложением мифологии этой культуры по праву считается книга, написанная в Гватемале на языке майя примерно в XVII веке. Она называется «Пополь-Вух». Испанская версия индейского текста была переведена на французский язык Брассером де Бурбуром, и наши знания об этой крайне любопытной книге почерпнуты именно их этого перевода. Две истории, приведенные в настоящем сборнике, взяты именно из этой книги – история сотворения мира и приключения близнецов-героев. Часть материала взята из английского перевода другой индейской книги – «Анналы», посвященной индейцам какчикелям. Остальные рассказы являются ацтекскими; они принадлежат людям, жившим там, где сейчас находится столица Мексики. Политическое и материальное могущество, которого достигли эти люди, прекрасно отражено в том впечатлении, которое их главный город – Теночтитлан произвел на летописца испанских завоеваний Бернала Диаса.

«Мы поинтересовались мнением своих солдат, которые побывали в разных странах света: в Константинополе, Италии, Риме. Они сказали, что нигде не видели так удачно спланированного, просторного и ухоженного города, где проживало так много людей».

Из ацтекских легенд самой трогательной представляется повествование о Кецалькоатле, его благодеяниях и изгнании из Толлана. Ученые придерживаются мнения, что Кецалькоатль был или божеством тольтеков, или же последним тольтекским царем и носил имя главного божества своего народа. Тогда рассказ о нем символизирует падение умеренной и просвещенной тольтекской цивилизации под натиском более воинственных племен ацтеков. Другое толкование дано Льюисом Спенсом:

«С апреля или мая до начала октября пассат с восточного берега дует над плато Анахуак, неся с собой дожди, благодатные для урожая, таким образом «очищая дорогу для богов дождя». Он движется довольно медленно. Дожди в Веракрусе начинаются на три-четыре недели раньше, чем в Пуэбле и Мехико. Однако в начале октября он неизменно видоизменяется местным муссоном. Кецалькоатль олицетворяет мягкий и спокойный пассат, который сопровождается благодатными для растительности дождями. Проводя политику мира и изобилия, он встречает противодействие в лице Тецкатлипоки, который представляет собой муссон. Как неудержимый вихрь, преследует он своего противника «от города к городу», бросаясь на него, словно тигр, и в конце концов изгоняет из страны. Тецкатлипока также является богом ветра, иногда его называют «ветром ночи». А тот факт, что он – муссон или ураган, неопровержимо доказывается тем обстоятельством, что этот ветер, по преданиям, носится по ночным дорогам с огромной скоростью. Кстати, Хуракан – таково его имя у индейцев киче – используется для обозначения ветра и стало нарицательным для сильных ветров практически во всех европейских языках, когда это слово, без сомнения, пришло из Америки».

Когда мы рассматриваем монументальные скульптуры древних мексиканцев и их рисунки, поневоле возникает впечатление, что эта цивилизация необычайно сильно связана с землей: все фигуры словно имеют корни. На некоторых рисунках руки людей изображены в движении, но это движение больше напоминает дрожание веток дерева, и мы нигде не видим лиц, обращенных к небу. В их мифологии, как нам кажется, отсутствует абстрактная мысль. Такой прагматизм мышления выработал религию самую жестокую из всех, когда-либо связанных с земными цивилизациями. Если они ждали дождя, то старались показать ответственному за него божеству, что именно им нужно, проливая человеческую кровь. Они ежегодно приносили в жертву тысячи людей; кульминацией любой ацтекской церемонии было человеческое жертвоприношение.

Вот что можно сказать об этой религии:

«Ученые, изучающие религиозные верования, довольно часто демонстрируют нежелание более глубоко рассматривать культовые традиции мексиканцев. Это происходит не только по причине многочисленных трудностей, препятствующих полному изучению этой интереснейшей фазы человеческой веры в вечные истины, но также, вероятно, из-за «дьявольской» репутации этой религии. Никому не хочется погружаться в пучину ужасов, неразрывно с ней связанных. Эта религия явно не обладает притягательной силой. И все же, если принять во внимание неукоснительное соблюдение жрецами-священнослужителями и народом установленных обрядов, от чего не мог уклониться ни один человек и ни одно поколение, и рассматривать религию ацтеков с терпимостью и либерализмом, тот, кто проявит достаточное упорство в ее изучении, со временем будет вознагражден. Она не только изобилует ценными фактами, обогащающими наши представления о верованиях древних, но и своей потрясающей красочностью и богатством символики не может не найти путь к сердцу исследователя, одарив его волшебством открытия. Эхо священных барабанов из змеиной кожи, отразившееся от величественной пирамиды Уицилопочтли и пролетевшее над таинственным Теночтитланом, словно гром с Олимпа, покажется не менее яркой сущностью исчезнувшей веры, чем память о песнопениях Эллады. И если воспоминания о живописных, хотя и ужасных ритуалах этого талантливого, обладающего живым воображением и, несомненно, замечательного народа терзают душу, разве они не вызывают у нас сознание беспомощности человека перед богами, которое провозглашают примитивные религии, и поддерживает разум?»