Kitabı oku: «Сапфировый кондор. Детективно-политический трактат», sayfa 4
– А что еще вы считаете приоритетом своей политики?
– Создание современной армии. Сантория – небольшое государство, но мир слишком непредсказуем, поэтому мы должны быть в состоянии постоять за свою землю. Военный министр уже работает над программой кардинальных реформ. Другая приоритетная область – создание современных антитеррористических центров. Увы, терроризм не имеет лица, но противостоять ему все равно придется, в том числе и Сантории.
– Не могу не спросить вас как журналист. Многие жалуются на тотальную цензуру и необъективность государственных газет и телеканалов. Цензура действительно существует?
– Она будет до тех пор, пока журналисты в состоянии пойти на любую гнусность ради скандальной известности. Как еще отгородить общество от грязи, пошлости, крови, ругательств и бесконечного втаптывания в грязь собственной страны? Я же не случайно заговорил о нравственности. Свобода при наличии моральных ценностей – полезна, а без наличия – губительна. Так и передайте коллегам, что цензура – средство не всегда приятное, но уж точно необходимое, ради остальных граждан и их спокойствия.
– Хорошо, непременно передам. Скажите, а есть ли у нас какая-либо национальная идея, которая могла бы объединить жителей именно с нравственной точки зрения?
– У нас было много идей, но, к сожалению, сейчас они уже стали частью истории. Сантория – страна, объединившая миллионы людей, и мы должны держаться вместе в этом сложном и враждебном мире. А идея… Она есть у нас в душе, только она еще не сформировалась в наших головах, нужно еще немного времени…
– А как вы расцениваете международную обстановку? Какое место в мировой политике занимает наша страна?
– Она занимает свое, отведенное ей место. Современная политика ведущих держав напоминает азартную игру нескольких шулеров – у каждого свои козыри, правила и методы обмана. Двойные стандарты, экономическое давление, кровавые революции против неугодных режимов и внешнее показное добродушие – вот вам и мировая политика. Ну ничего, будем искать за этим карточным столом собственное место и не дадим себя обдурить.
– И последний вопрос. Вы о чем-нибудь жалели в этой жизни и хотели бы ее изменить, если имели бы шанс?
– Жалел, но менять не хотел. Надо уметь отвечать за собственные поступки. И я за свои отвечу в свое время.
– Благодарю Вас за интересную беседу! Дорогие радиослушатели, это был президент Республики Сантории Люстон Феррантос и ваш покорный слуга Джаспер Линст. Хорошего вечера!
Глава 12
Звуковая дорожка замолкла, и редактор вопросительно посмотрел на Касатина, ожидая новых расспросов. Но Виктор получил все, что хотел, и решил больше не беспокоить Линста. Тем более, что встреча с Дордом Штихилисом, не менее важным источником информации для Касатина, должна была состояться уже через пятьдесят минут.
– Спасибо вам, маср Линст! Вы очень помогли, надеюсь на продолжение нашего продуктивного сотрудничества! – бодро сказал Касатин, встав с кресла.
– Всегда буду рад прийти на помощь! Обязательно обращайтесь! И удачи с вашим расследованием!
Через минуту после ухода Касатина редактор поднял трубку рабочего телефона.
– Это «Сириус»? Мне необходимо поговорить с «Легионером». Звонит Линст по поводу русского журналиста. Хорошо, жду… Алло, это вы? Он только что был у меня, слушали мое интервью с Феррантосом. Интересовался его личной жизнью, характером, в общем, ничего примечательного. Правда, особо увлеченно расспрашивал об обстоятельствах того взрыва, в Карлинсе, но этого следовало ожидать… Нет, ничего лишнего я не говорил, сослался на газетные репортажи. Думаю, что ему не удастся разузнать ничего лишнего. Пока он не опасен… Буду держать в курсе, надеюсь, что вы меня тоже. До связи!
Не успел Линст повесить трубку, как в кабинет уверенно шагнул белобрысый парень спортивного телосложения, со злобным выражением в глазах. Он шагнул в направлении редакторского кресла.
– Я из полицейского управления. О чем была беседа с русским репортером?
– О культурных связях наших стран. А в чем дело, он что, на самом деле не русский репортер, а сексуальный маньяк?
– Не остроумно, маср Линст. Он пытается разнюхать конфиденциальную информацию о бывшем президенте, при этом никто ему пока такого права не давал. Так что не советую покрывать его, а то будете отвечать за разглашение закрытых сведений!
– Отродясь не имел в своих архивах никаких закрытых сведений, пользуюсь исключительно открытыми данными. Мы прослушивали звукозапись моей беседы с президентом Феррантосом, сделанной два года назад.
Линст отдал флешку с записью беседы полицейскому, после чего тот проследовал к выходу.
– Если увидитесь с этим журналистом еще раз – незамедлительно сообщайте. На столе я оставил номер телефона, имейте в виду – укрывательство может вам дорого стоить, – пригрозил он напоследок.
– Я слишком известная личность, чтобы меня можно было упечь за сфабрикованное дело! И я сам решу, насколько мои личные встречи касаются полиции. Как вас зовут, раскроете напоследок?
– Алекс Джонсон! – соврал Никсон Карбиц. – Я вас всего лишь поставил в известность. Прощайте!
И сыщик ушел так же стремительно, как и появился в кабинете.
Джаспер тяжело упал в свое шоколадное кресло и стянул давящий узел галстука. После чего не отказал себе в удовольствии выпить еще полстакана бурбона. «Мда, видимо этот парень вовсе не из полиции, а из какой-то конкурирующей организации… Ситуация запутывается, и этому Виктору придется нелегко… Зря он полез в большую политику, для журналиста это гиблое место», – решил для себя Джаспер и вновь возвратился к статье.
Глава 13
Касатин вышел из здания редакции и направился к дому Дорда Штихилиса. Проснувшись, он еще позвонил бывшему начальнику службы безопасности, чтобы подтвердить точное время встречи. Штихилис, несмотря на отставку, продолжал работать в качестве консультанта и активно следил за политическими событиями в стране. Он не любил без крайней надобности покидать свой дом, поэтому жена Штихилиса, с которой журналист общался по телефону, попросила его приехать прямо к ним домой.
Особняк Дорда находился всего в нескольких кварталах от улицы Вирчи. Времени на дорогу было предостаточно, поэтому Касатин решил не ловить такси, а спокойно прогуляться вдоль липовой аллеи. Путь Виктора пролегал мимо парка аттракционов «Эртажан», к которому вел бульвар Ланд, известный в городе благодаря вековым липам, обрамляющим, словно почетный караул, всю длину бульвара. Это было превосходным местом для прогулок, здесь проводили время молодые матери с колясками, влюбленные студенты, группы молодых парней и девушек, слонявшихся без дела и травящих свежие анекдоты, велосипедисты, скейтбордисты и владельцы мелкокалиберных и крупногабаритных собак.
Касатин шел, анализируя в голове полученную информацию. «Если Линст говорил правду, то Люстон Феррантос вполне мог стать жертвой заговора… На протяжении долгих лет он сам был частью этой системы, ее ключевым элементом, ее „рулевым“. Но последние годы он был явно не удовлетворен всем тем, что происходило в стране. Его замыслы тонули в трясине бюрократии, его идеи не находили поддержки у его же собственной команды. Либо он покончил с собой от отчаяния, либо стал жертвой властной группировки, боявшейся падения этого колосса… Но взрыв в той больнице, где лежал Феррантос после того, как он упал с лестницы в карлинской мэрии и потерял сознание, на самоубийство никак не тянет… Значит, его просто ликвидировали?.. Эта версия тоже нуждается в проверке… Сейчас страной руководит Гаулер, ближайший из приближенных и самый ожидаемый преемник вождя. Сложно упрекнуть его в ненависти к Феррантосу, но стремление к президентскому трону может перебить любую дружбу. До Гаулера мне не добраться, его помощники не подпустят журналиста с такими вопросами. Необходимо все выяснить у Штихилиса, он наверняка знает обстоятельства смерти Феррантоса и все, что может стоять за этим…»
Внезапно Касатин почувствовал резкий толчок в спину. Он выронил от неожиданности портфель с документами и чуть не повалился на землю. Приземлившись на правое колено, он оглянулся – рядом на газоне сидела молоденькая девушка, потирая левый бок и не по-юному ругаясь. В десяти шагах от нее лежал перевернутый скейтборд, колесики которого еще двигались, плавно замедляя свое бешеное вращение.
Касатин поднял портфель, отряхнул брюки и помог девушке подняться. Она быстро вскочила и поправила белокурую челку, закрывавшую ее лоб почти до самых бровей, отчего скейтбордистка выглядела еще моложе и забавнее.
– Я вам кричала, а вы шли, как будто нарочно не реагируя! Вот из-за таких мечтателей и ездить нормально нельзя! Только разгонишься – сразу появляется какой-то тип и создает препятствие…
– А у меня все наоборот. Только задумаешься – сразу появляется невесть кто на колесах, сшибает тебя с ног, сбивает все мысли, да еще и виноватым выставляет, – немного улыбнувшись, парировал Касатин. Его не столько обидело, сколько позабавило раздражение этой девушки. Она возмутилась настолько естественно, что Виктор даже сам озадачился – может, и впрямь ему не следовало попадаться ей на пути и заслонять своей нескладной фигурой ее стремительное движение в неизвестном направлении?
– Ладно, не хочу это обсуждать, вы явно не из тех мужчин, которые готовы отвечать за поступки! Спасибо, что хоть подняться помогли, – устало произнесла незнакомка, теряя интерес к беседе. – В следующий раз советую идти по правой стороне бульвара, там больше пешеходов и меньше шансов стать причиной аварии.
– Я здесь никогда не гулял, в следующий раз непременно последую этому совету.
Касатину вдруг захотелось насладиться порцией неформального, живого общения в этом неизведанном им городе. Разговорчивая скейтбордистка была для него идеальной находкой.
– Можно провинившемуся пешеходу загладить свою вину, предложив пострадавшей стороне стаканчик мороженого? Я как раз вижу киоск недалеко отсюда.
– Ну что ж, предложите, у меня есть немного времени для принятия извинений, – бодро сказала девушка, вправляя одно из колес своего скейтборда. Она произнесла это без малейшего кокетства в голосе, поэтому было сложно понять, восприняла ли девушка слова Виктора как шутку или же отнеслась к себе как к «пострадавшей» без малейшего сомнения в этом.
– Все в порядке, агрегат исправен и сможет доставить вас к цели? – поинтересовался журналист, кивая на колесики.
– Доставит, куда же он денется от меня!
Несмотря на осеннюю пору, погода была ясная. Солнце немного припекало, и его лучи придавали редким липовым листкам, не успевшим отправиться вслед за своими собратьями к подножью морщинистых стволов, еще более золотистый оттенок. Высокие деревья казались увешанными настоящими блестящими пиастрами времен пиратских набегов и конкистадорских завоеваний.
– Вы здесь по приглашению? – спросила скейтбордистка, откусывая фисташковое мороженое. – Вид у вас какой-то… слишком чужеземный!
– Да, я в служебной командировке. В поисках приключений.
– Неужели вы зоолог? Обычно они приключения ищут и мечутся потом с обкусанными пальцами.
– Нет, моя сфера интересов – исключительно двуногие. Но целостность моих пальцев это все равно не гарантирует. А вы, видимо, учитесь в институте?
– Нет, только собираюсь. Девятнадцать лет – еще не тот возраст, когда знаешь, ради чего стоит портить зрение и учить гору скучного материала. Я занимаюсь подработкой и пытаюсь найти себя… Знаю, мне многие говорят, что в моем возрасте надо сидеть с выпученными глазами перед тетрадями и монитором, готовить курсовые и бегать на языковые курсы, но у меня и без того хватает интересов. Не хочется потратить свою молодость непонятно на что, поэтому учеба еще немного подождет. В любом случае, я довольна собой и жалеть о собственных поступках никогда не буду!
Они мило беседовали под сенью липовых великанов, прощавшихся с остатками пышных летних облачений. Девушка представилась Каролиной. Она пожелала Виктору удачных приключений, оттолкнулась от земли и понеслась на своем скейтборде дальше, вдоль шумной аллеи, навстречу амбициозным планам и новым жизненным открытиям. Ее гибкий стан через мгновение скрылся в толпе гуляющих жителей столицы. Касатин вздохнул, улыбнулся ей вслед и со свежими силами отправился к очередной цели, расположенной на Проспекте Китобоев. До встречи со Штихилисом оставалось 10 минут, он успел как раз вовремя.
Глава 14
Дорд Штихилис внимательно изучал одну любопытную подборку документов в тот момент, когда прозвенел звонок. Информация, изложенная в тех документах, вызывала у него неподдельный интерес и, в то же время, усиленное ощущение тревоги…
– Дорогая, открой дверь моему гостю, я пока закончу работу! – крикнул он жене.
Хозяйка проводила Касатина в кабинет бывшего начальника службы безопасности. Штихилис быстро сложил все листки бумаги в кожаную папку и положил ее на край массивного стола, на который любой крупный писатель посмотрел бы с завистью.
Касатин задавал стандартные вопросы, подобно тем, которые от него слышали Фененко и Линст. Они касались отношения к Феррантосу как к государственному лидеру и как к человеку, касались успехов и неудач его политических начинаний. Однако журналист понимал, что Штихилис мог дать намного больше интересной информации, поскольку, в отличие от предыдущих собеседников, неоднократно оставался с президентом один на один.
– Он верил в то, что он делает? – спросил Касатин Штихилиса, после того как тот описал, с каким трудом давались реформы.
– Он верил… хотя и не верил одновременно.
– Что вы хотите сказать?
– Понимаете ли, есть страны, где народ и народные избранники слепо подчиняются предписанным законам – конституционным, морально-этическим и прочим. Люди в таком обществе заключают между собой своеобразный «договор», основанный на правах, обязанностях и на чувстве ответственности за свои поступки перед всеми – начиная от руководства и заканчивая самым бедным налогоплательщиком. Нарушение законов в таком обществе – это серьезный позор и потеря уважения. А есть другие страны, где для людей закон – лишь свод фиктивных идеалистических фраз. Эти красивые слова, как уличных девок, политики используют по собственному усмотрению, а в реальности живут совершенно по другим правилам. И народ, глядя на них, тоже учится приспосабливаться к этим правилам. Что в итоге? Безвластие, потому что когда каждый человек существует вне установленных законов и думает только о себе, о нормальных отношениях между властью и народом говорить нельзя. Долгое время в Сантории было именно так. Невидимое презрение всех друг к другу при видимом наличии демократических институтов и стандартов. Осознание того, что надо не жить, а выкручиваться. Уверенность власти в том, что народ – это объект для наживы, и убежденность народа в том, что власти на него абсолютно наплевать. Люстон Феррантос верил в правильность своих задумок, в их необходимость для общества. Но он не верил, что эти задумки грамотно осуществлятся. Психологию людей очень сложно исправить: когда нет взаимного доверия, то даже самый искренний и добрый жест будет воспринят с ненавистью и подозрением.
– Неужели в Сантории все так печально?
– Нет, мы добились множества успехов, – уверенно ответил Штихилис с наигранной улыбкой на губах. – Кнауш действительно оставил страну в финансовой нищете и нравственных руинах. Но Феррантос сделал максимум для того, чтобы возродить наши города и поселки, экономику, культуру, искусство, чтобы женщины снова захотели рожать детей, а мужчины перестали вести теневой бизнес и нашли себе достойное занятие. Я занимался внутренней безопасностью, и можете мне поверить, что число преступников, наркоманов и экстремистов под конец его правления снизилось в несколько раз по сравнению с годом его прихода к власти. Я часто встречался с ним и видел, как это было непросто – лепить из развалин стабильное и полноценное государство. Создавать общество, объединенное справедливыми законами, а не географическим фактором и желанием нажиться за счет друг друга.
– Правильно я вас понимаю, что Феррантос совершал многие поступки против собственной воли, скрепя сердце?
– Да, в этом и была трагедия его личности. Хотя в этом, наверное, трагедия всех крупных правителей – класть личное счастье и здоровье ради собственной страны, при том, что ее жители всегда найдут способ втоптать этого правителя в грязь.
– Но многие искренне уважали Люстона, не правда ли?
– Ха! Уважали, но всегда бы воспользовались возможностью плюнуть ему в спину, если б довелось. Большинство людей было именно такими, и такими же и остаются.
– Так, может быть, дело не в законах, а в сути человека? Если он изначально не готов довериться руководителю, то никакие законы не смогут сформировать идеальные отношения между государством и обществом…
– Просто изначально нужно научить людей уважать законы. А дальше это просто войдет у них в кровь. В Сантории никогда не жили по правовым канонам, были какие-то их жалкие подобия, но фактически власть сама решала – кто прав, а кто виноват. Невозможно издать закон об уважении закона, но можно попытаться убедить людей, что они обязаны ему следовать.
– И Феррантос пытался создать таким образом законопослушную и добропорядочную нацию?
– К сожалению, он старался быть слишком аккуратным и осторожным, поэтому не все его задумки были осуществлены. Да и из жизни он ушел не вовремя…
– Маср Штихилис, вы же знаете все эти разговоры по поводу «загадочности» его смерти? Что вы думаете? Он действительно погиб?
Лицо Штихилиса сделалось непроницаемым.
– Безусловно. Нет никаких сомнений, что он скончался в результате несчастного случая. Не верьте всяких слухам… В конце концов, у вас должна быть профессиональная интуиция, подсказывающая, насколько безумны подобные суждения. Феррантоса больше нет рядом с нами. Если вам нужно вещественное доказательство – загляните на столичное кладбище Паркиз, расположенное в центральной части города. Там покоятся его останки, я сам видел надгробие.
«Именно собственной интуицией я и руководствуюсь», – подумал про себя Касатин и добавил вслух:
– Спасибо, я непременно загляну на это кладбище, раз уж взялся за такой репортаж!
Они говорили еще некоторое время – об оппозиционной активности, об участии Феррантоса в международных мероприятиях, о его семейной жизни, о крупных удачных и неудавшихся проектах… В конце разговора Штихилис нарисовал на листе бумаги план кладбища Паркиз с примерным местоположением надгробия президента. Он попросил не рассказывать никому о захоронении, сославшись на противников Феррантоса, которые могут пронюхать про могилу и осквернить ее. Журналист поблагодарил собеседника и пожал ему руку. От любопытного взгляда Виктора не могла ускользнуть лежащая на краю стола кожаная папка с позолоченными буквами «СЕКРЕТНО». На папку был приклеен стикер со словом «Каракурт», написанным от руки. Когда Касатин удалился, Дорд откинулся в кресло и задумался. Он вспоминал один разговор с президентом…
Глава 15
В тот вечер Люстон Феррантос был на очередном эстрадном концерте, посвященном Дню творческой личности. Он иногда посещал подобные мероприятия, чтобы быть ближе к людям и отвлечься от тягостных мыслей. Несколько десятков женщин в блестящих облегающих нарядах, эротично что-то нашептывающих в микрофоны; пошлые юмористы в нелепых нарядах; бездарные песни с вульгарным текстом и примитивной музыкой – все это сопровождало представление. Президент молча отсидел до перерыва, после чего не оглядываясь прошел к выходу и велел водителю подкатить автомобиль как можно быстрее. Штихилис поехал с ним. Поднявшись на второй этаж Эвженского дворца, Феррантос вышел на каменный балкон и велел сторожу парка выпустить Алмаза на прогулку.
Президент стоял, не шевелясь. Его широкая фигура в длинном плаще выглядела в блеске луны далекой и неприступной. Штихилис подошел ближе и тоже стал поглядывать на огромный пятнистый диск лимонного оттенка, который светился во тьме санторийского неба. Наконец, президент заговорил с ним.
– Как думаешь, ситуацию еще можно исправить?
– Какую ситуацию?
– Ты обратил внимание на этот дикий балаган? Глупый юмор, никчемные песни, отсутствие вкуса и наличие непомерно раздутого самомнения… И что самое интересное – публика аплодирует. А не теряем ли мы окончательно, друг мой, чувство прекрасного? Мы же создавали прекрасную музыку, наши писатели и поэты пользовались мировой популярностью, некоторые даже были нобелевскими лауреатами. А прекрасные творения живописи, шедевры реализма, модерна, экспрессионизма? Я же прекрасно помню, как я вместе с родителями восторгался этим. И что теперь? Силуэты сочных женских грудей, прокуренные голоса и мелькающая перед глазами подтанцовка, спесь, пошлость и бездарность – все сплелось воедино и, видимо, образовало новый вид искусства, который я не принимаю ни сердцем, ни головой.
– Да никакое это не искусство, сплошные денежные шоу, и больше ничего! Закрыть их нужно, чтоб народ в идиотов не превращали!
– Нет, репрессиями ситуацию не изменишь.
– Еще как можно изменить! – уверенно возразил Штихилис. – Наказания и жесткие санкции! Иначе ничего не изменится. Люди просвещаться не любят, они не могут понять, что интеллект – это усилие над собой, а не божественный дар. Вот поэтому и концерты такие. Одни за них доходы лопатой гребут, другие слушают посредственностей и наслаждаются, не подозревая, насколько они обкрадывают самих себя. На большее уже, видимо, способностей не хватает. Мозг ведь тоже тренировать надо!
– И ты думаешь, что они после этого изменятся? Нет, Дорд, тут что-то не то как раз с нравственными принципами. Почему у нас грубят, обворовывают, презирают писаные и неписаные нормы? Мы где-то на пути потеряли мешочек с маленьким незримым содержимым, которое именуется «душой». Мы не умеем уважать друг друга, не любим сопереживать, не стремимся ценить внутренние качества человека. Причем, любого – официанта, продавца, полицейского, старушки, торгующей черемухой… Мы слишком циничны и банальны, нас уязвляют провалившиеся реформы, но мы получаем удовольствие от собственного оглупления. Забавно, не правда ли? Закон ничего не даст, меня тут же заклеймят «душителем свободы». К тому же мораль – очень неоднозначное понятие. Нельзя запретить людям поклоняться «золотому тельцу», но можно попробовать доказать им, что в мире есть что-то более ценное…
– Вряд ли удастся что-либо доказать… Журналисты, шоумены, продюсеры, поп-дивы – все стремятся к богатству или известности. Легально им разрешено «болванить» народ, а люди не осознают всей беды и только рады становиться все тупее. Только мы то с вами не такие. И поэтому нужно исправлять ситуацию.
– Твои методы – это просто прикладывание льда к больному месту. А чтобы излечить болезнь, нужно серьезное лекарство, и его нам предстоит создать.
– Маср Феррантос, не мое дело вас отговаривать, но стараться в нынешнее время возродить нравственность – все равно, что скакать с копьем на ветряную мельницу. Неблагодарное занятие, да и вряд ли выполнимое. Ценности у всех свои. Поклонники фаллоса, сколько их ни привязывай к кресту, все равно будут молиться только на свои детородные органы…
– Мне хочется не только вылечить нацию, но и сохранить ее, – улыбнулся президент. – В этом все-таки моя миссия, раз я стою на этом балконе. Алмаз, как ты дружище?
Снежный барс чинно прогуливался под каменными колоннами, поддерживающими балкон. Президент спустился и немного потрепал его за ухом, после чего поднялся обратно и удалился в спальню. Алмаз еще долго сидел на парковой дорожке, подняв усатую морду к необъятному звездному пространству, пока сторож не загнал его обратно в вольер, сытно покормив перед этим.
Глава 16
Серебристый «кадиллак» ехал по вечернему городу, рассекая капотом влажный и тяжелый воздух. За ним следовали два черных джипа с надежными ребятами внутри. Город постепенно погружался в темноту, бледный силуэт месяца безжизненно мерцал сквозь облака и дым заводов. На заднем сиденьи «кадиллака», отгородившись стеклом от водителя, вполголоса разговаривали два человека.
– Он наверняка пойдет туда, на кладбище Паркиз. Неплохо было бы проследить за его телодвижениями. Очень подозрительный тип.
– Не переживайте, Дорд, за ним уже давно следят компетентные люди. Как только его поиски информации зайдут слишком далеко, вмешается его величество случай. Лечение в Сантории его редакция вряд ли возьмется оплатить, поэтому он благополучно вернется к себе на родину и опубликует то, что получил от Линста и от других пронырливых журналистов, знающих только то, что им положено знать. Для их же пользы.
– Значит, Геральд, вы тоже полагаете, что там, под камнем, не Феррантос?
– Почему «тоже»? Это кем-то подтверждено? Наш бывший глава государства скончался в результате несчастного случая. Для особо любопытных – имеется его захоронение. Место погребения держится в тайне от населения, чтобы обезопасить могилу от вандалов, которые обязательно найдут, за что отомстить своему правителю… Для статейки о «санторийском диктаторе», как его окрестили в зарубежных СМИ, информации более чем достаточно. Ну а если наш русский друг сунет любопытный нос на запретную территорию… Не мне, Дорд, объяснять тебе как мы поступаем с подозрительными иностранными агентами. У нас суверенное государство, свои принципы и свои правила игры, если на то пошло…
– Если нужно, я могу подключить друзей из контрразведки…
– Нет, я обойдусь своими силами. Надеюсь, он скоро вернется к себе в Москву и мы лишимся очередной головной боли.
– Геральд, мне бы хотелось поделиться с вами еще кое-какой информацией. Она касается другой проблемы.
– Делитесь, я слушаю.
– Дело касается группы, которая именует себя «Каракурт»…
– Что это такое? Неужели что-то серьезное? Хорошо, выкладывайте, Дорд…
Через четверть часа Штихилис высадился и пересел в один из сопровождавших джипов. Внедорожник повернул на ближайшем повороте и направился в сторону Проспекта Китобоев. «Кадиллак» и второй джип проехали еще около километра и остановились на набережной. Из джипа вышел крепкий лысый мужчина с глубоким косым шрамом вдоль правой половины лба и подошел к окну «кадиллака».
– Брюс, дайте распоряжение своей команде следить за журналистом повсюду. Если заметите что-то подозрительное в его действиях – немедленно докладывайте. В случае, если он будет вести себя слишком активно – задержите его и постарайтесь отбить у него охоту бродить по заповедным территориям. Только не переусердствуйте, скандала с Россией из-за вас я не потерплю. О ситуации докладывайте. Все!
Гаулер махнул кистью руки, будто прогоняя от щеки назойливую муху, после чего задвинул стекло. Брюс Элторн, начальник личной службы безопасности Гаулера, его адъютант, заместитель и телохранитель в одном лице, кивнул головой и отправился в свою машину. Взревели моторы, и оба автомобиля скрылись во влажной вечерней мгле, тишину которой нарушал теперь лишь монотонный звук дождя, моросящего по гранитной мостовой.
Глава 17
Плотно пообедав в одном национальном ресторанчике, Касатин провел остаток дня в здании Центральной библиотеки. Он пытался из различных фрагментов, разбросанных по бесчисленному количеству газетных страниц, составить единое целое. Составить образ человека, которого, по-видимому, уже давно нет в живых… После нескольких часов перелистывания одного номера за другим Касатин понял, что по-настоящему этого человека не знал ни один санторийский журналист. Газеты давали лишь набор фактов, дискуссий с участие президента и его высказываний. Если в этой огромной бумажной свалке, состоящей из описаний прошедших событий, и встречались частные мнения о личности Феррантоса, то они отражали точку зрения заказчика – владельца издания. Либеральные, христианские, социалистические, монархические, националистические – в каждом издании президент представал с совершенно разных сторон, его образ изменялся в глазах читающей публики, словно окраска хамелеона. Касатин отложил очередную стопку газет, вышел из библиотеки и отправился к себе на квартиру. Он был слишком утомлен, поэтому не заметил нескольких темных фигур, следовавших за ним и сменявших друг друга вплоть до его жилища.
На следующее утро к мемориальному кладбищу Паркиз подкатил автомобиль желтого цвета. Виктор расплатился с таксистом и отправился к месту захоронения. Здесь, среди тополей и каштанов, располагались саркофаги и памятные надгробия известных жителей Сантории. Как правило, здесь хоронили представителей военной знати, видных генералов и сановников, именитых врачей, а также представителей творческих профессий – музыкантов, композиторов, скульпторов и архитекторов. Последнее известное захоронение, которое упоминалось в приобретенном Виктором путеводителе, относилось к началу ХХ века. Видимо, поэтому сюда не добрались другие искатели сведений о Феррантосе – кладбище Паркиз уже давно перестало быть действующим, здесь не отпевали и не хоронили много лет. Однако для вождя, безусловно, сделали исключение.
Касатин знал, где находится его цель – место погребения было указано на плане, который Штихилис начертил накануне. Виктор прошел мимо полуразрушенной церкви с колокольней и приблизился к заветной точке. На небольшом отдалении от массивных склепов и саркофагов с изящными, порой слегка вычурными каменными узорами, стоял невысокий мраморный обелиск. Имен и дат на нем не было отмечено, однако было отчетливо видно, что камень установили недавно. Рядом лежало несколько полузавядших хризантем и пышный букет роз темно-кровавого цвета. Касатин простоял около обелиска несколько минут. Он окинул взглядом соседние участки, однако больше ничего похожего на современное надгробие ему усмотреть не удалось. «Видимо, его прах находится здесь», – твердо решил он и собрался уходить. Виктор развернулся, собираясь отправиться назад, и вздрогнул от неожиданности.
Прямо сзади него, слегка наклонив голову, стоял пожилой мужчина в замызганной грязью одежде и заинтересованно смотрел на журналиста.
– Вы тоже из этой компании? – недоверчиво спросил старик.
– Из какой именно? Вообще то я исследователь из России, собираю исторический материал для книги, вот поэтому я и здесь. Любое кладбище – это кладезь для любителей древности. Вряд ли где еще можно стоять в окружении такого количества достойных людей, тем более что нынче таких днем с фонарем, как говорится, не сыскать.
Старику понравилось столь уважительное отношение собеседника к покойникам, среди которых, судя по всему, он проводил свои рабочие часы.
