Kitabı oku: «Разговоры с живым мертвецом», sayfa 2

Дитя похорон

1

«Я проснулась.

Я лежала на спине, и течение медленно несло меня головой вперёд. Мой взгляд упирался в своды тоннеля. Плеск тёплой воды звучал как голос. Голос успокаивающий и родной. Небольшие волны иногда накатывали на тело; казалось, что это поглаживания.

В конце тоннеля был яркий, очень яркий свет, но мне и так было хорошо. Я чувствовала, что пока не готова, что ещё рано… Мне так хорошо… Я повернула голову набок и слегка выпятила губы вперёд, словно целуя кого-то, кто мог бы плыть рядом со мной. Забавно, в ту же секунду крохотная волна накрыла мою щеку, словно целуя в ответ. Я провела пальцами по животу и груди – волны тут же стали биться о моё тело (может, в воде живёт какой-то чересчур игривый дух, ммм?), разливая теплоту волнами. Мурлыча от удовольствия, я готовилась снова упасть в объятия сна…

Вдруг волны участились, а течение ускорилось; я проснулась окончательно. Разнервничавшись, уже не могла спокойно лежать на спине, поэтому пришлось активно бороться со стихией, дабы удержаться на плаву. Вода больше не казалась такой уж тёплой и приятной.

Из глубин тоннеля несся поток высотой до самого свода, грозясь утопить меня. Но Смерть – это та мать, к которой всегда можно прийти погостить и нельзя опоздать, ибо она вечно ждёт с распростёртыми объятиями. Поэтому за секунду до того, как вода должна была врезаться в меня, я задержала дыхание и нырнула.

На свет!»

2

 
В моей руке две розы,
Я иду на могилу.
Небеса плачут, они грустны,
И я пускаю слезу с ними.
Вокруг меня только кресты;
Никого, кроме ветра.
Всё будто во сне… –
 

напевал подросток, сидя в плохо освещённой и почти не проветриваемой комнате перед экраном компьютера. Впрочем, будь освещённость и циркуляция воздуха лучше, ничего бы в корне и не изменилось.

Который раз

(который год)

он развлекает себя созданием одних и тех же персонажей в редакторе какой-нибудь игрушки. Вернее, одного и того же, лишь изредка экспериментируя. Игры тоже не отличаются разнообразием. Десятки раз – одно и то же…

Сколько бы минут ни уходило на детали, всё всегда сводилось к женщине с бледной кожей, длинными чёрными распущенными волосами и светло-серой радужкой глаз; иногда глаза были голубые, а на одной из щёк появлялся шрам, но первое «не канон», а второе – необязательное, почти случайное нововведение. Чем мрачнее, тем лучше.

Есть ли у этой дамы прототип? Пожалуй, есть. В детстве гик³ обожал персонажа Кристины Риччи в кинодилогии про семейку Аддамс (позднее он примет и других актрис в сём амплуа, но это позднее). При просмотре второй части она для него раскрылась во всей красе.

(Джоэл Гликер, везучий же ты гад!)

Впрочем, к чему ограничиваться вымышленным персонажем? Жизнь тоже знает толк в извращениях.

Она никогда не истязала и не мучила его. Нет, как такое можно было подумать! Она же милая и беззащитная девочка (так мама, папа и тренер говорили – может быть, даже сами верили в это). Скорее так: он был единственным мальчиком в лагере, которого она не попыталась побить или как-то иначе обидеть, остальные так или иначе получали, младше ли они её или такие же (тем, что постарше, она просто выносила мозг, формально не вступая в конфронтацию). Почему? Может, потому что он сам никогда не обижал её? Звучит логично. Мама с папой ещё в детсадовском возрасте научили, что слабых обижать нельзя.

(Объяснить, чем определяется эта слабость, или сказать что-то в духе «умей постоять за себя» забыли, но ничего страшного: на карате же зачем-то отдали, в лагеря вот отправляют – это ведь так работает! Ведь правда?)

Но разве кто-то кроме двух-трёх парней-одногодков к ней приставал? Он такого не видел, значит, такого не было. Логично. Может, потому что они виделись несколько лет кряду, и она успела к нему привыкнуть? Но тогда почему страдают те, кто видится с ней не только в лагере, но и 2-3 раза в неделю на занятиях? Нелогично.

(Джоэл Гликер, везучий же ты гад!)

Он видел, как она с удовольствием пинала одного из десятилетних (ей на тот момент было лет 15-16) братьев-новичков, поглядывая на второго. Тот стоял и ничего не делал.

(Да что с вами со всеми не так? Да что с ТОБОЙ не так?!)

«Запинываемый» вёл себя странно. Вроде бы и «ай-больно, ай-ай-ай», всё как положено, а вроде и улыбался, зажмурив глаза.… Это что, игра такая?

А было ли что-нибудь из этого на самом деле, или всё это – плод излишней впечатлительности? Спустя несколько лет, думая о том случае, уже двадцатилетний, но едва ли повзрослевший «подросток» мог лишь представить себя, застывшего с выпученными глазами и пялящегося на… что-то. Что-то, что отбрасывает на стену пляшущие тени.

И звуки… Глухие звуки ударов и какие-то вялые наигранные вопли:

– Ай…а-ай…

Персонаж готов. Осталось вписать в строку имя. И снова, в который раз – Тёмная Анна. Почему такое имя? По той же причине, по которой сам он – Символист. Просто нравится. Захотелось.

В какой момент жизни «нравится» и «захотелось» перестают быть весомым аргументом?

3

«Не знаю точно, сколько я пролежала без сознания, но если яркий свет в конце тоннеля, по которому я плыла, был от солнца, то в момент моего пробуждения небо уже алело в закате.

Первые минуты после «рождения» были поистине ужасными. Стоило мне прийти в сознание и открыть глаза, как отвратительные ощущения от воды в желудке, лёгких и носоглотке едва не отправили меня обратно в небытие, на этот раз – навсегда. Наверное, нечто подобное чувствовали жертвы пыток, жертвы того проклятого «позорного стула». Я перевернулась на бок, скрючилась и, приподнявшись на одной руке, с широко раскрытыми от тихого ужаса глазами попыталась исторгнуть из себя воду. «Пожалуйста… хватит… я больше не могу», – билось в моём мозгу; я почти слышала собственный голос, измученный, плачущий, словно молящий о пощаде. В какие-то мгновения хотелось умереть, лишь бы это закончилось. Только бы умереть…

В конце концов, полегчало. Дышать стало проще, давящая изнутри тяжесть сошла на нет; я могла видеть и осознавать происходящее. Голова ещё была налита свинцом, но я всё-таки поднялась. Надо осмотреться и понять, что произошло, а главное, что делать дальше.

Я в овраге; то, что раньше было тоннелем с высокими сводами и с чистейшей тёплой водой, оказалось смрадной канализацией. Выбравшись из оврага, я обнаружила простирающийся до самого горизонта осенний лес. В свете умирающего солнца корявые ветви без листьев уже напоминали костлявые лапы неких фантастических тварей

(где я такое видела?),

а потрескавшаяся кора и дупла в стволах вызывали ассоциации с посмертными гримасами ужаса и боли на лицах людей, столкнувшихся с чем-то по-настоящему жутким.

(ДА ГДЕ Я МОГЛА ТАКОЕ УВИДЕТЬ?!)

По уму, чтобы выйти из леса, следовало идти вдоль трубы, ибо я и представить себе не могу, как бы провела ночь тут. С заходом Солнца придёт холод, исторжение канализационной воды из тела уже привело к голоду и жажде. В лесу вполне могли водиться опасные дикие звери. Мне всё ещё было плохо, но уже не хотелось умирать. И всё же я пошла вглубь леса. Не знаю почему. Я ощутила, что там что-то есть. Даже не знаю.… Иногда люди идут на поводу каких-то внутренних, не понятных никому импульсов, рискуя свести на нет миллионы лет эволюции и ставя под сомнение собственную разумность. Такие люди зачастую погибают в страшных мучениях.

Либо остаются единственными выжившими».

4

 
Нет лица у моего отражения
По ту сторону сна…
 

Кроме Тёмной Анны, Символист создавал и других персонажей. Редко, но всё же. Чаще всего женских

(на них приятнее смотреть… не смущайся, это нормальное проявление сексуальности),

но пару раз он пытался создать себя. Получалось не очень. Не то что бы темноволосая «бледняшка» всегда выходила идеально, но такие вещи как форма носа, губ или небольшое отклонение в длине подбородка в данном случае и не играли весомой роли. Она – это Образ. Важны общая концепция и отдельные детали. А вот когда пытаешься изобразить себя, сталкиваешься с тем, что себя-то и не знаешь. Хоть ежесекундно смотрись в зеркало, подбирая нужный разрез глаз, определяя расположение прыщей и тому подобное!

В конце концов, ему это надоело, и он придумал ещё пару концептов, образов. Оригинальностью они не блистали, но он мог ассоциировать себя с ними. Нелюдимый и обросший тёмный эльф-некромант

(прячущийся за спинами реанимированных голодранцев),

повелевающий сильнейшей нежитью. Или волк-одиночка, справляющийся со всеми и вся своими силами

(боящийся опозориться перед командой).

Это стало происходить всё реже, так как никаких положительных эмоций в этих персонажей никогда не вкладывалось. Они лишь констатация факта

(что ты урод и изгой с руками, растущими не из того места!),

что Символист не может принять себя.

5

«Волки. Сама не заметила, как оказалась в месте расположения стаи. Я попятилась назад, но слишком поздно: меня заметили. Десять зверей спешно поднялись на лапы и двинулись ко мне. Те, что поближе, были готовы совершить рывок, стоило мне отвлечься хоть на секунду; остальные подбирались сбоку, намереваясь окружить меня. Я понимала это, но что можно предпринять? Под ногами были лишь опавшие листья, прикрывавшие корни, и холодная земля.

Солнце окончательно скрылось за горизонтом. Теперь глаза волков горели жёлтым пламенем. Отступая, я не следила за тем, куда ставила ноги, и в любой момент могла споткнуться о корни и рухнуть на спину на потеху этим собакам. «Всё. Эта девочка кончилась. Было вкусно. Несите новую».

«Хоть бы глаз выцарапать какой-нибудь из этих мразей», – подумала я и уже приготовилась принять последний бой. Страха больше не было, ему на смену пришла решимость. Тот, кто не волен делать выбор между жизнью и смертью, всё ещё может уменьшить свою боль, продав жизнь подороже.

Во тьме вспыхнула ещё одна пара глаз. Вспыхнула и тут же погасла. Мгновение спустя рядом с почти обошедшим меня с левого бока волком возник силуэт какого-то животного. Прежде чем волк успел среагировать, существо резко дёрнуло передней левой лапой. Волк, не издав ни звука, завалился на бок. Силуэт убийцы растаял и тут же появился возле следующей жертвы. Всё повторилось. Затем ещё раз…

Третий успел взвизгнуть перед смертью, тем самым привлёк внимание оставшихся. На две или три секунды обо мне забыли, и этого было достаточно, чтобы замахнуться и изо всех своих сил нанести ближайшему ко мне волку удар локтем по макушке. Кости черепа хрустнули и поддались, я даже, казалось, ощутила локтем склизкое месиво мозгов, расползающееся под нажимом. Старая школа психиатрии всё ещё актуальна, ведь её целью никогда и не являлось исцеление, лишь извращённое удовольствие для господ, которых по привычке называли врачами. Кстати о господа́х…

Четыре волка бросились туда, где стоял мой спаситель. Судя по очертаниям, это была кошка. Очень большая чёрная кошка (мне показалось, что она мерцает в темноте). Оставшиеся два волка, находившиеся от неё дальше всех, рванули ко мне. Успешно проведённая лоботомия пробудила во мне уверенность в собственных силах. Я даже не стала искать на земле какого-нибудь подручного средства, просто уверенно пошла навстречу пуделям-переросткам.

Когда один из них подбежал достаточно близко и собрался прыгнуть на меня, я ударила наотмашь. Удар пришёлся животному в морду справа, костяшкой пальца я ощутила желеобразную субстанцию глаза. Видимо, на меня прыгнул совсем уж молодой волчонок, не весивший и трёх десятков килограмм, так как от удара он отлетел метров на пять. Но было не до того, чтобы думать об этом. Второй волк приближался.

Он уже прыгнул, на замах времени не было. Всё, что пришло в голову – это ткнуть в разинутую пасть собаки руку и затолкать как можно глубже.

Клыки посекли кожу на предплечье в процессе погружения руки и вонзились в плечо, но из-за бушевавшего в крови адреналина боль казалась несущественной. Скорее, она меня даже возбудила. Псина сучила передними лапами по воздуху, не способная достать до меня когтями, и вращала глазами в бессильной злобе.

О, да…

Я начала раздирать пищевод ногтями. Тело пса забилось в конвульсиях, из глубин заткнутой пасти послышался скулёж. Я смотрела в звериные глаза и видела в них слёзы. Он молил о пощаде, даже будучи неспособным подумать об этом.

Оглядевшись, я уверилась, что сражение подходит к концу: кошка, целая и невредимая, уклонялась от выпадов остатков стаи с такой грацией и изяществом, что можно только позавидовать. Её редкие, но точные удары приходились в шею или глаза. Мой малой лежал в отключке неподалёку. Один из четырёх бросившихся к кошке зверей лежал мёртвый, ещё один скулил и тёр лапами морду где-то в сторонке. На меня он даже не смотрел. Смотреть было уже нечем.

Скулёж ослеплённого пробудил было во мне жалость, но перед внутренним взором тотчас возникла картина: моё истерзанное тело потрошат и пожирают эти величественные и благородные создания; на то, что когда-то было моими волосами, стекают слюни; по тому, что когда-то было моей кожей, ползают щенки. Этот образ пробудил совсем другие чувства. Я сама стала чем-то первобытно-жестоким, не обременённым узами морали и сострадания.

С волками жить – по-волчьи выть, не так ли?

Я вонзила пальцы в стенки кишечника и прорвала его. Волна отвращения подкатила к горлу, но я подавила её. Закусив губу и взглянув на обречённого зверя с непроизвольной издёвкой, я ухватилась свободной рукой за его верхнюю челюсть и попыталась рывком развести руки. Собачий визг звучал вперемешку с барабанной дробью моего собственного сердца.

Зрачки животного смотрели в разные стороны; передние лапы больше не дёргались, а задние не держали тело, оно осело. Волк, вероятно, уже умер от ран или болевого шока. Я быстро, но аккуратно вытащила руку из его пасти, однако необходимо удостовериться, что мне ничто не угрожает. Не только люди учатся у зверей простоте, верности или копируют их повадки в моменты отключения сознания, но и звери учатся у людей. Поэтому я нанесла проникающий удар на случай, если он очнётся и решит напасть снова, не понимая, что эта овечка ему не по зубам. Шкура порвалась, нижние рёбра хрустнули, кишки вот-вот начнут выползать из раны. Будь он жив, была бы какая-то реакция, но её не было.

Хорошо.

Невредимая кошка перегрызала горло слепцу, который даже не сопротивлялся, остальные волки лежали, бездыханные; волчонок дышал, хоть и был в отключке. Боль в правом плече стала ощутимей, но не настолько сильной, чтобы заполонить все мои мысли. С момента захода солнца едва ли прошла минута, а уже похолодало.

Теперь я не могла оторвать глаз от оглушённого волка-подростка. Воображение рисовало его щупленьким, едва повзрослевшим мальчиком с короткими светлыми волосами и еле пробившимся пушком на смазливой мордашке. Казалось, всё тепло, вся горячая кровь моего тела сосредоточилось в промежности; дыхание стало неровным, ладони будто сами собой заскользили по бёдрам, животу и грудям, размазывая кровь и соки искорёженной волчицы по телу. Да, оказалось, это была волчица, может, даже мать мальчика… то есть, волчонка.

Ему всё равно не выжить без стаи. Будь на его месте обыкновенные щенки, я бы их просто раздавила, чтобы не мучились. А так…»

Кошка-тотем наблюдала, как её подопечная подняла с земли камень и направилась в сторону побитой собаки.

6

 
То ли он, то ли она –
В этом нет значения.
Важно то, что есть лицо,
И оно разбито.
 

Персонаж нарисован. Он красивый, у него есть имя, но это лишь оболочка, практически не влияющая на процесс. Даже пол персонажа никак не сказывается на игре. Что Тёмная Анна, что Акакий Акакиевич, что кошко-мальчик Кеша – всё едино, если не считать расистских реплик стражников в Скайриме. Хотя казалось бы… А что остаётся? Предыстория, которую знает лишь игрок, прокачка, стиль ведения боя и отыгрыш там, где это возможно.

Предыстория…. Родители и близкие где-то далеко или уже покинули мир живых, но они частенько вспоминаются, когда нет требующих немедленного решения проблем.

(Какие чары наложить на кольцо? Купить драгоценный камень или отправиться зачищать локацию за локацией в надежде, что он будет в сундуке или… в желудке грязекраба?)

В такие моменты на героиню накатывает беспросветная тоска и ощущение собственного одиночества, заглушить которые в силах лишь очередная волна всепоглощающей жестокости и насилия. Да, такой вот у Анечки мотив для спасения мира, зачистки заброшенных бункеров и сбора ядовитых паучьих желез: двигаться, чтобы не останавливаться.

(Как и у всех.)

 
Порой приходится быть мразью, чтобы не стать трупом.
Высокая цена за право быть собой.
 

Прокачка и ведение боя. Боевой маг с мечом в одной руке и заклинанием в другой. Первое время так, потом чисто маг с прокаченной некромантией и призывом всяких магических кошечек, собачек и прочих адских созданий. Когда всё это надоест, играем как получится.

(«Великолепный план, Символист, просто офигенный, если я правильно поняла; надёжный как двемерские часы⁴».)

В каком-нибудь Fallout, где нет магии, можно вкачивать энергетическое оружие и взрывчатку.

Отыгрыш… Социальные навыки не развиваем, кроме тех, что завязаны на умственных способностях, умственные же способности развиваем до предела, остальное в физические возможности.

(Ты похож на мамашу, которая сама ничего не добилась, но гоняет ребёнка по всем секциям города, забив на ЕГО свободное время и потребности. Не на свои же забивать, в самом-то деле!)

Напарники не нужны. Зомби, роботы и призванные существа вполне справятся с ролью живых щитов и сумконосцев. Или сумконосиков, как угодно. Угрюмо и сухо отвечаем на вопросы, задаём вопросы исключительно по делу и не слушаем, когда собеседник начинает рассказывать о любимом цвете носков его бабушки (у-ух, больная на голову психопатка!); если есть возможность «поиграть» с противниками без вреда для любимицы – «играем». Смерть – это лучшее, на что могут рассчитывать враги сильной и независимой Тёмной Анны.

Стоп! Разве «сильная и независимая Тёмная Анна» и «садистка-психопатка» – это не одно и то же? Хмм.… Как неожиданно…

7

«Время не имело значения, как и риск подхватить вшей или болезнь. Или то, что чувствует существо, имевшее неосторожность напасть на меня, даже в составе стаи. А оно, судя по издаваемым звукам, могло чувствовать, по крайней мере, боль, отчаяние, беспомощность; если оно способно мыслить, то мысли в духе: «Пожалуйста! Прекрати это! Убей меня, я больше не вынесу!» – определённо имели место.

Для собственной безопасности, я перебила волку (да, милый, ты больше не мальчик, ты теперь совсем взрослый) все лапы и аккуратно сломала челюсть…

Я очень признательна своей спасительнице (у сияющей пантеры не было гениталий, к моему удивлению, так что мне проще думать, что это она). Она стояла рядом и лизала моё исполосованное клыками волчицы плечо (такой себе способ продезинфицировать раны, но выбирать не приходится). Я гладила ей шёрстку и целовала морду, стараясь изобразить благодарность. Одна из перебитых конечностей мальчика держалась на хлипкой полоске кожи, и я не придумала ничего лучше, чем оторвать её окончательно и предложить кошке в качестве угощения (хотя мяса вокруг было много – целых девять свежих трупов); та даже не взглянула. Зато волчонок всё видел и чувствовал; из искалеченной пасти вылетало что-то похожее на серию всхлипов вперемешку с нытьём, из глаз текли ручьи слёз, тело содрогалось от каждого моего рывка.

Пантера зашла ко мне за спину. Я приняла это за намерение присоединиться к моему маленькому увеселению (в самом деле, почему бы и нет?) и прильнула к волку, сердце которого уже едва-едва билось, чтобы кошечке было удобней «пристроиться», ведь таз существ, ходящих на четырёх лапах, устроен иначе…

(У неё нет гениталий, ей всё равно, а вот ты, похоже, отбитая на голову извращенка!)

Тёплый и влажный язык заскользил по спине. Щипало. Оказалось, что вся спина и бока были усыпаны неглубокими порезами и царапинами. Наверное, волна в «тоннеле» протащила меня по острым камням. Странно, что я раньше не обратила на это внимания. Намерения моего ангела-хранителя в данной ситуации ограничивались лишь дезинфекцией ран.

(Лишь?! То есть, спасения от смерти тебе мало?!)

К тому времени волчонок перестал как-то реагировать на порывы моей сексуальности и, кажется, впал в кому. Его ресурс вышел. Пора заканчивать.

Я бы сказала, что быстрая смерть – это лучшее, что может случиться с тем, что от него осталось: вся его стая погибла, ноги перебиты, челюсть сломана – ни охотиться, ни передвигаться, ни даже самостоятельно есть он не сможет.

(А ещё над ним только что надругалась вымазанная в крови матери психопатка, предварительно убившая всю его семью и изувечившая его самого!)

Я наступила ему на горло и раздавила трахею.

Пантера отбежала вглубь леса и посмотрела на меня, словно ожидая, что я последую за ней. Что же, выбор невелик.

Веди!»

8

Наступает ночь, город засыпает

(просыпается мафия),

тишина становится абсолютной и всеобъемлющей. И это странно. Неестественно. Комната словно оказалась в некой «зоне вакуума», в которой нет и не может быть звуков. Человек с нормальным слухом не готов к такому, его всегда окружают звуки, абсолютной тишине просто нет места в его жизни. Тикают часы, жужжит лампа, воет соседская собака – что-то есть всегда. Что же происходит, если всё замолкает?

Тишина предшествует рывку подкравшегося хищника. Тишина означает: что-то, обязанное работать, не работает – двигатель, система вентиляции, сеть электропитания. Может, из-за этого возникает ощущение тревоги, надвигающейся катастрофы. А может, в тишине мы начинаем слышать нечто нежелательное и стремимся заглушить посторонними звуками. Тело начинает говорить с нами: мы ощущаем биение сердца, кости скрипят громче обычного, желудок напоминает о себе всеми доступными способами. Из тишины выплывают и мысли с воспоминаниями. Те воспоминания, что смешивают нас с грязью, мешают уснуть. Те мысли, после которых хочется не просыпаться завтра. Не просыпаться вообще никогда.

Возможно, гнетущая тишина развивает паранойю и другие психозы, возможно, даже приводит к галлюцинациям. Хотя, оптические обманы и искажения света тоже многое объясняют…

(Меньше ужасов, больше фильмов от BBC и TED Talk-ов!)

В любом случае, у того, что ночью в зеркале Символист иногда видит не совсем себя, должно быть разумное объяснение.

***

«Мне казалось, что для тебя я большее, чем имя и набор черт, казалось, что для тебя я существую, казалось, что мы едины. А ты решил уйти…

(В соседней комнате во сне заёрзал ребёнок – младший брат.)

Я должна была прийти вместо тебя, но бабушка решила, что ей лучше знать, кто должен родиться. Чёрт с ней! Вселенная дала мне ещё один шанс, но тут уже ты не дал случиться тому, что должно было случиться.

(Дыхание ребёнка стало более шумным, это вызывало опасения.)

Почему?.. Отвечай! ОТВЕЧАЙ!!!»

– Я хочу… Я хочу самостоятельно привести тебя в этот мир.

Девушка по ту сторону зеркала опустила голову, обдумывая услышанное. Молчание длилось не дольше пятнадцати секунд. Пятнадцати бесконечно долгих секунд. Когда она подняла голову, выражение лица с гневного сменилось на привычное нейтральное с ноткой безразличия и психопатии.

(«Я изображаю маньяка-убийцу, они ничем не отличаются от обычных людей».)

«Не сжигай записи обо мне…

(ребёнок заплакал; родители вот-вот проснутся)

… или я изведу их всех!»

Страх – это очень сильный мотиватор.

***

– Брат! Брат, что это за девочка?

– Какая девочка?

– Вон та, в углу.

Младший брат Символиста указал пальцем на угол комнаты. Обычно там стоит гитара, на которой никто никогда не играл. Сейчас её там не было. Там вообще ничего не было.

– Серенькая девочка… Брат, почему она плачет? – продолжал мальчик

Символист не знал, что ответить. В углу было пусто. Но некие смутные сомнения на этот счёт всё же прокрались. Разыгравшемуся воображению ничего не стоило нарисовать её такой, какой она была в далёком 2013 году (или в 2012 году, или в 2014, уже и не вспомнить точно), стоящей в углу спиной ко мне. Но что это даст? Взрослые уже не в том состоянии, чтобы прямо видеть и слышать мёртвых.

– Не вижу никакой девочки, но допускаю, что она там есть. Может, она чего-то боится…

Символист снова сел за компьютер.

Есть ли у этой рыжей вампирши, улыбающейся с экрана, прототип?

(«А может, она на кого-то обижена?» – думал маленький мальчик, переводя взгляд со спины старшего брата на угол комнаты и обратно.)

Пожалуй, есть…

– Да, приятель, – протянул Док, – ты, как бы помягче выразиться, человек завершённый. Психиатр немного в другом здании…. Ну, ладно! – Емельянов хлопнул ладонями по коленям и решительно встал. За окном алел закат. – Пока здесь полежишь. Марина, наша mistress, переоденет тебя во что-нибудь попросторнее.

«В саван, например».

– Слушайся её и не обижай.

Док забрал у Максима планшет и, еле слышно произнеся: «Слушать на практике байки без куратора – себя не уважать», вышел из палаты. Уже из коридора до ушей интерна донесся крикливый голос медсестры.

– Ну? Чего замер истуканом? Марш разносить «утки» по палатам!