Kitabı oku: «Летаргия 2. Уснувший мир», sayfa 4
5. Безликое Ничто
Логарифм вошёл в полутёмный зал ожидания, освещённый только окнами дневного света, и по привычке взглянул на вокзальные часы. Стрелки давно остановились на половине двенадцатого.
– Пора, – он хлопнул в ладоши и услышал, как хлопок многократно вернулся эхом.
Кира подняла на него сонные глаза, завернулась в плед, такой же рыжий, как и её волосы, и подобрала ноги на сиденье. Тымнэвакат, пытавшийся достать орешки из автомата, стукнул по панели кулаком. Монах вообще никак не отреагировал, так и остался стоять у ларька с прессой. Перед ним на круглом столике были разложены стопками последние выпуски газет и журналов. Он аккуратно подчёркивал маркером отрывки, в которых упоминалось о сонной болезни и событиях последних месяцев.
Учёный-эколог прочистил горло.
– Не люблю повторять… – начал он.
– Мы никуда не поедем, пока не дождёмся остальных, – в десятый раз повторила Кира.
– Мы ждали достаточно. Предлагаю не терять времени и садиться на борт.
– Не может быть, чтобы в городе, кроме нас, не осталось никого, кто не спит.
– Может. Кто-то вроде старика с собакой.
– И всё-таки мы подождём, – мягко сказал монах, продолжая искать что-то в тексте.
– Я думал, к моему мнению здесь прислушиваются. Разве не вы сами сказали, что я должен вас вести?
– Как только вы будете знать, куда вести, – потёрла лицо Кира.
– Разве отправиться на курорт, когда всех сморило от усталости плохая идея?
Монах отложил в сторону «Ведомости», взял «Аргументы и факты» и сказал:
– Самолёты не летают в обе стороны. Кажется, на последнем прилетели мы с Тымом. Значит, на юге произошло то же, что и на севере.
– Что ты ищешь в этих газетках? – спросил Логарифм, подходя к автомату и наклоняя его, чтобы с полки упали орешки. Тым, по локоть засунувший руку в приёмник, облизнулся и выудил пакетик со снеками.
– Правду.
– Правду? Никогда не думал, что её можно найти в прессе.
– Я пытаюсь увидеть общую картину. Почему люди вовремя не заметили трагедии? Почему не смогли её предотвратить?
– Странный вопрос для священника. На всё воля Божья.
– И всё-таки. Как я и думал, катастрофу не заметили, потому что она растянулась во времени, а не произошла в один миг. Взять те же самолёты. Если бы все пилоты уснули разом, часть самолётов тут же разбилась бы. Другие летели бы на автопилоте до тех пор, пока не выработали бы всё топливо. Скоро и они упали бы на землю, и мы бы увидели весьма необычный дождь из падающих самолётов. Но население Земли не отключилось единовременно, пока одни пилоты чувствовали себя разбитыми, другие всё ещё работали в полную силу, а третьи позёвывали в кулак. Самолёты падали и в последнее время всё чаще, пока работоспособных пилотов не осталось вовсе и рейсы не отменили.
– Вам знать лучше, отец Ануфрий, вы ведь бывший пилот.
– Потому-то меня и удивляет, что диспетчеры не начали бить тревогу.
Логарифм пожал плечами, отсыпал орешков, закинул в рот. Тым грустно поболтал опустевшим пакетиком.
– Возможно, диспетчеры тоже были не в форме, – заметил учёный.
– Когда человеки устают, они становятся такие неуклюжие, такие глупые! – нахмурил брови Тымнэвакат. – Усталые человеки падают, бьются головой, пропускают всё мимо глаз и ух.
– Ушей! – Кира поднялась, поправила зелёную шерстяную юбку, которую только сегодня утром облюбовала в местном бутике и взяла, конечно, ни копейки не заплатив.
Встав в полный рост, она оказалась выше окружавших её мужчин – даже Ануфрия, который без труда дотягивался до грузовой полки в поезде. Она по привычке втянула голову в плечи и сказала, насупившись:
– Я не устаю. То есть со мной ничего подобного не случилось. Я чувствую себя так же, как чувствовала раньше. Вполне сносно, – добавила она. – И всё-таки я не понимаю, что произошло. Где же тот фактор, о котором вы столько твердили? Из-за чего мир уснул?
Логарифм сжал губы, разгладил загнутые усы, засопел.
– Именно поэтому мы и ждём других людей, – вздохнула Кира. – Возможно, кто-то знает ответ.
– Ну хорошо…
Усач взял из выключенного холодильника бутылку минералки.
– Сыграем?
Он бросил бутылку монаху. Тот в последнюю секунду поднял глаза и даже не попробовал увернуться. Бутылка отскочила от его тощей груди, шмякнулась об стол и упала на пол.
– Это шутка такая? – поморщился отец Ануфрий и потёр ушиб.
– Теперь Тым, – рявкнул Логарифм и резко бросил следующую бутылку.
Реакция у Тымнэваката была получше, но и он не поймал «кеглю». Смешно замахал руками, будто учился жонглировать, уронил минералку себе на ногу, поморщился.
– Вы с ума сошли? – Кира выпучила глаза.
Учёный не ответил, хитрым броском из-за спины бросил бутылку с лимонадом и ей.
Кира просто отошла в сторону.
В эту секунду в зал вошёл Роман Вешников, держа чашечку дымящегося кофе одной рукой и блюдечко другой.
– Ещё один игрок! – воскликнул Логарифм и швырнул в него банкой с холодным чаем – последним, что оставалось в выключенном холодильнике.
Жестянка описала дугу, врезалась в круглый животик сомнолога, отпружинила и закатилась под сиденье. Ни капли кофе из чашки в его руках не пролилось.
– Развлекаетесь? – отозвался он, равнодушно глядя вслед исчезнувшей банке и делая глоток кофе.
– Проводим эксперимент, – ответил Ибрагим Беркутов. – Никто из вас четверых не поймал летящий предмет. Трое даже не попытались этого сделать. Ухудшение реакции – первый признак утомления. Это значит, чудодейственный фактор икс действует и на нас, одиночек, которые ещё бодрствуют.
– Я ничего такого не заметила, – проворчала Кира. – Когда в тебя швыряются бутылками, кто угодно опешит.
– Ты не в счёт, – подмигнул Логарифм. – Твой дар и есть – не уставать.
– Говорю же, – нахмурилась бывшая студентка. – Как себя раньше чувствовала, так и сейчас.
– Охотно верю, – кивнул Логарифм, – но «сейчас» стало другим. Оно не такое, как «раньше». И на фоне вымотанного человечества ты выглядишь как единственная цветная фотография среди чёрно-белых.
– Ибрагим Петрович, неужели я слышу комплимент?
– Ничего подобного. Я такой ерундой не занимаюсь.
Кира захлопала ресницами, театрально приложила ладонь к груди:
– Ох, а я уж думала, вы применили ко мне свою силу.
– Какую ещё силу? – рассеянно моргнул Вешников.
– Никакую, – насупился Логарифм.
– Значит, усатый-полосатый может командовать женщиной? – промурлыкал Тым. – Нравиться ей, когда захочет, и не нравиться, просить сварить нувкурак из мяса кита, приласкать там, где хочется…
– Вот-вот, – усмехнулась Кира.
– А что именно вы можете?
Беркутов закатил глаза. Даже вроде бы покраснел, если он вообще был на это способен.
– И почему мне достались животная? – пожал плечами Тымнэвакат. – Почему я понимать их язык и так плохо понимать человеки?
– Потому что, если бы тебе достались люди, ты бы их покалечил, – не отрывая глаз от журнала, вставил монах.
– Ай-ай, какой отец Ануфрий строгая!
– Я просто реально смотрю на вещи.
– И что же вы там насмотрели? – поинтересовалась Кира, кивком показывая на стопку газет.
– Прелесть нового мира в том, что одновременно со спячкой закончились войны. В этой статье описан случай, как командир правительственного отряда в Йемене, отправился уничтожать группу повстанцев. На замаскированной базе они не встретили никакого сопротивления. Командир решил первым пойти в разведку. Где-то на полпути он понял, что никто его не прикрывает, но возвращаться не стал. Да и прикрывать-то было не от кого. Повстанцы спали на вышках и у ограждений, в столовой, оружейной и прямо посреди базы, под палящим солнцем, кто-то безоружный, кто-то в обнимку с АК-47 или гранатомётом. Командир, к слову, оказался человеком чести и не тронул спящих. Связь с командованием подозрительным образом прекратилась. Когда он вернулся на исходную, его отряд почивал так же сладко, как и противники. По-видимому, он успел рассказать эту историю журналистам. Газета последняя, в ней уйма опечаток и текст напечатан криво, будто вся типография надралась.
– Военные волнуют меня больше всего, – задумчиво пробормотал Логарифм. – Чудо, что все мы ещё не взлетели на воздух. Ведь боеприпасы с недавнего времени доступны любому.
– «Любых» осталось не так уж много, – заметил Вешников, делая новый глоток из ажурной чашечки, расписанной под кружево.
– Где вы достали эту нелепицу? – вскинул бровь Беркутов.
– В сувенирной лавке, где же ещё? Ленинградский фарфор, между прочим.
– А кофе где откопали?
– Он желудёвый, – неловко кашлянул сомнолог.
Логарифм поморщился.
Кира подошла к говорившим, укуталась в вязаную кофту, взятую в том же чудесном бутике.
– Как ваша супруга?
– Всё так же, – вздохнул Вешников.
– Вы… оставили её одну?
– Хм, да. Одну. Её состояние стабильно, если можно так сказать. И мне даже ничего не нужно делать, чтобы его поддерживать, если вы понимаете.
Сомнолог поёжился, оглянулся, всмотрелся в сумрак коридора, который вёл в просторный холл с прозрачным куполом. Зал, в котором некогда сновали туристы и пассажиры, а их встречали и провожали толпы близких им людей, пустовал. Теперь каждый звук в этом зале отражался эхом, но главное – там было достаточно холодно, чтобы тело Евы жило, пусть и погружённое в мутное облако спячки, оно не умирало, пока температура воздуха не поднималась выше минус пяти.
– Поверить не могу, – промолвила Кира. – Что там, в городе ещё тысячи таких же несчастных. И мы ничего не можем сделать.
– Можем, – перебил её Логарифм и окинул угрюмым взглядом всю группу. – Можем, если выясним, что за чертовщина творится с миром. Но, если мы ещё час проторчим здесь, ожидая неизвестно какой помощи, этот час может стать решающим для всех.
– Вы сами оставили запись и попросили старика передать её выжившим, – возразила Кира.
– И ничего глупее я ещё не делал.
– Почему?
– Потому что старика уже может не быть в живых, а запись получили те… Те самые, кого лучше не вспоминать. Мы сами навели их на след. Вот что я недавно понял. А теперь я скажу, почему вы так пассивны. Почему вам не хочется что-либо предпринимать. Лень, бездеятельность – ранние признаки тяжёлой усталости. И поначалу человек их не замечает. Понимаете, мать вашу, насколько всё серьёзно?
С досады он пнул бутылку лимонада ногой. Она скользнула по полу, зацепилась горлышком за ножку сиденья и закрутилась, как в игре, которую так любят подростки. Когда бутылка остановилась, пробка смотрела ровно на проход к терминалам. Вся группа, не сговариваясь, уставилась на импровизированный ориентир.
– Смотрели когда-нибудь научно-популярные фильмы про планету без людей? – бушевал Логарифм. – Угольные электростанции перестают работать сразу же после того, как подача угля прекращается. То есть в первые сутки. Вслед за ними выходят из строя турбины на плотинах гидроэлектростанций. Знаете, что должно случиться всего через неделю? Полный швах! На атомных электростанциях закончится топливо и дизельные генераторы выйдут из строя. Вода для охлаждения перестанет поступать, температура начнёт повышаться и – бам!
Он хлопнул в ладоши так, что Кира подпрыгнула.
– Взрыв здания реактора, равный взрыву двухсот пятидесяти атомных бомб. Радиация! Смерть! Мир, принадлежащий крысам и тараканам. Хотя с тараканами это всё сказки, они выжили в тёплых квартирах людей и сдохнут вместе с нами.
Тым почесал бугристый затылок.
– Очень заумно сказал, но моя согласен. Сидеть здесь плохо. Опасно. Нужно идти. К тому же мы обещали слушаться коротыха.
Отец Ануфрий наконец отложил газету, неохотно кивнул.
– Да. Обещали.
– И это только потому, что вам приснился пророческий сон? – вмешалась Кира. – Сомнительный аргумент.
– А по-моему, в самый раз, – встрял Логарифм.
– Молчите, Беркутов. Ну, рассказывайте, что же вы видели?
Монах шумно выдохнул, растёр ладонями лицо.
– Ну хорошо, я расскажу. Это случилось примерно месяц назад. К тому времени в монастыре, где я служил, уже творились странные вещи. Иноки стали пропускать утренние службы. Немыслимо – их было не добудиться. Я пошёл к настоятелю и нашёл его чуть живым. Он не мог говорить и лежал на постели. Он указал мне на храм, виднеющийся в окне. Не знаю, правильно ли я его понял, но я пошёл проводить службу, потому что больше было некому. Я всё ждал, что скрипнет дверь и кто-нибудь войдёт в церковь, но никто так и не появился. Той же ночью мне приснилась верхушка снежной горы с раздвоенным пиком. Лиловое облако то опускалось на гору, то поднималось. Шёл снег и у меня заледенели ноги, но кто-то всё время повторял, что надо идти дальше. Ты, – монах указал на учёного, – это был ты, Ибрагим.
– И это всё? – развела руками Кира.
– Нет, были и другие образы, другие люди – те, которых мы ждём.
– Хорошо, допустим, – подняла брови девушка. – И я тоже была в этом сне?
– Все, кто есть в этой комнате. На следующее утро ко мне пришёл Тымнэвакат. Мы сердечно поговорили и отправились на другой конец страны, разыскивать вас.
– Просто взял и пришёл? Вы же были незнакомы. Как ты нашёл отца Арсения? – спросила она у Тымнэваката сурово, как у ребёнка, который без спросу утащил конфетку.
– Как-как, тюлень подсказала! – важно проговорил Тым.
– Кто?
– Сначала шаман объяснял, объяснял, языком молол – моя ничего не понял. Говорил, мол, луна поест солнце и большая медведь придёт за медвежонком. Говорил, человеки станут слабыми, как младенцы. Потом шаман усни, дети дома усни, жена усни. Моя взял мешок с едой и пошёл. Слушал ветер – ничего не сказал. Слушал море – ничего не сказал. Слушал чайку – она сказал, что не хочет летать, хочет сидеть в гнезде весь день. Слушал собаку – она сказал, что не будет лаять на меня, потому что всё равно не догонит. На переправе взял лодку. В заливе вынулась тюлений башка. Что, говорю, плавать не хочешь, рыбу ловить не хочешь – давай угощу. Кинул башке рыбки. Тюлень ко мне подплыла и залопотала: «Иди в Порфирьевский монастырь, что на материке, и найди там монаха по имени Ануфрий». Моя так и сделал.
Кира закрыла глаза.
– И давно вы понимаете язык животных? – пытаясь то ли не рассмеяться, то ли не разрыдаться, выдавила она.
– Давно бы понимал – не брал мясо и шкуру, – ответил Тым. И улыбнулся во все зубы.
Логарифм тяжело опустился на сиденье.
– Нам всем нужен врач. Желательно психиатр.
– Его мы обязательно встретим, – ласково проговорил монах. – Он тоже мне снился.
Беркутов хлопнул себя по ляжкам, подскочил.
– Так. Ясно. Давайте выясним, что мы можем сделать. Вы, отец Ануфрий, насколько я помню, бывший пилот.
Монах кивнул.
– Частным самолётом управлять сможете?
– Думаю, да. Мне приходилось летать и на военных истребителях, и на пассажирских лайнерах, и на аэропланах. Но я всё же за то, чтобы дождаться остальных.
– Давайте хотя бы посмотрим, что у нас есть. Может, и лететь не на чем? Мы уже сутки торчим в этом аэропорту и ничего толком не исследовали.
– А вам лишь бы исследовать что-нибудь! – съязвила Кира.
– Маленькая моя, – процедил Логарифм. – Ты даже не успела устроиться на кафедру младшим научным сотрудником, а уже изводишь меня своими капризульками.
– Да у вас и кафедры-то не было, когда я пришла. Так, одни развалины!
– Хватит, – рявкнул кто-то. И все синхронно повернулись к Роману Вешникову, бывшему сомнологу, а ныне ещё и бывшему бариста кофейни «Письма», вялому кулёме и молчуну, от которого никто не ожидал крика.
Вешников неловко потоптался на месте. Пустая чашечка кофе и блюдечко в его руках напоминали игрушечный щит и меч. Но при всей комичности его позы, никто не вымолвил ни слова.
– Моя жена, – продолжил сомнолог, сорвавшись на визг, – лежит сейчас в соседнем зале. Ваши родители, Кира, на постели в питерской квартире не могут проснуться и позвать на помощь. У Тымнэваката в юрте остались жена и дочь, а мы ходим тут, спорим, занимаемся какой-то фигнёй! Может быть, остальным нечего терять? Но нам просто нельзя сидеть на месте!
Отец Ануфрий отложил журнал, подошёл к Вешникову, тихо и коротко бросил:
– Идёмте.
– Аллилуйя! – буркнул Логарифм и закатил глаза.
Они быстро, без особых препятствий минули зону регистрации со столбиками и разделительными лентами, которым некого было теперь разделять. Доцент и сомнолог шли первыми, за ними, негромко переговариваясь, ступали отец Ануфрий и Тым, Кира чуть отстала, разглядывая брошенный то здесь, то там багаж, словно пассажиры просто исчезли, испарились. В пустом зале аэропорта шаги неспящих с гулким эхом разлетались под куполом. У Киры бежали мурашки от этой гробовой тишины. Молчали ресторанчики быстрого питания, сувенирные лавки, магазины с фирменными чемоданами и сумками. Застыли багажные ленты, а сквозь рамку металлоискателя можно было пройти хоть в стальных доспехах – ничто бы не пикнуло.
Интересно, что заставило людей бросить вещи и бежать без оглядки? Возможно, тот самый дождь из самолётов, летящих на автопилоте, о котором говорил монах. Некоторые из них падали недалеко от аэропорта, другие – там, где заканчивалось топливо. В предыдущие ночи Кира не раз просыпалась от неясного грохота взрывов и слабой вибрации. Кто знает, может, это был очередной упавший самолёт, полный спящих пассажиров, или атомная станция, отжившая своё. Что, если радиация уже давно распространилась по городу, проникла им в кости и сейчас убивает?
– Счётчик Гейгера, – произнесла она вслух.
– Уже, – не оборачиваясь, откликнулся Логарифм.
– И что?
– Норма, – ответил он, выдержав театральную паузу.
– У вас он что, всегда с собой?
– В моём чемоданчике, – доцент сделал рукой жест, как будто что-то несёт.
Кира вздохнула.
– Можете вы хоть раз ответить по-человечески?
– В некоторых аэропортах есть приборы, позволяющие вести радиационный контроль, – задумчиво проговорил отец Ануфрий. – Возможно, наш уважаемый учёный нашёл такой и воспользовался. Только вот ума не приложу, как он это сделал без электричества.
– Вы не поверите, – подмигнул «наш уважаемый учёный». – Но я использовал батарейки. На холоде они быстро разряжаются, но годные ещё можно найти.
Они дошли до застывшего эскалатора, с грохотом затопали наверх по стальным ступеням.
– Не понимаю, – нахмурилась Кира. – Вы сказали, что атомные станции должны были уже взорваться. Что-то там про охлаждающую жидкость… Почему тогда этого не случилось?
– Вопрос не ко мне, а к монаху, – небрежно бросил Логарифм. – Чудеса по его части.
Отец Ануфрий покачал головой.
Вешников наклонился к Логарифму:
– А другие варианты?
Эколог пожал плечами, зловеще прищурился.
– Слабо верится в группу добрячков-энтузиастов, ездящих от станции к станции и запускающих систему охлаждения. К тому же они должны хотя бы немного разбираться в атомной инженерии. Возможно, защитные системы ещё действуют или кто-то заинтересован в том, чтобы станции не рванули.
– Кто?
Логарифм обвёл спутников своим тяжёлым фирменным взглядом исподлобья:
– Паразиты. В многообразии живых организмов они всегда занимали громадную нишу. Существа, которые не желают добывать ресурсы самостоятельно и предпочитают использовать энергию хозяина.
– Не понимаю, – нервно моргнул Вешников.
– Среди выживших есть те, кто спит сном Белоснежки, их аккумуляторные батареи приближаются к нулю. Есть бродяги вроде нас. Они влачат своё жалкое существование и никак не могут понять, для чего избраны. И наконец, есть те, кто питается бодрствующими и спящими, подсасывают жизненные силы, вроде энергетических вампиров, в которых верят суеверные девы, начитавшиеся эзотерических книжек. Если представить, что человечество – единый живой организм, паразитам есть чем поживиться. Но убивать всех хозяев сразу – значит остаться без дармовщины.
– По-вашему, это они контролируют работу атомных станций?
– Я сказал: возможно. Они могут проявлять заботу о нас, как муравьи, доящие тлю.
– Кто они? – не выдержала Кира. – Бездушные зомби? Каннибалы? Нетопыри с кожаными крыльями?
– Наркоманы, – оборвал её монах, и все повернули головы на звук его голоса. Ануфрий неловко потупился: – Вы единственная, Кира, кто с ними ещё не встречался лично. Да, вы и ещё наш друг сомнолог.
– Наркоманы? – рассеянно повторила девушка.
– Да. Только их наркотик – не героин и ему подобные вещества, а наша с вами жизненная энергия. Ибрагим прав: они вроде вампиров, сосут её из нас. И для этого им не требуется делать проколов на шее.
– Откуда вы это знаете?
Отец Ануфрий через силу улыбнулся, кривая морщинка изрезала ровный лоб.
– Рыбак рыбака видит издалека. Между жизнью пилота и жизнью монаха была ещё одна жизнь, которую я плохо помню. В ней было маловато смысла, но кое-что полезное я вынес: научился отличать людей, зависимых от дозы, от всех остальных. Под дозой я разумею и такие наркотики, как власть и сила.
– Значит, по-вашему, они всё-таки люди?
– Больные люди, жестоко страдающие от своей зависимости.
Проходя через стойки паспортного контроля, их группа разделилась, затем поспешно собралась воедино.
– Здесь я не соглашусь с нашим великим молитвенником, – объявил Логарифм, косясь на отца Ануфрия. – Наши нетопыри вполне разумны, они осознанно причиняют вред другим, но остановиться, увы, не могут. Слишком велик соблазн.
– Это и есть зависимость, – пожал плечами монах.
– К какому терминалу пойдём? – перебил их Вешников.
– Без разницы.
– Хорошо бы посмотреть в окно и выбрать подходящий самолётик…
Коридор резко повернул. Сомнолог запнулся.
Кира вскрикнула и зажала ладонью рот.
Посреди прохода, прислонившись спиной к колонне, сидела стюардесса. Её голова лежала на груди, пилотка едва держалась на макушке, ноги в остроносых красных туфельках разъехались.
– Она мёртвая или спит? – выдавил из себя Вешников.
Никто ему не ответил. Потому что вопрос относился к риторическим. В воздухе уже чувствовался сладковатый запах перегнивших листьев и железа. Ладони несчастной скрутила посмертная судорога. Окоченевшие пальцы сложились в чаши, словно умирающая в последние минуты жизни просила милостыню сразу двумя руками.
Вид неподвижного женского тела в униформе заставил всех надолго замолчать, жёстко оборвал поток рассуждений и заумных гипотез. Вид смерти ураганом ворвался в неторопливый ритм жизни, в котором вся компания существовала последнюю неделю.
В новом мире, где для горстки выживших всегда полно пищи и тёплой одежды, всегда есть где лечь спать и чем себя развлечь, труп молодой стюардессы казался чужим, лишним. Особенно здесь, в аэропорту, вдали от города-фантома, который на расстоянии воспринимался как нечто фантастическое – гигантское чистилище, усыпальница для жителей, застрявших между жизнью и смертью.
Тым подошёл к покойнице, под ногами захрустели осколки стёкол, сел на корточки, изучил цепкими глазками сведённые руки, заглянул в опущенное лицо.
– Много-много боролась. Не хотела умирать.
Кира почувствовала, как сжимается желудок. Перед глазами запестрили мошки.
– Она умерла во сне?
Тымнэвакат пожал плечами:
– Этого тело не говорит. Тело говорит, что из него забирали силу. Оно сопротивлялось, не хотело сдаваться. Видишь, кожа как у мумия? На холоде так не умирают, даже на таком слабом, как здесь.
Кира бросила короткий взгляд на стюардессу. Кожа на запястьях и ладонях обтянула бугры на костях, словно высохла под солнцем. Белая перчатка была только на одной руке.
– Эта не похожа на других мёртвых, – продолжил Тым, хмурясь. – Эта умерла иначе. Её выпили. Нисего не оставили.
Ануфрий вздохнул, закрыл глаза и начал что-то шептать про себя. Янтарные чётки в его руках монотонно бряцали.
– Молитесь-молитесь, – пробормотал Логарифм. – Но лучше о тех, кто остался. О нас.
Монах открыл глаза, удивлённо поглядел на доцента.
– Всё верно, – кивнул учёный. – Она из нашей когорты – выживших и одарённых. И за ней охотились.
– Она не успела с нами встретиться, – пробормотала Кира. – Возможно, подумала, что осталась одна на целом свете. Если бы мы пришли сюда на пару дней раньше…
– Нас могло бы уже не быть, – оборвал её Логарифм. – Для одиночки она неплохо справилась. К тому же в отличие от нас успела обнаружить у себя дар и воспользоваться им.
С этими словами он махнул рукой в сторону выключенного кофейного автомата.
Только теперь Кира разглядела за будкой очертание какого-то тёмного округлого предмета, который она по ошибке приняла за мусорный мешок. Пожалуй, такой большой, литров на двести с лишним, годился для строительного хлама. Но что мусорному мешку делать в коридоре аэропорта, где строго следят за каждой урной? И какому психу приспичило убираться в момент, когда должен произойти всемирный коллапс?
Кира сощурилась, шагнула вперёд. Пухлый бок мусорного мешка приобрёл облик мужской спины. Блеснул холмик бритого затылка. Взгляд скользнул ниже, различил высокий ботинок. Неестественно скрученные ноги толстяка выглядели так, словно он погиб выполняя хитрую асану из йоги.
– Хорошо она его припечатала, – Логарифм подошёл к мертвецу, внимательно осмотрел стену, на которой остался тёмный след. – Такого борова от себя руками не оттолкнёшь. Нужны способности. Сверхчеловеческие. Жаль, мы так и не узнаем, как именно она это сделала.
Он цыкнул и поспешно убрал ногу, вляпавшись носком в какую-то жижу. На полу, возле тела, там, где оканчивалась тень от кофейного автомата, что-то пестрело.
«Лужа, – подумала Кира. – Лиловая или фиолетовая краска. Нет, не краска. Кровь».
Отец Ануфрий побледнел, зажал рот рукой, поспешно отвернулся.
– Что с вами? – спросила Кира.
– Ничего такого, – пробормотал монах. – С детства не могу переносить вида крови. Становится плохо.
– Так не смотрите, – посоветовал Логарифм, вытирая носок ботинка об пол. – Сколько было нападавших?
– Нападавших? – повторила Кира и тут же заметила на полу следы засохшей грязи, которые с любопытством опытного охотника рассматривал Тымнэвакат.
– Двое. И ещё животное, – ответил житель Крайнего Севера.
– Животное? – снова повторила девушка. В носу свербело, голову заполнял туман. Но она сумела разглядеть на полу отпечаток лапы с пятью пальцами. – Собака?
– Собака-собака, – кивнул Тым. – Большой пёс. Сторожевой пёс.
– Отлично, – мрачно выдохнул Логарифм. – Только бешеной животины нам не хватало. Говорят, именно так себя станут вести домашние животные, когда люди исчезнут с лица земли. Надеюсь, он уже сбежал отсюда и прибился к стае таких же диких дворняг.
– Пойдёмте отсюда, – попросил Вешников. Его бледное лицо отдавало нездоровой зеленью.
Логарифм кивнул, Тым, хрустнув коленями, поднялся на ноги, Ануфрий убрал в карман чётки.
– Стойте.
Кира задержала дыхание, быстро приблизилась к трупу стюардессы, наклонилась и двумя пальцами вытянула краешек бумажки из внутреннего кармана.
– Что это? – поднял бровь эколог.
– Послание, надо думать, – девушка развернула бумажку.
– Бред какой-то, – буркнул Логарифм. – С чего бы это ей оставлять послание?
Вместо ответа Кира носком кеда сдвинула в сторону правую кисть мёртвой стюардессы. На указательном пальце белой перчатки виднелось бурое пятнышко запёкшейся крови.
– Послание кровью? – пробасил Беркутов над самым ухом бывшей студентки. – Как в старом добром детективе.
– Не иначе, – ответила Кира. – А вы видите другие причины, заставившие умирающего человека писать что-то на клочке бумаги?
– Но зачем было прятать письмо в карман?
– Возможно, она не хотела, чтобы его нашли убийцы.
На тонком листочке, однако, не было ничего написано. Только схема длинных коридоров с ответвлениями, какие-то цифры и бурая метка.
– Это номера терминалов, – сказал Ануфрий, заглядывая через плечо. Его голос задрожал.
«Даже удивительно, – подумала Кира. – Он спокойно глядит на высохшие трупы, но от вида крови теряет голову».
Они уставились на кровавый крестик напротив одного из выходов.
– Терминал номер пять. Почему она отметила именно его? – Логарифм закрутил скрипучий ус.
– Давайте выясним это в другой раз, – взмолился Вешников. – И в другом месте.
Дальше было только хуже. На пути к терминалам их ждал сюрприз. Если нижние этажи, на которых они жили, пустовали, то верхние напоминали тихий склеп.
Редкие тела пассажиров сидели за столиками, лежали в креслах для ожидающих и в общем, если не присматриваться, выглядели как живые, разве что не двигались.
Мумия в тоненьких очках и деловом костюме бережно обнимала кожаный портфель. Другая прикрылась зимней курткой и, казалось, сладко спала, подложив под голову ладошку. За столиком в кафе, карикатурно и нелепо, мертвец опустил лицо прямо в тарелку с супом. Опершись спинами на стойку бара, одинаково закинув головы назад, будто в последней попытке увидеть небо, сидели двое: мужчина, в шарфе и пальто, с обтянутым серо-зелёной кожей лицом, и девочка, с жуткими мутными глазами, в шапочке с помпонами.
Кира отвернулась и больше не смотрела по сторонам. Мужчины угрюмо молчали.
Спят мертвецы без савана, без гроба,
В красивых платьях, шляпах и пальто,
Но вы, неспящие, смотрите в оба,
Уже грядёт безликое Ничто.
Они оглянулись на декламирующего стихи.
Роман Вешников стоял посреди верхнего зала с лицом, по цвету напоминавшем медузу.
– Ева написала эти стихи, – оправдался сомнолог, оглядываясь в ту сторону, где оставил тело супруги. – Думаю, мне нужно проверить, всё ли с ней в порядке.
– Сначала найдём самолёту, – поднял палец Тым. – Лучше держаться вместе.
– Безликое Ничто? – скривился Логарифм. – Бессмыслица какая-то. Невозможно заметить то, чего нет.
– Вообще-то, она никогда особо не увлекалась поэзией, но последний месяц перед катастрофой… – Вешников тяжело вздохнул и не договорил.
Тым втянул носом воздух, окинул недобрым взглядом зал ожидания.
– Эти спали ещё живыми. Не сами умерли. Плохой нелюдь приходил к ним во сне. Брал из них силу. Забирал одного за другим. Трупы нехорошие. Трупы как рыбка, которую сушили на ветру. Трупы не гниют.
Он сплюнул на пол. Задумался.
Кира почувствовала, как немеет язык и холодеют кончики пальцев, как желудок тяжелеет, словно её заставили съесть целое ведро колотого льда. Она глядела в пол – упрямо, не сводя глаз с перекрещенных линий между плитками. Линии дрожали, расплывались перед глазами. Она не должна была поднимать голову, не хотела снова смотреть туда, где лежали, обнявшись, отец и дочь. Но её взгляд против воли скользнул к барной стойке. Она снова увидела мутные глаза девочки, глиняную маску застывшего ужаса, вздёрнутую губу и под ней редкие молочные зубы.
Колени со стуком ударились об пол, Кира что-то промямлила и повалилась на пол.
